Свои и чужие

Но почему всё прекрасное кончается так внезапно? Почему оно не может родиться бесконечным?

Я пришёл в себя на полу, на скомканном одеяле. В окна давно заглядывал день. Сколько же сейчас времени? И где Рика? Встать получилось с третьей попытки, меня шатало, голова гудела, и очень хотелось пить. Огляделся.

Стол, сервированный мною. Две бутылки вина возвышались в центре. Целые. Ваза с фруктами. Полная. Подсвечник с тремя свечами, длинными, не обгоревшими. Ужин при свечах так и остался во вчера, остался нетронутым. Ладно, это мы наверстаем, но где Рика?

Подошёл к столу, взял бутылку минералки, открыл и выдул сразу половину, давясь и задыхаясь. Руки дрожали. И тут обнаружил, что стою совершенно голый. Вот незадача. Вернулся к импровизированному ложу на полу, одежда разбросана как попало. Ничего не помню. Вернее, вижу и помню только её, всё остальное как в тумане. Лишь Рикана перед глазами. Вот она, любовь земная. В единственном экземпляре. Завернуть и отправить как особо ценный груз…

Кое-как оделся, уселся на диван. Такое ощущение, будто во сне нахожусь. Заторможенность, вялость, даже апатия. На себя прежнего совсем не похож. Вынули того меня, куда-то забрали, а оставили вот этого. Ладно, поправим, но где Рика? Неужели опять на озере? Если честно, идти туда не было сил. Ну, ещё бы. Если учесть, сколько я их отдал прошлой ночью. Кстати, можно и повторить. Только попозже, не возражаете?

Однако шутки шутками, а чем дальше, тем беспокойнее становилось. Что-то не так во всей этой картине маслом. Какие-то не те штрихи в ней. Или висит криво.

Я поднялся и зашёл к ней в спальню. Всё аккуратно, чисто, уютно, но пусто. Ничего от Рики. И лишь на прикроватном столике белела «пуговка» голозаписи. И сердце сжалось в предчувствии непоправимого.

Хотелось как-то отстрочить неизбежное, чувствовал в этой записи уже вынесенный приговор, поэтому сунул «пуговицу» в карман и сначала обыскал весь дом, даже на чердак зачем-то полез. Потом всё же сходил к озеру, откуда только силы взялись. Там долго сидел на берегу, смотрел на тихую воду, на высокое небо, бездумно жуя травинку. Внутри поселилась пустота. Нужно было срочно её чем-то заполнить. И тогда достал «пуговицу», активировал. На что-то ещё надеялся. Но правда оказалась жестокой. Так больно мне не делали со времени кончины жены.

Рикана изменила меня. За несколько часов с ней я будто переродился. Забыл прежнее, полюбил новое. Я не мог ни о чём думать, кроме неё. Она сумела сделать так, чтобы думал. Но, уходя, забыла или просто не захотела вернуть меня прежнего. Возвратить обратно взятый напрокат инвентарь. Поставить на место одолженный на время манекен. Погасила после себя свет в комнате и улетела на свою чёртову планету. Ненавижу. И… люблю. Потому что она принцесса и может не соблюдать некоторые правила.

– Я посчитала, что всё-таки должна кое-что пояснить, – голограмма спроецировала её лицо. Но снято было так, что смотришь только в эти чёрные глаза. Будто падаешь в бездонную яму. – Хотя могла ничего и не объяснять. Но решила, что сделаю. Ты заслужил. Да и мне отчасти станет легче. Отпустить и забыть навсегда.

– Той ночью я манипулировала твоим сознанием, подчинила твой разум, а через него разбудила твои внутренние резервы. Я умею это делать, у меня первая ступень Посвящения. Поздравляю, у тебя огромный потенциал. Наверное, стоит попросить извинения, но я не могла рисковать, должно было получиться сразу, поэтому любили мы друг друга искренне, на пределе сил. И теперь я уверена, что всё получилось как надо, забеременеть наверняка удалось. Я это чувствую.

