Читать книгу: «Вампир»

Вампир

Проклятие Сехмет

К. М. Ashman

Авторское право К. М. Эшман – январь 2013 года.

Все права защищены. Никакая часть этой публикации не может быть воспроизведена, сохранена или передана в любой форме и любыми средствами без предварительного письменного разрешения правообладателя. Все персонажи, изображённые в этом издании, являются вымышленными, и любое сходство с реальными людьми, живыми или мёртвыми, является чисто случайным.

––

Пролог

Земли хеттов

1458 год до н. э.

Абаси медленно брёл, пробираясь среди мёртвых и умирающих, и его кожаные сандалии, казалось, нехотя отрывались от липкого, бескрайнего моря человеческой крови. Повсюду в каньоне эхом отдавались стоны раненых. Одни молили о помощи, другие – о смерти. Большинство же молча ждало прихода Анубиса, который унесёт их души в загробный мир.

Основное сражение закончилось ещё днём, но эта последняя стычка произошла на холмах высоко над Кадешем, где колесницы Абаси преследовали остатки хеттской пехоты. Исход, казалось бы, был предрешён, и сотни хеттских воинов должны были отправиться на встречу со своими языческими богами, но всё вышло иначе. У его ног чавкала не хеттская, а египетская кровь.

Хеттская засада была идеальной. Вход в каньон был широким, но быстро сужался, пока не становился таким узким, что в ряд могли пройти лишь несколько воинов. Скалистые утёсы по обеим сторонам были слишком высоки, чтобы на них взобраться, но при этом находились в пределах досягаемости для спрятавшихся лучников, поджидавших обречённых египтян. Это была бойня, и сотни пехотинцев Абаси пали под градом стрел, прежде чем немногие счастливчики поняли, что их заманили в ловушку, и сумели избежать побоища.

В конце концов разведчики Абаси донесли, что хетты отступили, и он поскакал к каньону, чтобы самому увидеть эту резню. Всё оказалось хуже, чем он опасался. В каньон вошло более семисот человек. Однако живыми выбрались менее двухсот, и многие из них были ранены. Для Абаси это была катастрофа, не только в военном смысле, но и в личном. На равнине под Кадешем основная битва уже была выиграна. Сам Рамзес разослал гонцов всем младшим офицерам с приказом прекратить любые столкновения и встретиться у реки Оронт.

Однако Абаси приказ проигнорировал и продолжил вести своих людей в погоню за отступающей армией, охваченный жаждой крови, которая неотступно следовала за днём триумфа. Одержи он победу, вернулся бы героем. Фараон, без сомнения, щедро бы его вознаградил. Золото, жёны, рабы – все подобные награды ждали успешных полководцев на поле брани, в то время как тем, кто потерпел неудачу, оставалось ждать лишь позора, разжалования и даже смерти.

Абаси знал, что Рамзес уже осведомлён о его провале и, разумеется, о его неподчинении. В лучшем случае он мог надеяться на разжалование в рядовые. Если так, у него по крайней мере будет шанс реабилитировать себя в бою, и, возможно, со временем он вновь заслужит доверие фараона.

Но это всё потом. Сперва нужно было позаботиться о своих людях. По всему каньону десятки нубийских рабов сновали с бурдюками между ранеными, стараясь хоть как-то облегчить их страдания. Фараон сможет прислать помощь для спасения людей не раньше утра, и Абаси был полон решимости сделать их ночь как можно более сносной.

– Что ж, Исхак, – обратился Абаси к человеку рядом с собой, – похоже, сегодня боги от меня отвернулись. Если бы я только нашёл время воздать почести в храме Гора, то не был бы так наказан.

– Нам не дано знать волю богов, господин, – ответил Исхак, верный слуга, который на протяжении многих лет носил щит Абаси в бесчисленных битвах. – Быть может, они уготовили для вас иной путь. Возможно, более великий.

– Сомневаюсь, Исхак, – сказал Абаси. – Я видел гнев Рамзеса, и он невыносим. Нет, боюсь, я в последний раз вёл свою дивизию в бой, но эта тревога – для завтрашнего дня. Сегодня мы утешим наших людей. Оставь свою ношу и удели внимание раненым.

