Читать книгу: «Вне досягаемости», страница 4

Убьем двух зайцев одним выстрелом.

Но когда я поднимаю глаза и вижу, как Джиа встает из-за столика, чтобы получше разглядеть нас, у меня возникает чувство, что фальшивая договоренность о встрече не сработает.

Сообщение от Изабеллы, которое приходит на мой телефон, говорит само за себя:

«Поступки говорят громче слов, Моретти».

Я подошла сюда, вооружившись приободряющей речью подруг, поскольку они правы. Мне нужно жить настоящим и меньше зацикливаться на прошлом. Ну, вообще-то это не совсем то, что они сказали, но им неизвестна вся правда, почему я себя так веду. Только два человека знают ее: я сама и кое-кто, кого я избегала, как чумы.

– Думаешь, нам обоим удастся победить? – спрашивает настойчивый парень, в уголках его губ играет улыбка.

– Да.

– И как ты хочешь это провернуть?

У меня нет времени собираться с духом, как я обычно делаю. Джиа и Изабелла, надвигающиеся на меня, – достаточная мотивация, чтобы вытолкнуть меня из зоны комфорта в чертово пламя.

– Вот так.

Я подхожу и целую его.

Похоже, мы оба шокированы моим поступком, но требуется лишь доля секунды, чтобы его удивление прошло, а тело отреагировало.

И, о боги, как оно реагирует.

Его руки скользят по моей спине, – одна сжимает в кулаке мои волосы, пока его губы завладевают моими. Горячий язык скользит между моими губами, медленно дразня и заставляя ощутить легкий привкус пива, которое он пьет. Парень издает нежнейший из стонов, и я слышу его, одновременно чувствуя, как он отдается у меня в груди.

Но одна деталь перевешивает все это – то, как реагирует мое тело. Острая, но сладкая боль ярко обжигает. Мурашки табуном несутся по коже. Я безумно жажду его поцелуев и ощущения его рук на своей коже.

Чувство, которого я не испытывала годами.

Чувство, которое, как я думала, никогда больше не испытаю.

Чувство, которое доказывает мне, что я не сломлена.

Поцелуй длится всего несколько секунд, так как мы находимся в помещении, полном людей, и единственная его цель – доказать нечто и усмирить наших друзей. Но когда мы отстраняемся, отступаем на шаг и наши глаза встречаются, становится очевидно, что он в таком же шоке от моего поцелуя, как и я от ощущения прикосновения его губ.

Я пялюсь на него.

Пораженная.

Ошеломленная.

Губы покалывает, а во всем теле такое чувство, будто я ударю током все, к чему прикоснусь. Не могу вспомнить, когда такое случалось в последний раз.

Я отступаю еще на шаг, не в силах понять странное выражение его лица, поскольку слишком занята своими чувствами.

– Что ж, такое вполне может их убедить, – говорит он, проводя рукой по подбородку. Его улыбка становится шире. В ней есть что-то робкое, что наилучшим образом смягчает высокомерие. – Ты в порядке? То есть, я, конечно, знаю, какими бывают поцелуи со мной, но, вау, этот был просто сумасшедший.

Самоуверенная улыбка.

Светло-серые глаза.

Кадык подрагивает.

– Ага, в норме я. – Я качаю головой и пытаюсь избавиться от шума в ушах. И тут замечаю Изабеллу и Джию, стоящих через несколько столиков от меня, с отвисшими челюстями и широко раскрытыми глазами, в которых читается удивление. – Я, э-э… – Почему у меня до сих пор покалывает губы? – Надеюсь, это поможет тебе выиграть пари.

– Этого более чем достаточно. – Один из его друзей кричит что-то через барную стойку – я не совсем улавливаю, что именно, но слова заставляют его повернуть голову и поднять палец, обращаясь к ним. – Я, э-э-э, мне пора идти. У нас… планы. На потом.

– Ага, ну ладно. – Слава Богу. Мне нужно понять, как правильно стоять.

– Спасибо, что помогла мне.

– И тебе спасибо. – Когда проходит шок и возникает внезапная неловкость, мы оба отступаем еще на шаг. – Ой, точно, надо обменяться номерами. Ну, знаешь, чтоб они купились.

