Читать книгу: «Точка ускорения»

Пусть никто не решает, как далеко тебе идти.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Иногда нам кажется, что самое трудное – старт.

Старт – это просто выстрел.

Просто звук.

Настоящая сложность – это встать на дорожку, где никто не гарантирует, что ты дойдёшь.

Где никто не протянет руку, если упадёшь.

Где никто не объяснит, зачем тебе идти дальше, когда внутри пусто.

Стадион выглядит как бетон, резиновая дорожка, прожекторы и чужие победы на стендах.

Но стадионы – живые.

Они запоминают тех, кто приходит сюда не за медалями, а за правом дышать.

Здесь пахнет не успехом.

Здесь пахнет страхом.

Страхом быть слабым.

Страхом быть увиденным.

Страхом, что окажется: ты не талант. Ты – ошибка.

Стадион – это рентген.

Он показывает, кто ты есть, когда никто не аплодирует.

Кто-то приходит ради рекорда.

Кто-то – чтобы доказать что-то миру.

А кто-то – чтобы доказать хоть что-то себе.

Но есть и такие, кто приходит сюда, потому что больше не знает, куда идти.

Пока другие играют во «взрослость», они учатся выживать между уроками, родительскими ожиданиями и тем, что внутри них слишком громко.

Это история – о них.

О тех, кто на беговой дорожке пытается обогнать то, что преследует их изнутри.

Ты думаешь, что любовь в юности – это тепло, смех, первое "нравишься".

Нет.

Любовь в юности – это взрыв.

Она происходит в тот момент, когда ты вообще не готов,

когда пытаешься собрать себя по осколкам после провала,

когда спорт – единственное, что держит тебя на поверхности.

Любовь не спрашивает, устал ли ты.

Она просто приходит.

Иногда – как встречный ветер.

Иногда – как удар.

Она меняет траекторию.

Меняет ритм.

Вмешивается там, где ты хотел бы остаться железным.

И вдруг соперник становится человеком, чьи глаза ты боишься потерять сильнее, чем забег.

Бег – честный.

Он не терпит фальши.

Когда ты стоишь на старте —

ты не прячешься за масками, за оценками, за "всё нормально".

Когда звучит выстрел, у тебя остаётся только одно —

правда о себе.

В этой истории не будет идеальных людей.

Здесь будут:

выборы, от которых ломит грудь,

ошибки, от которых хочется исчезнуть,

победы, которые не кричат – а шепчут.

И будет момент,

когда самый страшный фальстарт случится не на дорожке.

А в сердце.

Если когда-нибудь ты бежал не за медалью,

а чтобы не утонуть в себе —

ты поймёшь эту книгу.

Если когда-то ты любил так, что боялся ускориться —

ты узнаешь эту историю.

Если ты хоть раз стоял на старте,

и весь мир сжимался до одной линии —

ты почувствуешь каждый шаг.

Потому что это не роман о спорте.

Это роман о том,

как страшно быть настоящим.

И как, чёрт возьми, важно – всё равно выйти на старт.

Прожектора зажгутся.

Гул затихнет.

Кто-то выстрелит в воздух.

И в эту секунду два человека поймут:

старт – это не начало бега.

старт – это момент, когда ты перестаёшь бежать от себя.

Добро пожаловать на дорожку.

С этого шага начинается всё.

ПРОЛОГ.

Ей было восемь.

Двор был заброшенным лабиринтом из ржавых качелей, покосившихся турников и бетонных плит, треснувших от жары. Земля пахла пылью и прошлым летом.

Мальчишки гоняли мяч так яростно, будто решали судьбу мира.

Ксюша стояла в стороне, прижимая к груди старенький рюкзак, весь в стёртых нашивках. Кроссовки на ней были велики – мамины «на вырост». Шнурки болтались, как нерешительность.

Она просто хотела смотреть.

– Эй, мелкая, – крикнул Лёха, самый старший во дворе. – Хочешь играть – бегай быстро. Или иди домой.

Ещё несколько мальчишек захохотали.

