Читать книгу: «Инцел», страница 2

– Лапы убери! Я так, показываю. А то ты таких и во сне, наверное, не видел, задрот!

Илья показал ему фак, когда тот повернулся спиной.

У ворот стадиона собралась небольшая очередь. Илья стоял и накручивал себя: что будет, если пятидесяти рублей ему не хватит. Одолжить не у кого – эти уроды не дадут. Но пятидесяти рублей в итоге хватило, даже осталась сдача на мороженое. Ему выдали раздолбанные вонючие коньки тридцать девятого размера: нога выросла, а сам он еще нет.

Илья зашнуровал ботинки и попытался встать. Держась за бортики, как-то дошел до входа на каток и на входе же и упал – под звонкий хохот девочек, Корсакова и Овечкина.

– Оп! Шлепнулся, – прокомментировал Овечкин.

– Как подстреленный! Пушкин на дуэли! – блеснул эрудицией Корсаков перед девчонками. А менее банальный факт из жизни Пушкина знаешь, придурок?

– Я тогда Дантес! Пау, пау! – Это голос кого-то из корсаковских шестерок.

– Чулочников, вставай. Тут не пляж, сейчас не лето! – Это девочки говорят.

– Чулок – корова на льду в натуре! – басит Овечкин. Он не слишком изящен в метафорах.

Знаменитое «бей или беги». Правда, когда беспомощно лежишь на льду с туго зашнурованными утюгами на ногах, сложно дать в морду выскочке Корсакову или сорваться с места. Поэтому ты просто валяешься, будто примерз, и молча проглатываешь издевательства.

Илья сделал очередную попытку встать, что вызвало новые взрывы хохота у Корсакова и Овечкина.

– Чулок, так и хочется через тебя перешагнуть. И ты тогда не вырастешь! У тебя есть три секунды, чтобы испугаться и встать. Считаю: раз…

Лезвие овечкинского конька блеснуло у Ильи над головой. Все, сейчас ему точно горло перережут. Илья зажмурился.

И тут раздался голос:

– Че столпились тут на входе? Че ржете?

Илья думал, что хуже уже быть не может. Но, видимо, хуже может становиться до бесконечности. Потому что голос принадлежал проклятущему Никитосу – предмету то ли тайного обожания, то ли ненависти Ильи. Глаза бы его не видели. Впрочем, у него и так закрыты глаза: он не может их разлепить от ужаса.

– Не понял вообще. Человек в первый раз в жизни встал на коньки, а вы ржете? А вы че, Евгении Плющенко, что ли? Овечкин, много шайб забил?

Белобрысый Никита ловко подъехал к Илье, – коньки у него были не убитые прокатные, а свои, навороченные хоккейные. Он протянул ему руку.

– Валите все отсюда, пока я не разозлился! Когда что-то с первого раза не получается, это нормально! Он пару раз покатается и будет лучше вас. Все, разошлись.

Кажется, опасность миновала. Илья открыл глаза. Одноклассники покорно разъезжались по углам катка. Не сильно пристыженные, скорее раздосадованные, что им обломали кайф. Корсаков, наверное, и вовсе лопнул от злости, ведь внимание девчонок теперь переключилось на Никиту. Они восторженно пялились, пока Никита учил Илью кататься, и каждая мечтала оказаться на месте Ильи.

– Ну и друзья у тебя. Не друзья, а говно! – сказал Никита.

Илье показалось, что Никита предлагал ему альтернативу в виде себя. С тех пор он охладел к тупым одноклассникам и робко прилепился к новому другу, а тот и не был против. Да, с женщинами не ладилось, зато Илья умел дружить и ради этого белобрысого придурка был готов пусть не на все, но на многое. Как оказалось, до сих пор готов.

Илья 06:01

Вот же ирония судьбы: ты не дал Овечкину перешагнуть через меня, но я все равно так и не вырос, лол

Илья вбивает в поиске «Анна Мальцева». Ему открывается список лиц с одинаковыми именами. Юных, взрослых, пожилых. Из МГУ, из СПбГУ, из Вышки. Илья не знает, какой вуз она окончила, но сужает поиск до родного города и наконец находит нужный профиль.

