Читать книгу: «Так себе друзья: псевдолюбовный роман», страница 7

Беременность протекала хорошо, врачи не видели никаких настораживающих рисков. Проблемы начались только в третьем триместре. Мне приходилось все чаще ходить на обследования, принимать все больше всяких лекарств, а в глазах врачей читалось все более отчетливая озабоченность. Как мне объясняли, виной всему стресс и нервы, потому что с остальным здоровьем у меня было все в норме.

Стрессовать я начала примерно в середине беременности. И виной всему Костя. Точнее, мои подозрения в отношении него. Я начала замечать за ним всякие странности, внезапно появившуюся скрытность, из чего сделала моментальные и однозначные выводы о том, что он ходит на сторону, общается с какими-то непонятными девицами и вообще больше мною не дышит. Особенно меня настораживала его чрезмерная забота, которая явно была неспроста. Наверняка, он пытался запудрить мне мозги и отвлечь от своих косяков.

Разумеется, никаких прямых улик и доказательств у меня не было, было просто ощущение. Ведь беременные все чувствуют острее… Но даже пустой неуверенности в Косте оказалось достаточно, чтобы пристраститься на регулярной основе выносить ему мозг, а заодно и себе.

Постепенно моя настороженность стала принимать масштабы паранойи. Возможно, всему виной гормоны. А возможно, я просто искала повод улизнуть от исполнения своей супружеской повинности. Чем больше рос живот, тем больше ослабевал интерес к сексу, и скандал выступал прекрасным доводом, чтобы отвернуться к стенке. Соответственно, Костя оказался на сухом пайке и однозначно недополучал ласки. Тогда я не придавала этому большого значения – лишь бы ко мне не приставал, и ладно. Мне было проще обвинить его в чем-нибудь, чтобы «пропало настроение» или «заболела голова». Дети, чего с нас взять… Теперь, оборачиваясь назад, я вполне допускаю, что мои беспочвенные подозрения могли быть и не совсем уж беспочвенными, и он действительно выпускал пар где-то в другом месте. Это было бы абсолютно не удивительно. Дальновидность уровня «бог», чего тут скажешь…

К родам я подошла в совсем не лучшем состоянии. Когда началось, Костя поехал в скорой вместе со мной и всячески меня подбадривал. Он говорил, что все будет хорошо, что я справлюсь, и мы будем жить долго и счастливо. К сожалению, его пророчествам не суждено было сбыться. Нет, с ребенком все обошлось, его удалось спасти. Но роды протекали сложно, и врачам пришлось что-то из меня вырезать, отчего я навсегда лишилась способности иметь детей.

Вот так буднично, одним чиком скальпеля, был поставлен крест на моей многообещающей карьере инкубатора. Мне уже не светило снова быть матерью. И все, что мне осталось, – лишь попытаться быть женщиной.

У меня началась постродовая депрессия, усугубляемая еще и осознанием, что теперь я неполноценная. Ласки и нежности в наши с Костей отношения это, естественно, не прибавляло, а вот ругани и разлада – да. Сколько угодно. Никогда в жизни я так много не плакала. Иногда от обиды, иногда просто так. Костя со временем начал меня обвинять в том, что я забиваю не только на него, но и на ребенка, и мое уныние плохо сказывается на Насте. Во многом его упреки были справедливыми – иногда, уткнувшись в сериал или подушку, я забывала кормить ее, менять подгузники или вывозить на прогулку. Я не высыпалась, плохо ела и вообще чувствовала себя раздавленной. Пустота внутри была настолько всеобъемлющей, что заполняла все мое существо. Это было какое-то отчаяние и опустошение высшей пробы. Я не понимала, зачем мне вообще дальше жить. И только тьма в конце тоннеля…

