Достойная небес

– Госпожа Онгаку, с вами всё в порядке? – слыша всхлипы, озаботился водитель.

– Да-да, не беспокойся Бенедикт, – ответила Мия.

Дыхание в груди сбивалось от мучительной тяжести невосполнимых утрат и схватывающей сердце вязкой тоски, но и эти чувства потери теперь отзывались пониманием необходимости испытаний, те, что могут повториться, вздумай она ещё когда-либо в вечности создателя предать.

Мия смотрела в окно и видела людей, занятых в городской суете. Они жили повседневными заботами, строили планы на будущее и даже не подозревали о том, что их ждёт на небесах. Для многих то, что узнала Мия станет откровением и будет ли Бог так милостив к другим, как к ней, она не знала. Сейчас только Мия знала, что на самом деле произошло. Мало того, теперь она знала истину, но не представляла, как другим её донести. Мия ощущала себя одинокой, но не брошенной потому как мысли её впервые обращались за помощью к всевышнему. Она подумала, что за столь малое время если и стоит кому рассказывать о создателе, то только тем, кто скорее всего поверит. Только тем, кто сердцу особенно дорог. Несмотря на всю популярность кандидатов у Мии на эту роль насчитывалось немного. Участницами группы количество и ограничивалось. От мыслей о том, что все её подруги не попадут на небеса Мию объял панический ужас. Кто им расскажет истину если не она. За весь остаток жизни они больше могут о Боге ничего и не узнать.

Мия стала переживать. Её душа наполнялась трепетом за горячо любимых подруг, которые могут кануть в небытие. Если она сумеет вернуться в вечность, то оттуда вся земная жизнь обернётся для неё одним мгновением, но если близкие останутся неверующими, то никто из них на небеса не попадёт. Там на верху Мия никого, кто ей особенно дорог с собой рядом не увидит. В вечности они не будут вместе, останутся навсегда разлучены. Мия не могла смириться с этой мыслью. Нутро всё залихорадило. Она будто заново вспомнила о том, зачем ей дали второй шанс, и решила во что бы то ни стало использовать его не напрасно и хоть кого-нибудь из знакомых спасти. Ей было страшно, она была не уверенна в себе. Многие конфессии столетиями тем и занимались, что наставляли других на путь истинный и далеко не всегда успешно. Многим людям и жизни не хватало на то, чтобы мир и покой в душе обрести, не то что за один день, но Мия должна попытаться. Ей дали обещание, что её не покинут. Она этого всем сердцем хотела и нестерпимо ждала. Чувствовала невероятную ответственность перед знаниями, которыми обладала, и хотела ими поделиться. Одна Мия её не выдержит. Ей было слишком тяжело. Она хотела ношу разделить и использовать то, что узнала, чтобы донести полученные знания до людей, не зря же она ими обладала. Мия не желала быть виновна за то, что утаивает их, ни перед всевышним, ни перед людьми, ни перед самой собой.

Мия определённо решила начать с подруг. У них сплочённая, дружная группа, объединённая общими опытом и пройдёнными испытаниями. Их дружба скреплена совместно пережитым, взаимна, бескорыстна и открыта. Пронизана искренним доверием друг к другу. Между ними нет секретов. Мия помогала подругам, как никому другому. Она делала для них всё. Они её близко знали и понимали, как никто другой.

Мия уняла плач и вытерла слёзы. Она успокоилась и, набравшись несокрушимой смелости в намерениях, позволила себе двигаться вперёд.

– Я Мияка Онгаку, я сяду в машину, встречусь с Дзюнкой, поделюсь с ней верой и попаду на небеса, – проговорила сама себе она для пущей уверенности и обрадовалась тому, что начало сказанного уже сделала.

Мия думала, что главное ей не волноваться, быть уверенной в господе и в самой себе.

– Бенедикт, мы не едем в апартаменты, – как можно более решительно произнесла она.

– Куда вам будет угодно?

– Скорее поворачивай в студию! Надо поговорить с Дзюнкой!

Раздался скрип тормозов. Наклон автомобиля от резкого поворота всколыхнул Мию, резкий разгон вдавил её в боковую спинку заднего сидения, и ягуар помчал по новому маршруту.

* * *

Вскоре Мия оказалась в студии звукозаписи и мигом направилась в комнату музыкальных инструментов, где обычно располагались все гитары и барабаны. Если Дзюнка их забрала с концертного зала, то непременно должна находиться там. К сожалению, кроме обслуживающего персонала Мия никого в комнате не нашла, а все инструменты аккуратно ютились у входа в углу. Их ещё не успели расставить по местам, видимо привезли недавно. Гитара Дзюнки тоже была на месте и торчала с грифа порванными струнами. Дзюнка ещё не успела их сменить, а значит должна находиться где-то поблизости. Мия тут же забежала в соседнее помещение и застала подругу в контрольной комнате прослушивания за сиденьем у микшерного пульта.

– Дзюнка-Дзюнка! Вот ты где! – запыхавшись, прокричала Мия.

– А ты что здесь делаешь? Мы же договорились, что поедешь отдыхать!

– Да будет тебе договорились, – ответила она отдышавшись. – Пойдём, разговор есть! Это и будет мне отдых!

– Что ещё за разговор? – заинтересовалась Дзюнка.

Она подумала, что Мия наверняка переживала после розыгрыша. Дзюнке захотелось её поддержать, да и она честно себе признавалась, что в груди взыграло любопытство. Наверное, Мия хотела сыграть с ней новый дуэт или обсудить, как переиграть вступление к их последней песне на концерте, которое она в последнее время критиковала.

Мия с опаской оглядела присутствующих вокруг звукоинженеров. После концерта все занимались делом: проверяли настройки микшерного пульта, приводили в порядок оборудование, и ей не хотелось никому мешать. Мия чувствовала себя неуютно в их присутствии, и она позвала Дзюнку в помещение прослушивания. В нём хорошо обеспечивалось звукопоглощение за счёт изоляционных композитных панелей из поролона, крепящихся на стенах и потолке. Они располагались вплотную друг к другу таким образом, что всех находившихся внутри без включённого активного оборудования записи никто не мог снаружи слышать и вмешиваться в разговор.

– К чему такая скрытность? – удивилась Дзюнка. – Снова какой-то прикол придумала?

– Не совсем, – ответила Мия с жадным предвкушением. – Дзюнка, ты же не раз говорила, что я на тебя всегда могу положиться? – вспоминала она её последние слова перед концертом.

– Да, разумеется.

– Тогда ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, только честно, – начала Мия, так будто подготавливала подругу к чему-то важному.

Дзюнка смотрела на неё со всей внимательностью, задержав дыхание и широко распахнув глаза. Ожидала, что она скажет что-то особенно значимое.

– А если бы я и вправду умерла, то как думаешь, попала бы на небо?

– Ну ты и спросила! – выдохнула Дзюнка с облегчением. – Я-то думала что-то серьёзное случилось.

– Это важно. Так всё же? – настойчиво повторила Мия.

– Не хочу об этом даже думать! А твои мысли, в какую сторону тянет? Ты что перегрелась?

Дзюнка подошла к Мие и попробовала ей лоб.

– Ну, серьезно, как считаешь? – переспросила она.

– Наверное, да, – неуверенно ответила Дзюнка и отвела в сторону взгляд.

– А почему?

– Ты самый добрый, хороший и отзывчивый человек, которого я знаю, – разоткровенничалась Дзюнка. – С тобой каждый день праздник. Ты сделала столько полезного и мне и другим! Если ты не достойна небес, то, пожалуй, наверное, никому там не место.

– Спасибо! Если бы ты такой озорной и радостной не была, то и я бы собой не стала! – едва не расчувствовалась Мия и бросилась к подруге в объятья благодарности.

– Да ну, ты мне льстишь! – радостно приняла её Дзюнка.

– А насчёт себя думала? – нырнув в аромат её волос, спросила Мия и поняла, что пахли они капустой. – Мне же, если, что там наверху будет одиноко без тебя.

– Не знаю, я как-то не задумывалась обо всём таком, – бросила обниматься Дзюнка.

– А как же так, сама не думала, а мне желаешь? – недоумевала Мия.

– Я считаю, что каждый себе сам выдумывает загробное счастье или несчастье, в которое потом верит, – поразмыслив, ответила Дзюнка.

– Хм, странно. А для чего?

– Не знаю. Кому-то может так проще избавляться от ответственности и страхов перед смертью или в чём-то оправдывать себя, а может просто нравится следовать за недостижимым идеалом. Всех причин не перечесть, – предположила она. – Я думаю каждый сам получает то, во что верит.

Мия удивилась услышать от подруги фразу столь полную глубокомыслия. Всегда находившаяся в стороне от всевозможных моральных и этических разговоров, Дзюнка, как оказалось, имела прочную философию душевных убеждений, защищающих её от внешних воздействий. Мия внимательно слушала, не ожидая с ней столкнуться.

– Тот, кто верит в перерождение – переродиться, скандинав попадёт в Вальхаллу, а грек – к одному из богов на Олимпе, – продолжила рассуждать Дзюнка. – Так, что каждый сам выбирает себе загробную жизнь, какую хочет. Вариантов много.

– Но разве могут все они быть правдивы и существовать одновременно? – спросила Мия. – Да и тесновато им там на небесах всем будет, не находишь?

Дзюнка в ответ улыбнулась и пожала плечами.

– К тому же, что же выходит, если мы верим не одинаково, то попадём с тобой в разные посмертные места? Я так не хочу! Нужно попасть в один, истинный наш дом!

– Когда помрём тогда и посмотрим, – весело ответила Дзюнка, видя, как Мию тронула тень лёгкой грусти.

– А что если тогда будет поздно?

– Да, ну это всё фольклорно. Не по-настоящему, – отмахнулась Дзюнка.

– Не веришь в жизнь после смерти? – подошла к ней Мия, наклонилась, сжала перед собой кулаки и присела так, будто собиралась прыгнуть.

– Если честно, то не очень.

– А как думаешь, что тогда с тобой будет?

– Не знаю, червяки мозги сожрут, если буду задаваться слишком сложными вопросами. Голова распухнет, станет умной и аппетитной, – шутливо ответила Дзюнка и взлохматила Мие чёлку.

– А я знаю, как попасть со мной в одно место, настоящее и единственное, и хотела поделиться этим с тобой! – уверенно сказала Мия, приглаживая волосы.

– Вот уж нет! Не сегодня! – категорично заявила Дзюнка. – Опять тебе в башку всякие бредни лезут! Я не настроена сейчас их слушать!

Дзюнка хотела уйти, но Мия её остановила, взяв за руку, и смерила обиженным взглядом.

– Пожалуйста, поговори со мной хотя бы чуть-чуть.

– Ну ладно, видимо тебе это нужно, – неохотно согласилась Дзюнка, так, будто собиралась принимать тяжкие муки.

Мия и представить не могла, что прежде всегда любящую слушать, мягкую и сговорчивую Дзюнку придётся в чём-то насильно уговаривать. Удивительно, но она демонстрировала резко выраженный протест и недовольство в, казалось бы, обыкновенной беседе. Оставалось совершенно неясным, что в простом разговоре могло так её напрячь, чтобы его избегать. Как будто Мия на неё нападала или собиралась что-то отнять.

– Слушай, а почему ты вообще обо всём этом спрашиваешь? – поинтересовалась Дзюнка.

– Для меня это важно.

– Не думала, что ты одна из «этих», – сказала Дзюнка, демонстративно изображая движениями пальцев кавычки. – Ты головой, часом, не ударилась? – спросила она с явной подозрительностью.

Дзюнка подошла к Мие и перебрала волосы у неё на макушке в поисках шишки.

– Нет, – отклонилась Мия.

Свет в помещении смягчился так, что стулья и стойки микрофона стали отбрасывать размытые тени. Окон в комнате прослушивания не было, а стены оббивались плотным материалом звукоизоляции. Тишина успокаивала и создавала атмосферу вялой непринуждённости. Мия боялась дальше спрашивать Дзюнку. С каждым следующим вопросом она открывала в ней для себя всё новые непривычные грани характера. Среди прежних они выступали грубыми углами, в обтёсанном мраморе многолетних отношений. Вклинивались остроконечными зубцами, останавливающими отлаженный механизм их дружбы. Мия чувствовала опасность подобного разговора, даже неприязнь.