– Верно. Да. – Он кладет свой смартфон на стол и протягивает руку, чтобы взять мой. Через несколько секунд он отправляет себе сообщение с моего телефона. – Ну вот, это мой номер, – говорит он, кладя мой сотовый рядом со своим на стол. Затем протягивает руку для рукопожатия. Выглядит так официально, особенно после только что случившегося поцелуя. Но я пожимаю ее. – Приятно иметь с тобой дело.

Мы смеемся, и в какой-то момент оба смотрим друг на друга. Его глаза темнеют. Губы приоткрываются. А затем, так же неожиданно, как и тогда, когда я поцеловала его, он обхватывает мою шею сзади и прижимается ко мне губами.

На этот раз поцелуй более властный. Контролирующий. Лучше, чем был мой. Прикосновение его руки к моей шее. Мягкость его губ. То, как он наклоняет голову, чтобы углубить поцелуй. Прикосновение его большого пальца к моему подбородку.

Не-а. То, что я почувствовала в первый раз, определенно не было случайностью.

Это было реально. Покалывание, боль, сладкое жжение. Все это во второй раз завладевает моим телом.

И когда поцелуй заканчивается, он отступает назад и смотрит на меня со своей дерзкой, кривой ухмылкой, и кивает.

– Ну вот. – Он постукивает рукой по столу рядом с нами. – Теперь мы квиты.

Я посмеиваюсь, когда он берет со стола свой смартфон и пиво, еще раз кивает мне и возвращается к своим друзьям.

Когда он подсаживается к ним, раздаются радостные возгласы и «дай пять». И только когда я подхожу, чтобы взять со стола свой сотовый и бокал вина, я замечаю карточку, которую он оставил.

Или, по крайней мере, я так думаю, пока не переворачиваю ее и не вижу ярко-синюю надпись «Действие», напечатанную сверху причудливым шрифтом жирными буквами. А под ней следующие слова: «Найди женщину, на которую, скорее всего, никто не обратит внимания, и возьми у нее номер телефона».

Я стою и смотрю на карточку, пытаясь не обидеться на слова, написанные в ней, но обида все же приходит, поскольку это естественно. Любой человек почувствовал бы то же самое.

Это удар по моему самолюбию.

Как же я была права, когда сказала, что мужчины того не стоят.

Ошеломленная и не обращающая внимания на давление в груди, я смотрю в сторону его друзей и вижу, как они смеются и хлопают его по спине.

Подступают слезы, горло обжигает.

Ну и зачем? Зачем мне снова начинать строить свою личную жизнь, когда в итоге меня ждет только подобное мерзкое чувство?

– Эй, что это было? – спрашивает Изабелла, слегка покачиваясь и протягивая руку, чтобы дать мне пять, на что я не отвечаю.

– Ты взяла его номер, да? – спрашивает Джиа. – Потому что, девочка, это было просто офигеть как круто, а еще ты определенно вышла за рамки приличия.

Я киваю и убираю дурацкую карточку, надеясь скрыть свое унижение.

– Ага, так и было. Мы собираемся встретиться, когда я вернусь. Я… э-э-э… я сейчас вернусь. В туалет только схожу.

– Может, пойти с тобой?

– Да нет, все норм. – Я выдавливаю из себя улыбку и стараюсь как можно спокойнее пройти в туалет по другую сторону бара.

Только закрыв дверь туалетной кабинки, я прислоняюсь к ней и позволяю эмоциям захлестнуть меня. Стыд. Гнев. Неверие. Все три чувства проносятся в голове наперегонки, пока я смотрю на дурацкую карточку.

Я стала объектом для их шутки. Его шутки.

Пытаюсь отогнать эту мысль, но она не проходит полностью.

«Поспорили со мной, что я ни за что на свете не смогу привлечь внимание самой красивой девушки в этом месте… Но вот он я. Пытаюсь выиграть пари».

Что ж, он был прав в одном – в том, что пытался выиграть пари. И я тоже была права – я оказалась самой выгодной жертвой. Он выбрал самую легкую добычу, чтобы выиграть свое гребаное пари.

Прислонившись к кабинке туалета, я закрываю глаза и подбадриваю себя, но это не снимает деморализующей боли.