Ее ранее лоснящееся лицо на аватарке выглядит совершенно матовым, мраморным. Она сильно изменилась, похудела. Вышла замуж и сменила фамилию на Зайцеву, а старая в скобочках. Аня Мальцева-Зайцева живет теперь в Питере. Есть муж, тоже программист, правда не слишком успешный – работает в какой-то мелкой шараге, и вместо Мальдив они ездят в Турцию. Аня держит на руках малышку с челкой и в белом платьице. У самой аккуратные локоны, белая рубашка и синие джинсы по фигуре, на ногах – лакированные черные лодочки. У мужа тоже белая рубашка и синие джинсы. Обычная семья. Обычная женщина. С виду счастливая – как и все в интернете.

Илья листает снимки в профиле Анны Мальцевой до 2014 года. Здесь ей восемнадцать лет. Черный фон фотостудии, высокий барный стул и большое зеркало в лампочках. Лаковая мини-юбка, обтягивающая бедра, колготки в крупную сетку, красные туфли на высокой платформе. Ноги изящно вытянуты и скрещены. На шее – черный кожаный ошейник с длинными острыми шипами. Под фото 168 лайков и 37 восторженных комментариев. Илья думает: «Нет, ну а чего она, собственно, хотела? Она сама всегда была такой».

Он закрывает ноут и снова лезет в телефон – но в такое время, конечно, обновлений в соцсетях почти нет. Ложится на диван, вытягивается и высовывает пятку из-под одеяла. Спать совсем не хочется.

Вдруг ему прилетает голосовое сообщение от Никиты на полторы минуты. Илья вообще не переносит голосовухи. Они удобны только отправителям, а получатель приговорен к словесному поносу, состоящему из «короче», «типа» и «ой, наступил в какашку». Но тут же следом за войсом прилетает текст: «Это соловей у меня в парке поет, послушай». И тут же: «Переезжай в Москву, тут не страшно. Жить можешь у меня». Илья запускает войс, прикрывает глаза и слушает, как чудесно в ветвях московского парка заливается маленькая серая птичка. Послушать соловья всегда приятно, это не унылый гундеж босса, который обожает войсы и ленится даже «да» и «нет» напечатать.

Илья вновь открывает «Твиттер», находит в подписках пользователя Hunter Eyes и тихо вносит его в черный список.

Глава 2

Илья часто и подолгу слонялся один по городу, похожему на поросший бурьяном огород. Дурацкие прогулки для дурацкого психического здоровья. Сперва наматывал километры на велосипеде, а когда тот развалился, стал ходить пешком. Иногда гулял по берегу реки вдоль путей и смотрел, как проносятся поезда: гудок и стук колес сливались с воплями голодных чаек. Речной воздух был холодный, тяжелый. В Москве лето жарче – это минус. Зато когда в их городе начинает сходить снег, москвичи уже вовсю постят фото зеленой травы и цветущих яблонь.

Кроме себя самого у Ильи никого больше не было. Слишком много времени он провел наедине с собой. Но теперь снова появился Никита. Их ночной разговор вызвал у Ильи чувства, похожие на те, что он испытал, когда вдруг нашел в старом рюкзаке любимые солнцезащитные очки Ray-Ban модели Wayfarer: он был уверен, что забыл их на скамейке в парке много лет назад.

Гимназия, в которую ходили Илья и Никита, была элитной по меркам их города – с высоким средним баллом ЕГЭ. Она находилась в старинном купеческом здании в самом центре, а вокруг раскинулась небольшая дубовая роща. Дети подбирали желуди и пуляли их друг в друга: если такой прилетит в лоб, будет больно. Один желудь Илья сунул в карман и всегда таскал в куртке «на удачу». Не то чтобы это был какой-то выдающийся желудь. Илье просто вдруг захотелось подобрать его, он провел по нему пальцем – желудь был приятный на ощупь и идеально гладкий, словно выструганный из дерева. Илья решил, что именно этот случайный желудь будет волшебным и поможет ему сдать все экзамены, а еще защитит от врагов.

Когда Никита перешел в одиннадцатый класс, они стали общаться реже: он почти все время бегал по репетиторам. Но Илья каждый день ловил его после школы, чтобы пройтись вместе по шуршащей листьями роще и выкрасть хотя бы двадцать минут непринужденной болтовни, после которой на сердце становилось удивительно легко.

