Читать книгу: «Уютные детективы. Комплект из 2 книг», страница 17

Глава 20

На экране телефона вспыхивает имя детектива Крейна, и я неохотно откладываю дневник тети Фрэнсис.

– Алло.

– Аннабель. Это Роуэн Крейн.

– Да. – Я улыбаюсь тому, как неуклюже он начинает разговор, но тут вспоминаю его подпись на письме с угрозами. – Чем могу помочь? – спрашиваю с холодком.

– Я возвращаюсь в поместье Грейвсдаун. Не хочу вас волновать, но меня немного беспокоит ваша безопасность. Можете запереть свою дверь?

– Почему? Что-то случилось?

– Я проверил камеры одиннадцатичасового парома, чтобы подтвердить алиби Саксона.

– Дайте угадаю, – говорю я, снова вспоминая обман Эндрю. – Его не было на пароме.

– Не было. Он приехал раньше, и во время убийства Фрэнсис его машину сняли камеры Касл-Нолла.

– Я знала, что он врет.

– Каким образом? – спрашивает Крейн.

– Вижу лжецов насквозь.

Фраза повисает в воздухе, и я надеюсь, что у Крейна возникает приступ вины. Потому что чем дольше я об этом думаю, тем больше мне жаль Фрэнсис, она мне нравится, и я никак не могу представить, за что ей можно угрожать судебным преследованием.

– В общем, я еду. Я допрошу Саксона, но, пожалуйста, не пытайтесь припереть его к стенке, как бы вам ни хотелось получить наследство. Он может придумать какую-нибудь другую причину, по которой сказал Эльве, будто делал вскрытие в Сэндвью. А после убийства ему якобы пришлось придерживаться прежней лжи.

– Почему, например? У него другая женщина?

Сколько измен может быть в такой маленькой деревне? Я отношусь к этому скептически, но, может, я немного наивна.

– Откуда мне знать? Просто ничего не предпринимайте до моего приезда. Заприте дверь и дождитесь меня, хорошо?

И хотя я знаю, что Саксон теперь один из главных подозреваемых в убийстве тети Фрэнсис, мне не нравится, что детектив мне указывает. И у меня не сложилось впечатления, будто Саксон может сделать мне что-то плохое. Все это выглядит как удобный способ помешать мне вести расследование. Крейн, похоже, не хочет, чтобы я бродила по дому и копалась в его секретах.

– По возможности я не стану разговаривать с Саксоном, – уклончиво отвечаю я, потому что под растущими подозрениями теплится крошечная надежда, что Крейн не сделал ничего дурного, только написал то письмо в защиту отца. Пусть моя совесть будет чиста, я не стану ему лгать. Пока что.

Когда он отключается, я убираю ноутбук и прячу дневник Фрэнсис в рюкзак. Выхожу из комнаты в огромный дом, чтобы забрать папки тети Фрэнсис.

В библиотеке я обнаруживаю Саксона и Эльву. Я ощущаю звоночки тревоги, потому что, судя по валяющимся на полу выпотрошенным папкам, мне вряд ли удастся так просто ими завладеть. Похоже, я прибыла к свадебному столу слишком поздно, остались только вялый салат и высохшая картошка.

С моим приходом в воздухе повисает напряжение, но Саксон вежливо здоровается. Эльва полностью меня игнорирует, почти с головой зарываясь в ящик.

Решаю не пытаться оттеснить Эльву от ящиков и сосредотачиваю внимание на остальной комнате. Мне интересно, как работал мозг тети Фрэнсис, кого она боялась больше всех. Потому что, читая зеленый дневник, я начинаю узнавать юную Фрэнсис. Но какой она стала в зрелом возрасте? Как девушка с таким острым умом превратилась в женщину с паранойей?

Видимо, началось все с предательства близкого человека.

Первым делом я осматриваю книжные полки, чтобы понять, какой была Фрэнсис незадолго до смерти. Книжные полки – это окно в разум их хозяев. Замечаю книги по астрологии и таро, втиснувшиеся между научными изданиями, словно чудаковатые родственники на семейном сборище. Повсюду фигурки птиц, а по центру полки с энциклопедиями и определителями растений стоит древняя пишущая машинка. Тетя Фрэнсис увлекалась составлением букетов, но жила она убийством.

Я слышу, как Саксон ругается себе под нос, копаясь в папках. И тут замечаю то, что пропустила, когда забирала папки Крейна и Арлингтона. Один единственный ящик заперт на кодовый замок, и Саксон перебирает комбинации, с каждой попыткой раздражаясь все больше.

– Монтировка упростила бы дело, – ворчит он.

Я подхожу к замку и лениво кручу наборный диск.

– Испортить все веселье?

Саксон с прищуром смотрит на меня, но ухмыляется одним уголком губ.

– Я мог бы ответить, что веселье тут неуместно.