«Ну же, Ками. Ты обещала себе, что никогда не дашь другому человеку возможность сбить тебя с ног. Лишить тебя гордости. Забрать часть тебя и разрушить ее. Сделать из тебя жертву».

Я закрываю глаза, чувствуя, как карточка в моей руке обжигает кожу, словно лава. А потом смеюсь как безумная в пустой уборной. Над собой. Над ситуацией. Над тем, во что превратился весь этот вечер.

Засада. Случайная встреча. Возбуждающий поцелуй. Настоящая катастрофа.

Как же это похоже на меня – найти единственного мужчину, возбудившего мое тело… и в итоге стать объектом его резких, пропитанных тестостероном шуток.

Да пошел он.

Я проговариваю в голове эти слова, отмахиваясь от боли, и хочу уже выйти из туалета, извиниться перед подругами, мол, плохо себя чувствую, и поехать обратно в отель. Но как только я возвращаюсь в бар, до моих ушей доносится смех за его столиком, и я забываю о своих разумных планах.

На смену им приходит желание пристыдить его перед друзьями. Вернуть себе капельку достоинства. И дать ему понять, что я знаю.

Я так часто бегу от всяких ситуаций, вечно думая о том, что мне следовало сказать. Не сегодня. Не в этот раз. Я собираюсь сказать все, что думаю, прямо сейчас.

С карточкой в руке я направляюсь туда, где этот придурок наслаждается своей победой.

– Прошу прощения, – говорю я, подходя к столу. От звука моего голоса все пятеро вскидывают головы и замолкают. Моя улыбка получается в лучшем случае льстивой, когда я обращаюсь к безымянному кретину. – Кажется, ты кое-что забыл.

Я кладу карточку на середину стола, и когда они понимают, что я знаю про их тупую игру, воцаряется ледяная тишина.

– Послушай, милая…

– Завали. – Я поднимаю руку, чтобы не дать ему договорить. – Мне не нужно объяснять, почему взрослые мужики считают подобное дерьмо забавным. А еще мне не нужно рассказывать всем твоим дружкам, что флиртун из тебя так себе, а твои навыки в поцелуях – полный отстой. – В его глазах мелькает шок. – Но, эй, нельзя же быть классным во всем, верно? – Я пожимаю плечами и улыбаюсь, как бы говоря: «Иди-ка ты на хрен». – Забудь мой номер.

Раздаются нервные смешки – парни будто не уверены, нужно ли как-то реагировать или нет.

– Я бы сказала: наслаждайся остатками вечера, но на самом деле я тебе этого не желаю. Твое здоровье. – Я разворачиваюсь на каблуках и не успеваю отойти и на десять футов, как снова слышу его голос:

– Эй, погоди.

Я чувствую его руку на своем плече.

Мне требуется все терпение, чтобы не вырваться из его хватки. Вместо этого я стискиваю зубы и спокойно поворачиваюсь, поднимая брови и опуская взгляд туда, где он меня касается.

– Да не, неохота ждать. И будь добр, убери от меня свои руки.

– Да ладно тебе, – говорит он, оглядываясь через плечо на своих друзей, а затем снова на меня, как будто боится, что они его услышат. – То, что на карточке, было настоящим… поначалу, но потом я наткнулся на тебя и…

– И увидел женщину, к которой никто бы не подкатил. А еще увидел во мне способ потешить свое эго, раня при этом мое. Типичный поступок ублюдка.

– Это была чертова игра.

– О, знаю. И это говорит о тебе гораздо больше, чем могло бы сказать обо мне. – Я смотрю на него. Стыд сменяется удивлением. Обида превращается в гнев. – Мне не нужны твои извинения. Они не принимаются. – Я отступаю на шаг. – Я бы сказала, было приятно познакомиться с тобой… Но это не так.

– Я бы не поцеловал тебя во второй раз, если бы слова на карточке были правдой, – выпаливает он.

– Я бы вообще тебя не поцеловала, если бы знала о карточке. – Я отступаю еще на шаг. – Теперь тебе лучше? Вина свалилась с плеч? Можешь возвращаться к образу хорошего парня, коим не являешься.

– Слушай, я же сказал, что мне жаль.