Я срывалась на мужа за то, что он мне не помогает, а когда он помогал – за то, что помогает не так. Он меня бесил, когда его не было рядом, еще больше бесил – когда был. Меня начало раздражать в нем абсолютно все, включая те милые «изюминки», которые раньше привлекали и забавляли. Я не знаю, куда подевалась та мягкая, ласковая и любящая Кристина, которую он брал в жены. Теперь с ним жила постоянно озлобленная, вечно недовольная ворчливая стерва, способная наорать из-за любой неправильно помытой вилки. У меня всегда под рукой имелось железное оправдание любой моей истерики и любой «кислой мины» – я больше не смогу иметь ребенка. Это оправдание было универсально, его было достаточно для заскоков абсолютно любой сложности. Довод о том, что невозможность иметь нового ребенка – это не повод класть болт на имеющегося, должного влияния на меня не оказывал.

Как он все это терпел, уму непостижимо.

Помимо учебы в универе, Костя, таская на себе долг добытчика и кормильца, устроился на подработку в маркетинговое агентство: он участвовал в промо-акциях, всяких дегустациях, раздавал листовки, проводил опросы и все такое. Из-за этого он стал чаще приходить домой поздно. Что только подогревало мои страхи, что он где-то с кем-то шляется. «Я люблю тебя и ни на кого другого вас с Настеной не променяю», – постоянно твердил Костя, но для меня это все звучало крайне неубедительно. Всегда трудно отказываться от идеи, которая уже настолько глубоко въелась в серое вещество, что превратилась в частицу личности, в пиксель устоявшейся картины мира. А то, что Костя наверняка мне изменяет, было даже не пикселем – целым центральным узором на этой картине.

А потом меня все достало! И я выгнала Костю из дома. За что? Да не за что… просто все достало! Насте было уже чуть больше года, и я решила, что дальше я сама. От Кости, по моему стойкому убеждению, были одни проблемы и никакой пользы. Наша постоянная ругань негативно сказывалась на развитии ребенка. И именно он был тем деструктивным элементом, который подрывал благополучие в семье и делал обещанную идиллию недостижимой.

Примерно пару месяцев он приходил, пытался разговаривать, убеждал, что причин разбегаться нет, взывал к интересам Насти, которая не виновата и которая должна расти в полноценной семье. Но отговорить меня от развода ему так и не удалось. Как и родителям, которые клевали мне мозг с не меньшим энтузиазмом, хоть и немного в другой логике. Столь же безуспешно. То, что участь разведенки с прицепом обычно печальна, было слишком слабенько для их единственного аргумента.

Осознание пришло позже. Только успокоившись и получив на руки вольную, я поняла, что совершила огромную глупость. Костя, если посмотреть объективно, был отличным мужем. И мне все вокруг об этом говорили. Он стойко переносил мои заскоки, заботился, пытался сохранить семью. Не его вина, что я была малолетней неопытной дурой, и большую часть времени ему приходилось быть в браке одному. Он не сделал ничего, за что подлежал изгнанию из дома, который уже начал считать своим навсегда. Я ведь так и не нарыла ни единого прямого доказательства его неверности и даже на подобии измены так и не смогла его поймать. И все могло быть хорошо.

Но вместе с тем, я почувствовала свободу. Меня больше ничего не связывало с человеком, который меня немотивированно раздражал. Человеком хорошим, прекрасным, добрым и заботливым. Но без которого я вдохнула полной грудью. Когда его не стало в доме, я даже начала по нему скучать. Конечно, у нас оставалась общая дочь, и мы все равно виделись. Но хотя бы я была освобождена от необходимости вместе спать, вместе ужинать и вообще видеть его каждый день. Каждый день – это too much. Каждый день – это то, как стирается интерес, желание и легкость. Это то, как появляется рутина, пресыщение и, в конечном итоге, отвращение.

Развод изменил меня больше, чем я могла предположить. Вопреки своим убеждениям я восприняла его не как трагедию или крах надежд, а как избавление, как освобождение. Даже моя депрессия начала потихоньку отступать. Я снова начала смотреть в окно с интересом, а не с дурными мыслями.