– Да, господин, – отозвался Исхак и присоединился к остальным, оказывая посильную помощь. Выжившие разожгли костры и при свете полной луны перенесли раненых поближе, чтобы те могли согреться у огня. Мёртвых оставили лежать там, где они пали, и, хотя Абаси знал, что за ночь многих привлечёт внимание шакалов, другого выхода не было. Сожжение тел придётся отложить до утра, когда непременно прибудет подкрепление.

Несколько часов спустя раненые, укутанные в плащи здоровых, лежали вокруг костров, глядя на пляшущие языки пламени. Исхак развёл свой собственный костёр в стороне и грелся у него вместе со своим господином. Абаси, укрытый одеялом из конского волоса, которое принёс один из его рабов, крепко спал. Ночь перевалила за половину, и луна давно скрылась, но в каньоне было на удивление светло от отблесков множества костров, плясавших на скалистых стенах. Исхак беспокойно дремал: хоть часовые и стояли по всему каньону, он знал, что, если хетты вернутся сколько-нибудь значительными силами, им конец.

Он резко сел, не понимая, что его разбудило, но чувствуя, что что-то не так. Он огляделся, пытаясь различить что-либо необычное за стонами раненых, а затем потянулся, чтобы потрясти Абаси за плечо.

– Что такое? – спросил полководец, мгновенно садясь.

– Приближается один из стражей, господин, – сказал Исхак.

Из темноты появился воин и отдал честь Абаси.

– Докладывай, – приказал Абаси, вставая.

– Господин, у входа в каньон слышен шум колесниц, – сказал он.

Абаси повернулся к Исхаку.

– Хетты? – предположил он.

– Должно быть, – сказал Исхак. – Рамзес не стал бы рисковать остатками наших колесниц в темноте в этом чужом месте.

– Тогда буди людей, – сказал Абаси. – Вели им готовиться к бою и раздай копья всем раненым, кто способен держать оружие. Если хеттская мразь думает, что с нами покончено, то она горько ошибается. Наша жизнь, Исхак, может, и исчисляется часами, но, клянусь богами, мы утащим многих с собой в край двух полей.

– Да, господин, – ответил Исхак и в сопровождении стражника скрылся в темноте.

Абаси поднял свои кожаные доспехи и закрепил их на груди. Как колесничий, он не носил защиты на ногах, так как нижнюю часть его тела обычно защищали стенки двухместной колесницы, но кожаные ремни на груди давали хоть какую-то защиту от всего, кроме сильнейшего удара вражеского копья или стрелы, выпущенной с близкого расстояния. Затем он надел сандалии и кожаный шлем и, несмотря на ночную прохладу, почувствовал, как по его лысой голове скатилась капля пота.

Он взял копьё, но, когда начал забрасывать песком угли костра, снова появился Исхак, бежавший вверх по склону каньона.

– Господин, – задыхаясь, крикнул он, – добрая весть: это египтяне.

– Не может быть, – сказал Абаси. – Зачем Рамзесу посылать людей посреди ночи?

– Не знаю, – ответил Исхак, – но это точно египтяне, если только хетты внезапно не стали использовать двухместные колесницы вместо трёхместных.

– От этих язычников можно ожидать чего угодно, – сказал Абаси. – Так что, если ты не возражаешь, я повременю с празднованием, пока не увижу знамя Рамзеса собственными глазами.

По долине пронёсся шум, и оба мужчины посмотрели вверх, увидев вереницы воинов, бегущих по вершинам стен каньона в нескольких локтях над ними.

Абаси задумчиво прищурился. Силуэты действительно походили на египетские, но то, как они располагались, его обеспокоило. В течение нескольких минут весь каньон был окружён фигурами множества воинов, их силуэты темнели на фоне более светлого ночного неба. Тишину ночи по-прежнему нарушали лишь стоны раненых. В центре каньона остатки отряда Абаси собрались у большого центрального костра, все в замешательстве глядя наверх.

– Эй! – крикнул Абаси воинам наверху. – Кто командует?

Когда ответа не последовало, Абаси повернулся к Исхаку.