– А это тоже часть «действия»? Извиниться перед ничего не подозревающей девушкой, которая…

– Я даже не знаю твоего имени, – говорит он, как будто я ему его назову.

– Значит, мне повезло. – Я смотрю через его плечо туда, где его дружки пытаются притвориться, будто не обращают на меня внимания. – Твоя свора придурков ждет. Беги-ка к ним.

На этот раз, уходя, я не оглядываюсь. И даже если он идет за мной, я ничуть не сожалею, что не знаю этого.

Приятно осознавать, что сказанные мною ранее слова были правдой. Мужчины, черт возьми, того не стоят.

Ни черта не стоят.

А в тех редких случаях, когда это все же так… что ж, похоже, именно тогда они способны нанести наибольший ущерб.

06. Камилла

– Скажи мне, почему ты решила переехать?

Я пристально смотрю на своего психолога. Ее светлые волосы и мягкие черты лица будто бы соответствуют нейтральному и не броскому убранству всего офиса. У нее мягкий голос и нежная улыбка. Эта женщина была моей путеводной звездой на протяжении всего пережитого. Единственный человек, который знает, что произошло.

Раньше наши встречи были еженедельными, а позже превратились в ежемесячные.

Затем мы начали видеться раз в несколько месяцев.

А теперь нам придется попрощаться, потому что я уезжаю.

Я улыбаюсь ей, вспоминая, как уже думала над ответом в течение всей прошлой недели, пока собирала нажитое.

– Если не сейчас, то когда? Наверное, я хочу больше времени проводить с отцом, пока его здоровье позволяет. Не хочется его разочаровывать. Возможно, меня заинтриговал новый виток в карьере. А может быть, все это одновременно повлияло.

Она терпеливо кивает, как бы говоря: «Я слушаю тебя, но не осуждаю».

– И, возможно, ты соглашаешься быть там только из-за долга. Та обстановка вполне может вызвать определенные триггеры.

– Подобная мысль приходила мне в голову. Наверное, чаще, чем следовало бы… Но, по правде говоря, может быть, именно это мне и нужно, чтобы преодолеть последнее препятствие. Думаю, пришло время вернуть мою былую жизнь обратно.

– Мне казалось, ты ее уже вернула.

Я киваю.

– В каком-то смысле. Но мне надоело жить в страхе. Вот и выдался шанс избавиться от него.

– В страхе? – размышляет психолог. – Я бы никогда не сказала, что ты жила в страхе. Я бы сказала, что ты выбрала жить в безопасности и покое. Мы много работали над прошлым и разбирали его. С тех пор ты даже заводила себе отношения. Любовников.

– И это мы тоже обсуждали. Все отношения были скверными.

– Это были маленькие шаги в нужном направлении, Камилла. Никому не позволено делать тебя несчастной, указывать как себя вести или как ощущать свое тело.

Но что делать, если совсем не чувствуешь тело?

– Мои движения словно на автомате. Я холодная. Оцепеневшая. Стоит ли мне и дальше перечислять все причины, по которым меня бросали?

– Как я уже сказала, придет время и все встанет на свои места. Ты сама говорила, что той ночью что-то почувствовала. Возможно, тот парень был придурком, но его прикосновения заставили тебя почувствовать себя живой. Этот факт не стоит игнорировать. Это отлично.

Воспоминание о поцелуе с тем парнем буквально застряло в голове. А жар, вспыхнувший между моих бедер, и того сильнее.

За последние шесть лет я не ощущала ничего подобного. Однако с тех пор, как я поцеловала того идиота в баре, мысли об этом занимают центральное место в моей голове. Метафора о том, что жаждущему в пустыне дали каплю воды, вполне подходит под описание того, что я чувствовала.

– Скорее это убого, а не отлично, – отшучиваюсь я.

– Нет. По-моему, это хороший знак.

– Не уверена, что согласна с таким выводом, – говорю я.

– Почему же?

– Потому что я пыталась воспроизвести ту ситуацию и те чувства… Ничего не вышло.

– Расскажи.