Тогда я решила, что никогда больше не выйду замуж. Ни за Джорджа Клуни, ни за Илона Маска, ни за любого другого Абрамовича. Даже если вдруг, по какой-то нелепой случайности, они мне это предложат. Я буду свободной, независимой женщиной. Я буду жить сама по себе и по своим правилам. Я буду встречаться с кем захочу, когда захочу и сколько захочу. И буду делать все, что мне заблагорассудится, не обращая внимания на то, что там принято или не принято. Человеческое тело – довольно скоропортящаяся субстанция. Надо наслаждаться! Хотя бы пытаться наслаждаться каждой минутой, которая нам отведена. Мы теряем слишком много времени в жизни, тратим впустую дни, месяцы и годы, гоняясь за иллюзиями, мы страдаем из-за ерунды, думаем, откладываем все на завтра. Но довольно!

Как верно мне сказала мама, теперь я разведенка с прицепом, и на моей репутации все равно уже можно смело ставить жирный крест. А значит, терять мне нечего! Больше нет необходимости притворяться и корчить из себя ту, кем я не являюсь. Точнее, не хочу являться.

И больше уже не будет тюльпанов. Ни для кого.

Глава 6. Пинок под зад.

Накануне запланированной на среду встречи на пикнике я решила встретиться с Дианой в нашей любимой кофейне у дома и попросить у нее на денек шезлонги. Они все равно валялись у нее на балконе без дела, поэтому моя просьба ее ничуть не обременила. Под чашечку латте с корицей мы привычно обменялись последними сплетнями и новостями.

Диана была в курсе моих отношений с Антоном и Даней, но решительно их не понимала и даже порой осуждала, устраивая мне комсомольский разбор. Хоть я совершенно и не нуждалась в том, чтобы меня судили. Характер и, главное, цель таких отношений у Дианы не укладывались в голове.

– Почему ты не хочешь выбрать кого-то одного? – спросила она задумчиво. – Неужели не лучше встречаться с кем-то одним и посвящать себя только ему?

– Да в том-то все и дело, подруга, – парировала я, – что я не могу выбрать. Да и не хочу. Каждый из них мне дорог и по-своему хорош. Например, Антон умный, зрелый, спокойный, интересный. С ним я расту. Я тянусь до его уровня, ищу его одобрения. И чувствую себя счастливой, когда его получаю. У него хороший вкус, он успешный бизнесмен…

– А еще женатый, – укоризненно ввернула Диана.

– Да, ну и что? Это его сложности. Меня они не касаются. Я не лезу в чужую семью. Если только с советами, как Антон мог бы порадовать жену. То есть я способствую укреплению их брака, а не наоборот. И видов у меня на него никаких нет – уводить Антона из дома я не собираюсь. Кстати говоря, нельзя никого никуда увести. Человек всегда уходит сам. Это всегда его решение.

– Вот видишь, это же бессмыслица. Ты встречаешься с ним, чтобы что? Бери тогда второго, он молодой, красивый, перспективный. И главное – свободный.

– Да, Данька красавчик! Веселый, темпераментный, душа компании, на все руки мастер, постоянно меня смешит. И в постели… ну ты понимаешь… Я вот даже сама не знаю, где у меня точка G, а этот засранец находит ее за пять минут, прикинь. А последний раз… ты даже не представляешь, что он со мной сделал…

– Ладно, хватит, я поняла, – притормозила меня подруга, – давай, пожалуйста, без подробностей…

– Точно. Короче. Они будто дополняют друг друга, и каждого из них я по-своему люблю. Не знаю даже, кого больше. Но точно знаю, что ни одного из них не хочу терять.

– Да как так можно любить сразу двух мужчин? – не унималась Диана. – Так же не бывает.

– Да ладно??? – удивленно вскрикнула я. – Так уж и не бывает? Про любовные треугольники никогда не слышала, нет? А про полиаморов? Куча народу разрывается и так же не может сделать выбор. Погоди… вот ты любишь и папу, и маму. Ты одинаково любишь обоих своих сыновей. У тебя есть друзья и подруги, которых ты тоже всех вроде как любишь. Ты даже любишь и Бреда Питта, и Мэтью Макконехи – обоих и сразу. Разве кого-то из них больше?

