Читать книгу: «Дьявол носит… меня на руках», страница 4

И «голос совести» из него получился прекрасный.

Но сейчас Джейден не хотел ничего слышать. Он боялся, что не успеет дописать рассказ. Что совсем скоро боль станет такой сильной, что не останется сил терпеть, а значит в ход пойдут не две, не три, а целых пять таблеток, способных вырубить на всю ночь и весь следующий день. Он знает, он проверял.

– Как писать про боль без боли? Как писать про боль без боли? – бормотали губы, пока глаза шарили по пустым страницам в поисках затерявшихся на них слов. Иногда Джейдену казалось, что это не он придумывает сюжет, не он сколачивает, словно хилый шалаш, нескладные фразы. Кто-то сделал это до него, и остается совсем немного – обвести слова по контуру. Пожирнее, чтобы зацепить их покрепче в этом мире, не дать сорваться с обрыва быстротечности в небытие.

Но для начала эти слова нужно найти. Увидеть. Почувствовать.

Ничего не выйдет, если он сорвется, если рука потянется к зависшему на краю стола бутыльку с таблетками. Соблазн слишком велик – глаза так и бегают взад и вперед от книги к бутыльку, от бутылька обратно к книге.

– Миу, – снова подал голос Муравей, подошел ближе, ткнулся влажным носом в оголенную ногу хозяина и тут же отпрянул, совсем по-человечески вздохнув. – Миу.

– Ты прав. Так ничего не получится.

Джейден схватил бутылек, высыпал таблетки на ладонь – все сразу, до последней. Облизнул пересохшие губы и, впервые за последние недели, вспомнил, как неохотно лопаются пузырьки на плотной сливочной шапке пивной пенки.

Воспоминание мелькнуло и пропало. Зыбкое, мимолетное, оно казалось проекцией из прошлой или будущей жизни, как будто не с ним это все было, да и не было вовсе.

Боясь передумать, Джейден подскочил из-за стола, чуть не споткнулся о вылизывающего куцый хвост Муравья и влетел в туалет, где спустил в унитаз таблетки. Все сразу, до последней.

Он вернулся за стол и ждал – секунду, две, целую вечность, – что боль усилится, выбьет плечо из сустава неведомой силой, разрывающей изнутри связки. Но боль притихла. Затаилась.

– Как писать про боль без боли?! – зарычал, тщетно пытаясь подобрать окончание зависшей на полдороги фразы, Джейден и – повинуясь случайному порыву – всадил ручку в кисть левой руки, лежащей на исписанных страницах.

Перед глазами все помутнело, на пожелтевшие листы бумаги брызнули капли крови. Он смеялся, брызжа слюной, и писал, писал, писал…

К утру все было кончено. Точка поставлена. Все слова обведены. Есть время поспать, но сон не шел, и не спасала даже абсолютно пустая голова – такая же пустая, как и все тело, изъеденное, изжеванное изнутри.

Зато не болит. Черт, почему не болит?!

«Камера пыток»

Ронни попал в аварию по собственной глупости: въехал в дерево, спускаясь на горном мотоцикле по слишком скользкой тропе и чуть превышая скорость. Суровый врач – мужик с морщинами настолько глубокими, что каждый, кто смотрел ему в лицо, боялся навсегда застрять в них, стоило тому еще чуть ниже наклониться, чтобы рассмотреть что-то своими подслеповатыми глазами, – прошаркал что-то на стариковском и махнул медбратьям, что везли каталку, куда-то в сторону.

«Лишь бы не в морг», – усмехнулся тогда про себя Ронни, попытался приподняться, но тут же холодные острые пальцы приковали его к залежанным чужими телами простыням.

– Нельзя вставать, – отрезал совсем молодой, не старше самого Ронни, медбрат с трогательными красными пятнами, расплывающимися по щекам.

– Я не встаю, – харкнул кровью Ронни и потрогал кончиком языка шатающийся зуб. – Просто интересно. Куда меня везут?

– Гипс, – так же грубо отрезал второй медбрат.

«Им бы самим в хирурги», – вздохнул мысленно Ронни и прикрыл глаза, стараясь спрятаться от бесконечных плакатов, которыми были увешаны стены больницы: «Пьянству бой», «Берегись инфаркта» и «То, что тебя убивает». Не сказать, чтобы это удручало, скорее наводило скуку – смерти Ронни не боялся, иначе давно перестал бы искать ее.