– Бывшие коллеги решили устроить мне прощальную вечеринку в клубе. Я выпила несколько коктейлей, бдительность ослабла, и я решила выйти на танцпол. Там был парень. Симпатичный, милый. Мы флиртовали. Он поцеловал меня. Оглядываясь назад, я понимаю, что сама напрашивалась на поцелуи. Хотела проверить, смогу ли снова вызвать те чувства, но нет. Ничего.

– Физического отклика у тебя не было, но может были определенные мысли в тот момент? О чем ты думала?

– Может, не будем это обсуждать? Видите? Я все еще не могу нормально функционировать. – Я усмехаюсь, потому что лучше поглумиться, чем признать, какое сильное беспокойство это вызывает. Полагать, что раны зажили, и наконец-то осознать, что до сих пор ничего не изменилось.

– Ты не сломана. Ни на йоту. Взгляни на это с другой стороны – ты не уклоняешься от полового акта, как многие в твоем случае. В действительности же ты использовала ту ситуацию как мерило, пытаясь доказать себе, что все в порядке. Что ты здорова.

И, кажется, доказала себе лишь обратное.

– Если с первого раза не получилось, то пробуй еще, еще и еще раз, верно? – с улыбкой говорю я, но в мыслях более чем серьезна. Скорее даже равнодушна. И мое отношение к сексу было таковым слишком долго. Долго настолько, что я действительно начала желать чего-то еще помимо равнодушия.

– Вопрос секса был твоей лакмусовой бумажкой, и это нормально. Но тебе действительно нужно успокоить голову и начать прислушиваться к ощущениям в теле. Ничего страшного, если тебе что-то нравится и хочется большего. Перецелуй хоть всех мужчин в комнате, пока не найдешь того, от чьих прикосновений твоя кожа не начнет пылать. Ну а потом уже можете пылать вместе.

– Это официальное предписание? Я имею в виду целоваться со всеми подряд. Для таких женщин есть нехорошее название, которое я бы предпочла не озвучивать.

– Ты шутишь, когда нервничаешь, Камилла. Вот как прямо сейчас. Тот парень в баре смог зажечь что-то внутри тебя. Возможно, мимоходом расцарапал рану, но предложил лекарство, чтобы ты могла себя подлатать. И к чему же это теперь приведет?

07. Риггс

– С ним ведь все в порядке, да?

Я смотрю видео отрывок на мониторе, кажется, в десятый раз.

Визг шин. Автомобиль подскакивает. Переворачивается.

Крутится в воздухе. Скрежещет металл. Кругом обрывки шин и гравий.

Затем начинается пожар. Я качаю головой и на мгновение задерживаю дыхание, борясь с воспоминаниями столь же ужасающими, как это видео. Эти образы со временем поблекли, но не боль от них, напоминающая удар под дых.

Несмотря на внутреннюю реакцию, я, кажется, не могу оторвать глаз от экрана.

Хотя я знаю, что произойдет в видео дальше, все равно продолжаю рассматривать каждый кадр замедленного повтора, чувствуя, как все внутренности сжимаются.

Максим неподвижен, когда машина, наконец, останавливается после заноса по гравию.

Затем он лихорадочно пытается отцепить руль, удерживающий его в машине. Сквозь языки пламени виднеется его белый шлем. Он вылезает из ореола огня, а затем шлепается на разбросанные шины, которые мгновение назад были защитной баррикадой.

Максим спотыкается. Затем падает, отползая подальше от огня, пока не теряет сознание… Через несколько секунд к нему подбегают спасатели и оттаскивают от бомбы замедленного действия в виде горящего автомобиля.

Это худший кошмар каждого гонщика.

Ограждение, несущееся прямо на тебя. Машина разваливается на части. А затем тебя охватывает огонь.

Максим. Его безжизненное тело. Команда делает все возможное, чтобы оградить парня от камер на случай, если он серьезно ранен, лишь бы это не попало в новости и не стало вирусным заголовком.

Его семье не придется смотреть, как он умирает прямо во время видео. Как это произошло с моей мамой. И всеми нами.

– Он в больнице, – сохраняя спокойствие, отвечает Пьер.

– Так что с ним конкретно? – спрашиваю я, стараясь унять свои дергающиеся от нервного напряжения конечности.