Я слегка улыбаюсь в ответ – у меня сложилось впечатление, что он из тех людей, которым разгадка кода доставит удовольствие. Если б в основе не лежали убийство и соперничество, мы с Саксоном составили бы отличную команду. Он совершенно не похож на странного десятилетнего ребенка из дневника Фрэнсис, и я гадаю, по какой причине он так изменился, превратившись из раздражающего мальчишки в успешного и уверенного в себе человека. А еще я думаю о первых словах Саксона, когда он узнал о замысле тети Фрэнсис. «Ее план почти гениален. Дядя Форд гордился бы Фрэнсис». Первая его реакция – похвалить Фрэнсис за интересную игру, и я уверена, он предпочтет элегантное решение загадки, а не взлом бульдозером.

Поэтому я парирую:

– В этой фразе «веселье» обычно означает, что вы пропустите нечто интересное, если обойдете острые углы. В этом случае – набор цифр, достаточно важный для Фрэнсис, чтобы использовать его в качестве кода для замка, и, вероятно, играющий роль и в других аспектах ее жизни. – Я бросаю взгляд на предсказание, написанное на стене. – Она не производит на меня впечатление человека, который выберет случайные цифры.

В глазах Саксона мелькает какая-то мысль, и он немедленно возвращается к замку. Здесь у него преимущество, он ведь давно знаком с Фрэнсис. Самое интересное, что он говорит мне, какие цифры набирает и что они значат. Он вводит день рождения Фрэнсис, потом собственный и день рождения ее покойного мужа, дату его смерти (выглядит жутковато, но вполне в духе тети Фрэнсис с ее мрачной одержимостью) и – вот так сюрприз – день рождения моей мамы, который помнит наизусть.

Ничего не подходит, и я спрашиваю, когда родились Роуз и Эмили Спарроу.

– Откуда мне знать? – вскидывается Саксон.

От двери доносится голос мистера Гордона, тихий и печальный.

– Эмили родилась первого декабря 1949 года.

В комнате повисает тишина. Саксон крутит диск направо, к первой цифре, потом налево ко второй, а затем снова направо, к сорока девяти. Когда и этот набор не срабатывает, мистер Гордон вздыхает и идет дальше по коридору, скрываясь из вида.

Саксон возвращается к другим ящикам, в которых по-прежнему роется Эльва. Я беру маленькую связку ключей, чтобы открыть новый ящик, но Эльва слишком шумит, мешая мне думать. Она возбужденно шуршит бумагами, все равно что ногтями по грифельной доске моего методичного ума.

Саксон, похоже, перенимает ее манеру, ныряет в ящики и бормочет себе под нос, даже не пытаясь скрыть свои мысли:

– Фрэнсис явно убил кто-то из деревни, на кого она накопала компромат – она только этим и занималась. И вся эта чепуха здесь.

Я решаю вернуться, когда они закончат, а пока исследовать дом. Вытаскиваю телефон, фотографирую схемы с расследованиями на стенах и оставляю Саксона и Эльву мародерничать дальше.

Я иду через кухню, но там нет ни следа Бет. Наверное, подав завтрак, она вернулась в свой магазин. А у меня еще столько дел. Я хочу осмотреть ферму – тот выстрел 1966 года отдается эхом у меня в голове. Надо навестить ветклинику подруги Бет Миюки и расспросить насчет железа. Но чем дольше я брожу по дому, тем живее представляю сцены из старого дневника тети Фрэнсис.

Делаю круг по библиотеке и воображаю темный апрельский вечер, гудящий огонь в камине и барабанящий по окну дождь. За большим письменным столом высятся книжные полки, и мое внимание привлекает шахматная доска. Рядом лежит искусно сделанная доска для нардов, закрытая на защелку, я достаю ее с полки и ставлю на стол.

Я беру фотографию, которую нахожу за ней, и пристально рассматриваю: Форд, Фрэнсис и Саксон стоят в саду, залитом солнечным светом. Внизу подпись от руки: «Сад Пагман, Кабул. Медовый месяц, 1968 год». Это первая фотография Форда, которая попалась мне на глаза. Он привлекателен, но все внимание притягивает Фрэнсис. Она немного отличается от фотографии на схеме по расследованию убийства – той, где Фрэнсис с Эмили и Роуз. Она и раньше была красива, но здесь выглядит роскошной и уверенной в себе. В то лето, когда пропала Эмили, им всем было по семнадцать, так что на этой фотографии ей около двадцати.

Я брожу без цели, мне просто нравится думать во время ходьбы. В конце концов я оказываюсь в прихожей и, вместо того чтобы свернуть налево, в столовую, возвращаюсь на кухню, еще раз взглянуть на впечатляющую оранжерею.

За кухней есть еще одна гостиная, которую я не заметила раньше, видимо, потому, что туда ведет длинный коридор. Большие стеклянные двери гостиной выходят на террасу в саду. С задней стороны дома – крутой склон с лужайками, и оттуда открывается идеальный вид на сад. Я смотрю через стеклянные двери на просторы поместья.