– Ну и всё же, что думаешь насчёт существования Бога? – нашла в себе смелость спросить Мия.

– Это всё не для меня. Я скорее больше агностик.

– А как это?

– Ну я считаю, что может быть есть какая-то более высшая сила, а может быть и нет. Но даже если есть, то она непознаваем, – объяснила Дзюнка.

– Интересно, – проговорила Мия. – И что же это за сила?

– Называй как хочешь: вселенная, космический разум…

– Например Бог.

– Пускай будет бог.

– Раз это сила более высшая, то наверняка она способна сделать шаг людям навстречу для своего познания, – предположила Мия, – и сделать это таким способом, который она сочтет нужным, который будет понятен.

– Может быть, но зачем ей это?

– Сама спроси у Бога, когда установишь с ним связь.

– А с чего ты взяла что он этого хочет? – усомнилась Дзюнка.

– Он этого не просто хочет и может это сделать, а Бог уже это сделал, послав своего сына на землю, чтобы люди смогли лучшего Его узнать. Теперь осталось только нам сделать встречный шаг.

– Ты уж извини, но вера в какого-то там бородатого деда, который сидит как Зевс на небе и с туч на всех таращится, как-то не для меня.

– Не ограничивай себя кучей навязанных стереотипов! Ну кто сказал, что Он такой?! – усмехнусь Мия.

– А кто сказал, что нет? Его же никто не видел.

– Но вокруг повсеместно проявляются свидетельства Его творения.

– Я думаю, что сама создаю свою жизнь, – сказала Дзюнка.

– Очень многие так думают, – с грустью произнесла Мия. – И от того только вокруг всем хуже становится потому что каждый думает только о себе. Это эгоистично.

– Хочешь сказать, я эгоистка?! – нахмурилась Дзюнка.

– Нет-нет! Что-ты! – замахала руками Мия. – Просто хотела узнать твоё мнение о вере.

– Да ну, религии возникают и пропадают. Вон античная сколько была и превратилась в миф. Так и теперешние исчезнут.

– Затухают, ложные. Остаётся лишь истинная.

– А с чего ты взяла, что и она настоящая?

– Она единственная из всех когда-либо существовавших, основанная на жертвенной любви! – восторженно произнесла Мия. – Ни любовь ли самое светлое созидательное чувство, которое мы все ищем?

С этим оказалось трудно спорить и всё звучало весьма заманчиво, но Дзюнка хотела быть больше осведомлена.

– Она объясняет всё, – добавила Мия, стараясь развеять задумчивость подруги.

– Ну и что, новые секты образуются постоянно и действуют тоже, как будто от любви.

– Я думаю, Бог позволяет обновлять ячейки веры потому что любое людское сообщество рано или поздно подвергается воздействию греха, и чем оно древнее, тем влияние его сильнее.

– Прочие религии тоже много всего объясняли. И любви в них было не мало. Вон боги олимпа всех подряд оплодотворяли.

– Да это не любовь, а так, плотские утехи. Уж поверь, я точно знаю, – улыбнулась Мия, почувствовав самоиронию.

– Но люди тогда в это верили потому что в те времена эти религии отражали какую-то правду о мире или явлениях природы.

– Вряд ли, больше обманывали и вводили в заблуждение. В других религиях часто несовершенство человека приводится как что-то постыдное, негодное и при помощи самодисциплины, ограничений, и воспитания люди обретают духовный рост и поднимаются к Богу. Но в христианстве мы не поднимаемся к Богу, нам Его совершенства не достичь, Бог, Сам спускается к нам. Каждый раз, когда мы Его об этом просим, в счастье в благословении и в помощи к действиям, – объяснила Мия.

– И что это значит?

– Господь принимает нас такими, какие есть и не брезгует нами, Он полон искренней, жертвенной любви к людям. Все самоназвание божества в других верованиях едва ли снисходили до общения с людьми, а истинный Бог не просто воплотился в человека и жил среди нас, но и собственную жизнь отдал как испарительною жертву ради нашего с тобой спасения.