Перед моим взором проносятся наши дни, проведенные в картинге. Я долгое время ненавидел этого ублюдка за то, что у него было все необходимое для успеха – родители, деньги, спонсорство, необходимое снаряжение. Затем я полюбил этого парня как брата, когда понял, что мы похожи. Он так же стремился к успеху в спорте, который легким движением лишал уверенности в себе, параллельно становясь единственным увлечением в жизни.

Мы с Максимом конкуренты. Бывают дни, когда этот парень мне нравится, а бывают дни, когда я его ненавижу. Мы оба принадлежим к элитной группе пилотов, которые борются за желанную позицию на стартовой решетке Формулы‑1.

Он уже получил эту позицию за счет «Моретти Моторспортс».

А я все еще пытаюсь преуспеть.

Завидую ли я ему? Завидую ли я тому, что большинство моих сокурсников, которые росли вместе со мной на трассе, уже добрались до предпоследнего уровня карьеры? Да, черт возьми.

Желаю ли я Максиму зла из-за этого?

Только полный придурок стал бы.

И да, я один из таких придурков во многих вопросах, но не тогда, когда дело доходит до чего-то подобного.

А сейчас… Я даже, черт возьми, не знаю в порядке ли он.

Все, что происходит с ним, может в любой момент произойти и со мной, а этого не хотелось бы ни одному из пилотов. Никогда в жизни.

Я жил со страхом с самого детства, но отбрасывал его, оправдываясь тем, что технологии шагнули далеко вперед. Автомобили стали прочнее. Оборудование для обеспечения безопасности стало надежнее. Спорт безопаснее.

Но это оправдание ничего не значит, если Максим сейчас страдает.

– Новости о нем есть? Как его самочувствие? – спрашиваю я, пытаясь смотреть куда угодно, только не на экран, где повторяется авария.

Моя команда делает то же самое. Кажется будто они изучают поведение машины – где поддался металл, как пострадал болид и тому подобное, – но я знаю, что они так же потрясены аварией. Тем, как именно Максим выбрался из нее. И отсутствием каких-либо новостей о его здоровье.

– Без шейного бандажа он точно не обойдется, – бормочет Пьер, поправляя очки и протирая глаза, прежде чем выключить монитор.

– Они же воспользуются санитарной авиацией, верно? Черт. – Я иду за мобильным. – Напишу его брату и узнаю…

– Забирайся в болид, Риггс, – говорит Пьер, становясь передо мной и усаживая меня на стул. Приказным тоном он явно пытается привести меня в чувства. Пытается найти способ подавить охвативший меня безотчетный страх, который все больше всплывает на поверхность с каждым пройденным уровнем. С каждым преодоленным кругом, где мы обманываем смерть.

– Времени на этой трассе у нас мало, – говорит он. – Нам нужно использовать его с максимальной пользой.

Я медлю и колеблюсь, хотя не должен этого делать. Затем злюсь сам на себя.

Максим продолжает морочить мне голову даже сейчас, несмотря на то, что мы находимся на разных позициях.

– К черту это дерьмо, – бормочу я, хватаю балаклаву и натягиваю ее на голову.

Я храню полное молчание, пока надеваю шлем, пристегиваюсь ремнем безопасности, надеваю перчатки и фиксирую руль.

Представляю себе изгибы трассы, которую предстоит преодолеть. Снова и снова я прослеживаю путь на карте, который нарисовал в своем воображении. Я готов думать о чем угодно, лишь бы выбросить из головы жуткий образ тела Максима, падающего на землю.

Пытаюсь оживить воспоминания, которые вижу каждый раз, когда двигатель в болиде с ревом просыпается, – отец. Его губы, окрашенные в цвет моей сахарной ваты. Его смех, звенящий над шумом двигателей, которые будто бы оживают рядом с ним. И его особенная улыбка, которая предназначалась лишь мне.

Двигатель набирает обороты. Я проверяю радио. И следующие пятнадцать кругов я провожу, сливаясь с болидом настолько, насколько это возможно. Машина не отрегулирована должным образом, и я ненавижу это в обычные дни, но сейчас мне это даже нравится. Помогает сосредоточиться. Отвлечься от трагичных мыслей.

В ту же минуту, когда я заезжаю в гараж и выбираюсь из машины, первые слова, слетающие с моих губ:

– Есть какие-нибудь новости?