– Ты видишь что-нибудь такое, чего другие не видят? – спросил как-то Никита по пути из школы.

– А что, например? Видел один раз, как у географички помада размазалась, весь день так проходила. Наверняка она этого не видела. Улыбается так – ы-ы-ы-ы! – а зубы все в помаде. Фу.

– Да ну нет! Я про что-то необычное. Вот мне с детства казалось, что я вижу то, чего другие не видят. Думаю о чем-то – и это сбывается. Буквально сегодня думал, что получу пятерку, – и получил. А иногда это трансформируется и выходит наоборот. Если я хочу получить пятерку, надо подумать о том, что я получу четверку, и в итоге получу все равно пятерку.

– Так себе суперспособность. Ты в любом случае получишь пятерку. Ты ботан и олимпиадник. Кроме пятерок никаких оценок не получаешь в принципе. Что тут необычного?

– Ну да, плохой пример! А давай по-другому покажу. Вот ты думаешь, светофор каким светом гореть сейчас будет?

– Красным, наверное. Он же красным горит больше времени.

– Я сейчас буду думать о зеленом свете, и, когда мы подойдем, он загорится.

– Угораешь?

Они миновали аллею и подошли к светофору. Зеленый только что погас и загорелся красный.

– Да-а-а, Никитос, вот это браво. Отличный фокус. Дэвид Блейн отдыхает, в рот мне ноги.

– Нет, я просто неправильную стратегию выбрал. Это как раз тот случай, когда надо было, наоборот, думать про красный, и тогда бы загорелся зеленый. Стопроцентной гарантии, конечно, нет.

– Может, тебя на «Битву экстрасенсов» отправить? У меня мать смотрит этот шлак. Даже эсэмэской голосовала за какого-то колдуна.

– Ты смеешься, но мне кажется, что-то такое реально есть.

Никита открыл в себе дар предвидения еще в одиннадцать лет, когда ему приснилось, кто какое место займет в «Фабрике звезд – 4». На следующий день все сбылось именно так. Больше всех его бесила Ирина Дубцова – и именно она заняла первое место.

Никита обожал числа и знаки. Например, мог зацепиться за случайное число в учебнике алгебры и понять, что это намек на номер книжной страницы. Книгу надо было выбрать с полки наугад, какую подскажет интуиция. Никита открывал эту страницу – и читал важное послание. Иногда он и Илье гадал на книгах.

Раз уж Никита считал, что обладает исключительными способностями, Илья предложил ему испытать интуицию в лотерее. Никита выиграл целых две тысячи рублей, но в тот же день у него из кармана выпали ключи и его родителям пришлось менять замки. Тогда Никита сказал, что игры с судьбой могут быть опасны и поэтому часто испытывать интуицию нельзя.

Когда Никита уезжал в Москву, Илья подарил ему «счастливый» желудь и сказал, что, покуда он верит во всякую чушь, этот желудь точно поможет ему добиться успеха в Москве. Интересно, Никита и сейчас считает себя ясновидящим?

Илья встал с дивана, натянул мешковатые джинсы, выудил из шкафа олимпийку и проскользнул в прихожую. Обулся и бесшумно вышел из дома. Включил в наушниках Joy Division, бодрую песню Transmission, и шел, пританцовывая. Улицы окутал густой туман. В олимпийке было зябко, но холод бодрил и отрезвлял. Так Илья впервые решился что-то изменить в своей жизни.

На самом деле он часто думал об этом дне, который еще не настал. Хотя ему трудно было поверить, что однажды он преодолеет назойливую тревогу, соберет вещи и уедет. Так же просто выйдет из дома, как и сейчас, как и в любой другой день, будто за хлебом. В наушниках точно так же будет играть постпанк. Он пойдет по знакомой улице, сядет на своей остановке в маршрутку и застрянет в пробках – а может, их и не будет. Илья бы хотел, чтобы это было раннее утро, как сейчас. Он смотрел бы на молчащий город и даже проникся бы сентиментальным сожалением. Что-то хорошее ведь в этом городе тоже есть.