– У неё ноги, как спички!

– Она упадёт через минуту.

Она не понимала правил игры. Не знала, куда бежать.

Знала только одно:

она устала смотреть со стороны.

– Я попробую, – сказала она.

Мальчишки переглянулись: удивление – затем скука.

– Ну давай, – махнул Лёха. – Будешь «фланг». Только не тупи и не реви.

Она встала на линию. Колени дрожали. Сердце билось слишком быстро, как птица, попавшая в банку.

Мяч сорвался вперёд, мальчишки за ним – ревущая стая.

И вдруг мяч, отскочив, ударился о камень и оказался у неё под ногами.

– ДАВАЙ!!! – заорал Лёха.

Она не думала.

Она просто побежала.

Но что-то случилось:

она почувствовала ветер в груди,

как будто кто-то распахнул двери изнутри.

Асфальт размазывался полосами.

Лёха выдохнул:

– Нифига себе…

Она обогнула одного мальчишку.

Потом второго.

Воздух жил в её ребрах.

Тело знало, что делать, раньше мысли.

До ворот оставалось три шага.

Раз.

Два—

Третий.

Под кроссовком – камень.

Мир перевернулся.

Тело полетело вперёд,

руки разодрали воздух,

а асфальт – кожу.

УДАР.

Глухой.

Резкий.

Боль взорвалась.

Колени были в крови – яркой, густой. На локтях – ссадины до мяса.

Мальчишки замолкли.

– Ну всё, приехали, – сказал кто-то.

– Говорил же, соплячка.

Она не слышала.

Её сердце разрывалось не от боли – от унижения.

Она подняла голову.

– Больно? – спросил кто-то.

Она могла бы кивнуть, разрыдаться, уйти.

Но впервые в жизни она услышала внутри себя голос:

тихий,

упрямый,

как шёпот ветра сквозь ржавую сетку ворот.

– ВСТАНЬ.

Она поставила ладони на истерзанную землю,

и – медленно, с дрожью —

встала.

Мальчишки замолчали.

– Ты… как ветер, – выдохнул Лёха.

Мама резко открыла дверь.

– Господи, Ксюша! Ты что, подралась?!

– Упала… бегала… – прошептала она.

Мама схватила её за запястье, почти таща в ванную.

– Ты порвала колготки за триста рублей!

– Мам, я…

– И кровь везде! Ты вообще думаешь?

Ксюша молчала.

Горячая вода щипала раны.

Больно было даже смотреть.

– Тебе что, делать нечего? Ты девочка. Девочки не носятся, как кони.

Эти слова резали больнее асфальта.

– Я… бежала, – прошептала она. – Быстро.

Мама фыркнула:

– Быстро? Бега – ерунда. От бега толку ноль. Никогда тебе это в жизни не пригодится.

И вот тогда Ксюша впервые сказала то, что ещё не умела объяснить:

– Мне… там хорошо.

Мама подняла голову. Ее голос стал ледяным:

– Не выдумывай. Хватит позориться.

Слово ударило в живот.

Позориться.

Ксюша сжала губы до побелевших полос.

Она не заплакала.

Она запомнила.

Пока мама обрабатывала раны, Ксюша смотрела в зеркало: на разбитые коленки, на кровь.

Она видела что-то другое:

силу.

Не геройскую.

Не красивую.

Не победную.

Силу – вставать, когда никто не ждёт.

И тогда она поняла:

она не бежит, чтобы убегать —

она бежит, чтобы стать собой.

Все мальчишки снова собрались во дворе.

– Мелкая, играешь? – спросил Лёха, уже без издёвки.

Ксюша улыбнулась уголком губ:

– Нет.

– В смысле «нет»?

– Я побегу. Просто так.

Она поправила шнурки,

встала на край дорожки,

и – сделала первый, настоящий, сознательный шаг.

Мир не заметил.

А она – обрела своё «почему»

ГЛАВА 1

Утро было бесстыдно честным.

Никаких розовых небес, никаких вдохновляющих цитат от вселенной.