Перелом ноги, оторванный мизинец левой руки – исчез безвозвратно где-то между деревьями горного склона. Неутешительный диагноз, когда тебе всего двадцать. И перспектива провести несколько месяцев в родительском доме пугала пуще вероятности разбиться, гоняя на горном мотоцикле.

– Сыночек, – еле слышный голос матери вырвал из размышлений. – Ты же к нам поедешь?

Она всегда надеялась, что он вернется. Всегда ждала, просила приехать хотя бы на выходные. Словно никак не могла смириться с подкрадывающейся все ближе старостью – признаваться, что сын давно вырос, не хотелось.

– Да, ма, – похлопал по сухим пальцам Ронни и улыбнулся, с сожалением понимая, что вернуться в свою холостяцкую берлогу, расположенную на четвертом этаже дома без лифта, совсем не вариант.

– Правильно, сынок, – с облегчением выдохнула она и будто стала лет на десять моложе.

Дома встречал отец и младшая сестренка. Он – сердито, она – с ехидной ухмылкой.

– Не злорадствуй, – шикнул на нее Ронни, приобнимая за тощие плечи, на что девчонка, которой только в прошлом месяце исполнилось пятнадцать, фыркнула и закатила глаза:

– Вот еще.

Дни тянулись, ночь сменялась утром. Ронни только ел, спал и пялился в небольшой телевизор, который притащил друг примерно через неделю вынужденного заточения.

– Ну ты влип, – смеялся тогда он, кося взгляд на стакан молока и тарелку свежеиспеченного печенья.

– Пойдет. Отдохну хоть, – врал Ронни.

– Ага.

Примерно через месяц разрешили вставать. Потом ходить. С костылями, кое-как, но уже получалось передвигаться по дому.

И все бы ничего, если бы Ронни не просыпался каждое утро с волной нестерпимой боли, от которой хотелось выть и выпить.

– Тебе надо отвлечься, сынок, – глядя на него с едкой смесью обожания и жалости, вздыхала мать.

– Как? – не спорил Ронни.

– Может, найдешь себе какое-нибудь занятие?

– Здесь? В четырех стенах?

Мать удивилась, захлопала глазами, открыла, было, рот, но тут же закрыла снова.

– Ладно, ма, не парься.

Ронни спустил ноги с кровати на пол, прислушиваясь к ощущениям. Болело терпимо.

– Ты куда?

– Не знаю. Пройдусь.

– Я с тобой.

– Не надо.

– Ты же сам не… – она замолчала резко, словно выключили свет, прервав ее на полуслове.

– Ладно. Я тут тогда. Во дворе.

Она кивнула, отшатнулась к двери и скрылась в полумраке коридора.

– Чертов ты сукин сын, Рональд Брайан Райт, – выругался Ронни. Полным именем он себя называл только под воздействием кипящей злости. Чаще всего направленной на самого себя.

– Есть такое, – заржал с порога тот самый друг с телевизором. Его, кстати, звали Криппи, что не являлось настоящим именем, зато прекрасно отражало суть.

– Криппи. Придурок.

– Придурок или нет, но готовься целовать мои целомудренные руки.

Ронни фыркнул и закатил глаза, чем стал еще больше похож на сестренку.

– Ладно, ладно, обойдемся без нежностей. Я тут тебе кое-что притащил. Чтоб не сдох от скуки.

На кровать упала покрытая пылью коробка. Заглянув под крышку, Ронни удивленно перевел взгляд на Криппи.

– Что это за дерьмо?

– Фотокамера, – обиделся тот. – Староватая, но рабочая. Оторвал на блошином рынке.

Фотокамера выглядела не просто старой, а доисторической. Хотя, возможно, ее старили наклеенные по бокам бумажки с непонятными символами.

– Рабочая? – с сомнением протянул Ронни, навел объектив на Криппи, но тот замахал руками и спрятался за дверью – жутко не любил попадаться даже в случайный кадр.

– Ну, я погнал. До скорого, – проблеял он из коридора и смылся.

