Читать книгу: «Восприемник», страница 5

− А что, разве у верующих положено в армии служить? – скрывая усмешку, поинтересовался Иван.

− А что, нет, что ли?

− Ну, насчет мусульман там или буддистов не скажу, а у христиан точно нельзя. Ни оружия в руки брать, ни государству служить, поскольку все правительства – от дьявола!

− Это откуда ты эту бредятину взял? – в свою очередь вытаращился на него крестный.

− Так у нас, в Лите, в общаге один такой религиозный жил. Все звал Библию изучать, типа, приобщаться к истинному христианству. И журналы разные подсовывал, где про это все говорилось. Я как-то от нечего делать полистал, так там вроде специально древние письмена исследовали и выяснили, что Христа оказывается, не на кресте распяли, а к столбу прибили. Просто на древнееврейском слово «столб» звучало как «крест».

− Этот твой придурок никакой не христианин, а иеговист! – Игнатов приглушенно выругался. – Сектант, короче. Ты, брат, держался бы от таких подальше!

− Да я с ним и не связывался, нужен он мне!

− А журнальчики да книжонки его все-таки почитывал! И ереси оттуда поднабрался!

− Не набирался я ничего, просто запомнилась эта лабуда…

− Вот именно что лабуда! Верно говорят: чем меньше мозг, тем больше дури туда вмещается… Ты, видно, совсем забыл, как мы с тобой в деревне Евангелие читали и что там написано было. И проповеди батюшкины тоже позабыл.

− Есть такое дело, − нарочито виновато согласился Шах и, желая соскользнуть с неприятной темы, спросил вроде как с интересом: − Ты, кстати, так и не дорассказал про свой храм…

− А чего там дорассказывать… Когда того парнишку хоронили, отпевали в той самой церкви, в Свирелино. Маленькая такая церквушка, сельская, меньше нашей в Войновке. Я как зашел туда, так сразу такую благодать ощутил!.. А еще там народ оказался – не то что в городских храмах… Короче, там, у отца Александра, все друг друга знают, весь приход как одна семья. Все, кто в то утро на заупокойной был, молились за нашего бойца, как за родного. А потом сами в трапезной поминальный стол накрыли и нас приветили, будто мы им самые близкие люди. А на прощание батюшка пригласил нас, если будет время и желание, приезжать к ним в храм. Ну, в следующий выходной я и приехал. И остался там по сей день. И, как видишь, семью там обрел.

− Кстати, а что это с твоим тестем? – чуть помолчав, поинтересовался Иван. – Вид у него какой-то нездоровый…

− Рак, − вздохнул Пашка. – Когда у него эту гадость обнаружили, врачи сказали, что от силы год-полтора проживет, а он уж пятый год держится.

− Как это так? Опухоль, что ли, рассосалась?

− Не рассосалась, конечно. Просто прогрессировать перестала, вроде как затаилась. Батюшка наш за него молится. Наверно, по его молитвам и отступила костлявая…

− Крутой у вас, видно, батюшка, − изумленно протянул Иван. – Я тоже слышал, что некоторые попы и людей излечивали, и даже сумасшедшие нормальными становились…

− Не попы, а Господь Бог по их молитвам, − сердито поправил его Игнатов. Очевидно, развязное выражение «попы» сильно задело его. – А батюшка у нас и вправду, как ты говоришь, крутой. Кстати, если хочешь, поехали с нами завтра на литургию, заодно и познакомишься с ним.

− Можно, − согласился Шаховцев.

…Но назавтра попасть в храм не получилось. За ужином, пытаясь не отставать от крестного, он умудрился перебрать водки, да так, что уснул прямо за столом, и Пашка буквально отволок его спать. Утром, терзаясь похмельной сухостью во рту, он слышал сквозь мутную полудрему, как Кропочевы-Игнатовы собирались в церковь, и Любовь Петровна наказывала дочерям оставить банку с рассолом на кухне, чтобы гость мог прийти в себя. А Иван, лежа в кровати, ощутил жгучий стыд перед восприемником и его домашними.