Сырой воздух цеплялся к коже, как тревога, а ветер пах холодом, который не прощает слабости.

Это было утро, в которое большинство остаётся дома.

Ксюша – нет.

На кухне пахло подгоревшим кофе и маминым недовольством.

– Снова на этот стадион? – мама даже не повернулась. – В семь утра?

– Тренировка, – Ксюша зашнуровывала кроссовки.

– Умные люди в семь утра спят.

Ксюша вдохнула.

– Мне надо.

– Тебе надо? – мама рассмеялась – коротко, больно. – Тебе надо быть нормальной. Учёба, репетиторы, поступление. А бег – это… фаза. Поиграешь и перестанешь.

Ксюша подняла взгляд. Руки перестали двигаться.

– Я не играю.

– Конечно, – мама щёлкнула крышкой термоса. – Просто захотелось почувствовать себя героиней фильма. Завтра захочешь танцевать, послезавтра – писать стихи…

– Я хочу бегать, – ровно.

– Восьмая секция за два года. Может, проблема не в секциях?

Эта фраза ударила сильнее фальстарта.

Ксюша молчала.

– Я ухожу, – сказала она.

Мама бросила напоследок:

– Учти. Соревнованиями жизнь не построишь.

«Зато жизнью построю соревнования», – подумала Ксюша, но вслух не сказала.

Она закрыла дверь – тихо. Если хлопнуть – будет слабость, эмоция.

Она предпочла – выбор.

Сиденья были ледяными. Стекло дрожало от ветра.

Она держала рюкзак так крепко, будто в нём лежало что-то хрупкое – её новое «я».

Остановка.

Два квартала до стадиона.

Каждый шаг будто говорил:

Ты правда думаешь, что можешь?

Ты правда думаешь, что тебя там ждут?

Она не отвечала.

Стадион встретил её запахом мокрой резины и чем-то ещё – правдой.

Не было зрителей.

Не было аплодисментов.

Были только дорожки.

Прямые. Честные.

Есть старт.

Есть финиш.

И всё между ними – ты.

Точка.

– Ну всё, – тихо сказала она. – Ты сама выбрала.

Именно в этот момент она поняла:

Она бежит не к мечте.

Она бежит от себя прежней.

– Эй! Новенькая? – голос разорвал пространство.

Она обернулась.

Он стоял на другой стороне поля – будто уже часть этого стадиона.

Высокий. Сильный. В чёрных кроссовках, в которых звук шагов был тише мысли.

Матвей.

Но тогда его имя было просто шумом.

Важно было другое – как он смотрел.

Не как на человека.

Как на вопрос.

– Ты к Демидову? – спросил он.

– А тебе какое дело?

Он приподнял бровь. Не агрессивно – разоблачающе.

– Ладно. Разберёшься.

И ушёл.

Не даже повернув голову.

Словно одним движением плеч стёр факт её присутствия.

Сердце Ксюши сделало неровный удар.

"Я не для тебя здесь".

Но злость оказалась горячее страха.

У края дорожек стоял мужчина – руки за спиной, взгляд острый.

Его лицо не знало эмоций.

Они ему были не нужны.

Демидов.

– Новенькая? – спросил он, не поворачиваясь.

– Да.

– Имя.

– Ксюша… Ксения.

Он кивнул. Как человек, который делит людей на две категории:

те, кто выдержит,

и те, кто думает, что выдержит.

– Пятая дорожка. Разминка. Потом – тестовый забег.

Никаких «добро пожаловать».

Никаких улыбок.

В этом мире уважение дают не на входе.

Его выбегивают.

Пятая дорожка.

Там уже стоял он.

Матвей.

Он даже разминался как-то по-другому.

Не пытался казаться быстрым. Он был.

– Тебя поставили сюда? На пятую? – он посмотрел так, будто выбирает, станет ли она провалом дня.

– Есть возражения?

– Посмотрим.

Разминка началась.

Демидов бросил:

– Побежали.

И они сорвались.