– Камера, – хмыкнул Ронни. Хотел, было, закрыть коробку и зашвырнуть под кровать, но вдруг передумал. Делать все равно нечего, да и, стоило признать, мать была абсолютно права: если он не найдет себе занятие, то просто сойдет с ума или выбросится из окна – хотя с первого этажа лететь недолго, зато поучительно. Если это старье хоть на минуту поможет отвлечься от боли – это все, что сейчас было так необходимо.

Первой в кадр попалась дворовая собака – жуткое чудовище с патлатой шерстью и беззубой пастью. Она взвизгнула, поджала поеденный блохами хвост и убежала, скуля на всю улицу. А Ронни вдруг впервые за много дней почувствовал забытое облегчение – так чувствует себя человек в здоровом теле, без боли, разрывающей мышцы и связки в клочья. В голове прояснилось, вспомнилась даже девчонка, с которой он познакомился накануне в баре. Вдруг захотелось пройтись – хотя бы до конца улицы, всего-то мимо пары домов.

– Сынок! Ты куда? – высунулась с крыльца мать, как только услышала скрип калитки.

– Я скоро, – отмахнулся Ронни, кое-как справляясь с костылями и при этом держа камеру в руках.

– Но…

Она что-то говорила или даже кричала, возможно, умоляла вернуться, чтобы не дай бог не подвернуть поломанную ногу. Но он не слышал. Он чувствовал ветер на лице и мелкие песчинки с пыльной дороги, забивающиеся в глаза. Кожа покрывалась мурашками, а мышцы приятно растягивались и сжимались, перенося затекшее от долгого лежания тело дальше по улице. Пусть не так далеко, как хотелось.

Он успел дойти до конца соседского забора, когда поломанную ногу скрутило новым витком боли. Зарычав, Ронни согнулся, выронил камеру. И тут же, пытаясь поймать ее, упал на землю, зарывшись лицом в смешанную с грязью траву. Ему пришлось приподняться, подползти к забору и только потом начать снова дышать.

– Чертова нога, – оскалился Ронни, прикрыл глаза и пошарил рядом с собой в траве. Нащупав обклеенный непонятными символами прохладный корпус камеры, он потянул ее к себе и, обессилев окончательно, едва умудрился положить на колени.

– Эй, ты в норме?

Грубый пропитый голос раздался внезапно, когда так хотелось тишины.

– Да, я… – Ронни открыл глаза и уставился на осунувшееся лицо соседа из того самого дома, у чьего забора решил отдохнуть и набраться сил. – Мистер Симонс. Здравствуйте.

– Ты этот, что ли? – патлатая, совсем как у его собаки, голова мотнулась в сторону дома, где на крыльце уже виднелась тень миссис Райт.

– Ага. Рональд.

– Ну да. А чего лежишь? Пьяный? – мужик облизал губы.

– Нет. Нога. Болит, зараза.

– Так это… помочь, что ли?

– Нет. Я… Сейчас, чуть-чуть посижу. И пройдет.

– А… ну, ты это… – мужик подозрительно осмотрел незваного гостя и уже собирался уходить, когда заметил камеру. – А это что за хрень?

– Это? Фотокамера. Хотите, щелкну?

– Ну… это… давай.

Мужик выпрямился настолько, насколько позволяло стянутое тугими мышцами тело, подбоченился и постарался улыбнуться так, чтобы не было видно черных дыр между оставшимися зубами.

Щелчок. Раздался крик. Мужик упал рядом, в ту же грязь и траву, и завыл.

– Эй, что с вами? – подполз к нему Ронни и только потом заметил, что боли снова нет. Исчезла. Испарилась.

– Живот. Сука. Скрутило так…

– Я… я вызову скорую, – неуверенно пробормотал Ронни, прислушиваясь к своим ощущениям, оглушенный внезапным осознанием и стуком разогнавшегося до любимой скорости сердца.

– Не надо, пройдет, – отмахнулся мужик и, кое-как поднявшись, согнувшись почти до колен, поспешил в дом.

К ним уже бежала миссис Райт, размахивая кухонным полотенцем.

– Сынок, что случилось? – затрепетала она, бросаясь то к Ронни, то к быстро удаляющемуся соседу. – Подрались?

– Что? Нет. Я упал. А мистер… говорит, живот заболел.