Но когда к часу Пашкино семейство вернулось из церкви, никто из них даже косо не посмотрел в сторону Шаховцева, а, наоборот, быстренько накормив гостя обедом, женщины бросились стряпать, чтобы собрать ему с собой еды. Любовь Петровна принялась месить тесто для пирогов, а Вера с Катей взялись вертеть фарш для котлет. Даже девятилетняя Даша – и та усердно разминала в молоке мякиши белого хлеба и старательно чистила лук, пока у нее не покраснели не только глаза, но и все лицо и она не начала часто хлюпать носом, словно в одночасье загрипповала.

− Это что, все мне?! – удивился Иван, когда ему на прощание вручили два огромных пакета с гостинцами.

− Конечно, − ответила Любовь Петровна.

− Да я ж столько не съем!

− Так не тебе одному. Поделишься с другими у себя в роте. Они, поди, тоже по домашней пище истосковались.

…В роте, куда он явился с двумя здоровенными сумками еды, пацаны аж ахнули от изумления. А в довершение всего старшина позволил после ужина до отбоя устроить личному составу чаепитие и даже сам пожертвовал из своей заначки пару коробок «Липтона».

А уж Ромка Пригарин, которого он встретил, топая от КПП к казарме, даже присвистнул, увидев приятеля, тащившего столько аппетитной поклажи:

− Ты чего, Вано, никак фабрику-кухню грабанул?

− Ага, − довольно кивнул в ответ Иван. – Только не фабрику, а просто кухню. И не грабанул, а сами всучили…

8

Воспоминание о Пригарине отозвалось в груди болезненным чувством запоздалой вины. В тот вечер, принимая возле казармы от приятеля сверток с домашними вкусностями, Ромка не догадывался о том, что Шах вот уже месяц ведет с ним двойную игру… Нет, не догадывался, а лишь изумленно рассматривал гостинцы Кропочевых.

− Так кем они тебе приходятся? – в который раз спрашивал он.

− Я же говорил: родня жены моего крестного.

− А крестный тебе кто? Брат или дядька?

− Нет, просто сосед по деревне.

− Тогда ни фига не понял: с какой радости они ради тебя так расщедрились? Им чего, деньги девать некуда? Они чего, типа это, новые русские?

− Какой там! Пашкины тесть с тещей в церкви работают за гроши, жена его в детском саду воспиталкой, а сам он, ну крестный, тут в Москве служит.

− Не генералом часом?

− Не, старлеем. В спецназе.

− Да-а, − обескуражено протянул Ромка. – Бывают люди не от мира сего… Мало того, что дочь отдали за немосквича, да еще за нищего вояку. Хата-то у них хоть нормальная? В престижном районе?

− В Марьино. Четырехкомнатная, в новом доме.

− Да-а, райончик, конечно, отстойный, но хоть квартирка для четверых нормальная.

− На шестерых. Точнее, уже почти на семерых.

− Это как?

− Там кроме жены родоков еще две ее младшие сестры. Ну и у Пашки с Веркой тоже скоро свой спиногрыз родится.

− Да, не фонтан. А крестный твой, небось, специально киндера ей заделал, чтобы окрутить, да?

− Нет. Они до этого поженились. Это уж потом.

− Совсем чокнутые, − подытожил Пригарин. – На фиг вообще эти киндеры нужны? Тут для себя хрен поживешь… Хотя, ты говоришь, они религиозные?

− Ага.

− Тогда все ясно. Это не лечится. Ну ладно, бывай, а то меня в роте уже заждались… Ты, кстати, заходи после отбоя, − бросил он напоследок приятелю. −Мы сегодня на службе у одного бобра «Бренди» отжали. Как раз твой закусон кстати будет…

Больше всего Ивану хотелось скорее дождаться вечерней поверки, завалиться на койку, чтобы в темноте еще раз вспомнить лицо Кати, ее ясные васильковые глаза и спокойную улыбку. Но после того, как в расположении погас свет, а старшина удалился в каптерку, Шах тихо оделся и, предупредив дежурного сержанта, отправился в соседнюю роту… А как он мог не пойти?

…Эх, сколько он потом корил себя за то, что в тот предновогодний вечер пошел на поводу у Крысы, а потом еще вступился за него и приложил мужика, оказавшегося шишкой из мэрии!.. Кирееву-то что: не сегодня-завтра на дембель, а там ищи-свищи его на краю света в какой-нибудь деревеньке под названием Нижние Попыхи!.. А ему, Шаховцеву, еще полтора года трубить…

Да, рано он тогда успокоился, рано решил, что его не найдут, что все быльем поросло… Нашли! Да притом выпасли не где-нибудь, а в самоволке!