Матвей бежал так, будто знал секрет аэродинамики тела.

Ксюша – как человек, который пытается догнать собственное решение.

Полшага.

Ещё полшага.

Он бросил мимоходом, даже не тяжело дыша:

– Если тяжело, можешь сбавить.

– Не дождёшься.

– Посмотрим.

В его голосе было больше вызова, чем в утреннем ветре.

Разминка закончилась резко – словно кто-то выключил музыку.

Ксюша согнулась, схватившись за колени, вцепившись в воздух.

Горло жгло. Лёгкие будто царапала наждачка.

Матвей стоял ровно. Даже дыхание тихое.

Эта несправедливость бесила.

Тренер хлопнул в ладони:

– Двести метров. По двое.

Новенькая – с Матвеем.

Ксюша подняла голову.

Слова вошли под кожу – холодно, как шприц с адреналином.

Матвей медленно обернулся.

Во взгляде – не сомнение.

Нет. Предсказание её поражения.

– Есть возражения? – бросил Демидов.

Матвей не ответил.

Ему и не надо было.

Ксюша сказала слишком быстро, слишком резко:

– Нет.

Сказать «нет» – значит признать, что она боится.

А бояться она научилась только внутри.

Пятая дорожка.

Холод резины.

Звук капель, падающих с козырька трибуны.

Матвей стоит в стартовом упоре, как будто это не тренировка, а финал чемпионата мира.

Ни одной лишней мышцы, ни одной лишней мысли.

Он не смотрит на неё.

А ей – приходится смотреть на него.

Это её ошибка.

Она видит, как уверенно его пальцы упираются в дорожку,

как спина выстраивается в точной линии,

как дыхание становится ритмом, как метроном.

Он – машина.

Она – человек.

И сейчас это казалось разницей между провалом и чудом.

– Ты готова? – тихо спросил он, словно не спрашивал, а проверял.

– Больше, чем ты думаешь.

– Посмотрим.

– Внимание…

Мир сжался.

До дорожки.

До дыхания.

До того, что сказать «старт» – значит оголить себя.

– Марш!

Старт рванул как удар.

Матвей взорвался вперёд.

Он не бежит – летит.

Шаги лёгкие. Почти бесшумные.

Скорость будто вырезана из него чем-то хирургически точным.

Ксюша рванула за ним.

Но её старт – грубый.

Рывок – без техники.

Мышцы – как канаты, которые трясутся от перенапряжения.

В висках стучит один удар:

Не отставай. Не смей отставать.

Метр.

Ещё метр.

Он уходит.

Но он не убегает – он проверяет.

Где-то внутри неё поднимается голос.

Мамин.

«Это фаза.»

«Ты не выдержишь.»

«Будь нормальной.»

Она сжимает зубы так сильно, что ноют виски.

Нормальной – это не про неё.

Нормальной – это про тех, кто не бежит.

Двести метров – это не бег.

Это отдача всего.

У поворота она почти цепляется стопой за бортик.

Почти падает.

Но удерживает равновесие.

Мир дрожит в периферии.

Только дорожка – резкая, прямая, честная.

Матвей впереди – ровно настолько, чтобы она видела его спину.

Его плечи двигаются в идеально выверенном ритме.

Она ненавидит этот ритм.

И любит его.

Потому что он – ориентир.

– Стой в технике! – кричит Демидов где-то с боковой линии.

– Дыши!

Она не слышит.

Есть только:

«Не смей отставать!»

Она на злости ускоряется.

Не на технике.

На гордости.

На мамином:

«Ты не выдержишь.»

На Матвеевом:

«Посмотрим.»

Она почти догоняет.

На три шага.

На два.

И тогда – провал дыхания.

Грудная клетка будто схлопнулась.

Она бежит дальше на боли.

Не ради победы – ради права остаться.

Матвей пересекает линию.

Его дыхание – ровное.

Ни дрожи. Ни хаоса.

Она – спустя пару секунд.

Секунда может разрушить человека.

Эта секунда разрушила её прошлое.