Пьер бросает взгляд на Рикки, затем снова на меня.

– Официальных нет. А вот неофициально ходят слухи про искусственную кому, которая помогает Максиму справиться с отеком или еще какой-то херней. Я не врач, так что не вдупляю, что, черт возьми, это все значит, но травмы мозга – паршивое дело.

Пьер не хочет вдаваться в детали, но я и так понял в чем суть. Кома. Отек. Какое-то дерьмо приключилось с головным мозгом.

Эти травмы – вовсе не прогулка до медицинской палатки, где пилота осмотрят и быстро выпишут.

Все гораздо серьезнее. А точнее – крайне дерьмово.

Я прикусываю нижнюю губу, борясь с желанием задать идиотский вопрос, который вертится у меня на языке. Вопрос, который делает меня эгоистичным ублюдком уже за то, что я просто думаю об этом, не говоря уже о том, чтобы озвучить его.

Пьер спасает меня и заговаривает сам:

– Я, конечно, не эксперт, но судя по травмам, Максим будет без сознания какое-то время.

– Это тяжелый удар для Моретти. Максим как раз начал показывать отличные результаты. А еще на прошлой неделе их запасного пилота забрали в «Центурион», – говорит Рикки. – Интересно, кем они, черт подери, заменят Максима?

Пьер на мгновение встречается со мной взглядом, но не произносит ни слова.

Ему и не нужно ничего говорить. Мы оба думаем об одном и том же.

Вдруг следующим их пилотом стану я?

Я квалифицирован. Даже более чем. Владею суперлицензией ¹⁰, пользуюсь связями, полученными в наследство от отца, чтобы иметь возможность садиться за руль болида Формулы‑1 хотя бы раз в месяц, по возможности.

Рассмотрят ли они мою кандидатуру?

– Кажись, нас всех заботит теперь одно и то же, – говорю я Рикки, решая прекратить дальнейшие рассуждения.

Последнее, что я хочу слушать, – так это их разглагольствования о том, кто должен стать следующим пилотом. Им должен стать я, черт возьми.

Но этого не произойдет.

В глубине души я буквально уверен в этом.

Я долбанную тысячу раз видел как развиваются подобные события в моей жизни. Вначале меня одолевает восторг от стремительно растущих надежд. Затем радостное нетерпение в ожидании телефонного звонка. И, наконец, сокрушительное отчаяние и неуверенность в себе, когда звонят кому-то другому.

Тем не менее, я черта с два откажусь от своей главной мечты. Но каждый раз, когда подобные вещи случаются, я чувствую, как от моей решимости откалывается кусок за куском. Какая-то часть меня постепенно сгорает в погоне за этой мечтой. Совершенно бессмысленной погоне, как многие думают.

Я выхожу из гаража и направляюсь в паддок. Вокруг толпятся другие пилоты, а в воздухе вокруг них буквально витает это молчаливое предвкушение.

Предвкушение, которое по своей природе столь же захватывающе, сколь и тошнотворно.

Кто займет вакантное место?

Я не единственный, кто надеется, что сотовый телефон в кармане зазвонит.

Будет ли решение принято сегодня? Отнесется ли Моретти к этой перемене, как к неплохой бизнес-перспективе и должным образом займется подготовкой нового гонщика?

Этот гребаный спорт не более чем просто бизнес. Конечно, страсть к машинам и гонкам тоже важна, но во главе стола всегда была и будет прибыль империи. Гонки прекрасно спонсируются, но невероятно жестоки.

Мы все знаем, как это опасно. Одна миллисекунда, одно резкое движение, один удар по шине, от которого она может взорваться в клочья. Ты всегда на волоске от верной смерти.

И все же мы изо дня в день садимся за руль. Круг за кругом преодолеваем ограничения.

Мы делаем все возможное для наших команд, для себя, для болельщиков, но знаем, что даже лучший болид Формулы‑1 не сможет преодолеть скорость наших растущих амбиций.

Никакой результат не может быть достаточно хорошим, никакая скорость – достаточно быстрой. А мы никогда не бываем довольны.

И спорт либо вознаграждает нас победой, либо наказывает полным крахом.

То, что находится между победой и поражением, столь же неудовлетворительно.