В тот день он остался в наряде по роте, а поскольку дежурным оказался земляк из Пинаево, поселка в сорока километрах от Куранска, то Ивану не составило труда отпроситься у него до вечера в обмен на магарыч.

Поход удался на славу. На Добролюбова оказались не только Влад с Ленкой, которые снабдили солдата бутылкой водки и домашними бутербродами, но и одна из давних пассий, поэтесса, сочинявшая песни под гитару под Веронику Долину. Ее, кстати, и звали точно так же, как и знаменитую певицу-барда.

Пробезумствовав с Вероникой добрых два часа, Иван, уставший и довольный, вышел из общежития, раздумывая, доехать ли до метро на троллейбусе или же пробежаться пешком, когда припаркованный у тротуара неприметный «жигуленок» неожиданно бибикнул и мигнул фарами. Поначалу Шаховцев решил, что сигналят не ему, но следом из машины раздался незнакомый мужской голос:

− Шах!

Он обернулся, недоуменно всматриваясь в темную фигуру, высунувшуюся из салона.

− Шах! – повторил неизвестный. – Чего, не признал что ли? Садись, подброшу до части!

Решив, что это кто-то из былых собутыльников по Добролюбова, Иван подошел к распахнутой дверце и машинально уселся рядом с водителем – молодым светловолосым мужчиной в потертой турецкой дубленке. По привычке пожал протянутую ладонь, всматриваясь в странно знакомое лицо шофера.

− Поехали, а то опоздаешь, − белобрысый, перегнувшись, захлопнул дверь со стороны пассажира и врубил зажигание.

− Да вроде пока время есть… − совершенно сбитый с толку, пробормотал Шах, припоминая, где он мог видеть водителя раньше.

− Да как сказать, − усмехнулся тот, выруливая на перекресток и сворачивая в один из неприметных, прилегающих к улице Руставели переулков. – Костоев вот-вот должен с проверки вернуться. Неровен час раньше приедет – и тебе влетит, и земляку твоему.

Шаховцев вздрогнул. Фамилию ротного старшины не знали даже Влад с Ленкой, не говоря уже о других обитателях общаги.

– Что, не узнал? – владелец «жигуленка» притормозил, зажег свет в салоне, и Иван наконец понял, что незнакомец не кто иной, как Петраков из особого отдела дивизии.

– Ну вот и ладненько, – контрразведчик вновь щелкнул выключателем. – Вижу, признал… Ну что, Иван Сергеевич, как в общаге, все в ажуре?

Шаховцев машинально кивнул, ошалело таращась на особиста.

− Смотрю, тебе и бакшиш для дежурного по роте собрали, − капитан бесцеремонно заглянул в пакет пассажира. – Ого! Водяра не какая-нибудь, а кристалловская! Классные у тебя кореша! Небось, еще и с подругой какой-нибудь успел покувыркаться, так? Да вижу, не отнекивайся! Дело-то нужное, против природы не попрешь… Вот только неужто тебе так приспичило, что ты даже у Костоева не отпросился, а втихую из наряда свалил?

Иван подавленно молчал. Попасться в самоволке, причем не кому-нибудь, а особисту – это было куда страшнее, чем если бы его заловил комендантский патруль. Неделя гауптвахты была обеспечена…

− Впрочем, самоволка – это полбеды. Максимум на «губе» отсидишь, − контрразведчик словно читал его мысли. – А вот то, что ты двадцать пятого декабря на маршруте человека покалечил и вдобавок обчистил его – это уже куда серьезнее!

«Все… Попал…» − Шах почувствовал, как бешено стучавшее сердце вдруг замерло, оборвалось и рухнуло куда-то в бездонную пропасть.

− Да-а-а, дружище, встрял ты по полной, − сочувственно протянул капитан. – И притом еще не кого попало грабанул, а завсектором мэрии! Сам Лужков распорядился кровь из носу найти тех, кто это сделал! А ты к тому же наследил там будь здоров: «пальчики» твои и на удостоверении потерпевшего остались, и на бумажнике.

− И что теперь? – Иван произнес эти слова машинально, все еще находясь в шоке от услышанного.