– Что-то не так, – сказал он. – Иди к людям и вели им занять оборонительные позиции в скалах.

– Да, господин, – ответил Исхак и повернулся, чтобы сбежать вниз, к основному отряду.

– Медленно, – прошипел Абаси, – не вызывай у них подозрений. – Он смотрел, как Исхак уходит, но не успел тот сделать и нескольких шагов, как знакомый звук летящей стрелы прорезал ночное небо, и тут же раздался глухой удар. Исхак упал лицом в пыль, тщетно царапая руками стрелу, пронзившую ему горло.

– Что вы себе позволяете?! – закричал Абаси. – Кто там командует? Я требую ответа!

– Молчать! – проревел сверху голос, столь же угрожающий, сколь и властный.

«Не может быть, – в смятении подумал Абаси. – Голос был похож на голос Рамзеса, но разве мог фараон прийти лично? Он бы не появился здесь при свете дня, не говоря уже о ночной тьме на вражеской территории».

– Господин, это вы? – спросил Абаси.

– Ты не узнаёшь голос своего фараона? – ответил Рамзес.

Абаси упал на колени.

– Господин, простите меня, – сказал он. – Я вас не ожидал. Для нас это честь. – Он распростёрся ниц в пыли.

– Встань, Абаси, – приказал Рамзес, – и посмотри на меня.

Абаси встал и посмотрел на силуэт человека, которого почти всю свою жизнь знал как живого бога.

– Это был очень кровавый и триумфальный день, Абаси. Итоги его будут высечены на стелах по всему моему царству. Гранитные столпы превзойдут высотой все, что были прежде. Стелы, что восхвалят мои триумфы и провозгласят, как я, Рамзес II, разгромил хеттов в величайшей битве, которую когда-либо видели эти земли.

– Да благословят вас боги, господин, – ответил Абаси.

– В какой-то момент я один стоял против тысячи колесниц, Абаси. Но боги были со мной, и я разил врагов, словно мух. Это было зрелище, достойное восхищения, Абаси, и менестрели будут петь о моём величии до скончания времён.

Абаси мысленно вздохнул, слушая хвастовство фараона. Он знал Рамзеса много лет, и, хотя в храбрости царя сомневаться не приходилось, Абаси понимал, что любые подвиги правителя будут преувеличены до невообразимых пределов. Такова уж природа царей.

– Повелитель, я и не ожидал меньшего от живого бога, – ответил Абаси.

– И всё же, если бы ты был там, Абаси, – продолжал Рамсес, – ты бы увидел моё величие своими глазами. Если бы ты был там, Абаси, тогда моему мечу не пришлось бы спасать наши армии от верной гибели. – Он сделал паузу, прежде чем добавить: – Если бы ты был там, Абаси, тогда мне не пришлось бы вершить возмездие, к которому я теперь вынужден прибегнуть.

Сердце Абаси ушло в пятки. Рамсес пришёл, чтобы увидеть его казнь за неподчинение, это было ясно. Однако он всё ещё недоумевал, почему фараон явился лично. Было бы так же просто приказать одному из других офицеров убить его. Да если бы фараон приказал, он бы с радостью покончил с собой. В этом была бы хоть какая-то честь, но раз царь пришёл лично, значит, он задумал нечто большее. Нечто особенное.

– Господин, я думал, что смогу одержать ещё одну великую победу во славу вашего имени.

– Ты ослушался меня, – сказал Рамсес.

– Я принял военное решение, господин.

– Которое стоило жизни сотням людей.

– Признаю, и я беру на себя всю ответственность. Я принимаю ваше решение и не заслуживаю жизни, но это было только моё решение. Мои люди виновны лишь в том, что подчинялись приказам. Позвольте хотя бы им жить.

– Это не твои люди, Абаси. Это мои люди, и я волен поступать с ними так, как сочту нужным.

– Конечно, господин, я не хотел вас оскорбить. Я лишь беспокоюсь об их благополучии. У меня здесь раненые, а те, кто в силах, не ели с самого рассвета.

– Жаль, что тебя не волновали те же чувства, когда ты посылал их на смерть.