Она сгибается, руки на коленях, воздух не входит, не выходит.

Грудная клетка будто тесная, как чужие ожидания.

Матвей стоит рядом.

Смотрит на неё.

И впервые – по-другому.

Демидов подходит сначала к Матвею.

– Как всегда.

Просто.

Без эмоций.

У Матвея – статус.

Потом – к ней.

Он смотрит так, будто видит рентгеном.

Через кожу. Через страх.

– Дышишь неправильно. Старт слабый. Корпус заваливаешь.

Каждое замечание – как выстрел.

Но потом – пауза.

– Но ты не сбросила темп. Хотя могла.

Это «но» – стало первым признанием.

Ей дали шанс.

– Завтра придёшь? – спрашивает Демидов.

– Да.

– Посмотрим.

Это их слово.

"Посмотрим."

Она падает на траву.

Неосознанно.

Ноги дрожат.

Горло режет воздух.

Она ненавидит эту боль.

И ненавидит себя за то, что…

эта боль – кайф.

Тень закрывает солнце.

Матвей.

Он не смотрит на неё.

Он смотрит на дорожку.

– Ты дышишь неправильно, – сказал он тихо.

Не резко. Не с издёвкой.

Как факт.

Он ставит рядом бутылку воды.

Холодная. Покрытая каплями.

– Спасибо, – выдыхает она.

Они оба тянутся к бутылке.

И их пальцы касаются.

Дрожь.

Не от холода.

От него.

– Я не твой тренер, – он приседает рядом.

– Но если ты тут умрёшь, Демидов меня сожрёт. Смотри. Делай вот так.

Он кладёт ладонь на её диафрагму.

Легко, но точно.

Её дыхание сбивается.

Минуту назад она пыталась догнать его ноги.

Теперь – его взгляд.

– Поняла, – выдыхает она.

– Посмотрим, – улыбается он.

Уходит.

Не оборачивается.

Но она чувствует – он заметил её.

И в этот момент внутри неё что-то щёлкнуло.

Не в мышцах.

В судьбе.

Квартира встретила её тишиной, но это была не та тишина, в которой отдыхаешь.

Это была тишина, которая ждала.

Ксюша сдёрнула шнурки, кроссовки упали у дверей.

Ноги гудели, как если бы внутри кто-то растянул струны.

Тело вымотано.

Но внутри – странное пламя.

Горячее. Опасное.

Она прошла на кухню, взяла стакан воды, сделала глоток.

И почти подавилась – от голоса за спиной:

– Ты где была?

Мама стояла в дверном проёме, сложив руки на груди.

Взгляд – как рентген.

Как у тренера, только жестче.

– На стадионе, – спокойно сказала Ксюша.

– Опять?

На слове «опять» было всё:

раздражение, бессилие и… страх.

– Я тренируюсь, – выдохнула Ксюша.

– Тренируешься? Или убегаешь? – холодно уточнила мама.

Внутри у Ксюши что-то кольнуло.

– Я хочу в секцию. У Демидова есть места.

– Ты хочешь заниматься… этим? – мама махнула рукой, словно говорила о чём-то недостойном внимания.

Ксюша поставила стакан на стол.

– Не «этим». Лёгкой атлетикой.

– Этим, Ксения. Этим.

Бегать по кругу, убивать колени, тратить время – ради чего? Чтобы потом разочароваться?

Мама не кричала.

Мама ломала словами.

Ксюша видела перед собой не женщину.

Преграду.

– Я хочу попробовать, – сказала она.

– Ты уже пробовала.

Год назад – гимнастика.

Позапрошлым – танцы.

До этого – рисование.

Ты никогда ничего не доводишь до конца.

Удар. Прямо в грудь.

Но это было не главное.

Главное – то, что мама не видела её новой.

– Здесь другое, мам.

– Чем? – губы изогнулись. – Ты думаешь, ты талантливее остальных? Хочешь быть особенной?

Ксюша сделала шаг назад, будто эти слова толкнули её физически.

– Я просто хочу быть собой.