Я сжал кулаки. Значит, был прав. Меня использовали. Как жеребца-производителя. Как инопланетного самца. Боже, зачем? Или нельзя было просто сказать, решить всё по-человечески? И тут же пришло отрезвляющее – с чего я решил, что они такие же? Даже если и находятся в одной Солнечной системе с нами?

– Не переживай, тут всё решала я. Поверь, это было необходимо. И чем быстрее, тем лучше. Генетическое вырождение нашей расы зашло слишком далеко, мы имеем дело с почти полным отсутствием мутагенеза, мы деградируем, нужен иной материал для биологического разнообразия нашего вида, нужно потомство от здоровых мужчин, нужен стальной клин. Ты и стал таким клином. И ещё несколько ваших мужчин-землян. В некотором роде эксперимент, но от безвыходности. Я очень надеюсь… Нет, верю! Верю, что наша дочь станет одной из первых «чистых» и начнёт поколение таких же. Вот так, милый. Прощение не прошу. Просто пойми и прими…

Она замолчала, смотрела прямо на меня. Я погружался в неё всё глубже и глубже. Будто засасывало, будто омут смыкался над головой. И стало хорошо-хорошо, почти как ночью. Мыслей никаких, только её голос в голове.

– А теперь главное. Как только я закончу говорить, ты уничтожишь эту запись, тут информация не для посторонних ушей. Потом пойдёшь в дом и станешь жить как прежде. На вопросы любопытных не отвечать, да ты уже ничего и не будешь помнить. Но разрешаю тебе иногда вспоминать обо мне. И верить, что всё у меня получится как надо. Вера – это единственное, что нам осталось… Прощай, милый мой Серёжа, мне было с тобой хорошо, правда…

Изображение свернулось в блестящую точку и пропало. И у меня тут же что-то внутри сработало, некое реле. Будто рычаг отжали, и туман в голове смешал мысли, и стало вдруг на многое плевать. Программа Риканы начала действовать, но что мне уже до этого?

Взял «пуговицу», положил на землю, равнодушно поискал камень и равнодушно ударил. Потом поплёлся обратно в дом. Надо было что-то делать. Но не мог вспомнить, что именно, будто кто-то выключил свет в комнате под названием «Память».

Прежним уже не стал, свет так и не включили. Ну и пусть. От меня быстро отстали, только Игорь ещё некоторое время пытался расшевелить мою память, задавал дурацкие вопросы. Я его не очень понимал. Какая Рикана, какой Фаэтон? А, что-то было. Но что?.. Нет, не помню. Ничего не помню.

Часто приезжает батя. Помогает по хозяйству. Пусть, мне всё равно. Живу на автопилоте. Но иногда автопилот вдруг отключается, и я вижу знакомое красивое лицо и долго смотрю на яркую звезду. Недостижимую для меня звёздочку-планету под названием Фаэтон. Впрочем, почему недостижимую? Там есть частичка меня. Моя девочка. Я имею полное право её увидеть, слышишь, Рикана? Я имею право, я ведь её отец!

А потом автопилот включается опять, и я иду домой, в туман и забытьё. Жить дальше. Идти по кругу. Глядеть под ноги, не поднимая головы. Но всё же сохранить на дне пересохшего колодца-души робкую надежду. Что когда-нибудь. Или она, моя Рика. Или моя единственная дочь. Или они обе, вместе. В один солнечный летний день. Пусть через тысячу лет!

Вдруг прилетят, любяще посмотрят и отключат этот чёртов автопилот.

Навсегда…

Татьяна Минасян. Предлагаю ничью

В двадцать втором веке спортивные соревнования проходят почти так же, как и в прошлые эпохи. Разница лишь в том, что теперь в них принимают участие не только земляне. А еще соперникам разрешено разговаривать друг с другом во время проведения турнира – в тех видах спорта, где это вообще возможно. В моем случае поговорить вполне реально – на что и был расчет.