− А то, что судить тебя будут. Тем более что тот дядя из мэрии запомнил что тебя, что Киреева, да и шофер его видел, как вы за ним увязались. Сперва грешили на местных ментов, пока «терпила» не вспомнил, что у тех, кто его накрячил, на рукаве шеврон с соколом был. А остальное уже было делом техники: сначала мы проверили тех бойцов, кто на том маршруте службу нес, но не в цвет оказалось: пацаны, что там были, под описание никак не подходили. Вот тогда прикинули, кто на соседнем патрулировал, и все сошлось: один плюгавый, рожей на хорька похож, а второй этакий громила под два метра! То бишь, Киреев и ты.

В салоне повисло молчание.

− Эх, Иван-Иван, − Петраков вздохнул. – Ладно Киреев, он по жизни гнилой, только и норовил, как кого обобрать да денег стрясти, а ты-то?

– Я не хотел…

– Да знаю, что не хотел! Небось, когда тот мужик сдачи Крысе отвесил, по привычке на выручку кинулся да силу не рассчитал?

Шах едва заметно кивнул.

− Вот только это теперь не докажешь, − продолжал капитан. – Тем более, когда ты увидел, что напарник твой бумажник у него вытащил, не пресек же ты этого? Не пресек, а вместе с Киреевым драпанул во все лопатки. Выходит, ты не меньше него виноват. И что теперь с тобой делать, а, Иван Сергеевич?

− Что-что – арестовывайте уж, чего волынку тянуть! – глухо и отчаянно отозвался Иван.

− Да это легко. Доказательств полно, хоть сразу дело в суд направляй. Прокурорские в восторге будут, вот только… − контрразведчик сделал паузу. – Только не хотелось бы мне, чтоб ты зону топтал. Ты же не гнида какая, типа Киреева, а нормальный пацан. Ну, влип по глупости, неужели из-за этого себе всю жизнь портить? Моя бы воля – не давал бы делу ход, но…

− Товарищ капитан, вы бы уж заканчивали, что ли! – выпалил Шаховцев, который уже почти смирился с неизбежным и теперь больше всего хотел, чтобы все это скорее завершилось. Пускай наручники, пускай камера − только бы не сидеть тут, рядом с переодетым в штатское особистом, не слушать его сочувственные слова, от которых хотелось лезть в петлю.

− Закончить мы всегда успеем, – все тем же миролюбивым, почти дружеским тоном отозвался собеседник. – Что, неужто так в камеру охота?

− А что, есть какой-то еще выбор?

− Да, в принципе, нет…

− Тогда давайте, действуйте! Что там от меня надо? «Чистуху» написать?

− А ты крепкий парень, − с неподдельным уважением в голосе произнес Петраков. – Другой бы скулил, в ногах валялся, а ты… Редко таких в наше гадское время встретишь! А касаемо выбора, про который ты спрашивал, то можно чего-нибудь придумать… Не хочется мне тебя сажать, Ваня. Честное слово, не хочется. Потому и отловил я тебя здесь, где ни посторонних глаз, ни ушей…

Шаховцев с удивлением уставился на особиста. Дружеский тон, сочувственные слова, звучавшие, как ни странно, вполне правдиво и откровенно – все это напрочь сбивало с толку.

− Так вот, Иван Сергеич, − тем временем повторил капитан. – Есть шанс тебя вытащить. Сразу скажу: дело это трудное, но не безнадежное. Сам я этого не смогу, разве если только наше начальство подключить. Но, сам понимаешь, и ты должен в свою очередь нам помочь…

Шах вздрогнул, обожженный страшной и простой до безобразия догадкой. Очевидно, все чувства настолько отразились на его лице, что контрразведчик мгновенно упредил его:

− Тихо, тихо… Небось, думаешь, вербует тебя нехороший Евгений Алексеевич доносить на товарищей? Да нет, друже, таких стукачей у нас хватает. Да и что я, без тебя не знаю про все, что в вашей роте творится? Думаешь, мы не в курсе, что у вас офицеры ночами сторожами калымят, а за всех них один Костоев пашет? Или что он вас втихую отпускает из части, а это, считай, те же самоволки… Нет, это все известно. И захотели – давно бы всех их прищучили: как ни крути, а по закону подрабатывать военным запрещено! Но ведь мы, Ваня, тоже люди и понимаем, что на те гроши, что государство им платит, хрен проживешь!