Самым романтическим местом здесь Илья нетривиально считал транспортное кольцо на центральной улице – по пути в пригородный микрорайон Молодежный. Кольцо манило Илью клочком зеленой травы. Днем туда невозможно было пройти, кругом носились машины – зато там никто не ходил и не было вездесущих собачьих фекалий, а по краям кольца росли красиво подстриженные деревья. Однажды Илья гулял ночью, и его мечта попасть на кольцо совершенно спонтанно осуществилась. Он лежал на траве и смотрел в небо, как последний мечтатель. Разглядел всего две звезды, да еще мигал спутник, но он был не в счет. Классно оказаться в таком тихом месте, окруженном бурной жизнью. Как будто остров.

Все равно, вокзал или аэропорт, главное, уехать. И музыку включить погромче, словно он снимается в клипе. Музыка – синоним к счастью, которое пока недостижимо. Илье было больно смотреть на поезда и самолеты: ему казалось, что они, как и все женщины в его жизни, смеются над ним. Если он уедет, его ждут небывалые испытания и унижение. А он считал, что не готов, и поэтому оставался здесь, хотя его совершенно ничего не держало и от него давно никто ничего не ждал.

Теперь все изменится, думал Илья. Теперь точно. Уезжать надо из этой дыры. Вытянуть себя за редкие волосы из болота, как барон Мюнхгаузен. Сесть на пушечное ядро и рвануть на нем в Москву ко всем чертям.

Тем более что в Москве живет не только Никита.

Как он забыл? А он и ни на миг не забывал. У Ильи есть его Лена. Его, как пел Летов, секретная калитка в пустоте. Вселенская большая любовь.

Конечно, она есть не у него. Она просто есть где-то в Москве. Уехала из их города после первого курса, перевелась в Плешку и сейчас замужем за каким-то додиком. Но это не мешает Илье ее любить. Он однолюб. Он болен любовью к одной-единственной. Болеть этой болезнью Илья выбрал сам и ни разу не пытался ее побороть. И не будет пытаться.

В остальном в его жизни нет выбора. Когда ты лысый низкорослый уродец с внешностью ноль из десяти, никто не может выбрать тебя и ты не имеешь права никого выбрать. Но какой-то выбор все же должен быть. Илья выбирает любить Лену. Он любит ее в моменты отчаяния, когда кажется, что она даже не помнит, как его зовут; что он никогда ее больше не увидит. Он любит ее в моменты, когда чувствует себя проклятым, обреченным на одиночество и девственность до конца своих дней. Илье хочется, чтобы в огромном неприветливом мире у Лены оставался, по крайней мере, один человек, который будет бескорыстно любить ее и всегда ждать. Даже если она об этом не знает. Он хочет, чтобы она чувствовала это. Чтобы его любовь ее оберегала.

Лена была одногруппницей Ильи в университете. Он не жаловал уровень образования в родном городе и называл альма-матер не иначе как Институт слизистого гноя. В первый день занятий она пришла с книгой. Илья помнит, что это был Маркес, «Сто лет одиночества». Вместо того чтобы знакомиться с группой, она села на лавочку и увлеченно читала. Илья тоже отмалчивался: учебный год только-только начался, а он уже чувствовал себя обессиленным. Его истощила последняя пара лет в одиночестве, без Никиты. После случая на катке его никто не дразнил, и сам Илья перестал добиваться дружбы с теми, кто его недостоин. Никита задал Илье высокую планку дружбы, и никто больше не мог достичь ее. Поэтому Илья просто решил ни с кем не общаться: все были хуже, глупее, поверхностнее Никиты. Такие люди встречаются раз в четыреста лет. «Одиночество – моя судьба и мое проклятие, – думал Илья. – Я мрачный титан одиночества».

На первом этаже была большая ниша с огромными, во весь потолок, окнами: студенты называли это место «аквариум». Илья смотрел, как золотой осенний свет из этих окон окружает лицо Лены сиянием, как падают тени от ее длиннющих ресниц, и мечтал набраться смелости, чтобы подсесть к ней и заглянуть в ее книгу.

