Читать книгу: «С Т Е К Л О», страница 3

Квартира номер пятьдесят

Утром в квартиру номер пятьдесят постучался сосед сверху, Степан Иванович. Старик невысокого роста, с ясными живыми голубыми глазами. Никто не вышел. Степан Иванович толкнул дверь, она оказалась открыто . Поглядев на дверной замок, старик покачал головой, он давно сломан и висел на одном креплении, покачиваясь.

Спёртый, прокуренный, тяжёлый воздух помещения был густым и вполне осязаемым. Резкий запах алкоголя, пота, грязи и плесени легко растворял в себе подъездные стандартные ароматы, пытающиеся проникнуть внутрь сквозь открытую дверь. Где-то из глубины квартиры доносилась негромкая музыка.

На полу скопившаяся грязь от обуви закрывала собой красивый рисунок линолеума. В углу, около сломанной табуретки, валялась дохлая мышь. По всему коридору серые от плесени обои оторваны до уровня колен, и по ним вальяжно разгуливали тараканы. Царившая повсюду полутьма гармонично дополняла гнетущую атмосферу.

Янина по праву считалась самой красивой девочкой не только у себя в одиннадцатом классе, но и во всей школе. Слава о ее красоте разошлась далеко за пределы родного района.

Снисхождения красавицы искали не только сверстники, но и старшие ребята. Старшие даже в большей степени, уж они-то отчётливо представляли свои желания, а самое главное, возможности в отношении общительной красавицы.

Девчонка кокетничала одинаково со всеми претендентами на ее внимание. В сети чистой красоты попал молодой преподаватель истории, он совсем недавно пришёл в школу после окончания института. Нет, преподаватель не оказывал знаков внимания Янине, а вот его глаза… Глаза – зеркало души, которое совершенно не может врать.

Алексей Викторович стыдливо их прятал, входя в класс. Он каждый раз становился пунцовым, когда вызывал Голубеву к доске. Вызывал ее он часто, спрашивал долго, она отвечала мало, а он ставил ей четвёрки, с нежностью выводя их в журнале. Но интеллигентный учитель не смел себе позволить «набоковщины» – как он сам выражался, в отношении столь привлекательной ученицы. Да и откровенно было просто страшно из-за ее разномастных поклонников.

Про папу Янина ничего не знала, на ее вопросы, мать сухо отвечала: «Нет у тебя отца». Но однажды Янина случайно услышала разговор мамы с бабушкой, который проходил на кухне. Из этого разговора она узнала, что его арестовали и отправили в тюрьму незадолго до их свадьбы, когда мама была в положении.

Через шесть лет после рождения дочери Ольга вышла замуж за Николая, с которым познакомилась в начале занятий торговлей на рынке и отправила Янину жить к бабушке в деревню, полностью сконцентрировавшись на своём бизнесе.

Редко, интересуясь делами дочери у бабушки по телефону, Ольга иногда, со своим мужем, на выходные приезжала к ним в гости. Подстраиваясь под жестокие правила лихого времени, она занималась челночночеством, а Коля умело торговал на рынке.

Наверно, мать-челнок, чувствуя в глубине души вину перед дочерью, старалась искупить ее покупкой модной одеждой, косметикой и яркими школьными принадлежностями. Вещи появлялись у Янины регулярно, что в свою очередь становилось объектом зависти одноклассниц, да и девчонок со всей школы. В свою очередь, модница с лёгкостью могла просто так подарить подружке что угодно: от ластика с сердечками до юбки «ломбада» с белыми оборками. При этом нисколько не страдая высокомерием или напускным чувством превосходства. Дарила, потому что могла и была доброй.

Степан Иванович в нерешительности стоял в прихожей, гробовая тишина нарушалась только музыкой с кухни. Выждав несколько минут, он прошёл коридор и заглянул налево, в зал. Там вдоль стен стояло невообразимое число пустых бутылок. Полчища жирных мух усеяли когда-то явно белый потолок. Хаотично вперемешку на полу валялись бычки сигарет, непонятного вида и цвета одежда, едва заметные остатки рвотных масс.

В кошмарном состоянии диван располагался вдоль правой стены. Некогда элегантная софа в сочно-бардовой, с вышитыми золотистыми узорчатыми вензелями, обшивкой и с подлокотниками под красное дерево, сейчас представляла из себя чумазый, обшарпанный, заляпанный непонятной субстанцией мебельный скарб. Скраб серого, грязно-жирного, засаленного цвета, с жалким подобием ещё более засаленной подушки.

Напротив, прямо на полу стоял телевизор с разбитым кинескопом, его осколки лежали вокруг.

Вместо штор, на вбитых в деревянную облезлую раму гвоздях, висел рваный кусок пододеяльника.

От невыносимого запаха сигаретного дыма, который пропитал тут абсолютно всё, у Степана Ивановича появилось чувство сдавленности в горле, прокашлявшись, он прикрыл нос и рот платком. Неимоверная, непередаваемая вонь сотни запахов висела густой пеленой в воздухе.

Егор, одноклассник Янины, влюблённый в нее искренней, чистой первой любовью, часто приходил помогать ей с домашним заданием. Голубева училась на двойки с тройками, в то время как Егор был уверенным «хорошистом». В то время, когда они учились в восьмом классе, бабушка Лида попросила маму Егора, разрешить сыну помочь Янине с заданием по математике, которое они битый час не могут решить. Мама согласилась. Егор, прихватив тетрадку по алгебре, в восторге отправился через дорогу к Голубевым.