– Какой же это бог если он сходит до уровня людей?

– Милосердный.

– Ну, например, а что конкретно объясняется в твоей религии?! – требовательно спросила Дзюнка и сплела перед собой руки.

– То, что всё вокруг создано Богом.

– Да ну?! Нет доказательств! Зевс король грома – нет доказательств! Артемида – тоже! Где среди них твой Бог?

– С Ним так не бывает, – повертела головой Мия. – Он Бог не грома и не охоты, Он Бог всего и вся. Впусти Его в свою жизнь. Он сам покажет, что существует! Сам себя проявит так, как поймешь только ты. Я не смогу тебе сказать. Пирог станет вкусным только если ты ему позволишь. Отбрось всё, просто прими. Что ты теряешь? Да ничего, а приобретешь всё.

– Знаешь, мне всё равно кажется, что это идёт от человеческих желаний. Люди любят верить во что-то иное, потустороннее, только потому что этого хотят, – возразила Дзюнка. – Я так не хочу и решаю сама распоряжаться своей жизнью, а не доверять её кому-то другому.

– Ты над ней не властна. Тебе она дана свыше.

– Да?! И кем же?! Матерью-алкоголичкой, сдавший меня в первый попавшийся приют?! – возмутилась Дзюнка. – Хорошо хоть в бордель не продавшей за банку пива!

– Не вини её. Она тебя любила, пускай и не понимала этого, – опечаленно ответила Мия.

Она старалась затрагивать особенно больную тему подруги осторожно, чтобы лишним словом не задеть и не причинить боль, но, похоже, получалось не очень-то и аккуратно.

– Она пропила меня как вещь! – возразила Дзюнка. – Тебе этого не понять! Тебе иметь родителей посчастливилось, а у меня их не то, что не было раньше, так сейчас после популярности вообще каждый второй желает ими стать! Хоть в очередь ставь! Каждую неделю новые самозванцы объявляются! Даже не знаю, что хуже! Лучше б уж вообще никого в родственниках не иметь!

– Не говори так! Мне жаль, что так выходит. Я тебя понимаю, ты же знаешь у меня с родственниками тоже не всё складно, считай у меня их тоже нет, – сказала Мия сорвавшимся голосом и погладила Дзюнку вдоль руки.

Мия поняла, что сказала, явно не подумав, и подругу обидела. Она старалась поддержать её и как могла посочувствовала.

– Ах, тебе жаль, хотя ладно, забудем, не стоит об этом вспоминать, – ответила Дзюнка и отвернулась.

– Я тоже, как и ты, долго не знала любви, – робко произнесла Мия. – Но затем я её обрела!

– Уж ты-то?! – Дзюнка удивлённо вскинула брови.

– Любовь Отца моего небесного! Когда я её приняла, всем сердцем ощутила, только тогда поняла, как много без неё теряла.

– Это ты из-за ссоры с родителями себе воображаемого друга теперь придумала? Или пережила клиническую смерть? – усмехнулась Дзюнка.

– Это нельзя сравнивать. Ни одна любовь земная не сравнится с любовью вечною. Именно её я всю жизнь так тщательно искала, потому что она истинна и совершенна. Ни что её не заменит, не затмит: ни привычная родительская забота, ни обожание поклонников, ни близость мужчин и ухажёров. Это высшее чувство над всеми, ниспослано нам с небес и, только открыв господу душу, мы сможем его принять и им исцелиться. Излечить в сердце все ноющие раны, утолить все нужды, все чаяния. Эта любовь воистину всесильная и всецело обогащающая!

– Любовь от невидимого существа, ну-ну, и в чём же она заключается? – перебила вопросом Дзюнка.

– В том, что господь сам пришёл в этот мир. Явил своего единственного сына и умер за нас. Он принёс свою вечную жертву за все грехи, за твои и за мои, а затем воскрес! Бог тем самым показал, что можно преодолеть смерть, вознестись над грехами и обрести вечную жизнь в Его совершенном царстве!