Одногруппники быстро перезнакомились и травили хохмы, обсуждая ожидания от учебы. Илья по-прежнему молчал и хотел свинтить, но побоялся: еще подумают, что он их презирает, и объявят ему войну. Но для Лены внутренний покой оказался важнее, а мир полковника Аурелиано Буэндиа интереснее новой компании. Она была похожа на девушку с книгой из будущего известного мема, в котором сила чтения перевоплощает вульгарную блондинку на здоровенных каблуках в скромную умницу. Илье было трудно оценить ее по десятибалльной шкале – тогда он еще не знал про шкалу, – но, думается, Лена выглядела примерно на «восьмерку». Балл сверху он накинул за свою пристрастность.

К сожалению, Лена почти сразу стала несвободна. У этого мудака были ослепительно-белые зубы, будто он красил их канцелярским штрихом, – как потом узнал Илья, отбеливал у дантиста какими-то технологиями. Он улыбался своими мерзкими зубами и говорил «окейси». Старые прошивки айфона, который тогда считался признаком роскоши, исправляли «ок» на претенциозное «О’Кейси», похожее на имя какого-то сердцееда из дамских романов в мягкой обложке. Так альфач подчеркивал, что у него пятый айфон. Ему было важно доминировать каждую секунду. Являясь на вписку, он с порога распространял смесь крепкого пота после тренировки и приторного одеколона Versace. Флюиды Настоящего Самца. Илье даже казалось, что он не моется специально, чтобы по запаху было понятно: самец только что вышел из качалки.

Самца звали Кирилл. Неслучайно рифмуется с «дебил». Илья не сразу понял, что Кирилла-дебила и Лену что-то связывает. «ВКонтакте» у них не было совместных фоток: Илья каждый день мониторил ее страницу. Там были картинки с космосом; с оленями, вписанными в треугольник (на лбу – перевернутый крест); с британским флагом; размытые снимки цветов, домов и улиц. Он заходил в ее профиль в надежде, что она добавит новое фото со своим лицом. Те редкие фотки Илья сохранял на комп в отдельную секретную папку, перелистывал и… в общем, любовался и мечтал.

Время от времени Илья проверял фото, на которых она была отмечена. Там он увидел, как чудесная Лена лежит, запрокинув голову, у Кирилла-дебила на коленях – в превосходном бутылочном пальто, в сапожках на каблучках – и смеется, а он, довольный, держит бутылку «Карлсберга», сидя на скамейке. Рядом бухающие одногруппники – кто-то из них и выложил фотографию. Илья сперва даже не понял, что обиднее: что Лена с этим Кириллом или что его не позвали выпить после пар в сквере возле универа. Ему в очередной раз показалось, что жизнь проходит мимо.

Вскоре Лена стала виснуть на Кирилле постоянно, липнуть к нему, как голодная кошка. В аудиториях они садились рядышком, и она клала голову ему на плечо. Илья садился позади них, чтобы наблюдать и бессильно злиться. Было что-то мазохистское в этой злобе. Сосед по парте Олег даже сочувственно спросил, что у Ильи с лицом.

– А что с ним? – спросил Илья.

– На тебе его нет.

– Да не выспался че-то.

– Я тоже всю ночь в «Доту» играл, – сказал Олег понимающе.

Илья прищурился и посмотрел на такие знакомые затылки. Лена обвила шею Кирилла и что-то сладостно шептала ему на ушко.

– Смотреть противно, – сказал Илья мрачно.

– Хе-хе, да, голубки милуются. Но это ненадолго.

– В смысле? Они же уже давно встречаются.

– Разве? По-моему, месяц всего. У них там все сложно, – сказал Олег, довольный поводом посплетничать. – Кирилл трахает все, что движется. А Лена пытается его перевоспитать. Рыдает каждый день, убивается. Если честно, дура. Ты или нормального парня найди и не страдай, или встречайся с таким, как Кирилл, соглашаясь на его условия. Не делай ему и себе мозг.

– А какие у него условия?

– Он типа за свободу. Без обязательств. А Лена хочет серьезных отношений. Хорошая, домашняя девочка, можно понять. Только губа-то не дура, захотела себе качка. Вот и страдает теперь. А она тебе нравится, да?

– Нет. А что, заметно?

– Да за километр. У тебя фейс перекошен от ненависти, когда ты на них с Кириллом смотришь. Вот прямо как сейчас. Это все уже давно заметили.

– И она тоже? Что-нибудь про меня говорила?