– Да нет… оба они классные. Но то актеры, а тут живые мужчины, рядом с которыми ты живешь, с которыми ты общаешься, спишь. Есть же разница…

– Никакой разницы! Если ты утверждаешь, что любовь возможна только к одному человеку, то никакой! Примеры я тебе привела. Нескольких, как видишь, тоже любить можно. Да, я тоже люблю двоих сразу и сплю с обоими. Такое может случиться с каждой. И со многими случается, ведь сердцу не прикажешь. Разница лишь в том, что я делаю это открыто и никого не обманываю.

Подошел официант и спросил, не хотим ли мы еще чего-нибудь? Мы решили заказать еще по латте с пироженкой, раз уж пошел такой увлекательный разговор.

– Я все равно не понимаю, – начала Диана, – ты, получается, предлагаешь, чтобы все вокруг тоже, как и ты, спали с кем попало и считаешь это нормальным?

– Ну, во-первых, я никому ничего не предлагаю. Тебе я разве что-то такое предлагала? Я хоть раз склоняла тебя попробовать тоже? Нет! Хотя ты моя самая близкая подруга, которой я желаю исключительно добра. И никому другому я ничего подобного не советовала. Это только моя жизнь. Мне вообще плевать, кто с кем встречается, и кто с кем кувыркается. Было бы неплохо, если бы и другим было плевать, с кем кувыркаюсь я. Это мое личное дело, и на передачу к Малахову я не собираюсь. А во-вторых, что значит «с кем попало»? По-моему, я не сплю с кем попало. У меня крепкие стабильные отношения. Да, с двумя мужчинами сразу, но вроде бы я не вешаюсь на остальных… С чего ты вообще такое взяла?

– Ну да, не вешаешься, – согласилась Диана, немного замявшись, – я имею в виду другое. Типа, по-твоему, не обязательно быть с одним, а можно вот так запросто набрать себе сколько хочешь мужиков и кайфовать…

– А почему нет? Что плохого в том, чтобы кайфовать? Жизнь всего одна, и надо прожить ее ярко и с удовольствием, разве нет? Кайфово тебе с одним человеком – встречаешься с одним; кайфово с двумя – встречаешься с двумя. В чем проблема?

– Да ни в чем не проблема, просто это не нормально. А так все норм.

– Да блин, Ди… Какая еще норма? Я свободный человек, живу в свободной стране. Я никому не делаю ничего плохого, кроме хорошего. Ни один закон я не нарушаю. Я никого не заставляю, никого не обманываю. Наоборот – благодаря нашему общению ребята сдружились… Почему я должна постоянно думать о каких-то нормах? Почему я не могу сама выбирать, как жить, с кем спать и кого любить? У тебя вот, к примеру, вибратор есть. И что теперь? Почему два натуральных члена – это не нормально, а если один из них резиновый, то окей, никаких проблем? Или, допустим, ты завтра заведешь любовника. Или случайно переспишь с кем-то в клубе? Такое же может случиться, правда? Это лучше что ли?

– Конечно, лучше! По крайней мере, они хотя бы не будут знать друг о друге…

– Ага… – все больше распалялась я, – то есть дело не в том, что у тебя может быть два мужчины, а в том, что они просто не должны знать друг о друге? Так? Но это же абсурд! Как чье-то незнание меняет суть дела? Неосведомленность о факте не отменяет сам факт. А факт был, это объективная реальность. Блин, Диан, ну вот сама подумай… Любая женщина, стоит ей только захотеть, имеет все возможности переспать с кучей разных мужиков, согласна?

– Согласна! – уверенно согласилась Диана. – Если захочет, то конечно. Вообще легко.

– Вот! Значит, женщина это сделать может. Эта опция есть всегда и у каждой. И ничего у нее не переломится и не счешется. Никакая отметка на лбу не появится. Но стоит кому-то об этом узнать, то она уже не нормальная, а шаболда и блядь. Хотя если ее похождения останутся в тайне, то и девочка останется божьим одуванчиком, так получается?