– Как глупо! Это было давно, люди с тех пор много ещё как нагрешили. Так что не считается! – возразила Дзюнка.

– Ещё как считается! Господь существует вне времени и за рамками нашего мира. Для него тысяча лет как один день, а один день как тысяча лет. Умерев на кресте, Он искупил все наши грехи в прошлом, настоящем и будущем. Те, какие мы совершили, те, что совершаем, и те, которые нам ещё предстоит совершить. Весь наш мир для Него, открытая картина. Холст, полный красок событий, и Он видит его во всей полноте.

– Но тогда получается, что его смерть вообще была напрасной. Он же знал, что воскреснет и умирая ничего не терял.

– Ценность каждого, даже самого незначительного действия Бога несравнима и бесценна, не говоря уже о Его жертве! – с возмущением возразила Мия. – К тому же Он принимал смерть на кресте через ужасные страдания. Никто кроме Него не смог бы их вынести.

– Что это вообще за грехи такие? Кто их придумал? – полюбопытствовала Дзюнка.

– Грехи – это людские поступки не угодные господу.

– Почему это люди должны жить по его правилам?

– Потому что мы живём в мире, который Он сотворил.

– Ну допустим, но неужели и впрямь была нужна такая жертва? Не так уж и много люди нагрешили, чтобы прям для искупления производить божественное вмешательство.

– На усмотрение господа – нагрешили и безмерно много.

– Да и к тому же как можно за конечную жизнь, да ещё и неполную одной лишь жертвой все сразу грехи искупить? Это неправдоподобно!

– Только бесконечно сильное может бесчисленное уместить в конечном промежутке.

– Хочется спросить, о чем ты, но здравый смысл меня останавливает. Не исключено что это к лучшему, – ответила Дзюнка.

Мия изумилась сама себе от внезапно подобранных в разговоре слов. Прежде она так мудро не говорила и нашла это странным, но приятно удивительным. Мия старалась как можно убедительнее донести до Дзюнки всю правду, что знала и не понимала причин несогласия. Ей казалось, что между ней и Дзюнкой если и есть границы доверия, то чрезвычайно прочные, но сейчас они явно истончались. В беседе с подругой она будто лбом упиралась в стену, которую не пробить. Мия вообще не понимала, почему Дзюнку нужно уговаривать и, растерянно сталкиваясь с её сопротивлением, не знала, что делать. Никогда прежде ей в чём-то особенно убеждать подругу не приходилось. В нынешнем положении она чувствовала себя неловко и непривычно. Мия не понимала, как себя вести. В голове путались слова, лихорадочно скакали мысли. Она боялась, что не справится, но стоило появиться страху, как его тут же подавляла возникшая в сознании ясность и позволяла держать ответ.

– Господь принёс свою жертву ради тебя и меня, неужели мы останемся Ему за это неблагодарны?

– Ну, раз так, вот и отлично. Рада за него. Раз мои грехи искуплены, то мне нечего беспокоиться, – ответила Дзюнка.

– Так-то оно так, если ты в это по-настоящему веришь.

– А что такое вера?!

– Вера – это путь. Идти по нему – значит иметь связь с творцом и проявлять Его волю в действиях.

– Ты послушай себя, говоришь, как чокнутая фанатичка! Как можно ощутить любовь от того, кого даже не видишь?!

– Я вижу господа через свидетельства Его воли, которые происходят каждый день в моей жизни и иногда они даже более реальны, чем люди, с которыми я общаюсь как с тобой, – объяснила Мия.

– Ты шутишь, что ли?! Что за чушь ты городишь?! – удивлялась Дзюнка.

– Это лишь особенность восприятия. Как со зрением. Днем мы видим все в цвете, ночью блекло и серо, а Бога через проявление Его воли и благодати. Господь повсюду, Он везде, в каждом явлении природы, в любой вещи, даже в твоём сне. Он создал всё вокруг и наполнил собой мир.

– Люди наполняют мир своим творчеством, а не твой Бог!

– Господь действует через людей.

– Их руками грабит и убивает?!

– Это делают в людях грехи, а всё доброе, что в людях есть сотворено Богом.