− Так что от меня-то требуется? – осторожно нарушил молчание Иван.

− Вот скажи, − капитан словно не услышал его вопроса. – Как ты относишься к тому, что некоторые бойцы на маршруте с людей деньги вымогают? К примеру, выпил слегка какой-нибудь работяга в получку, а наши его тормознут и оберут подчистую?

− Как-как… Плохо, естественно.

− А если, скажем, они не по собственной воле это делают, а их командиры заставляют?

− Это как?

− А так, что командир роты через сержантов с «дедами» требует, чтобы каждый наряд ему после дежурства нехилую сумму в клювике принес. А коли не притащит, запрессует бедолаг так, что те белого света не увидят… Что молчишь? Да, совсем забыл сказать: если этих бойцов прихватят за вымогательство, то они в тюрьму пойдут. А тот, ради кого они шакалили, как бы не при делах останется. Будет по-прежнему чужими руками жар загребать…

− Подождите…− перебил его вконец сбитый с толку Шаховцев. – Вы хотите сказать, что наш ротный этим занимается?

− Ваш – нет. Он как раз честно пытается себе на хлеб заработать: вон, магазин сторожит ночами. И все равно впроголодь живет. А соседний нигде не калымит, а тем не менее машину себе купил, по кабакам гуляет… Понял, о ком я говорю?

− Понял, − кивнул Иван, вспомнив холеного командира соседней роты, смотревшего на солдат по-барски презрительно и брезгливо, как на каких-нибудь навозных жуков. Его, кстати, так и звали между собой – Барин.

− Вот эта-то гнида нам и нужна.

− А я-то как вам могу помочь? Я же не у него служу и про тамошние дела не в теме…

− Можешь, Ваня, можешь. У тебя же там приятель имеется.

− Вы Пригарина, что ли, имеете в виду?

− Да, его.

− Так вы предлагаете мне у Ромки обо всем этом поинтересоваться? – вновь насупился Шах.

− Ты что, упаси Боже! Мало того: Пригарин, по идее, тебе и не должен обмолвиться, что они бабки с людей трясут не для себя, а для Барина.

− А что же тогда делать? И как?

− Все просто. Пригласи как-нибудь своего Пригарина посидеть за рюмкой чаю. А потом наведи его на разговор о том, как и где можно на маршруте деньжат раздобыть. Только не напрямую. Сделай так, чтобы он сам тебе рассказал. Справишься?

− Не знаю.

− Ты уж постарайся. И еще раз запомни: ни в коем разе сам не интересуйся про то, как в их роте бойцы прохожих обирают. Он сам тебе должен об этом брякнуть. А дальше, как разговор зайдет, аккуратненько выясни, какое место на их маршрутах самое хлебное. Ну, то есть где по-любому за смену без хороших денег не останешься. Уразумел?

Иван кивнул.

− Что ж, тогда начинаем работать, − Петраков взглянул на часы и резко тронул с места.

Весь путь до части занял от силы пять минут – особист свернул с Дмитровки чуть раньше, не доезжая Савеловского, и подвез Шаховцева аккурат к замаскированному лазу в заборе части.

− Что, − заметив удивленное лицо пассажира, насмешливо произнес он, – думаешь, мы не в курсе, откуда вы в самоволки сваливаете? Ладно, смотри там осторожнее, не попадись!

Однако контрразведчик опасался напрасно: Иван не только не попался, но и успел в роту за целых полчаса до возвращения старшины.

Земляк-дежурный несказанно обрадовался «бакшишу» и даже не стал ставить Шаховцева «на тумбочку», хотя тот уже дважды пропустил свою очередь. Сержант даже хотел налить Ивану стопку из принесенной им бутылки, но самовольщик отказался и поспешил уединиться в курилке.

На душе было противно и гадливо. Хоть он давно на дух не переносил командира соседней роты, а тем более когда сегодня узнал про него всю подноготную – все равно Шаха воротило от сознания, что теперь он вынужден быть доносчиком у особистов. Пусть даже стучать придется не на своих, а на этого ублюдочного Барина… А самое главное – надо будет использовать втемную Ромку… Однако делать было нечего.

На предложение друга как-нибудь смотаться в общежитие попить водки и потусоваться с девушками Пригарин согласился с радостью. Тем более что он уже давно намекал приятелю познакомить его с какой-нибудь симпатичной и не обремененной моралью студенткой.