– Не знаю, не слышал. Но пока ты будешь просто злобно пялиться, у тебя ничего не выйдет. Надо действовать, братан. Напиши ей! Пригласи в кино. Подари что-нибудь. «Винду» там ей переустанови. Хотя это она уж и сама, наверное, умеет: пусть и дура, но не круглая. – Олежек пакостно загоготал.

Лена не замечала Илью. Он с ней тоже демонстративно не здоровался, когда она была с Кириллом, – то есть всегда. Лена бдела над Кириллом, перехватывая его взгляд, блуждающий по женским частям тела. Не отпускала от себя. На занятиях ее изящная рука всегда покрывала его огромную волосатую лапу.

Илья знал: Лена и Кирилл – не пара. Тот вытирает об нее ноги, а она унижается и терпит. Если у девушки есть достоинство, она так долго не выдержит, – а Илья видел в Лене зачатки гордости и независимости. Просто она попала под влияние альфа-самца. Всех женщин привлекают сильные и статусные самцы, потому что они подсознательно хотят от них лучшее потомство. Это чистая биология.

И он оказался прав: однажды Лена молча прошла на каблучках вверх по ступеням амфитеатра – игнорируя всех, с бледным лицом – и села одна в последнем ряду. Кирилл был внизу, ближе к доске, в окружении девушек и парней: смеялся, болтал, говорил «окейси» и не смотрел в сторону Лены. Илья тут же все понял. Он то и дело оборачивался на нее – и она, поймав его взгляд, улеглась на стол, уткнувшись лицом в локоть и делая вид, что спит на скучной лекции. А может, и плакала.

Потом она вообще перестала ходить в универ, и пары окончательно потеряли для Ильи смысл. Он учился хорошо, не прикладывая никаких усилий: в вузе было скучно, учеба казалась ему чистейшей профанацией. Лену он увидел снова только на летней сессии. Одногруппники с зачетками толпились у двери аудитории, где проводился экзамен. Все с головой погрузились в конспекты: пытались надышаться перед смертью. Лена стояла в сторонке, прислонившись спиной к текстурной стене коридора. Белое платье до пола и ажурная вязаная накидка, плетеные босоножки. Ногти на ногах, покрытые лаком, походили на жемчужины. Скрестив руки и прижимая зачетку к груди, она отрешенно смотрела в стену напротив.

Илья осторожно подошел и встал рядом, но не слишком близко, соблюдая почтительную дистанцию, свойственную едва знакомым – хотя знал о Лене все. Или почти все.

– Привет, давно тебя не видел.

Это был первый раз, когда они разговаривали. За весь год.

– Привет. – Она окинула его насмешливым взглядом. Говорила сквозь зубы, лицо напряженное, злое.

– А чего не ходила весь семестр? Болела или работаешь?

– Делать здесь нечего. Отстойный совковый вузик. Видеть его не могу. Я в Москву буду поступать.

– Ого, а куда?

– Да куда возьмут. В несколько вузов подамся.

– А тебя на второй курс на бюджет переведут?

– Думаю, нет, ну и что? Пойду снова на первый. Лучше один год там потерять, чем здесь четыре прожечь. А не поступлю – пойду работать, потом снова попробую. Но сюда не вернусь.

Лена говорила со злостью, от которой Илье становилось жутко.

– А он пусть тут сидит в говне. Пусть сгниет тут.

– Кто? – вырвался у Ильи совершенно тупой вопрос.

– Тут можно только гнить. Вот ты почему не уезжаешь?

– Я? – Второй совершенно тупой вопрос. Илья ненавидел себя за то, что вылетало из его рта. Болван, тряпка, мямля.

– У тебя был самый высокий проходной балл при поступлении. Мог бы в приличном месте учиться. А так что? Молодец среди овец.

Илье вроде было и приятно, что Лена похвалила его умственные способности, и неприятно, что он молодец среди овец. И что он будет гнить.

– Не все могут уехать после школы. Я не мог.

– Все могут, просто не все хотят. В общаге можно жить. Подрабатывать репетитором. Продавцом на крайняк. Питаться дошиками в первое время. Тебе мамины котлетки дороже карьерных возможностей? Ну что ты собираешься делать после диплома?

– Не знаю, далеко еще до диплома. В аспирантуру собираюсь. Хочу степень, преподавать.

– Как скучно. Так и знала, что ты скучный. Ладно, я пошла.