– Как я уже сказал, господин, я совершил ошибку. – Наверху к фараону подошёл гонец и что-то прошептал ему на ухо, после чего поклонился и отступил в темноту.

– Довольно разговоров, – сказал Рамсес. – Похоже, наши гости прибыли.

– Гости, господин?

– Не горячись, Абаси, – сказал Рамсес, – боюсь, ты не окажешь им радушного приёма.

– А мои люди? – спросил Абаси.

– Ах да, твои люди, – ответил Рамсес, – спасибо, что напомнил. – Он поднял руку и резко опустил её. В тот же миг ночное небо наполнилось сотнями стрел, и остатки воинов Абаси с криками пали под смертельным градом, пущенным их же соотечественниками с высоких стен каньона.

– Не-е-ет! – закричал Абаси, беспомощно глядя, как гибнут последние из его воинов. Когда всё было кончено, он снова повернулся к фараону.

– За что, повелитель? – выкрикнул он. – Да, заберите мою жизнь! Я заслуживаю смерти, но за что мои люди?

– Ты смеешь оспаривать мою прихоть, Абаси! – прорычал фараон. – Они для меня ничто. Их жизни принадлежали мне, я мог даровать их или отнять по своему усмотрению, и сегодня я решил, что они умрут. Я оказал им услугу, ибо теперь их семьи и потомки будут знать, что они пали в великой победе, ведомые живым богом, а не стали жертвами глупости одного человека.

Абаси умолк, когда причины прояснились. Кроме личной гвардии царя наверху, свидетелей этого поражения больше не было, и Рамсес мог упиваться приукрашенными рассказами о победе без всякой возможности обнародования какой-либо другой версии.

– А что же я, повелитель? – спросил он наконец. – Ждать ли мне стрелы от невидимого убийцы?

– Нет, Абаси, твоя оплошность на самом деле предоставила мне идеальную возможность.

– Возможность, повелитель?

– Да, возможность отплатить по договору, заключённому между богами.

– Я не понимаю.

– Тебе и не нужно понимать, Абаси, просто благодари судьбу за то, что сегодня ты станешь свидетелем того, чего лишено большинство людей. Сегодня ты окажешься в присутствии не одного, а двух богов.

Абаси сдержал вздох. Как и все его соотечественники, он был глубоко религиозен и ежедневно молился многим богам. Откровение о том, что он предстанет перед ещё одним, перехватило ему дыхание.

– Господин, я воистину благословлён, – сказал он.

– Прибереги благодарность, Абаси, ибо ты не знаешь, кого я призываю. Оглянись и узри приближение божества.

Абаси обернулся и посмотрел вглубь каньона, где увидел движение. Хотя было ещё довольно темно, он смог разглядеть колонну фигур, все в белых одеждах, пробиравшихся к мёртвым и умирающим. За ними в сотне ярдов от раненых остановилась колонна пехотинцев и выстроилась в ряд поперёк каньона, перекрывая любой путь к отступлению. Абаси смотрел с недоумением, не понимая, чему он стал свидетелем. Люди в белых одеждах, казалось, были жрицами, и среди них он увидел паланкин, который несли четыре нагих раба; их иссиня-чёрная кожа резко контрастировала с полосами белого льна. По долине разнёсся приказ, и все воины, как в каньоне, так и на его краю, как один отвернулись от разворачивавшейся перед ними сцены.

Та, что была в паланкине, вышла и с помощью рабов медленно направилась к нему. Абаси был словно прикован к месту. Женщина была, очевидно, чрезвычайно стара и с трудом прошла последние несколько ярдов по каменистой тропе.

Наконец она предстала перед ним, и Абаси почувствовал тошноту от исходящего от неё смрада смерти. Она была облачена в одеяние из чистого белого льна, а её лицо скрывала вуаль. Видны были только кисти рук, и Абаси разглядел, что они походили на когтистые лапы – таков был возраст женщины. Одного её вида было достаточно, чтобы вселить страх в сердце любого мужчины, и он понял, что его ждёт ужасная судьба.

Она посмотрела на гребень, и из-под вуали, казалось, донёсся едва слышный голос.

– Это тот самый? – спросила она.