Такой случай вскоре представился. Ивану посчастливилось задержать не кого-нибудь, а квартирных воров, причем с поличным. Зайдя с напарником по нужде за гаражи в одном из дворов, они неожиданно заметили троих молодых мужиков, по виду приезжих, выносивших из подъезда завернутый в одеяло телевизор, пару женских шуб и видеомагнитофон. При этом они вели себя довольно нервно, постоянно озираясь. Шах, сообразив, в чем дело, тут же сообщил по рации в местное отделение, и буквально через пару минут на место примчалась оказавшаяся поблизости патрульная машина…

Через день на общеполковом разводе Шаховцеву была объявлена благодарность лично от комполка, а ротный, в свою очередь, пожаловал солдату внеочередное увольнение. Вдобавок ко всему командир позволил виновнику торжества вернуться в часть не к отбою, а утром.

Сразу же после построения Иван разыскал Пригарина и предложил ему составить компанию, пообещав, что обязательно сводит его в общежитие и постарается познакомить его с какой-нибудь из тамошних девиц. В душе Шах не особо верил, что Ромка сможет выбить себе увольнительную, но приятель на удивление быстро решил вопрос, и на следующий день поутру они уже шагали вдвоем в сторону метро.

− С телкой точно облома не будет? – в который раз спрашивал сержант.

− Расслабься, все нормально, − уверенно и покровительственно отвечал Шаховцев. На этаже, где обитали слушатели высших литературных курсов, который год нелегально жила девица из Молдавии, отчисленная еще пару лет назад. Экс-студентка была безотказной в постельном плане и даже вполне сносной внешне. Во всяком случае, для оголодавшего без женской ласки солдата.

− Тогда надо затариться, как положено, − азартно произнес Пригарин, сворачивая к солидному магазину.

К удивлению Ивана, он купил не какого-нибудь дешевого вина, а целых две бутылки хорошего заграничного коньяка и даже маленькую баночку красной икры.

«Да, а Ромка-то наш действительно жирует будь здоров! − подумал Шах, переполняясь к приятелю завистью. – Интересно, откуда дровишки?»

Молдаванка, завидев все эти яства, и вовсе пришла в неописуемый восторг и сама уволокла к себе в комнату Ромку – «отблагодарить».

Сослуживец выбрался от девушки лишь ближе к вечеру, вконец разомлевший от выпивки и ласк.

− Ну, брат, считай – я твой должник по гроб жизни! – он буквально стиснул Ивана в объятьях, обдав терпким перегаром, перемешанным с запахом дешевых духов. – Уж думал, все, помру – с самого призыва с лялькой не кувыркался!

− Чего, правда, что ли? – удивился Шах.

− Ага. К москвичке хрен подкатишь, а проститутки дорогие, заразы!

− Ну, ты, я смотрю, тоже не бедствуешь! – осторожно, как бы в шутку поддел сослуживца Шаховцев.

− Да это фигня! Так, кручусь помаленьку… Если бы еще кое с кем делиться не приходилось, то жить бы можно было, − хмуро произнес Ромка.

− А я вот, честно, стремаюсь народ трясти, − с напускной неуверенностью отозвался Иван. – Ну было там пару раз, когда клиент вообще вусмерть пьяный валялся.

− Ну, волков бояться – в лес не ходить, − пьяно усмехнулся сержант. – Как говорится, кто не рискует… Хотя отчасти ты прав – знать надо, кого можно трясануть, а кого лучше за километр обойти.

− Вот-вот. Помнишь, как в октябре двоих повязали? Да еще по году дисбата вкатили…

− Помню. Попались, потому что лохи. Тоже мне место нашли – у кабака дорогущего. Там же кто попало не гуляет! Хитрее надо быть и места знать…

− Места – это хорошо, только я пока ни одного такого не приметил. Видать, и вправду лох…

− Не парься, я тоже сначала не в теме был, пока не подсказали. Зато теперь навар стабильный. Главное, в нужное время там оказаться…

− Это где, если не секрет?

− Ни в жизнь не догадаешься – возле автобусного парка. Особенно – числа так двадцать пятого или восьмого. Когда им деньги дают.

− И что, хочешь сказать, они легко доятся?