– Быть собой – это сначала понять, кто ты такая.

А не искать подтверждения у тренеров и мальчиков с красивыми ногами.

Ксюша вспыхнула.

– Причём здесь мальчики?

– Не прикидывайся. Я видела переписки.

Ксюша побледнела.

Она чувствовала себя голой.

Мама залезла в её телефон?

– Ты не имела права…

– Я имела право знать, когда моя дочь начинает бегать на стадион к какому-то парню, вместо того чтобы думать о школе.

Ксюша подняла голову.

– Это не из-за него.

– Правда?

Тогда почему ты светишься как фонарик, когда приходит сообщение?

Пауза.

Это было больнее, чем любой забег.

Мама подошла ближе.

– Спорт – не будущее.

Ты не спортсменка. Не была и не будешь.

У тебя нет данных.

Вот оно.

Главное.

Ты недостаточно хорошая.

Ксюша стиснула пальцы.

– Откуда тебе знать? Ты ни разу не видела, как я бегу.

– Мне не нужно, чтобы понимать: этот путь тупиковый.

– Для тебя тупиковый.

Для меня – единственный, где я могу дышать.

– Знаешь, что в жизни важно? Разум. Образование. Стабильность.

– А как насчёт счастья?

– Счастье – это глупость.

Его выбирают только дети.

Ксюша сказала очень тихо:

– Тогда, наверное, я ещё ребёнок.

– НЕ СПОРЬ СО МНОЙ, – голос мамы сорвался.

– Я не спорю. Я просто выбираю себя.

В воздухе висит удар, который мама не нанесла.

Она сглотнула, повернулась к окну, будто искала аргумент там.

– Хорошо. – голос матери стал ледяным. – Хочешь бегать? Бегай. Но без моих денег. Без моей поддержки.

Платить за секцию – не буду.

Это был не ультиматум.

Это был приговор.

– Разберусь сама, – сказала Ксюша.

Она вышла из кухни.

Тихо.

Слишком тихо.

Дверь её комнаты закрылась, как щелчок стартового пистолета.

Она плюхнулась на пол.

Спина к двери, подбородок – к коленям.

Слёзы не шли.

Слёзы – роскошь.

Она сидела и дышала.

Вдох – как заноза.

Выдох – как выстрел.

Телефон завибрировал.

Матвей:

«Ты придёшь завтра раньше? Нужно кое-что показать.»

Она смотрела на экран долго.

Слишком долго.

А потом ответила:

«Я приду.»

И в этот момент она поняла:

Она не просто выходит на стадион.

Она выходит – против системы.

Против чужих ожиданий.

Против страха быть недостаточно.

Иногда, чтобы стать собой, надо сначала потерять поддержку тех, кто должен был быть рядом.

Утро пришло слишком быстро.

Ксюша не спала.

Не могла.

В голове крутилась мама.

Каждое слово – как наждачная бумага по внутренностям.

"Ты не спортсменка. У тебя нет данных."

Она стояла перед зеркалом.

Смотрела на своё отражение – обычное, уставшее, с запутавшимися волосами и кругами под глазами.

Но в глазах было пламя.

– Данные… – прошептала она. – Посмотрим.

Она завязала хвост. Резинка щёлкнула, будто фиксируя решение.

На улице пахло железом и мокрым асфальтом.

Автобус шёл медленно, как будто специально тянул время – словно хотел сказать: "Ты ещё можешь передумать."

Но она не может.

Не после вчерашнего.

Солнца не было, только хмурое серое небо, затянутое плотным оловом.

Стадион дышал холодом.

И тишиной.

Тишина здесь была другой – не как дома.

Тишина стадиона не давила. Она даёт пространство.

Ксюша прошла вдоль сектора, обхватив себя за плечи.

Холод пробирал до костей, но внутри было жарко.

На дорожке – один человек.

Матвей.

Руки в карманах, капюшон натянут на голову.

Он стоял, глядя на стартовый блок так, будто разговаривает с ним.

Он повернулся, когда услышал шаги.