– Ну… – Диана ненадолго задумалась, – грубо говоря, так и есть. «Шаболда» и «блядь» – это же категории из общественной морали, общественной оценки. Так назвать девушку может только другой человек, который в курсе ее приключений. Сама она никогда же не скажет о себе, что она блядь. Поэтому да, это вопрос не самого факта, а, как ты выразилась, осведомленности о факте. Но тут дело в другом! Нормальная девушка изначально не должна хотеть куролесить со всем районом. Я согласна, что случайно может произойти что угодно. Кто хоть раз не трахнулся ненароком на стороне пусть первым бросит в меня камень… Но как можно идти на это осознанно? Это же не правильно.

– Правильно – не правильно, нормально – не нормально… – я начинала потихоньку закипать, потому что мне показалось, что мы ходим кругами. – Да кто это вообще определяет? Кто решает, что нормально? Сегодня нормально ведьм сжигать, завтра нормально булыжниками девчонок забрасывать. У одних нормально многоженство, у других – многомужество. Возьми хоть тибетцев, к примеру: пять мужей и никаких проблем. Норма – дело переменчивое. А знаешь, какая вообще самая традиционная норма сексуальных связей для человека?

– Промискуитет? – предположила Диана, улыбаясь.

– Бинго! Люди больше двух миллионов лет трахались совершенно беспорядочно. Никакой моногамией и не пахло, а по длительности существования моногамия и рядом не стояла… И это было совершенно нормально. Видишь бабу – трахнешь бабу. Видишь соплеменника послабее – трахнешь его. Видишь козу – значит, ей достанется… И даже в голову никому не приходило придумывать какие-то нормы и запреты. Единственная норма, которую нам подарила природа, – это полная, абсолютная, вообще ничем не ограниченная сексуальная свобода! Все остальное – придумки человека. Ты родилась сексуально свободной, и ты умрешь сексуально свободной. Генетически, я имею в виду. Так зачем в течение жизни эту свободу, это твое естественное и безусловное свойство, в себе ограничивать? Какая тебе польза, если кто-то будет выдумывать для тебя нормы? Тебя точно устраивает, что кто-то постоянно норовит со своими порядками заглянуть тебе в трусы и проверить, правильно ли ты ведешь половую жизнь? В чем прок, если тебя пытаются ограничить, определить за тебя, с кем ты можешь, а с кем не можешь? Ты точно хочешь, чтоб тебе, тридцатилетней взрослой бабе, какой-то бородатый ряженый указывал, что хорошо, а что плохо? Я вот не хочу! Я против, чтоб ко мне лезли со своими правилами и нормами. Кто все эти правила придумал, тот пусть сам их и соблюдает. Я тут при чем? Никаких согласий с этими правилами я не подписывала. Я хочу сама решать, кого любить и со сколькими мужчинами проводить время. У меня свои правила, те, которые мне кажутся нормальными.

– Спокойно, спокойно, – попыталась утихомирить меня Диана, – попей кофейку. Все это красиво, конечно. Но мы же цивилизованные люди. Нельзя же как дикари… как животные какие-то… Должны же быть какие-то рамки. Разве плохо, если та или иная сфера нашей жизни будет упорядочена? Не знаю… приведена в порядок что ли…

– Конечно, неплохо. Вот, например, месячные твои упорядочены. Потому что это правильно, это нужно и это полезно. А вот в туалет по расписанию ты ходить не сможешь ни при каких обстоятельствах. Потеешь ты не по графику, а лишь когда получаешь соответствующий раздражитель. Спишь ты тогда, когда сама сочтешь нужным. У природы нет никаких правил на этот счет! Вот и вагина твоя работает без всякого распорядка. Если точнее, то работает она круглосуточно, без обеда и выходных. Прямо как алкомаркет у нас на перекрестке. Ты можешь ею не пользоваться, можешь не испытывать желания ею пользоваться. Но она все равно никогда не захлопывается, не затягивается кожей и не переходит в рабочее состояние лишь в определенные периоды. Как, например, у собачек. Человеческая вагина готова к использованию всегда! Это и есть ее правило. А значит, никаких других правил не существует. Любые иные правила надуманы, и по факту только ты решаешь, когда и с кем своей киской воспользоваться. Все, что по поводу ее оптимального режима эксплуатации тебе говорят другие – это их личное мнение. Тебе не обязательно к нему прислушиваться. Хотя, безусловно, можно и прислушаться.