На лице – если можно назвать это лицом? – сидящего напротив меня огромного темно-лилового пришельца из центра Галактики застыло подобие улыбки. Во всяком случае, его губы приняли именно такую форму – дуга с приподнятыми вверх краями. Раньше они не умели улыбаться и освоили этот жест, когда вышли с нами на контакт. Это считается знаком большого уважения с их стороны – следовать нашим традициям, вести себя, как земляне. И за это мы тоже обязаны уважать их и вести себя с ними, как с равными.

В том числе и в спорте.

– Приготовились… – командует судья, и я ставлю правый локоть на разделяющий нас с инопланетянином стол. Он так же ставит на столешницу одно из своих многочисленных щупалец, согнув его под острым углом, как сгибается человеческая рука. Тонкий кончик щупальца обхватывает мою ладонь, и я тоже сжимаю его пальцами.

– Начали! – и фиолетовое щупальце принимается давить на мою руку, пытаясь прижать ее к столу. Я, собрав все силы, сопротивляюсь и пытаюсь наклонить его щупальце в другую сторону. Но пока мне удается лишь удерживать свою руку в вертикальном положении, да и то с трудом.

Мы с пришельцами должны быть равны во всем. Те гости с планеты Юшэу, которые хотят, чтобы их считали землянами, не должны встречать никаких препятствий в этом. Мы не имеем права не брать их на работу или отказываться встречаться с ними – это будет объявлено несправедливостью и ксенофобией. То же самое и в спорте. Мы не можем отказать им в возможности поучаствовать в наших спортивных соревнованиях на равных с нами.

Хотя каждый юшэец в среднем на двадцать процентов сильнее и выносливее любого землянина.

Мы сидим неподвижно друг напротив друга уже четыре минуты. Большинство людей на моем месте давно бы проиграли, но мои тренировки не прошли даром. К тому же, юшэйцы, привыкшие к легким победам над землянами, особо не стараются, и мой противник, скорее всего, не тренировался вообще. Так что моя рука и его щупальце по-прежнему стоят вертикально, слившись друг с другом в самом крепком из возможных рукопожатий. Вот только отвлечь пришельца разговором, еще больше ослабив его, как я изначально рассчитывал, оказалось не так просто. Я никак не могу решиться начать беседу – страшно отвлечься от главного, от сосредоточенности на вздувшихся мышцах правой руки. Кажется, что как только я открою рот, они дадут слабину и моя рука впечатается в стол.

Однако соперник неожиданно сам решает поговорить.

– Я знаю, что ты о нас думаешь, цис-землянин, – произносит он с обычным для его соплеменников шипящим акцентом. – Ты считаешь нас виноватыми во всех наших бедах, так ведь?

Я молчу. Не знаю, что на это ответить, чтобы не схлопотать обвинение в ксенофобии. И по-прежнему не уверен, что если заговорю, то смогу и дальше давить на его щупальце с той же силой.

Но мой ответ инопланетянину, похоже, и не нужен.

– Считаешь, считаешь, – продолжает он. – У вас, цисов, сейчас и правда не самая лучшая жизнь. Нас охотнее берут на работу, нам не может отказать ни одна ваша женщина и ни один ваш парень, мы сильнее вас, у нас лучше реакция, у нас больше нейронных связей в мозгу, и поэтому мы быстрее вас делаем расчеты и принимаем решения. Но виноваты в этом вы сами. Вы, земляне.

Я молчу. Мне все труднее удерживать его щупальце вертикально, моя рука медленно начинает неметь, и похоже, у меня нет даже тех призрачных шансов на победу, о которых я думал, когда записался в участники турнира. Хотя… цвет «лица» у моего соперника теперь не лиловый, а более светлый, почти малиновый. У его расы это признак усталости. Возможно, он сейчас тоже держится из последних сил, так что сдаваться мне пока рано. Пусть болтает дальше, пусть еще сильнее ослабляет себя.