Лена явно не готовилась к экзамену, поэтому ответила на тройку. Даже ее экс-Кирилл-дебил умудрился сдать на четверку. Что касается Ильи, едва он начал говорить – строгая преподша бросила сухо: «Давайте зачетку» и нарисовала «отл.». Эта пятерка не принесла ему радости. Илья думал о другом. Он спускался по ступенькам с зачеткой в руке, а сердце стучало в такт шагам.

Я скучный. Я это знаю. А еще я некрасивый. Но, Лена, зато я добрый! Я надежный. Я не брошу тебя, как этот урод Кирилл. Я не буду тебе изменять направо и налево, даже флиртовать с другими девушками не буду! Устроюсь на работу в следующем году и накоплю тебе на айфон. Только не уезжай, пожалуйста!

Так он и хотел ей написать. Но, конечно, не написал, и Лена уехала.

Илья минует здание Института слизистого гноя – там они впервые встретились: хоть какая-то польза от этого учебного заведения. Илья слышит, как по улице чинно едет старый автобус. Фырчит, хлопает трубой, выпускает черные газы. Автобусы в городе все старые, летом душные, а зимой промерзают. Илья их ненавидит. Есть еще маршрутки: пролезаешь, согнувшись в три погибели, на заднее сиденье, а когда выходишь, так и норовишь всем оттоптать ноги.

Он идет пешком по центру – за сорок минут все можно обойти. Идет мимо ларька с пивом и сигаретами, мимо облупившихся лавок и урн, заваленных мусором. Мимо очереди из бабок с тележками, ждущих автобус. Мимо помпезных, ширококостных сталинских домов – это то немногое красивое, что тут есть, – но даже они увешаны уродливыми пестрыми вывесками и баннерами, а первые этажи с заведениями и офисами облицованы кафельной плиткой, как из общественного сортира. Нейминг в их городе – просто песня. Особый полет фантазии наблюдается у владельцев многочисленных пивных (ну да, что еще тут делать, только спиваться). «Бухенхаус», Pintagon, «Бар Окабама», Beer’loga – как будто в английском есть слово loga.

Илья сворачивает на тихую тенистую улицу и оказывается в дубовой роще – той самой, что раскинулась вокруг его гимназии. Здание Илье всегда нравилось: он гордился, что учился не в серой типовой школе, а в историческом особняке. Барельеф с головами львов, потрескавшийся фасад, римские дорические колонны. Он узнал про ордеры колонн, когда немного общался в сети с девчонкой из Челябинска, которая собиралась поступать в архитектурный. Ржали над словом «курватура» и обсуждали сериал «Отбросы». Его первая какая-никакая влюбленность, но, во-первых, ей уже кто-то нравился и она рассматривала Илью лишь как интернет-приятеля, а во-вторых, она носила некрасивые очки и одевалась как колхозница.

Он снова выходит на центральный проспект и огибает недавно построенный, грандиозный по меркам провинции молл с приличными магазинами и уличным фонтанчиком – место тусовки всей молодежи. Над моллом взошло солнце, вот уже и в олимпийке жарковато. Людей и машин становится все больше. Илья смотрит на проснувшийся город, который готовится к новому дню – такому же, как и все другие дни в году, – и осознает со всей ясностью: он здесь больше не останется. Он уезжает в Москву! Бывайте, лошары!

Илья садится в маршрутку и возвращается домой. Мать ушла, и хорошо. Он не любит, когда они дома вдвоем (то есть почти все время). Надо ей как-то сказать о переезде. Матери наверняка это не понравится, поэтому нужно придумать что-то в свое оправдание. Ладно, плевать. Он садится за компьютер и открывает профиль Лены «ВКонтакте». В другой день он бы два часа просидел над открытым пустым чатом, так и не решившись ничего написать. Но сегодня особенный день. Поэтому он пишет:

Илья 09:27

Лена, привет! Давно не общались, но я тебя не забыл и даже помню, когда твой ДР. Может, это кринжово, но с прошедшим тебя, хоть он и был давно! Желаю, чтобы все мечты сбывались, а начинания удавались! Оставайся такой же особенной, и рядом пусть будут только любящие и любимые!

Захлопывает ноутбук и с легким сердцем ложится спать.