– Как тогда понять, что делает Бог, а что человек? Что по-твоему никто не может сам действовать по-доброму от чистого сердца?

– В каждом человеке есть душа божья, так что думаю, что может, но если сосредоточится на чем-то одном конкретно, но так чтобы во всех сферах жизни одновременно творить добро – то нет. Я знаю о чём говорю, сама же пребывала. Так может только Бог. Он общается с тобой так, как можешь услышать только ты, только вот как раз именно ты Его и не слышишь, – ответила Мия.

– Да с чего ты взяла?! – напала на неё вопросами Дзюнка.

– Ну посмотри, как сложен мир и в тоже время прост, ярок и прекрасен. Не кажется ли тебе что он не мог так выйти случайно, и кто-то его умышленно таким создал?

– Его таким и сделали люди, – равнодушно ответила Дзюнка.

– А до людей? Он тоже был красив, зверёк к зверьку, деревце к деревцу, травинка к травинке, – улыбчиво произнесла Мия и зажмурилась так будто представляла сказанные слова. – Как по-твоему он таким появился?

– Ну не знаю, просто возник. Учёные до сих пор над этим голову ломают, ну и пусть ломают. Что мне до этого?

– Мир не мог взяться из неоткуда и такой порядок в нём не мог появиться случайно.

– Смотря сколько для этого нужно времени, – не согласилась Дзюнка.

– Да сколько бы ни было! – Мия обвела комнату прослушивания ищущим взглядом, так словно хотела найти доступный для объяснения пример. – Как твоя гитара! – воскликнула она, указав пальцем на стоявший рядом музыкальный инструмент.

Мия нашла странным, что она тут одиноко подпирала угол и не находилась вместе с остальными. Раньше она её вообще тут не замечала, так, словно гитару сюда кто-то специально занёс, и пока они разговаривали, незаметно поставил.

– Мелодии, которые ты на ней играешь, кажутся простыми и гармоничными, но исполнены они тобой и звучат такими, какими есть только когда ты собственными руками собираешь ноты, задаёшь им задуманную последовательность. Разве не так? Из случайного бренчания ничего не выйдет сколько ты его не создавай, на то оно и случайное.

– Да брось! – усмехнулась Дзюнка. – Ты разве не знаешь? Я только так музыку и сочиняю. Сажусь пальцами струны перебирать. Могу часами так делать, а когда появляется что-то годное уже записываю или запоминаю.

Она подошла к музыкальному инструменту и внимательно на него посмотрела, словно гадала, он ли это. Дзюнка узнала свою гитару по винтажному рифу, но удивилась её здесь увидеть. Она готова биться об заклад, что её лично в кладовую сама относила. Дзюнка взяла её на руки и убаюкала как ребёнка.

– Моя девочка, надеюсь ты в порядке и пока сюда несли никто тебя не обидел, – заботливо проговорила Дзюнка погладила гитаре лады.

На них так и остались висеть порванные на концерте струны. Дзюнка перевела взгляд на Мию и строго на неё посмотрела.

– Ты ничего с ней не делала?! Аккуратно обращалась?! Моя гитара – для меня всё! Только она меня как следует понимает и только на ней я могу сочинять музыку!

– Жаль это слышать, – опечалилась Мия.

– Только на ней всё звучит как мне нужно!

– Ну вот, видишь, всё равно ты создаёшь нужный порядок нот для того, чтобы получилась музыка.

– Почему? Мелодичность может быть частью бездумности так же, как и отрывок из случайного набора рифм может сойтись в песню. Просто у меня нет времени долго перебирать, и я прилагаю усилия, чтобы это ускорить. А если вот прям много-много раз так сидеть и лопатиться, так что и посчитать время нельзя, то что-то обязательно целиком гармоничное и выйдет, – сказала Дзюнка, часто сжимая и растопыривая пальцы.

Мию аж в жар бросило от такого отпора. Она даже осталась не уверена Дзюнка ли сейчас с ней говорила.

– Но у мира тоже не было несчётное количество раз на то, чтобы появиться. Время ограниченно, – находчиво ответила Мия. – Музыкант перебирает ноты, надеясь услышать самый короткий звук, являющийся частью песни…

– И перебирает он их случайно, – вставила Дзюнка.