– Он самый, – ответил Рамсес, – и его душой я возвращаю вам свой долг.

– А есть ли в нём боевой дух? – спросила женщина.

– У него сердце льва, – сказал Рамсес.

– А остальные, – спросила женщина, – ещё дышат?

– Многие мертвы, святая, хотя сердец, что ещё бьются, достаточно, чтобы удовлетворить даже самые изысканные вкусы ваших последователей.

– Тогда я довольна, – сказала женщина. Наконец она повернулась к воину и посмотрела на него снизу вверх сквозь вуаль.

– Ты знаешь, кто я, воин?

Абаси покачал головой, не в силах говорить.

– Тогда позволь спросить так, – сказала женщина. – Знаешь ли ты своих богов?

– Да, Мать, – сказал Абаси, и в его голосе был явный ужас.

– Тогда взгляни на меня и произнеси моё имя, – сказала она и откинула вуаль с лица.

Глаза Абаси расширились от ужаса, и с его губ сорвался непроизвольный стон. Открывшееся лицо было чрезвычайно старым и походило скорее на череп, обтянутый пожелтевшим пергаментом морщинистой кожи. Немногие оставшиеся на лысой голове жидкие пряди волос спадали на шею, словно клубок змей, а запавшие глаза были бездонными омутами полуночной черноты.

Воин что-то бессвязно пробормотал и отступил на шаг.

– Назови моё имя, воин, – сказала женщина.

– Нет, – простонал он, – этого не может быть.

– В чём дело, воин? – сказала женщина. – Ты не находишь мой лик прекрасным?

Абаси не ответил.

– Я жду, воин. Разве лик богини тебе не по нраву? Чего ты ожидал: молодости, красоты?

– Не знаю, – пролепетал Абаси.

– О, когда-то я была прекрасна, воин. В молодости меня считали самой красивой из всех. Мужчины приезжали из дальних стран, чтобы пасть к моим ногам и принять ту же участь, что ждёт тебя сейчас. Но это было давно. Задолго до того, как Хуфу заложил первый камень Великой пирамиды; во времена до сфинкса, когда эти земли были покрыты лесами и полны дичи, во времена, когда даже сам Нил тёк иным руслом. Можешь ли ты это представить, воин? Может ли твой ничтожный смертный разум охватить время столь далёкое, что наши предки ещё обитали в дальних краях и ни одна человеческая нога ещё не ступала на земли Кемета?

– Вы не можете быть так стары, – пробормотал Абаси. – Никто не может быть так стар.

– Правда, воин? А что если я скажу тебе, что каждый царь, когда-либо правивший этой землёй, преклонял передо мной колени, от самого первого до самого Рамсеса?

– Этого не может быть, – простонал Абаси, – зачем богу жить в мире людей?

– В мире людей? – хихикнула старуха. – О, это забавно, воин. Этот мир принадлежит не людям, а мне и таким, как я. Люди для нас – лишь скот, который мы разводим и растим, как нам заблагорассудится. Мы всемогущи, воин. Мы всегда были и всегда будем. А теперь назови моё имя.

– Нет, – сказал Абаси, отступая ещё на шаг.

– Назови моё имя, воин, – повторила женщина.

– Нет, не назову.

Женщина подняла палец, и, без предупреждения, четыре раба набросились на Абаси, прижав его к земле. Воин на мгновение дёрнулся, но тут же закричал от боли, когда каменный молот раздробил ему одно колено вдребезги. Не успел затихнуть первый крик, как по каньону разнёсся второй – второе колено постигла та же участь. Рабы снова навалились на него и вывернули ему руки назад, за пределы их естественного движения, вывихнув их из суставов.

Абаси был едва в сознании, когда женщина склонилась над его беспомощным телом, а её иссиня-чёрные глаза отражали пляшущие языки пламени костра.

– Вы сейчас умрёте от руки богини, воин, – прошептала старуха. – Упорствуйте, и боль будет длиться часами. Назовите моё имя, и она скоро закончится.

– Не назову, – простонал Абаси, – это запрещено.