Я встречаюсь взглядом с несколькими пилотами, которые стоят рядом со своими командами, и без слов понимаю, о чем они думают.

Надеюсь меня выберут. Надеюсь, именно мне позвонят. Надеюсь, мне представится шанс.

Я возношу те же молитвы, черт возьми.

Мы все желаем Максиму как можно скорее поправиться, однако молча надеемся, что это наш шанс вырваться вперед. Шанс принять вызов.

В чем разница между мной и Максимом? В одном счастливом случае? Одном быстром решении, которое способно сломать или возвысить тебя?

У нас обоих есть необходимые навыки. Иногда, так или иначе, нас подводит время. Или оборудование, которое требует больших денежных затрат, однако оно действительно может в нужный момент изменить ситуацию. Или фамилия, которая имеет сильное влияние в этом маленьком, но элитарном кругу.

И опять же, у меня есть фамилия. Однако, кажется, она лишь вызывает у людей жалость и желание держаться от меня подальше.

– Риггс!

Я оглядываюсь на Элио, начальника моей пит-бригады. Он машет мне рукой, призывая вернуться в гараж.

– Что такое?

– Пошли, обсудим последние изменения, которые нам удалось внести, – говорит Элио, пока его покрытые татуировками предплечья грозят разорвать манжеты фирменной футболки. Наушники свободно болтаются у него на шее, а по виску стекает капелька пота.

– Ага. Ладно. Пошли, – рассеянно говорю я.

Я хочу сбегать за сотовым – на всякий случай, – но не желаю казаться более нетерпеливым, чем есть на самом деле.

И чувствую себя полным придурком даже из-за мысли про телефон.

Нужно чем-то себя занять, чтобы отвлечься. Мы с Элио обсуждаем изменения и то, чего он хочет с их помощью добиться. Затем я обсуждаю бюджет с менеджером команды, потому что, черт возьми, если Ф2 не похожа на ту странную дихотомию, когда кажется, что у тебя есть все, но ты знаешь, что платишь за это в одиночку из своего гребаного кармана.

Для всего мира жизнь гонщика может выглядеть так, будто он целыми днями ест икру, но на самом деле ему крупно повезет, если хоть в какой-то день он сможет позволить себе хотя бы долбанные сардины.

Собирается ли Моретти взять запасного пилота из другой команды Формулы‑1? Или они временно назначат пилота из Формулы‑2 на место Максима, пока тот не вернется?

Секунды складываются в минуты. Минуты в часы. Никто из нас не хочет уезжать – на всякий случай.

Но мы это делаем. Один за другим. Понемногу. Гоночный трек пустеет по мере того, как вокруг меня начинают распространяться слухи.

Хаскелл выбегает из комнаты, прижимая телефон к уху. Ему, похоже, позвонили.

Диего заперся в комнате для пилотов и разговаривает с кем-то по телефону.

Неожиданно мой телефон тоже звонит. Я в спешке, до второго гудка, отвечаю на вызов, но голос почти сразу становится разочарованным.

– Алло? Что случилось, Фонтина?

– Кажется, ты не рад меня слышать, – саркастически усмехается она.

– Прости. Просто… Так чего ты хотела?

– Видео, которое ты снял вчера, стало вирусным. Если ты будешь продолжать в том же духе, то меня уволят за ненадобностью, и ты сам будешь и заниматься соцсетями, и водить тачки.

– Понятно, почему оно стало вирусным. Это ведь я снимал, верно? – пытаюсь пошутить я, хотя понятия об этом не имею, черт возьми.

Меня волнует только как снять видео и как его выложить, но сидеть и контролировать просмотры и лайки у меня нет времени.

Я бы предпочел жить полной жизнью, а не смотреть, как она проходит мимо меня на экране смартфона.

И все же мне приходится публиковать посты и тем самым вносить вклад в успешное будущее.

– Ты такой засранец, – вздыхает она.

– Ага, спасибо. Впрочем, мы оба это и так знаем.

Я открываю рот, чтобы спросить, слышала ли она что-нибудь о «Моретти», но затем захлопываю его. Она бы уже сказала. Фонтина знает, как сильно я хочу выбиться в высшую лигу. Каждый пилот грезит об этом.