– Порядок возникает из беспорядка, только если ум приложить. Порядок – это смысл! Музыка вообще должна особым образом организовываться, чтобы как следует звучать. Она специально складывается во времени, выражается исполнителем, трепетно вынашивается, взращивается, как младенец при рождении. Значит она осмысленна! Сотворена композитором, как и мир – творцом! – важно произнесла Мия так, будто давала неоспоримое академическое определение.

– Оставь эти профессорские лекции, мы не в консерватории, – уловила её нравоучительный тон Дзюнка. – Ты, как и я, сочиняешь лирику по вдохновению, поэтому она всегда у тебя вкусненько звучит.

– Ты сама знаешь, что творчество – это не только вдохновение и талант, это ещё и упорная работа ночи напролёт.

– Знаю я твой ночной труд в поисках вдохновения, – произнесла Дзюнка с сарказмом.

– Да, он пагубен и гадок! Жаль, что слишком поздно я оказалась в этом обличена, – с сожалением ответила Мия. – А теперь я беспокоюсь о тебе.

– И я беспокоюсь, боюсь, что ты потеряла рассудок. А как же смешение стилей? – возразила вопросом Дзюнка. – Когда их играют, то вообще в ушах стоит полный хаос. Ничего разобрать невозможно, но всё же это музыка, и она кому-то нравится.

– Людям нравятся не просто наборы звуков и слов, им важна целиком мелодия, её смысл, влагаемый творцом, – продолжала Мия. – Только так она способна вызвать эмоциональный отклик. Правильная, ритмичная, чем лучшие и грамотнее она сделана, тем чище поёт душа, сливаясь с мелодией воедино. В таком хаосе скрывается намеренный порядок, потому что его цель конкретна. Тебе ли не знать? Также происходит и с верой. Она вспыхивает и угасает и может завять как цветок.

– Кстати, я забрала со сцены твои хризантемы. Они вон там, – указала Дзюнка в сторону студии за стеклом.

– Спасибо, но мне они уже не пригодятся, – огорчённо ответила Мия.

Она посмотрела на стоявший рядом с микшерным пультом чёрный букет, почти такой же какой ей подарили в больнице, только на этот раз куцый и опавший. В студии оставалось всё меньше народа. Среди всех присутствующих Мия обратила внимание на загадочного человека в чёрном, стоявшего у колонок в тени. Он показался ей знакомым, но печаль за несговорчивость подруги отвлекла от подозрений. Мию расстраивало то, что Дзюнка плохо слушала и не воспринимала сказанное всерьёз. Даже возникло неприятное дежавю. Мия внезапно почувствовала себя на месте Измаила и поняла, как ему было нелегко сталкиваться с её равнодушием к финансовым проблемам. Таким поведением Мия невольно причиняла ему боль. Поняв это, она лишний раз убедилась в истинной правоте небесного света, когда он говорил о том, что добро всем людям не совершить и для всех оно относительно.

– Мне вообще порой кажется, что всё должно быть беспорядочно, а все наши трудности идут от попыток людей что-то изучить, объяснить, тем самым насильно упорядочить случайности этого мира и присутствующий вокруг хаос, – осматривая гитару, рассуждала Дзюнка. – Большинство проблем мы получаем от этого высокомерного вмешательства. Все провалы в жизненных планах, войны и болезни являются последствиями этих неудач. Например, сочинение мелодии к песне. Как сложна вся работа: от подбора нот, ритма, до взятия нужных аккордов. Сколько в ней трудностей и ошибок. А всё от чего? Потому что мы пытаемся упорядочить звук, придать ему нужную форму. И так во всём.

– Всю свою жизнь мы пытаемся всё упорядочить, всё время подогнать под контроль, всё сделать предсказуемым, овладеть всем временем нашей жизни, – согласилась с подругой Мия. – Это неконтролируемая сила, которая всегда над нами преобладает, мы против нашей воли, хотим мы того или нет, сами же привносим хаос в порядок, который создаём, потому что несовершенны. Мир возвести в порядок способен только совершенный небесный творец.