Ну смотри… – я немного сбавила тон, – я же не говорю, что рамки не нужны. Я говорю, что не нужны искусственно придуманные рамки, мешающие жить. Хотя бы потому, что они мешают жить. И еще потому, что они неестественны. Пытаясь соответствовать чьим-то правилам, ты вынуждена бороться со своей натурой, преодолевать естественные потребности, идти против своего же организма. А у твоего организма могут быть совершенно иные потребности. Поэтому эти рамки не приносят никакой пользы, только проблемы. Не знаю, как ты, а вот я хочу жить так, как мне нравится… И распоряжаться своим телом, своим временем и своей жопой так, как я считаю нужным. И никого не должно это волновать. Я никого не агитирую – пусть каждый делает, что хочет. Но и ко мне со своими нравоучениями лезть под юбку не надо! В конце концов, уголовный кодекс не запрещает мне встречаться с двумя мужчинами. Что я нарушаю, если мои склонности не совпадают с общепринятыми? Ничего! За исключением чьих-то там представлений о моей идеальной половой жизни. Так не пойти ли им лесом со всеми своими нормами и со своей моралью?

– Кстати, да, – неожиданно поддержала меня Диана, – кто больше всех орет про мораль и нравственность, те больше всех эти нормы и нарушают…

– О чем и речь! Неестественное – оно для всех неестественное!

В итоге каждая из нас, конечно же, осталась при своем мнении. Оно и понятно: когда речь идет о ценностных вопросах, доказать никому ничего невозможно. Убеждения и глубоко укоренившиеся идеалы глухи к логике. Со временем они становится частью нашей самоидентичности, и признать собственную неправоту зачастую означает примерно то же, что вырвать себе один из зубов или выбить стул у себя из-под пятой точки. Диана, очевидно, портить улыбку или плюхаться на пол не хотела, поэтому сочла для себя наилучшим вариантом оставаться в своей привычной и уютной матрице. А мне принимать ее позицию не хотелось, потому что я только-только, причем с большим трудом, из этой общепринятой матрицы выкарабкалась. И хоть я только осваивалась в своем новом ощущении сексуальной свободы, возвращаться назад мне не хотелось точно.

Я забрала у подруги шезлонги и мы, попрощавшись, разбрелись по домам. Завтра нас обеих ждал новый день.

Когда наступило утро, я быстро собралась, отправила Настю в школу и, почти не опоздав, приехала в офис. Я работала в рекламной компании средней руки и занималась макетами для билбордов, стендов, штендеров и прочих разновидностей уличной заманиловки. Работа была по большей части техническая, исполнительская. Креативить сами рекламные идеи меня не допускали. Этим занимались другие люди – с более зализанными волосами и с более подвернутыми штанишками. А еще у меня не было бороды. К тому же я не слонялась по офису с кружкой карамельного рафа на кокосовом молоке и не носила стильные очки в толстой черной оправе. Я вообще не носила очки. А все это, видимо, было абсолютно необходимо, чтобы считаться талантливым креативщиком.

Зарплата у меня была по московским меркам довольно средняя, даже ближе к низкой. Из-за рождения Насти окончание университета у меня немного сдвинулось, и в свои двадцать восемь я все еще почему-то считалась молодым специалистом, платить которому много было вовсе не обязательно. Несмотря ни на что, свою работу я любила, и рвотных позывов она во мне не вызывала. Плюс я тешила себя надеждами о перспективах.