И он действительно продолжает болтать:

– Вы, земляне, изначально очень странно относились к другим цивилизациям. Большинство из вас верили, что на других планетах тоже есть разумная жизнь, еще до того, как точно об этом узнали, и это вроде как говорит о том, что вы умны и что у вас хорошо развита фантазия. Но почему-то в вашем представлении все без исключения жители какой-либо планеты должны были быть совершенно одинаковыми. И внешне, и по поведению, по образу мыслей. Ну, внешне – ладно, для нас вы все тоже на одно лицо, хотя вы могли бы, например, сообразить, что у пришельцев с одной и той же планеты, может быть разный цвет кожи, как и у вас, или разные размеры. Но это, в общем, не так важно. Но почему у вас, какой фильм или книгу о контакте с иным разумом ни возьми, инопланетяне везде одинаково думают? Или все поголовно хотят вас завоевать, выпить вашу кровь, сделать вас своими рабами, или все поголовно добренькие и готовы бесплатно делиться с вами всеми своими достижениями? Вы же сами друг с другом ни о чем договориться не можете! Спорите и воюете из-за того, что одни считают правильным что-то одно, а другие – другое. Могли бы додуматься, что у других разумных существ все будет примерно так же!

Я молчу. Берегу дыхание, да и не знаю, что на это ответить. Кажется, когда-то я все же читал какую-то фантастику, где пришельцы одной расы были разными и у них были какие-то междоусобицы… Но это неважно. Та книга была, скорее, исключением, а в целом лиловый юшеец прав. Чаще всего наши писатели и режиссеры и правда считали всех инопланетян похожими друг на друга. Но ведь они и на самом деле оказались почти одинаковыми, разве нет?

А вот в отношении нас, землян, мой противник точно прав. Сколько существует наша земная цивилизация, столько мы, люди, воюем друг с другом, в том числе и из-за разной идеологии. Страны воюют, а отдельные люди просто бьют друг другу морды. И сейчас мы продолжаем спорить и нередко драться из-за разногласий, хотя поводов для этого после контакта с юшейцам стало меньше. Собственно, повод остался только один: признавать их «такими же, как мы» или нет. Все остальные конфликты из-за этого отошли на задний план. Впрочем, эти споры постепенно тоже сходят на нет: тех, кто считает, что юшейцев надо называть юшейцами, а не транс-землянами, и выступает против того, чтобы они участвовали в нашей жизни наравне с нами, с каждым годом становится все меньше. Все меньше людей готовы становиться изгоями даже среди своих близких, терять друзей и работу, все больше людей соглашаются, что «земляне и юшейцы во всем равны», чтобы не остаться в полном одиночестве. Так что скоро мы, наверное, станем именно таким однородным обществом, каким представляли себе раньше инопланетные цивилизации.

– На нашей планете вовсе не все одинаковы, – продолжает мой противник. – И у нас много разных идеологий, не меньше, чем у вас, пожалуй. Когда мы узнали о существовании разумной жизни на вашей Земле, у нас шли целые баталии на тему того, что с вами дальше делать, как выстраивать с вами отношения. Среди нас есть те, кто считал, да и сейчас считает, что с вами вообще не нужно было вступать в контакт. Что менее развитые цивилизации вообще нельзя трогать и рассказывать им о том, что существуют более развитые. Чтобы они – и вы в том числе – развивались сами, делали собственные ошибки и учились их исправлять, а не надеялись, на более сильных и умных пришельцев, которые в случае чего помогут все разрулить, чтобы не ждали подачек от «старших братьев по разуму».

Ни разу не слышал, чтобы у юшейцев были подобные настроения. Но, видимо, этому не стоит удивляться. Раз мы с ними все-таки познакомились, значит, их сторонники невмешательства в чужую жизнь не смогли настоять на своем. Наверное, они, в отличие от тех их собратьев, кто теперь живет на Земле и называет себя транс-землянами, к нам не летают, а сидят у себя дома и своими делами занимаются.

– А еще у нас есть любители всем помогать, – рассказывает мой соперник дальше. – Причем они тоже разные. Есть совсем радикальные, дай им волю – и они даже на те планеты, где разум только зародился, притащат все наши технологии и будут учить местных жителей ими пользоваться. Есть более умеренные – они за то, чтобы делиться теми технологиями, которые жители других планет в состоянии освоить. И есть такие, которые в целом против вмешательства, но хотят помогать, если цивилизация оказывается в опасности, если она доиграется до того, что окажется на грани глобальной катастрофы.