− А то! Там же сейчас одни нелегалы работают, в основном с Молдавии или Хохляндии. Начальство решило сэкономить и приезжих туда набирает. Живут они недалеко, в бывшей пэтэушной общаге на птичьих правах. Вот там по вечерам их пасти самое милое дело. Они обычно бухают в день получки, а потом, когда водяра кончается, сбрасываются и гонца засылают за добавкой. Вот их-то мы и берем тепленькими. А куда денешься? Пьяный, да еще без регистрации – сразу все бабки отдает!

В этот момент на лестницу выглянула пригаринская пассия и томно уставилась на кавалера.

− Ладно, пошел я на второй круг, − подмигнул Ромка другу и поспешил вверх.

А Шаховцев, дождавшись, пока тот скроется в комнате, осторожно спустился вниз и, получив разрешение у сонного вахтера, набрал номер.

− Алло… − отозвался на том конце провода звонкий женский голосок.

− Здравствуйте… Мне бы Яну…

− Яны пока нет. Что-то передать?

− Скажите, что звонил Иван и что я пока в увольнении до утра…

− Хорошо, передам. Знаете что, − собеседница сделала паузу. – Перезвоните где-нибудь минут через двадцать. Яна где-то в девять объявиться должна…

…Спустя полчаса тот же молодой девичий голосок сообщил Шаху:

− Яночка только что звонила. Просила передать, что будет к десяти.

Ровно в двадцать два ноль-ноль Шаховцев выскочил из общаги, свернул в соседний двор, где возле подъезда негромко урчал мотором знакомый «жигуленок».

− Ну что, удалось? – поинтересовался Петраков, когда Иван нырнул в салон.

− Вроде бы.

− Что ж, посмотрим. Кстати, где сейчас твой Пригарин?

− Как положено, у бабы в койке.

− Видишь, а ты все сомневался … Ладно, выкладывай, что надыбал?

− Насчет места? Трясут они, как правило, водил с какого-то автопарка. Там, с его слов, одни приезжие, без регистрации. Особенно прибыльно, мол, в день получки или аванса. Вот только где это конкретно находится, он не сказал…

− Ну это фигня, выясним, − махнул рукой особист. – Больше ничего не говорил?

− Обмолвился только, что денег имел бы больше, если бы кое-кому отстегивать не приходилось…

− Это понятно, − усмехнулся контрразведчик и тут же, спохватившись, спросил: − У тебя, надеюсь, хватило ума не интересоваться, с кем конкретно он делится?

− Не… Я даже вид сделал, что мимо ушей это пропустил.

− Что ж, молодец. Видишь, я в тебе не ошибся. Считай, выполнил ты задание, Иван Сергеич, − капитан довольно улыбнулся.

− Знаете… − наконец решился Шах. – Я бы…

− Хотел попросить, чтобы дружка твоего не трогали? – угадал Петраков.

− Ну, в общем, да…

− Что ж, думаю, и это удастся… Хотя Пригарин тот еще гусь. И вообще мой тебе совет: поменьше бы ты с ним дело имел…

Шаховцев промолчал в ответ.

− Ладно, − нарушил молчание особист. – Давай, возвращайся, пока тебя не хватились.

Он пожал на прощание руку агенту и, дождавшись, пока тот выберется, резко стартовал с места, исчезая в зимних сиреневых сумерках. А Иван, терзаемый мерзким, гадливым чувством, прошмыгнул обратно в общежитие и всю ночь топил в водке муки совести.

…Командира соседней роты взяли спустя месяц, аккурат перед Пасхой. Подставные гастарбайтеры сунули промышляющим у автопарка бойцам меченые деньги, а вечером, лишь только те вернулись со службы и передали часть суммы командиру, тут же, прямо в канцелярию, нагрянули особисты и арестовали Барина.

Узнав о делах капитана, многие в части возмущались и крыли его на чем свет стоит. Особенно негодовал Костоев. «Вот сука, − цедил сквозь зубы старшина. – Мало того, что сам шакалил, так еще и пацанов подставлял!» – «Отшакалился уже, − успокаивал его ротный. – На зоне ему быстро рога обломают!» – «Да, не зря особисты свой хлеб едят, − подхватывал замполит. – Классно сработали, четко!»