С тех пор, как я стала принимать помощь от друзей, дышать стало гораздо легче. Я не так остро нуждалась в деньгах и держалась за зарплату гораздо меньше. Нет, я не начала забивать на свои обязанности и не ходила в офис, чтобы лишь имитировать бурную деятельность, как это делали некоторые. Не будем показывать пальцем… Но и прежней трясучки от страха накосячить и быть уволенной я за собой уже не замечала. Все-таки финансовая подушка – дело хорошее. Она дарит ощущение легкости. И это здорово!

Когда я подошла к кулеру, нацедить себе воды в традиционный утренний чай, ко мне подскочила секретарша нашего директора:

– Кристина, привет. Ты сейчас ничем срочным не занята? Когда будет окошко, зайди, плиз, к Арсению Павловичу. Он что-то хотел с тобой обсудить.

– Да, зайду, конечно, – непринужденно ответила я, тем более что мне самой нужно было отпроситься у него с обеда для встречи с моими котятками. – Разве может быть у меня что-то срочное, когда сам Арсений Палыч меня хочет?

– Не паясничай, – надув надувные губки фыркнула суровая получательница зарплаты и, надменно встряхнув волосами, удалилась в свои восвояси.

Утреннее чаепитие по первому зову дирика я, разумеется, не бросила. Вернувшись на свое место, я включила компьютер, проверила рабочую почту, а затем написала в наш тройничковый чат: «Иду кадрить директора, чтоб отпустил пораньше. Трусики не надевала… ;)».

Я иногда практиковала подобные будоражащие фантазию провокации с эротическим подтекстом, чтобы немного встряхнуть парней. Нижнее белье на мне, естественно, было. Я же в офисе… Тем более был такой день, когда… как бы сказать… ходить без трусишек девочке нельзя… Если ты понимаешь, о чем я…

Немного подумав, я решила, что слегка перегнула с двусмысленностью, и дописала в чат: «Но он об этом не узнает. Это для вас». Собрав пару ответных смайликов и допив чай, я в прекрасном настроении отправилась в кабинет руководителя нашей скоромной конторки.

По пути меня перехватил Марк – один из немногих креативщиков, и вообще коллег по работе, с которыми мы хорошо общались. Он был в заметно приподнятом расположении духа. Марк попросил меня зайти с ним на минутку в переговорную комнату. Мне стало интересно, чего он от меня хочет и к чему такая таинственность.

– Кристин, слушай… такое дело… – с ходу начал он, – мы со Славой решили съехаться и попробовать жить вместе. Вот… Вчера сняли квартирку на Сухаревской и хотим организовать что-то вроде новоселья. Только для близких и посвящённых. Думаем устроить небольшую вечеринку в пятницу после работы. Ты – моя bro, и я бы хотел тебя тоже пригласить.

– В качестве близкой или посвященной? – попыталась пошутить я. – Марк, ну конечно же я приду. Вы молодцы, что решились. Желаю вам теперь не только любовной, но и бытовой идиллии тоже.

– Отлично, спасибо. Мы уже создали группу в телеге по поводу нашего крутого тусэ. Я тогда тебя добавлю, ладно? Вся инфа будет там.

Марк был отличным и очень позитивным парнем. Добрым, отзывчивым, всегда готовым помочь и что-то подсказать. Единственное, что меня в нем смущало, это его избыточная манерность. Мне иногда казалось, что он специально кривляется, и это выглядело как-то ненатурально. Хотя кто их разберет этих ненатуральных…

С сейлзом Славой они мутили примерно столько же, сколько я работала в компании. Особо свои отношения они не афишировали и в коллективе называли друг друга приятелями. Но любой, у кого были глаза, прекрасно все давно заметил и понял. В том числе я. У кого глаз не было, узнали о них по сарафанному радио. Ох уж эти офисные сплетни…