Женщина отстранилась, чтобы пропустить одного из своих рабов, и без эмоций наблюдала, как тот срезает кожаные доспехи, обнажая грудь Абаси. Без колебаний острый нож раба рассёк кожу и плоть, пока сквозь текущую кровь не показалась белизна рёбер.

– Назовите моё имя, воин, – тихо сказала женщина.

– Не-е-ет, – простонал Абаси.

Раб снова принялся за дело, на этот раз погрузив руки в рану и раздвигая рёбра, чтобы обнажить полость под ними. Абаси потерял сознание от боли, но едкое вещество, поднесённое к его носу, немедленно привело его в чувство.

– Я могу это прекратить, воин, – успокаивающе сказала она, глядя в пульсирующую лужу крови в его груди, – вам нужно лишь назвать моё имя, и вся эта боль уйдёт.

Абаси взглянул наверх полными слёз глазами. Он знал, что его жизнь окончена, но больше не мог терпеть боль. Бесконечная глубина черноты глаз старухи встретилась с его взглядом, и путающемуся сознанию Абаси показалось, будто он видит в этих глубинах души тысяч людей.

– Назовите моё имя, воин, – сказала она.

– Сехмет, – прошептал он. – Вы – Сехмет.

Выражение удовлетворения появилось на её лице, когда её костлявая рука потянулась, чтобы вытереть его лоб, совсем как его мать, когда он болел в детстве.

– Верно, – сказала она, – ваш народ действительно зовёт меня этим именем. Сехмет, богиня войны, несущая разрушение, мать смерти, но это лишь одно имя из многих, что я ношу. Я известна под тысячами имён тысячам культур, воин, ибо я Сехмет, ночная странница Кемета.

Её губы разошлись в гротескной улыбке, и глаза Абаси в последний раз расширились от ужаса, сфокусировавшись на ряде заострённых жёлтых клыков, заполнивших её рот.

– Не-е-ет, – простонал он, – пожалуйста, не надо.

– Запомни моё имя, воин, – прошипела она со смрадным дыханием смерти, – и унеси его в ад.

Крики, что были до этого, – ничто по сравнению с последним криком полководца, эхом прокатившимся по каньону. Умирая, последней сознательной мыслью Абаси были эти ужасные острые зубы, рвущие ещё бьющееся сердце в его груди.

––

Наверху, на стенах каньона, единственный, кто был свидетелем ритуала, поднял взор, чтобы заглянуть дальше в каньон. Предсмертный крик Абаси стал сигналом, которого ждали остальные жрицы, и все они с такой же дикостью набросились на раненых. Вокруг него горы отзывались эхом предсмертных криков, когда сёстры Сехмет разрывали им глотки. Рамсес отвернулся и спустился с холмов к своей колеснице, сопровождаемый телохранителями. Его ждал Атмар, его ближайший советник и спутник на протяжении всей жизни.

– Всё кончено? – спросил Атмар.

– Да, – сказал Рамсес, – но это не доставляет мне большой радости.

– Это необходимое зло, – сказал Атмар.

– Почему? – спросил Рамсес. – Почему эти существа по-прежнему имеют такое влияние на меня, величайшего царя, которого когда-либо видела эта земля? Это они должны преклонять колени передо мной, а не наоборот.

– Она – древнейшая из всех богов, – сказал Атмар, – и её благословение помогло нам выиграть эту битву. Несомненно, это требует нашего уважения!

– Разве я не бог, Атмар? Разве они не обязаны оказывать мне почтение?

– Остерегитесь навлечь на себя их гнев, повелитель, – сказал Атмар, когда они взошли на царскую колесницу. – У них повсюду глаза и уши.

– Как и у меня, Атмар, – сказал Рамсес, – и мои шпионы рассказывают совсем другую историю, нежели ту, в которую Сехмет хотела бы, чтобы мы верили.

– Что же это за рассказы? – спросил Атмар.

– Всему своё время, Атмар, но достаточно сказать, что, когда с хеттской занозой будет покончено, моё внимание обратится к Сехмет. В этих землях есть место только для одного живого бога. – С этими словами он щёлкнул вожжами, заставив лошадей нестись вниз по склону сломя голову, а за ним вплотную следовала сотня колесниц его царского двора.