И все же, несмотря на то, что почти все одобряли акцию контрразведчиков, Иван по-прежнему чувствовал непомерный стыд, словно сотворил что-то мерзкое, непристойное. «Стукач… − непрестанно пульсировало в мозгу. – Стукач… Доносчик…» Кроме того, в голову постоянно лезли тягостные мысли о том, что теперь он до конца жизни будет на крючке у чекистов, а значит, ему вновь и вновь придется выполнять их проклятые «задания» и «поручения».

Но больше всего он мучился от того, что некому было поведать о случившемся, выговориться, излить душу. И все же однажды он рассказал об этом. Причем человеку, которого видел впервые…

Случилось это на следующей неделе после Пасхи, когда Игнатов с разрешения Костоева вновь увез Шаха на два дня к себе. Тогда-то, на пути в Марьино, восприемник неожиданно поинтересовался:

− Кстати, ты когда в последний раз причащался?

− Причащался? – опешил Иван. – Ну ты спросил! Кажись, это еще в деревне было. В конце лета, перед шестым классом… А что?

− Ничего. Я так и думал.

Разговор возобновился уже дома, после того как его радостно встретило Пашкино семейство и накормило ужином. Правда, почему-то на столе, как прежде, не было ни выпивки, ни мяса, ни даже традиционных пасхальных разноцветных яиц. Только рис с овощами, пусть и невероятно вкусный, да квашеная капуста. Поначалу Иван решил, что богомольцы – как снисходительно называл он про себя родню крестного – совсем обнищали, пока ему не объяснили истинную причину всей этой скудности…

− Ну что, идешь завтра с нами в храм? – как бы невзначай поинтересовался за чаем Игнатов у крестника.

− Не знаю… − опешил тот.

− Ты же вроде в прошлый раз собирался с нами – или забыл?

− Да вроде помню…

− Естественно, что «вроде»! Наклюкался тогда как поросенок, вот и не попал. Ну ничего, мы сегодня этот вариант предусмотрели. Видишь, крепче чая ничего не выставили.

− Вижу…

− Кстати, ты не удивляйся, что ужин сегодня постный, хоть и Светлая седмица на дворе. Просто мы завтра причащаться собираемся. И, кстати, по поводу тебя благословение взяли у батюшки.

Иван промолчал в ответ. Больше всего на свете ему хотелось выспаться как следует, а не тащиться ни свет ни заря в церковь. Но не только Пашка с женой, но и все семейство Кропочевых замерли в таком трогательном ожидании, что было просто неудобно отказать им.

− Впрочем, это твое дело, − философски произнес восприемник. – Мне просто жалко тебя: ты уж восемь с лишним лет без Божьей благодати живешь…

− Нет-нет, я согласен, − торопливо произнес Шах и тут же заметил, как счастливо просияла Катя.

Но оказалось, что к принятию Святых Христовых Тайн надо было готовиться. Во-первых, ничего не есть, не пить и даже не курить после полуночи, а во-вторых, читать множество молитв. Впрочем, Ивану этого непосредственно делать не пришлось, а лишь креститься вместе со всеми да рассеянно слушать, как деловито, с расстановкой басит малопонятные слова Пашкин тесть Николай Матвеевич, а все остальные время от времени подхватывают хором: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!.. Воскресение Христово видивше, поклонимся Святому Господу Иисусу!..»

Вдобавок ко всему перед причастием надо было обязательно покаяться в грехах перед священником. Это повергло Шаховцева в ступор, хотя в детстве ему приходилось исповедоваться. Обычно в деревне накануне воскресенья они с бабой Нюрой шли к Игнатовым, где все вместе читали какие-то бесконечные молитвы, а потом Ваня под присмотром Пашки выводил на листке бумаги про то, как не слушался бабушку, сквернословил в компании сверстников и про прочие шалости. Местный священник, отец Иоанн, добродушно-укоризненно качал головой, изредка делал ласковое внушение, а затем накрывал голову мальчишки своим золотистым передником и, проговорив какие-то слова, из которых запомнилось лишь: «…Прощаю и разрешаю…», крестил через ткань макушку исповедника и отпускал с миром причащаться. Это продолжалось до самого Пашкиного ухода в армию. А после, повзрослев, Иван почувствовал, что все его естество противится этим исповедям! С чего это он должен выкладывать о себе всю подноготную какому-то попу?! Да и зачем вообще это все нужно?