Теперь я вижу все через призму дневника, поэтому не останавливаю взгляд на тщательно постриженных кустах и взбирающихся по каменным стенам розах. Я едва замечаю огромные фонтаны с журчащей водой и зеленый лабиринт где-то вдали. Мои глаза останавливаются на том, что я надеялась найти. Отсюда я вижу детали, о которых писала Фрэнсис. С южной стороны лужайку ограждает густая полоса деревьев. Где-то там была дыра в заборе. Интересно, думала ли когда-нибудь тетя Фрэнсис, стоя на этом месте, как тот сломанный забор изменил ее жизнь.

Я вглядываюсь в полосу деревьев и вижу маленькую полянку. Представляю, как Эмили и Уолт курят, сидя на греческих развалинах, а Эмили подшучивает над Фрэнсис, потому что та еще девственница.

Была ли Эмили в самом деле беременна от Форда? Но ведь… замуж за него вышла Фрэнсис. И у Форда не было детей, кроме племянника. По крайней мере, детей, которых он признал. Нас с мамой включили в завещание, потому что мамин отец был братом Фрэнсис. У нас нет кровного родства с Грейвсдаунами, мы связаны с ними только через Фрэнсис. Я испытываю искушение задержаться в этой солнечной комнате и почитать дневник, но слышу голоса из библиотеки. Видимо, приехал детектив Крейн и допрашивает Саксона.

Я нахожу взглядом вдалеке фермерский домик. Он стоит в долине, за небольшим каменным мостом через реку Димбер. Выглядит он как с открытки или из зачарованного сна. Колесо водяной мельницы на самом деле крутится, а от реки отведен канал в большой пруд, почти полностью огибающий дом, так что тот словно стоит на острове. Я пытаюсь представить, каким дом был тем вечером, когда Уолт (мистер Гордон) ударил Эмили по лицу, а Фрэнсис в панике выстрелила из револьвера, найденного в кармане пальто.

Связано ли исчезновение Эмили с теми событиями или это отдельная загадка, которая невольно меня затянула? Или я просто теряю время зря и в итоге лишусь наследства? Прошло всего два дня после убийства тети Фрэнсис, но мне уже кажется, что передо мной поставили непосильную задачу и ее не решить за оставшееся время.

Возвращаюсь в оранжерею, соединенную с большой кухней. По стеклянной стене карабкается жасмин, а воздух наполнен ароматом апельсиновых деревьев в кадках. Такое впечатление, будто здесь собраны все мыслимые растения и за всеми хорошо ухаживают и поливают.

Интересно, кто поливает растения после смерти тети Фрэнсис? Доступ в дом есть у Бет и Арчи, и я решаю еще раз поговорить с Арчи, посмотрим, что он скажет. Открываю дверь в выбеленной боковой стене оранжереи, думая, что та ведет наружу.

Но я попадаю в темную и, надо сказать, вонючую кладовку. Как и все в доме, она слишком огромная. У одной стены – плащи и резиновые сапоги, у другой – сложенные друг на друга чемоданы и сундуки, хотя в тусклом свете их трудно разглядеть. Здесь нет окна, только мутное витражное стекло другой двери пропускает слабый свет. Я представляю этот вход глазами Фрэнсис – должно быть, это тот самый черный вход, через который Саксон провел ее в первый вечер, когда она пришла в Грейвсдаун-холл.

Через секунду я узнаю один сундук, который сама отправила из подвала дома в Челси. Узнаю его по рисунку мелом на боку – две пальмы, пересекающиеся на фоне синего неба, их зеленые листья почти выцвели и слились с черной кожей старого сундука. Я нарисовала их, когда мне было семь.

Сундук выглядит гораздо хуже, чем в Челси. Может, его испортила грузовая компания, но его почти расплющило, а из трещины в боку торчит старая черная ткань. Сверху прилеплен счет за перевозку. Наверное, тетя Фрэнсис сделала копию и положила ее в мою тощую папку. Я смотрю на свое имя и подпись внизу, и замечаю, что тетя Фрэнсис дописала кое-что своим замысловатым почерком.

В голове у меня что-то щелкает, и учащается сердцебиение.

«Но дочери – ключ к правосудию, найди одну нужную и не отпускай от себя».

Через несколько дней, после того как я отправила сундуки тети Фрэнсис, она решила, что мама – не та дочь. Это из-за моего имени на счете?

Взгляд привлекает блеск золота на черной шерстяной ткани, торчащей из сундука, и я потрясенно понимаю, что передо мной пуговица с прыгающим оленем.

Теперь мне точно нужно знать, что внутри.

Трясущимися руками отстегиваю металлические задвижки и поднимаю крышку.

Сначала я вижу остальные золотые пуговицы, и скачущие олени наполняют меня тревогой, пока я следую за ними вниз по черному пальто, пока взгляд не останавливается на костях человеческой руки, лежащей в складках ткани.

Когда я снова обретаю способность дышать, из груди вырывается крик.