––

Глава первая

Лондон, 2012 год

Британский музей древностей

– Эми, возьми, пожалуйста, трубку, – крикнула Бекки Райан из кладовой.

Хотя Эми не ответила, прекратившийся звон телефона подсказал Бекки, что ее ассистентка услышала просьбу. Она продолжила свое занятие, копаясь в коробке с архивными файлами в поисках справочного материала, необходимого для завершения отчета.

– Есть! – сказала она с самодовольным видом и вышла из кладовой, чтобы вернуться за свой стол.

Ребекка Райан была историком и работала в Британском музее древностей. Высокая – шесть футов роста без каблуков, – она была яркой фигурой с длинными светлыми волосами, собранными в небрежный пучок и скрепленными декоративной заколкой, которую она купила в Риме. Темные очки в роговой оправе она носила только для работы, но в тех редких случаях, когда выходила в свет, мирилась с неудобствами контактных линз. Джинсы и мешковатая толстовка скрывали точеную фигуру, а на ее лице не было никакой косметики, за исключением едва заметной подводки для глаз. При других обстоятельствах ее можно было бы назвать естественно красивой, и действительно, несмотря на ее явное пренебрежение всем модным, ее присутствие всегда заставляло оборачиваться мужчин – хранителей музея.

Тем не менее, несмотря на внешность, именно ум Ребекки Райан создавал ей грозную репутацию. Она обладала энциклопедическими знаниями по истории Египта и в подростковом возрасте много лет сопровождала своих родителей в археологических экспедициях по всей стране. У нее не было дипломов, которыми можно было бы похвастаться, но в молодости она подала заявку на должность научного сотрудника и покорила приемную комиссию своим пониманием иероглифов, владением египетским языком и знанием истории страны. Одних этих трех качеств было достаточно, чтобы обеспечить ей место, но тот факт, что она хорошо подготовилась к собеседованию и надела самую короткую мини-юбку, на какую только осмелилась, определенно облегчил принятие решения комиссии, состоящей сплошь из мужчин.

Должность предполагала совместное рабочее место в кондиционированном офисе отдела документации, но, несмотря на это, она предпочитала работать в переоборудованной кладовке для уборщиц, глубоко в подвалах музея. Там было жарко, душно и не ловила мобильная связь, но был компьютерный терминал и небольшая раковина, где можно было набрать воды для чайника. Главным преимуществом была близость к огромному хранилищу экспонатов, которые хранились либо постоянно, либо временно – на правах аренды из других музеев. Сама атмосфера, пропитанная призраками и еще не раскрытыми тайнами, помогала ей сосредоточиться на любой поставленной задаче. Хотя большинство других сотрудников не стали бы работать там ни за какие коврижки, к счастью, ее ассистентка Эми не разделяла их взглядов.

– Кто это был, Эми? – спросила Бекки, возвращаясь в крошечный кабинет.

– Кажется, твой отец, – сказала она, – но связь была ужасная, и он попросил ему перезвонить.

– А, хорошо, – ответила Бекки, – я позвоню ему попозже.

Отец Бекки был выдающимся египтологом, который звонил ей почти каждый день, обычно чтобы обсудить свои находки или находки их коллег. Хотя он был превосходным египтологом, его единственный недостаток, по крайней мере в глазах Бекки, заключался в одержимости поиском местонахождения Иттауи, затерянного царского города, построенного фараоном XII династии Аменемхетом. По два года подряд он работал на Британский музей древностей, участвуя в спонсируемых раскопках, но, сколько она себя помнила, каждый третий год он брал перерыв и исследовал все возможные документы, записи или стелы с целью найти знаменитый город. Это стоило уйму времени и целое состояние, и все безрезультатно. Тем не менее после смерти матери это давало ему цель в жизни.

– Будь умницей, поставь чайник, а? – сказала она наконец. – Умираю от жажды.

С преувеличенным пыхтением Эми поднялась со стула и протопала к раковине. Бекки скрыла улыбку, потому что, несмотря на этот театр, Эми была на самом деле очень услужливой и чрезвычайно хорошей ассистенткой. Ее компьютерные навыки были исключительными, и Бекки даже закрывала глаза на регулярные вылазки Эми в социальные сети в рабочее время.