Уже много позже, в армии, Егор понял: бабушка Лида, как мудрая женщина, специально сблизила его и Янину, с целью переключить внимание внучки от многочисленных ухажёров на умного и воспитанного мальчика, ну и подтянуть школьные предметы заодно. Умело совместила мудрая бабушка приятное с полезным.

Случайно или нет, но именно в тот период классный руководитель пересадила детей в классе. Петров и Голубева оказались за одной партой.

До совместных занятий после школы они, конечно же, общались, но только нейтрально, сухо. А теперь благодаря бабушке они стали видеться намного чаще и за пределами школы.

Проводя вместе много времени, Егор и Янина сдружились. Егор приходил к ней в гости, и, быстро сделав домашнюю работу, они болтали обо всем на свете. Смотрели вместе мультфильмы, Янина составляла в тетрадке анкеты, и первыми их заполнял Егор, она показывала старые семейные фотографии, рассказывая, кто на них изображен и где, он завороженно слушал, жадно улавливая каждое ее слово. Так незаметно быстро проходили их вечера.

В свете зажженной керосиновой лампы рассказывали друг другу страшные истории, когда в поселке отключали планово электричество. Егор обожал эти заветные часы, при нежном, мерцающем бледно-жёлтом свете: целых сто двадцать минут она находился максимально близко к нему, очень часто лёжа рядом на диване. Янина боялась темноты.

Направляясь из зала на кухню, Шестаков заглянул в туалет – те же грязь, мухи, вонь, тараканы и экскременты, даже на полу.

Кухня представляла из себя чёрный, закопчённый куб, криво заклеенные газетами оконные стекла, тихо играющий магнитофон рядом с переполненной пепельницей на подоконнике, битая мутно-голубая кафельная плитка на фартуке и круглый стол с одним стулом. Вездесущие пустые бутылки, бычки, пепел.

На столе пустой шприц, на полу поясной ремень, под столом худой парень. Степан Иванович похлопал его по щекам, предварительно послушав дыхание и убедившись в наличии пульса:

– Эй! Парень! Ты меня слышишь? Эй!… – тот поморщился, из уголка его рта стекала липкая слюна, – Очнись!

После очередного удара по щеке человек зашевелился, приоткрыл глаза:

– Чего…

– Ты как? Не помрешь?

– Нет! – парень отвечал с полуоткрытыми глазами, еле шевеля языком, – Ништяк…

– Я так и понял. – Старик скрутил в валик валявшуюся рядом тряпку, подложил ему под голову и повернул на левый бок, для устойчивости заведя левую руку за голову.

Парень лежал с полуприкрытыми глазами, бормоча что-то нечленораздельное. Степан Иванович поднялся, внимательно наблюдая за ним.

В магнитофоне закончилась кассета, он несколько секунд пожужжал, пытаясь покрутить плёнку дальше, затем отключился.

– Есть кто?! Донеслось громко из коридора. Ау!

– Есть, есть! – Шестаков вышел из кухни, в дверях стоял Андрей Перекопский, живущий на одной с ним лестничной клетке.

– Здарова, Иваныч, ты чего тут в гадюшнике забыл?

– Здаров, Андрей, решил постучать, посмотреть, живые есть кто? Три дня гуляли, шумели спасу нет. И вот уже сутки тишина. Обычно ведь как: двое-трое суток шумят, днём молчат, ночью зашевелились. Думал может, случилось чего, пойду посмотрю.

– Да чего им будет, наркота, – Андрей сплюнул на пол, – Фу! Грязища! Свиньи проклятые, из-за них тараканов вывести не могу, весь дихлофос на районе скупил уже. Да только им надо вот этих упырей травить, а не тараканов!

– Андрей, в доме на пол плевать нельзя. Это неуважение к месту, где ты находишься, и хозяевам. – спокойно ответил Степан Иванович, – Никогда так больше не делай…

– Иваныч, да какой дом?! В сарае и то чище!

Шестаков ничего не ответил, лишь повернул голову и проверил лежащего под столом.

– У тебя телефон дома есть?

– Есть.

– Иди вызови скорую. Чего доброго, отъедет, – старик показал на кухню, – Передозировка, похоже.

Перекопский уверенно пошёл по коридору и заглянул на кухню:

– Да ладно тебе, штырит его сильно, сейчас отпустит.

– Не, Андрюш, его не штырит. Он сейчас должен быть с шилом в одном месте да с глазами бегающими, а он – овощ почти.

– В смысле?

– Кассета в магнитофоне только что закончилась. Девяносто минут – целая. Половина, считай: сорок-сорок пять. Как раз, его должно было лихо таращить, а потом попустить и на движ пробить. Да что-то никак. Видать, перебрал. Иди, вызывай скорую. Андрей удивлённо посмотрел на старика, Степан Иванович понял его выражение лица:

– В передаче по телевизору показывали, вчера вечером смотрел…

Как-то раз вечером Янина с Егором разговаривали про родителей и в тот момент отключили электричество. Бабушка Лида принесла зажженную керосиновую лампу. Комната наполнилась теплым желтым светом, создавая тем самым атмосферу таинственности. Словно дожидаясь этого момента Янина с загадочным выражением лица произнесла:

– Егор, хочешь покажу кое-что секретное?

– Конечно!

Она, подойдя к двери, убедилась, что в соседней комнате никого нет, достала из-под своей кровати и показала ему платок, нем был красивый детальный рисунок трёхшерстного котёнка с красными бантом, выполненный цветными ручками. На вопрос Егора: «Что это и откуда?» Янина ответила: