Читать книгу: «Незамеченные»

Незамеченные

Шумом

белым,

временами угрюмым,

под звон горьких рюмок,

под каким нынче трюмом

мы плывём на весу,

на ветру?

Пахнем кровью,

а не парфюмом.

Подумай.

Я прошу.

Подумай.

Почему?

Почему?

Почему?

Теперь я уши заткну,

как тогда.

По нутру

полосну,

как тогда

никто не хотел слушать,

искали смыслы получше,

полегче,

подальше от тверди.

Не мщу,

я этого не люблю,

но ценю,

когда отступлю,

а жизнь раз и тревожит,

расставить всё сможет -

всю суть, будто одну,

и односложно

всю правду разом съёжит…

Наш век давно поношен,

когда мы не к лицу,

подобно беглецу,

но гордецу

в былине

отныне

остаться на чужом на берегу.

Мы незамеченные есть и были,

нас редко били

и теперь совсем не изобьют.

Нас не узнают,

нас уже не узнают,

мимо пройдут,

и это воровство похуже пытки,

когда утащат твоё имя прытко,

да с улыбкой.

И даже любопытно,

когда обратно доберусь,

вернусь,

вы вспомните всех тех,

кого не знали?

Безликих,

но великих!

И в печали

не забывайте, как их звали,

хоть раньше не встречали.

Их путь -

сплошная муть,

кнут, что нельзя согнуть

и за душой нечего взять,

чтобы в лицо швырнуть,

помпезно в мир шагнуть!

Нет ничего,

кроме той истины,

что бьётся

высоко

и не достать своей рукой,

своей душой

без шума.

Ты замахни всего лишь пару рюмок

да насладись нашей строкой.

Угрюмо.

Она не зря шла стороной.

Безумно.

Без триумфа.

По старой скользкой мостовой…

Нет меня

Нет меня в моих стихах,

Не ищи глубоких, томных смыслов,

Ведь гуляешь ты в моих строках,

Вновь сошедших с пожелтевших снимков,

Это ты среди кривых зеркал

Всё плутаешь… Повелевает ветер.

Знаю правду. Ты всегда устал,

Но читаешь в свой последний вечер.

Ковчег

Становился ковчег в седьмом месяце

И семнадцать – число его в святости,

На вершине тех гор век подвесили,

Не заметив лозы шероховатости,

И стекает слеза водопадами,

Утопает средь зелени и хребтов,

Здесь покоится память о матери,

Отпущенье мирских да людских грехов.

Как мерцает тот блик солнца спелого,

Так сдержать силы нет мне своих оков,

Я прошёл сквозь тебя очерствелого,

Помыслы не тая, не боясь кнутов,

Пусть качнёт колыбель на краю земли,

Пусть цепляет глаза небо вечное,

Твои раны, родной, уже заросли,

А моё сердце вновь изувечено…

Случилась тишина

Случилась тишина.

То редко, но бывает.

Сквозь дымку

лёгкий свет,

мне слышен птичий свист:

он крутится, трещит,

все смыслы извивая,

как будто тронул стих

и смысл его чист.

Из дальнего окна

мне чудом виден Зевс,

на троне голубом

он восседает грузно,

в молочной пелене,

от видов обомлев,

среди той неги тусклой

он вовсе и не узник.

Свисающей ноги

коснутся в изумруде

верхушки сочных гор,

щекочут вопреки

тому, что он лишь бог,

и эти полминуты

неловки, коротки.

На берегу титан –

прозрачные одежды,

слегка приют поник,

и всё же торопись:

шуми, мой океан,

сбывай мои надежды,

чтоб Каллиопы крик

в веках застывшим плыл…

Бессонница

По ночам не могу спать.

Я дала очень хрупкий завет:

Тихо жить и отныне молчать,

Ровно в девять гасить свет.

То ли бог простой, то ли жизнь

Взяли слово с меня навек.

То ли червь, то ли я мышь,

То-то больше не человек.

Не могу даже днём спать.

Пред глазами глаза тех,

Кто не мог без меня встать,

Кто увидел вблизи мой бег.

Но пока не могу спать,

Пока стынет в груди гнев,

Имена буду их шептать,

Приглушая свой дикий рёв.

И до этой поры шаг

Боязливый ты мне прости.

Поклянусь тебе: я не враг,

А заблудший в чужой степи.

Древо

Ты видишь, гнёт в саду под ветром

Древо надежды и любви?

Оно сибирским крепким кедром

Корнями въелось вглубь земли.

Его захлещет диким ливнем

И солнцем крону опалит,

Но будет древо то невинным,

Тот ветер ветви не сломит.

Да, жить веками на равнине –

Не колыхнёт и стая птиц,

Не будет предан древесине,

Он устоит среди темниц.

И я, в кулак сжимая сердце,

Лишь об одном тебя прошу:

Как древо то, как в веру дверца,

Останься с нами наяву.

Амадей

Взмахнув однажды худощавою рукой

Ты музыкой царапал небеса,

Заполнился доселе мир пустой,

Звучат под облаками голоса,

Блаженный отзвук некогда гасить…

Он вовсе не скучнейшая свеча,

Он вечен, и его не заменить,

Завистник чёрный, яд испей, рыча!

В тот час, когда от солнца луч блестит,

Когда сквозь тучи бьётся на пути,

Когда мне ангел нежно говорит,

Как райское спасение найти,

Тогда к росе прикован светлый взгляд,

Тогда Der Holle Rache я шепчу,

А звуки в моё сердце всё летят

И не гниют под известью в дыму…

Взаимность

Ну что глядишь так? Ты не на кресте.

Не верю в лик твой, что бы ни грозило,

ты не прекрасен в мнимой глухоте,

и даже зло тебя не научило.

Дымится сердце, стывшее во сне,

будто проклятою соломою набило

колючей, острой… В бешеной во тьме

твой силуэт так и не полюбила.

Рождество

Дай книгу. Тебе почитаю,

пока за окном ветвь качает

сухую и гиблую. Знаю.

Сегодня трепещет в ветру

весь город.

Не стихнет к утру.

Учить я тебя не хочу,

вновь грущу

над старой историей.

Старой.

Которую древней кифарой

мне время протяжно сыграет.

Оно всё течёт и течёт,

когда же уже обожжёт

настолько уродливый род,

который лишь глупость несёт,

и она нескончаема.

Знаешь.

Вздыхаешь.

Зачем был ягнёнок ему?

Скажи. Может быть, я пойму.

Спустя двадцать сотен мерцает,

как голову вверх подниму,

так светлая снова кивает,

пока не поддастся утру,

а я до него доживу.

Нет, не прогоню тишину-

она мне мила.

Не пугает,

а бережно лишь сохраняет

к святому в ночи рождеству…