Интересно, когда мы, земляне, окажемся на этой грани, эти последние из перечисленных юшейцы захотят нам помочь? Учитывая, что до катастрофы нас явно доведут их соотечественники… Правая рука у меня почти совсем потеряла чувствительность, но, возможно, это и к лучшему. Если бы она болела от напряжения, было бы сложнее сдерживать ею щупальце моего соперника.

А он все не умолкает:

– Ты ведь, наверное, до сих пор не в курсе, что было сразу после контакта? Ваша первая земная делегация, та самая, о которой знали только правители нескольких ваших самых больших стран, встречалась с представителями всех наших сообществ. В том числе и с моим. И когда каждый юшеец рассказал вашим, что его сообщество может предложить Земле, ваши делегаты даже не совещались, даже не пытались подумать над тем, что услышали. Вы сразу выбрали нас. В смысле, то сообщество, к которому принадлежу я. Тех, кто пообещал им, что люди и юшейцы будут полностью равными во всем.

Интересно, он правду говорит? Может и врать вообще-то, но сейчас я ему, скорее, верю. Во всяком случае, так запросто могло быть. Когда о юшейцах стало известно, когда всем сообщили, что мы с ними теперь – один народ, почти все были страшно рады. Да что там, я сам думал, что это к лучшему! Их наука обогнала нашу на пару веков, они умеют гораздо больше, они сильнее нас и быстрее думают – но у нас будут такие же права, как и у них, мы сможем пользоваться всеми их достижениями за просто так! Кому это не понравится? Кто мог тогда знать, к чему это приведет? Впрочем, нет, зря я оправдываюсь, были на Земле те, кто выступал против такой политики, кто говорил про «бесплатный сыр в мышеловке». Но их было не очень много, и большинство из нас от них только отмахивались. Еще возмущались, когда кто-нибудь из наших знакомых был против того, чтобы называть себя цис-человеком, а юшейцев – транс-людьми: «Как так можно, в двадцать втором веке иметь такое пещерное мышление?! Юшейцы к нам со всей душой, мы им так нравимся, что они хотят быть одними из нас – а эти их оскорбляют!» Еще радовались, когда кого-нибудь из «людей с пещерным мышлением» выгоняли с работы или когда их родственники из дома выставляли…

В онемевшей руке, где-то глубоко, чуть ли не внутри костей, снова зарождается боль. Пока еще несильная, но я знаю, что теперь она будет расти и очень быстро станет невыносимой. Так уже бывало на тренировках и на предыдущих этапах этого турнира. Там меня спасло, что моими противниками были люди, и у них силы закончились быстрее. Но теперь мне это, скорее всего, не светит. Но все-таки шанс есть, должен быть!

– На что ты рассчитываешь, цис-землянин? – спрашивает меня сидящий напротив пришелец, но теперь я при всем желании не могу издать ни звука. Стоит мне открыть рот – и я не удержусь от того, чтобы не вскрикнуть или не застонать. А этого допускать нельзя, он не должен понять, насколько я уже вымотан.

На что я рассчитывал, когда начал заниматься армрестлингом? Так же, как и все остальные спортсмены – на то, что «сила – не главное», что «силе можно противопоставить ловкость, ум и выносливость», что «мы покажем юшейцам, что действительно во всем с ними равны»… На все эти глупости, которые мы поначалу считали чистой правдой, но юшейцы, побеждающие в каждом виде спорта, быстро дали нам понять, что это глупости. Хотя дали понять не всем – до сих пор молодые идиоты лезут к ним то на боксерский ринг, то на дорожку в бассейне, то за шахматный стол, чтобы, в лучшем случае, с позором уйти оттуда, быстро проиграв. В худшем, если речь идет о боксе или еще какой-то борьбе, с соревнований могут и вынести, и хорошо если не ногами вперед. Юшейцы не делают скидок «цис-землянам», они бьют нас с такой же силой, что и своих соплеменников. Мы же во всем равны.