– А… а… живот…

Ронни быстро поднялся – он знал, что боль скоро вернется, – поднял камеру, костыли и заторопился домой. Мать едва поспевала за ним.

Боль вернулась только на следующий день, когда Ронни уже устал ждать и, было, решил, что навсегда простился с ней. Колючая, тянущая, выматывающая, она мешала думать и – тем более – принимать решения, о которых потом не пожалеешь. Жалеть сейчас получалось только себя.

Высунувшись из окна на улицу, Ронни ждал. Рядом ждала фотокамера, ухмыляясь незнакомыми символами. Во дворе соседнего дома появилась женщина. Пышногрудая и пышнозадая, затянутая в цветастое платье, она курила, стоя на крыльце, и с сожалением разглядывала засохшие цветы, на которые, очевидно, никак не хватало времени.

Щелчок. Еще один. И еще.

Женщина закашлялась, а Ронни застонал от удовольствия – боль ушла, оставив его в блаженной бесчувственности. Он не видел, как соседка схватилась за горло, как, заваливаясь на бок, убежала в дом. Не слышал звуки сирен машин скорой помощи. Он спал.

И не видел, как сестренка, заглянув в комнату, заинтересовалась фотокамерой и странными символами.

Проснулся Ронни под вечер, когда уже стемнело. В доме стояла тишина. Она обескураживала и обволакивала неприятным предчувствием.

– Ма?

Ни звука.

Кое-как справившись с костылями, Ронни вышел из комнаты, добрел до гостиной, то и дело натыкаясь на углы и спотыкаясь о скомканный ковер. Родителей он увидел издалека – оба лежали на полу, распластавшись у продавленного дивана, прикрытого клетчатым пледом.

– Ма? Отец?

Дурацкая боль снова скрутила ногу, дробя кости в крошку. Но теперь это не имело никакого значения.

– Ма! Отец!

– Ронни…

Тихий голос, похожий на свист, раздался со спины. Обернувшись, Ронни увидел сестренку, забившуюся в угол. Рядом с ней лежала фотокамера.

Он поднял камеру, повертел в руках. Перевел взгляд на родителей. Направил объектив на себя. Пара щелчков – и все закончится.

Глава 3

Схватив ключи от машины, Джейден выбежал из квартиры, едва дождался лифта и спустился на первый этаж. В такое раннее утро в воскресенье невозможно было кого-то встретить – ни рьяно верующих, ни воодушевленно пьющих. И не перед кем оправдываться за кое-как перемотанную левую руку, за рукав рубашки в крови.

Он собирался ехать в больницу. Но, внезапно остановившись на красный, повернул в другую сторону, а через тридцать минут уже стоял у знакомого до рвотных позывов подъезда в «старом городе».

Снова приторно-сладкий запах, смешанный с кошачьей мочой в идеальной пропорции – уже хочется сдохнуть, но еще можно удержаться и не заблевать стены. Снова «дзынь» и шаркающие шаги. Снова «Кто там?» из-за металлической двери. Все осталось прежним, и все же неуловимо изменилось.

– Я… меня прислал Доктор Дэд, – набрав в легкие побольше воздуха, выпалил Джейден и замер.

Щелкнул замок, дверь отворилась. Обтянутый кожей череп показался в дверном проеме.

– Ты кто такой? – нахмурился старик, зашкворчал носом и сплюнул гостю под ноги чем-то бледно-зеленым.

– Я был у вас. Недавно.

– Был? Я тебя не знаю.

Дверь начала захлопываться, но Джейден был проворнее – он вставил ступню в достаточно широкую щель, блокируя для старика пути отступления.

– Ты чего это, мужик? – оскалился гнилыми зубами хозяин квартиры. – Не в курсе, на кого рыпаешься?

– Я… мне только рецепт. На таблетки.

– Какие таблетки? Пшел отсюда, мать твою!

Сердце забилось в горло. Сам не понимая, что делает, Джейден дернул дверь на себя, ввалился в чужую, пропахшую гнилым луком и дешевыми сигаретами квартиру и услышал за спиной лязг замка.