Я относилась к их связи равнодушно, но старалась даже не представлять их вместе. Милующиеся мужички всегда вызывали во мне желание сморщить нос. Парней я ни с кем не обсуждала и старалась уходить сразу, как только заводился соответствующий разговор. Тем более что положение было для них обоих достаточно щекотливое. Даже по меркам вроде бы прогрессивного коллектива рекламщиков. Тема однополой любви – весьма благодатная. Поэтому вначале некоторые коллеги пытались упражняться в остроумии, отмачивали всяческие приколы и не отказывали себе в удовольствии виртуозно пошутить ниже пояса. Такие вещи народ всегда любит и делает с маниакальным наслаждением. Порой над Славой с Марком откровенно издевались. Это создавало в команде не совсем здоровую атмосферу. Поэтому директор Арсений Павлович быстро пресек все эти шуточки-прибауточки, и даже показательно уволил водителя – самого рьяного из шутников. После этого довольно быстро ситуация успокоилась и от ребят отстали.

Я оказалась одной из немногих, с кем Марк не стеснялся и не опасался обсуждать свою личную жизнь. С его «приятелем» я общалась лишь на уровне «привет-пока», поскольку по рабочим вопросам мы практически не пересекались. В отличие от Марка, с которым мы взаимодействовали достаточно плотно.

Я была рада, что на пятницу нарисовалось культурное мероприятие, но мне нужно было решить вопрос по мероприятию на нынешний вечер. Поэтому я незамедлительно продолжила свой путь к директору. Мне повезло, что у него никого не оказалось, и я сразу смогла попасть в кабинет. Получив от секретарши обязательное, с ее точки зрения, разрешение, я постучалась в дверь.

– Арсений Павлович, можно?

– Да, Кристина, проходи, пожалуйста.

Кабинет директора был обустроен с шиком. По большей части довольно стильно, но, как по мне, с некоторым перегибом по части предметов подчеркнутой и не совсем уместной успешности. Пыль в глаза – неизменный атрибут рекламы, а уж компании, которая эту рекламу продает, и подавно… В центре кабинета стоял большой деревянный стол, наполированный так, что его блеск ослеплял людей аж в здании напротив. Сам дирик восседал на огромном для его хлипкого телосложения черном кожаном стуле. Стена за его спиной была сплошь усыпана всякими дипломами и грамотами, как китель генерала медальками и тому подобными побрякушками. К директорскому столу примыкал стол для посетителей. Но на этот раз он попросил меня сесть на место не за столом, а чуть в стороне, на отдельно стоящем и жутко неудобном кресле.

«Присаживайся вот сюда, – предложил он, указав рукой, и, не отрываясь от экрана ноутбука, добавил: – Я сейчас, секундочку».

Я подчинилась и села. Через несколько мгновений директор закончил свои дела и повернулся лицом ко мне, смахнув локтем ручку. Ручка упала на пол, и он полез под стол ее доставать. На секунду меня посетила забавная мысль, что он это сделал специально, чтобы нагнуться и заглянуть мне под подол. Я сидела в настолько неудобном кресле, что шансы на успех у него, безусловно, были. Арсений Палыч все не вылезал из-под стола и чего-то там копошился. Тогда я решила проверить свою гипотезу. Медленно, насколько это было возможно, я отыграла ту самую сцену с ногами из «Основного инстинкта». С той лишь разницей, что, в отличие от Шэрон Стоун, я не собиралась демонстрировать свои прелести. Тем более в такой день, когда туда вообще не стоит заглядывать. Я владела этим приемом в совершенстве, поэтому всегда могла точно рассчитать, насколько широко следует раздвинуть ноги, чтобы «клиент» ничего не увидел.

Поскольку директор так и не высунулся из-под стола до тех пор, пока я окончательно не скрестила ноги, вывод напрашивался однозначный – этот клоун реально, как какой-то безусый школьник, рассчитывал что-то подсмотреть. Я улыбнулась, и у меня даже вырвался легкий смешок, который, я надеялась, он не услышал.

– Извини, ручка закатилась, – вылезая наверх, пробубнил биг-босс. – Значит так, что я хотел… у меня для тебя неприятные новости. У тебя вообще все нормально в жизни?