– Зачем ты пришел на этот турнир? – голос соперника доносится словно бы откуда-то издалека. И в зале, где мы сидим, как будто бы стало темнее. Я пытаюсь сосредоточиться, пытаюсь понять, чего от меня хочет лиловый пришелец с десятком щупальцев, я смотрю в его огромные блестящие глаза и вижу в них отражение собственных глаз, белки которых окрасились в багрово-красный цвет. Сосуды полопались, теперь придется пару недель в темных очках ходить, чтобы не пугать никого своим видом.

Так что же он спросил? Зачем я сюда пришел? Ну уж нет, даже если бы я мог сейчас говорить, этого я бы ему точно не сказал. Я пришел, потому что не могу заработать денег никаким другим способом – ни один работодатель не возьмет к себе человека, пока есть способные делать в два раза больше юшейцы. А деньги мне нужны. Точнее, не мне. Деньги нужны Нелли, чтобы встать на ноги. В прямом смысле. После того, как она вежливо отказала пристававшему к ней юшейцу, ее травили и в интернете, и в школе, и чуть ли не каждый встречный на улице – не она первая из-за этого вышла в окно. Могла и насмерть разбиться, но ей повезло. Или не повезло…

На белоснежную поверхность стола, над которой моя рука сплелась со щупальцем юшейца, падают вишневые капли. Одна, другая… Откуда? Ну да, из-под моих ногтей. Боль заполнила всю руку и вышла наружу, она заполнила весь зал, в котором мы сидим, со всеми зрителями, членами жюри, их помощниками…

Мне не победить. Я и не мог победить, было глупо надеяться, что участник-юшеец не выйдет в финал и что он расслабится в последнем бою. Мне не победить – еще несколько секунд, максимум, минута, и я проиграю. Но у меня с самого начала был еще один, запасной вариант. Не самый лучший, но…

Набираю в грудь побольше воздуха. Надо отрешиться от боли хоть на мгновение, надо сосредоточиться на словах.

– Я хотел бы… предложить вам… ничью…

Приза за первое место хватило бы и на операцию Нелли, и на год скромной жизни. Половины этого приза хватит только на операцию, но главное сейчас – вылечить ее. На что дальше жить, я придумаю. С этим, в отличие от оплаты операции, можно немного подождать – пока Нелли будет в больнице, я точно как-нибудь справлюсь, а к тому времени, когда она оттуда выйдет, найду способ заработать. Но для этого сегодня я должен уйти отсюда хотя бы с половиной приза. Если не выиграв турнир, то хотя бы закончив борьбу в финале в ничью.

Вот только для этого надо, чтобы мой противник на нее согласился.

– Тебе очень нужно выиграть деньги? – спрашивает он, прищуривая один из своих круглых глаз.

Наверное, все же лучше сказать ему правду. Если я сделаю вид, что мне не так уж нужна эта ничья, он может и отказаться. А так… Какими бы безжалостными к нам ни были юшейцы, они – разумные существа, а значит, должны знать, что такое любовь к своим детям.

– Да, мне нужны деньги… – с трудом выдавливаю я из себя слова. – Моей дочери нужна пересадка искусственного спинного мозга. Поэтому я… предлагаю вам ничью.

На столе под нашими рукой и щупальцем уже расплывается небольшая лужица крови. Мой соперник смотрит мне в глаза. «Соглашайся же! Пожалуйста! Ну что тебе стоит?!» – кричу я про себя, и на какую-то секунду мне кажется, что он сейчас поймет меня и громко произнесет: «Я согласен!»

И все кончится. Нелли выздоровеет и снова будет ходить – но сейчас я не могу думать даже об этом. Сейчас для меня важнее всего другое – что прекратится эта сумасшедшая боль, что я смогу выпустить это отвратительное щупальце и расслабиться.

Щупальце, которое я сжимаю и которое обвилось вокруг моего запястья, чуть заметно напрягается, и моя рука врезается в стол. Хруст костей заглушают вопли болельщиков-юшейцев. Свет в зале снова начинает меркнуть.

– Вам, землянам, уже предлагали ничью, – отвечает мой противник. – Вы сами от нее отказались.