Старик отвернулся, неловко нагнулся к стоящему по правую руку шкафу, рискуя сломаться ровно надвое примерно в районе поясницы – то ли за оружием, то ли за тапочками для незваного гостя. Но гадать было опасно, а надеяться на тапочки – еще и глупо. Джейден дернул за костлявое плечо, сбивая хозяина квартиры в сторону. Он не рассчитал, что тщедушное тело, больше смахивающее на бумажного человечка, ничего не весит, и буквально впечатал старика в старинное, украшенное резной рамой зеркало.

Треснуло стекло, посыпались осколки. Брызги крови отразились в тысячах крошечных зеркал миллиарды раз.

Старик упал, смешно вытянув в стороны руки. Он еще дышал, хватался за жизнь крючкообразными пальцами и вращал внезапно ставшим слишком большим для его сморщенного рта языком, пытаясь что-то сказать.

Джейден замер на мгновение, бросился к двери. Дернул ручку – заперто. И только сейчас увидел кодовый замок, запирающий квартиру изнутри.

«Какого…»

– Старик, старик. Эй… Не умирай… Слышишь?! Какой код? А? Какой… код? Я вызову скорую. Да? Тебе нужна скорая. Ну? Говори, говори, говори…

Последние слова он уже беззвучно шептал, водя руками над тщедушным, с каждой секундой все более мертвым телом, словно какой-нибудь медиум или целитель. Он понимал, тщетно: он остался один на один с умирающим от его рук стариком, без возможности выбраться из западни и при этом не угодить прямиком в полицию.

Но больше, чем неприглядный и вполне реальный шанс загреметь в тюрьму, пугала мысль: совсем скоро предстоит несколько минут, или часов, или дней провести с трупом.

Голова не соображала. Кто эти дерзкие герои, которые так справно и до одури быстро начинают соображать, стоит оказаться в подобной ситуации? Откуда у них берутся силы встать, начать рыться в шкафах в поисках ключей или хорошего лома, или приглядываться в темноте прихожей, не сетуя на тусклое зрение, пытаясь разглядеть стертые кнопки на кодовом замке? Откуда берется смелость хотя бы оглянуться по сторонам, не говоря уже о том, чтобы броситься в запертую комнату и, выбив окно и закрыв глаза, сигануть вниз со второго этажа, рискуя, разве что, сломать ногу или руку? Заживет же.

У Джейдена не было сил ни на что из этого. Он только и мог, что сидеть перед еще подрагивающим от колебаний жизни телом и наблюдать, как вытекает по капле густая, вонючая старая кровь. Что он хотел там увидеть? Что пытался разглядеть? Мечтал прочитать по крови, словно по кофейной гуще, свою судьбу…

За дверью, ведущей в одну из двух комнат, что-то упало, зашелестело, вздохнуло или, скорее, всхлипнуло. «Кошка?» Лучше кошка, чем допустить хотя бы на секундочку мысль, что он еще и не один в доме. А может, это шанс спастись? Если можно считать спасением незавидную участь оказаться за решеткой.

– Эй. Там кто-то есть? – тихо спросил в пустоту Джейден, делая вид, что «сделал все, что мог».

Старик услышал, закряхтел, умудрился каким-то чудом открыть мутные глаза с пожелтевшими – совсем как страницы его книги – белками, и снова попытался что-то сказать, но кроме тривиального «сука» ничего разобрать не удалось. Да и это было слишком много для единственного слушателя, и без того не жалующего спектакль, что развернула перед ним нелепая случайность. Та, которая привела в «старый город». Та, что толкнула старика башкой в зеркало. Это же не мог быть кто-то другой. Просто случайность – дедушка такой древний, что мог запросто оступиться…

Почувствовав, как от этой мысли разум приходит в чувство и, кажется, получается дышать вполне уверенно, без необходимости заглатывать воздух, как когда-то заглатывал стакан за стаканом самогон, выменянный у русского на заправке, Джейден отполз назад, смешно перебирая ногами и руками по усеянному крошками и пылью полу, выстланному потертым линолеумом. Спина во что-то уперлась, качнулся ветхий, как и его хозяин, шкаф, что-то загремело, но удержалось на законных местах.

– Эй, тут кто-то есть? – уже более уверенно крикнул Джейден, одновременно продумывая историю, которую расскажет полиции. Может, его писательская карьера, начавшись с такой же нелепой случайности, только и ждала, чтобы проявиться в полную мощь, явив редкий образец «истории на миллион».