Внешность девушки была очень яркой. Ее одежда была одинаковой каждый день: длинное струящееся черное платье, черные армейские ботинки и черные перчатки без пальцев дополнялись крашенными черными волосами, черными тенями для век и редким нанесением черной помады. Иногда она оживляла весь ансамбль алой розой, но обычно ее стиль был – черный, и чем больше, тем лучше. Весь этот образ был данью так называемому готскому движению, но, несмотря на ее внешнее безразличие к едким замечаниям и насмешкам некоторых коллег, когда Бекки предложила ей неполную ставку ассистентки, она ухватилась за этот шанс. Для Эми это было идеально. Она могла проводить часы вдали от скучных людей в других офисах и каждый день была окружена мертвым и древним. Эта обстановка идеально соответствовала ее образу.

– Бекки, – сказала она, крутясь на своем компьютерном кресле, – можно попросить тебя об одолжении?

– Валяй, – ответила Бекки, включая свой ноутбук.

– На каких-нибудь выходных, – сказала Эми, – можно я здесь переночую?

Бекки посмотрела на девушку поверх очков.

– И зачем тебе это? – спросила она.

– О, не знаю. Чтобы быть ближе к мертвым, наверное. Знаешь, погрузиться в неизведанное и посмотреть, смогу ли я пообщаться с потусторонним миром.

– С потусторонним миром, – повторила Бекки.

– Ага, с призраками, заблудшими душами, всем таким.

Исследовательница решила подыграть ей, потому что, несмотря на внешность девушки, Бекки знала, что под всей этой мрачностью и бравадой скрывается милая, ранимая девушка. Все это готство было преходящим увлечением, и она была уверена, что Эми ждет многообещающая карьера.

– Ты не испугаешься, Эми?

– Не-а, – ответила девушка. – Я понимаю мир духов. У меня есть такая связь с загробной жизнью, которую никто не понимает, даже ты.

– Правда? – сказала Бекки.

– Ага, я не боюсь мертвых. Меня живые беспокоят.

– Понимаю, о чем ты, – ответила Бекки, – но все же провести целую ночь здесь в одиночку – довольно страшно. Уверена, что продержишься до утра?

– Без проблем, – ответила Эми. – Меня это ни капли не смутит.

– Уверена?

– Абсолютно.

– Хорошо, – сказала Бекки и повернулась к своему экрану, ожидая следующей реплики, которая, она знала, обязательно последует.

– Прости? – переспросила Эми. – Ты сказала «да»?

– Да, – подтвердила Бекки. – Можешь остаться на ночь. Мне придется договориться с охранниками насчет безопасности, но я уверена, все будет в порядке.

– О… – сказала Эми, уставившись на нее.

– В чем-то проблема? – спросила Бекки, наслаждаясь игрой.

– Нет, совсем нет, – ответила Эми. – Буду с нетерпением ждать.

– Почему бы не сегодня? – предложила Бекки. – Куй железо, пока горячо. К тому же, если заскучаешь, можешь начать разбираться с теми римскими надгробиями, что привезли. Почистишь их немного, если захочешь.

– Сегодня не могу, – сказала Эми. – У меня есть планы, но через пару недель – без проблем.

– Конечно, – усмехнулась Бекки. – Ты только дай мне знать, когда будешь свободна, и я все устрою.

– Ага, договорились, – сказала Эми и повернулась к своему экрану.

Бекки улыбнулась про себя. За дерзкой готической внешностью скрывалась нежная душа, и Бекки была уверена, что рано или поздно она проявится; ей просто нужно было время.

– Сможешь поработать в субботу? – спросила наконец Бекки.

– Да, вроде бы, – сказала Эми. – А что, у нас что-то намечается?

– Куратор хочет, чтобы мы начали разбирать последнюю партию из Египта, – сказала она, – и, честно говоря, у меня к ней личный интерес. Мой отец был в команде, которая ее отправила.

– Правда?

– Угу.

– Классно, что там, мумия?

– Нет, боюсь, ничего такого захватывающего. В документах указано, что это партия из двенадцати ушебти.