– Пришла.

Не вопрос.

Констатация.

– Ты ещё сомневался? – выдохнула она.

– После вчерашнего разговора с твоей матерью – да, – сказал он без обиняков.

Ксюша замерла.

– Откуда ты…?

Он посмотрел прямо.

Точно. Внутрь.

– Ты была вчера на стадионе. Ушло настроение. Появилось злое лицо. Ну и… у тебя на лице всё написано.

Она фыркнула.

– А ты читаешь лица?

– Я читаю мотивацию.

Он подошёл ближе.

Никаких улыбок. Никаких насмешек.

– Покажи руки.

– Что?..

– Просто покажи.

Она подняла руки – ладони были красными, местами – с маленькими потертостями. Ещё вчера она не заметила, как сжимала пальцы.

Матвей взял её руку.

Он сделал это так просто, так естественно, будто касание – это часть тренировки.

Его взгляд прошёлся по коже.

– Ты так держала рюкзак, будто спасалась от шторма.

Не от ветра. От человека.

Её дыхание сорвалось.

– Ты ничего не знаешь.

– Нет. Я знаю.

Ты пришла сюда не потому, что хочешь побеждать.

Он сделал шаг ближе.

Слишком близко.

– Ты пришла, потому что дома тебя никто не видит.

Слова ударили сильнее, чем вчерашние оскорбления матери.

– Замолчи.

– Я не из жалости, – сказал он ровно. – Ты здесь, потому что только здесь ты – настоящая.

Она стиснула зубы.

– Ты думаешь, знаешь меня?

– Нет. Я вижу как ты бежишь.

А бег – честнее слов.

Матвей отступил на шаг, будто давал пространство.

– У тебя есть скорость. У тебя есть злость. Но пока ты бежишь от чего-то, а не к чему-то – ты проигрываешь.

– Я не убегаю, – выдавила она.

– Тогда зачем ты здесь?

Вопрос ударил.

Слишком меткий.

Она хотела ответить сразу, резко – как обычно.

Но не смогла.

Потому что впервые задумалась.

Наконец она прошептала:

– Потому что… когда я бегу… я не думаю. Не о школе. Не о маме. Не о том, что я снова недостаточно… – голос сорвался.

Матвей слушал.

Не перебивал.

– Я исчезаю. Понимаешь? Я растворяюсь. И в эти секунды… я свободна.

Он сделал шаг ближе.

– Тогда перестань бежать от них.

– Куда же мне бежать? – выдохнула она.

Его взгляд стал медленным, тяжёлым.

Почти интимным.

– К себе.

Молчание.

Стадион будто задержал дыхание.

Откровением.

слабостью.

новым стартом.

Но Демидов появился не с романтикой.

А с криком:

– По дорожкам рассосались! Работаем!

Матвей чуть усмехнулся.

Развернулся.

– Пойдём. У нас интервалки.

Она осталась стоять.

– Матвей! – её голос сорвался.

Он обернулся впервые по-настоящему мягко.

– Ты говоришь, что я бегу от всего…

А ты? Ты зачем здесь?

Небольшая пауза.

– Я? – он медленно улыбнулся уголком губ. – Я бегу, чтобы перестать ломать людей.

Она не поняла.

Но почувствовала – это его шрам.

Демидов бросил:

– Пятой дорожки нет. Для сильных – третья.

Ксюша – на третью.

Она застыла.

Третья дорожка – дорожка лидеров.

Тех, у кого результаты.

Матвей видел её шок.

– Не смотри на дорожку, – тихо сказал он. – Смотри на цель.

– Какая цель?

Он наклонился к ней так близко, что она почувствовала его дыхание у виска.

– Стать тем, кого невозможно игнорировать.

Демидов поднял руку.

– На мой счёт.

Раз…

Два…

Матвей посмотрел на неё.

Не как на новичка.

Как на соперника.

– Дыши.

Не для них.

Не для меня.

Для себя.

– Три!

Старт рванул.

И она впервые бежала не от.

А к.