Крючкообразные пальцы скрючились еще сильнее в попытке дотянуться до незваного гостя, но тут же упали, отстучав одному старику известное зашифрованное послание – последнее в его жизни.

Уговаривая себя (и вполне успешно), что старикан просто потерял сознание, Джейден, наконец, умудрился подняться на ноги и даже сделал первый шаг – почти такой же трогательный, как тот, каким так гордилась его мать. Кажется, ему тогда не было и года. И вот, чудо случилось во второй раз в его жизни.

До двери, из-за которой слышался шум, было каких-то пара метров, но, о боже, как же сложно они дались тому, кто всего пару минут назад простился с возможностью и необходимостью снова обрести силу и хотя бы встать. Приложив ухо к обтянутой потрескавшейся искусственной кожей двери, Джейден перестал дышать, мысленно умоляя сердце хоть на полтона снизить гул, с которым то билось в грудную клетку: «ту-душшш, ту-душшшш, ту-душшш».

Снова шорох, едва различимое движение. Это и правда могла быть просто кошка.

Но вот «кошка» уже очень по-человечьи всхлипнула и зашмыгала носом.

– Кто там? – предпринял последнюю отчаянную попытку докопаться до истины Джейден, со всей силы дернул дверь на себя и тут же отскочил в сторону, в самый последний момент успев справедливо рассудить, что у «кошки» при себе может быть оружие. И даже огнестрельное – нельзя забывать, в каком районе он оказался волею сообщения от Дилана Стайна, «черт бы его побрал»…

Дверь лишь едва заметно шелохнулась и скрипнула – больше похоже на злорадный смешок дряхлой карги.

– Да что за чертов Форт-Нокс! – лениво разъярился Джейден, больше для порядка, чем по зову сердца. Он помнил, что раньше, когда ему было лет двадцать, агрессия была основным топливом, помогающим продираться сквозь пресловутое «нахрена это надо» и добиваться пусть и слабеньких, но все-таки целей. Например, на агрессии, направленной на себя самого, можно было продержаться неделю или две без выпивки, за чем в обязательной его программе следовало празднование до отключки.

Сейчас агрессия бы не помешала… Иначе страх, хватающийся за лодыжки, запрыгнет выше, вцепится когтями в живот и будет сантиметр за сантиметром наматывать на кулак внутренности.

«Кошка» за дверью притихла. Ей, очевидно, были глубоко безразличны попытки зачем-то вломиться в запертую дверь старика, чья жизнь висела на волоске. Вряд ли там можно найти что-то полезное, вроде телефона или записки с кодом. Или…

Джейден обернулся к входной двери. Кажется, злосчастный порог безумия, охватившего его от одной мысли о том, чтобы провести несколько часов или дней с умирающим и, в итоге, умершим стариком, был пройден, мысли очистились от первобытных обезьяньих возгласов паники, и соображать стало легче. Плюнув на запертую комнату – просто отложив этот вопрос на потом, – он подошел к кодовому замку, присел, достал из кармана сотовый телефон и начал светить фонариком, пытаясь разглядеть малейшие неровности и протертости в выбитых черным цифрах.

– Два… Шесть… Семь и ноль, – пробормотал Джейден, прикрывая уставшие от бессонной ночи глаза – им было явно плевать на то, что он тут был занят выживанием, а мозг и подавно отказывался отключиться хотя бы на пару часов без заветных таблеток. – Два, шесть, семь, ноль…

Внезапный звонок оглушил, словно бросил в темный омут, от которого уши заполнились вязкой водой.

По ту сторону входной двери кто-то стоял. Если прислушаться, можно уловить тяжелое дыхание – очевидно, посетителю непросто далось подняться по лестнице. А еще очевидно, что их было двое. Женщина и мужчина.

Джейден забыл, как дышать. Он изо всех сил надувал живот, поднимал плечи к ушам, но в горло как будто напихали ваты – ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Эй, старик, уснул? Открывай! – глухой голос – женский, визгливый. Явно перепуганный до чертиков. – Он подохнет тут, слышишь?! Открой, мать твою!

Вдогонку словам послышались стоны и прерывистая автоматная очередь отборных семиэтажных матов.

Удалось сделать судорожный вдох, и тут в голове забила тревога: его услышали. Но те, за дверью, продолжали перешептываться, срываясь на крик. В дверь ткнулся – так тыкается Муравей в его голую ногу – чей-то ботинок. Раз, второй. Послышалось визгливое: «К черту, я сваливаю!» и по скрипучим полам заспешили гулкие шаги.

– Стой, сука, – заверещал тот, кому было уготовано подохнуть, счастливый обладатель целой обоймы крепких словечек.

Какое-то время – Джейдену показалось, что прошло не меньше пары часов – из подъезда раздавался шум, грохот, скулеж. Но, наконец, все стихло.

– Два, шесть, семь, ноль? – переспросил он себя, отчаянно делая вид, что ничего существенного не произошло.

Сколько комбинаций можно придумать? Двадцать четыре? Двести пятьдесят шесть? Или несколько тысяч? И сколько он успеет попробовать, прежде чем в дверь опять позвонят?

– Два, шесть, семь, ноль… – тыкали наугад дрожащие пальцы. – Два, семь, шесть, ноль… Два, ноль, шесть, семь…

Что, если код состоит из шести или восьми цифр? Что, если гадкий старикан вдруг, проснувшись сегодня спозаранку, решил поменять давно надоевший код?

«Кошка» опять подала признаки жизни – из-за запертой двери раздался шорох.

И в ту же секунду щелкнул замок.

Свобода!

Джейден обернулся на распластавшееся почти на весь узкий коридор тело старика. Из-под халата выбивались полосатые пижамные штаны – одна штанина задралась почти до колена, обнажив иссохшую пожелтевшую кожу, покрытую глубокими рытвинами шрамов. Один домашний тапок слетел и валялся рядом. Второй держался за большой палец, словно не решался спрыгнуть с обрыва.

Старик был мертв. В этом не осталось ни малейшего сомнения.

Опять шорох и тихое всхлипывание.

Повинуясь мимолетному решению, Джейден опустился на корточки рядом с телом старика, запустил пальцы в оттянутые карманы халата и нащупал то, что искал – ключ.

Обыкновенная дверь. Деревянная, с несколькими выбоинами у ручки – будто стучали молотком, каждый раз промахиваясь, пока ставили внушительного вида замок. Это тебе не какой-то бастион и не измалеванный чужим дерьмом кусок фанеры, прикрывающий вход в подвал полуразрушенного дома, куда они с пацанами любили бегать, чтобы укрыть от любопытных глаз намеки на свое загубленное будущее, до которого было еще так далеко.

Обыкновенная дверь. Самым пугающим на ней, пожалуй, был этот самый замок.

Раздался скрип. Проклиная себя за любопытство, Джейден вошел в комнату – всего один неторопливый шаг, – и увидел, что за окном, кое-как прикрытым замызганной тряпкой, опустилась ночь. И только одинокий уличный фонарь оставлял следы на устланном пылью полу.

– Тут кто-то есть? – прохрипел он, оглядывая крохотную, всего метра три в ширину и столько же в длину, комнату: исцарапанные бетонные стены, криво прилепленный на скотч постер с обнаженным телом худощавой блондинки, которой кто-то догадался выжечь окурком сигареты глаза, брошенный в углу напротив окна матрас в темно-бурых пятнах, железные миски с остатками вонючих помоев, прилипших к краям и ощетинившихся следами зубов, и мутной воды. «Может, собака?» – пронеслось в голове.

Но никто не бросился ему навстречу ни с разинутой в оскале пастью, ни с виляющим приветливо хвостом-пропеллером. Только от матраса в углу отделилась тощая, почти прозрачная тень. Но лишь затем, чтобы еще сильнее вжаться в бетонную стену, покрытую тонким, осыпающимся слоем известки.

– Эй, ты кто? – вцепившись в ручку двери до хруста в суставах, боясь сделать хотя бы еще один шаг в пропахшее мочой, грязным телом и запекшейся кровью логово, переспросил Джейден.

Но он уже знал ответ: в свете тусклого уличного фонаря, едва достающего до противоположного конца комнаты, на него таращились переполненные ужасом огромные глаза маленькой девочки.

***

Свет монитора резал глаза, словно лазером. Левое веко подергивалось, отвлекая на себя бесценное внимание – а ведь это могло стоить ему жизни! Пусть не реальной, а виртуальной, но для человека, застрявшего последние пять часов в апокалиптическом мире, искусно созданном дизайнерами компьютерных игр, граница между этими двумя реальностями размывалась настолько, что, возвращаясь к жизни, хотелось перемотать нудные разговоры нового начальника или достать из-за пояса пистолет и прострелить кому-нибудь голову. Просто так. Потому что можно. Потому что из-за виртуального угла не выбежит мистер полицейский со значком наперевес и не наставит на тебя казенный ствол.

Раньше он тоже играл. Понемногу, всего час или два в день. Не каждый день – жена не перенесла бы такой фатальной невнимательности. Виртуальные миры помогали отвлечься, снять накопившееся напряжение, разгрузить мозг от бытовых проблем, заставив работать на полную катушку над выдуманной задачей ради прохождения на следующий уровень. Поэтому, вернувшись в два ночи из полицейского участка, куда он сдал притихшую девчонку, завернутую в найденный в багажнике плед, и безуспешно пытаясь уснуть, Джейден по привычке нырнул в выдуманную реальность.

К этому времени он не спал уже больше недели – нельзя назвать сном то, что ощущалось как провалы в памяти, откуда он выныривал каждые час или два, чтобы, подобно зомби, пробраться к холодильнику и закинуть в желудок торпеду из пары конфет и увядшего кусочка нарезанной три дня назад колбасы. Иногда удавалось снова уснуть, но чаще глаза упирались в апокалиптический мир, и он не моргал, пока будильник не возвращал к реальности.

Сегодня звонила мать.

Она теперь звонила чаще обычного, но Джейден успевал перевести телефон в бесшумный режим до того, как искусственный день сменялся долгой ночью около одиннадцати вечера. Иногда же приходилось беззвучно выслушивать очередную тираду новостей про случайно найденную в квартире одинокого старикашки из «старого города» девочку, считавшуюся пропавшей вот уже три года.

– Тея еще не начала говорить. Но уже прибавила пару килограммов. Ты знаешь, она была такая худенькая…

«Знаю. Я еле отскреб её от бетонной стены и, невесомую, тащил в охапке, зажав в пальцах одной руки.»

– Мать так и не объявилась. Можешь себе представить? Обрадовалась, видать, что ребенок пропал… Говорят, она гулящая, – последнюю фразу мать прошипела с интонацией заговорщика, будто боялась, что та может её услышать.

«Пусть говорят», – вздохнул Джейден, пытаясь открыть налитые песком глаза. Тщетно.

– Ты бы к ней зашел. А? Я понимаю, у тебя работа. Но, может быть, она хоть при тебе что-то скажет?

«Ага, скажет. Спасибо, что убил моего мучителя. Ну уж нет». Чем дольше все будут продолжать верить в исключительное везение и божественное провидение, пославшее Джейдена Алларда на порог безумного старика, тем лучше. Меньше вопросов от полиции. Меньше лжи. Сейчас молчание работало безотказно – девчонка знала, что делает.

– Завтра воскресенье…

Мать внезапно перевела тему, повесив между ними на такие же виртуальные, как его апокалиптический мир, гвоздики напряженное молчание. Они понимали, что это значит. Понимали, каков будет исход разговора: от брошенного на удачу, словно монетка в фонтан, «не хочешь съездить к отцу» до рассеянного «завтра никак не получится».

– Ладно. Я завтра буду в больнице. Я… тебе позвоню.

Джейден бросил телефон на диван, услышал короткий визг потревоженного Муравья, в тысячный раз проклял мать за навязчивые звонки и в тысячный же раз мысленно пал ниц и вознес молитву несуществующему – в его апокалиптическом мире уж точно – богу за то, что нашелся человек, осмелившийся взять на себя непосильную ношу пожирающего изнутри чувства вины. Если бы не мать, он сам таскался бы в больницу каждый день. Если бы не мать, незнакомая и, в общем-то, безразличная ему Теа могла бы разделить участь Муравья и сейчас так же занимала место на его диване, вытянувшись вдоль спинки и зарывшись мордочкой в подушки. Но подобрать человеческого детеныша – не то же самое, что подобрать у песочницы котенка.