Читать книгу: «Встретимся во снах», страница 2

3

В следующем лоте аукциона мужчины с женщинами поменялись местами. На сцену поочерёдно выходили девушки, а в торгах участвовали мужчины. По сути, этот аукцион мало чем отличался от первого, но, почему-то, смотреть на это «действо» Белле было неловко. В голове возник образ невольничьего рынка в Османской империи, где толстосумы выбирали себе наложниц в гаремы.

Образ возник, и уходить настырно не собирался. И тогда Белла решила уйти сама. Всё, что можно, от судьбы она получила, ловить больше было нечего. Теодор после танца не то что не попросил её телефон, но даже слова не сказал, попрощался вежливым кивком головы. Это отнюдь не испортило Белле настроения. Пробираясь к выходу из зала, она уже предвкушала, как разохается бабуля, когда она ей будет рассказывать завтра утром о приключениях сегодняшнего вечера.

С Теодором Белла столкнулась в холле – она направлялась к выходу, он выходил из курительной комнаты.

– Уходите?

– Да, поздно уже.

– А кто выкупит меня на следующем этапе?

– Честно признаться, у меня нет таких денег. Там же, наверное, ставки будут покруче, чем на первом? Я понимаю, что это звучит странно для человека, пришедшего на аукцион, но я здесь случайно оказалась, одна девушка отдала мне свой билет.

Белле не стыдно было признаваться в своей финансовой несостоятельности, так же как перед этим не стыдно было говорить о своём неуверенном владении вальсом, на который сама же подвигла известного дирижёра. Встреча с ним так близко, почти знакомство, была настолько нереальна, волшебна, что Белла не ощущала себя собой, а, скорее, каким-то сказочным персонажем. А потому, могла говорить и действовать, как заблагорассудится.

– Деньги не проблема, – между тем, продолжил Теодор, – Я Вам дам свою карточку, и Вы заплатите с неё.

– Как это? – растерялась Белла, – Чужая карточка… Я не возьму. Это… это не правильно.

– Почему? Я также должен участвовать в благотворительности. Какая разница, каким образом внести деньги – заплатить сам за себя или за танец с девушкой? Главное – на что.

– Вот именно, – почему-то рассердилась Белла, – Гораздо правильнее было бы просто внести деньги на благое дело, а не устраивать эти благотворительные балы. И денег бы больше ушло по адресу. Что тут останется, после вычета аренды зала, оплаты музыкантов, всего этого изобилия на столах?

– Музыканты играют бесплатно. Насчёт остального – не знаю. К сожалению, Вы правы, но лучше сделать так, чем не сделать вообще, если есть люди, которые могут выложить деньги только при таких обстоятельствах. Не злитесь. Отнеситесь к обстоятельствам, как к опыту, который меняет Вас и окружающих Вас людей. Так я убедил Вас остаться? – и добавил, чтобы замотивировать ещё больше, – Я потом Вас провожу.

Кто же откажется, чтобы тебя провожал домой известный на весь мир дирижёр? И Белла согласилась. Только настояла, чтобы пин-код карточки Теодор вводил сам.

4

В машине ехали молча. Молчание не было каким-то напряжённым, неловким. Белле казалось, что Теодор что-то от неё ждёт, но что, понять не могла. Её сбивали с трезвых мыслей его руки, лежащие на руле. Он управлял машиной также как и дирижировал – артистично, грациозно, аристократично. Как ни странно, и курил также. За любым его действием можно было наблюдать бесконечно. Любоваться им.

Белла уже набрала воздуха, чтобы попрощаться с Теодором, когда машина затормозила около подъезда её дома, но он остановил её вопросом:

– Белла – такое редкое и красивое имя. У Вас есть черкесские корни?

«Так вот он о чём размышлял по дороге», – подумала Белла и ответила:

– Да нет! Это бабуля настояла. Она обожает Лермонтова. У него есть такой рассказ «Бэла» из «Героя нашего времени».

Теодор с каким-то странным выражением лица посмотрел на Беллу, кивнул – мол, знаю, но сказать ничего не успел, отвлёкся на звонок телефона. Разговаривал не по-русски, на незнакомом Белле языке. Она так подумала, что на греческом. Разговор затягивался, и Белле стало неудобно, получалось, что она подслушивает, хотя и ничего не понимает. Она совсем тихонечко сказала: «Спасибо» и показала жестом, что пошла.

Но Теодор не дал ей уйти, удержал, положив свою ладонь на руку Беллы. И Беллу, вдруг, затрясло мелкой дрожью. Вся её бравада последних часов вмиг испарилась, она почувствовала себя трепетной бабочкой под порывами ураганного ветра – лёгкой, беззащитной. Рука Теодора была тёплой, сухой, твёрдой. Хоть и просто лежала на её руке, но держала крепко.

– Мама, – коротко пояснил Теодор, когда закончил разговор по телефону и без перехода спросил, вернее, высказал утверждение с мягким намёком на вопрос в конце, – Вы любите классическую музыку и меня знаете… Почему не просите контрамарку на концерт?

– Как Вы догадались? – смутилась Белла.

– «Венский» вальс. Обычно говорят «быстрый». Так почему?

– Не хочется ставить Вас и себя в неловкое положение. Вдруг, Вы не сможете… Останется осадок… Не хочется портить волшебный вечер…

– На концерт не могу, а на репетицию пойдёте?

– На репетицию? – оживилась Белла, – Никогда не была на репетиции. Пойду с удовольствием!

– Завтра в два часа в Консерватории. Диктуйте свой телефон. Я отправлю Вам SMS с дополнительной информацией утром.

«Он, всё-таки, взял мой номер!» – ликовала Белла. И не только! Ведь утром она ещё и номер его телефона будет знать!!!

5

И ничего Белла бабуле утром не рассказала. Весело и непринуждённо, как это планировала вчера, уже не выходило. В ожидании SMS от Теодора внутри дрожала натянутая струна, скрученная в тугой узел. Так ощущалось. Да и что рассказывать, если вчерашнее приключение ещё не закончилось? Вот сходит она на репетицию, и тогда уже с бабулей поделится.

Сообщение от Теодора пришло в полдень, но окончательно в реальность того, что она попадёт на его репетицию с оркестром, поверила только, когда администратор завела её в гулкий от пустоты Большой зал Консерватории и широким жестом предложила сесть, где ей хочется. Белла уселась сбоку 9-го ряда партера – там не надо было задирать голову, чтобы смотреть на сцену, и можно было, по мнению Беллы, увидеть Теодора хоть немного в профиль.

Музыканты постепенно заполнили сцену. На Беллу никто внимания не обратил. Также как и Теодор, стремительно занявший своё место дирижёра за пультом. Даже взгляд не кинул в поисках гостьи в зале.

Теодор поднял руки, и шум на сцене мгновенно стих. Теодор едва заметно кивнул, посмотрев в сторону и… Белла, буквально, подскочила с кресла от раздавшегося грохота. Как будто кто-то случайный ударил кулаками со всей дури по клавишам фортепиано – громко и так… так… не гармонично, не музыкально, не сочетаемо, что резало слух. Нет, ну, например, Второй концерт Рахманинова тоже начинается с громкого аккорда на фортепиано, но там это звучит красиво, хоть и трагично. А здесь…

К недоумению Беллы, Теодор не остановился, не сделал замечание не попавшей в ноты пианистке, а дал отмашку солирующему альтисту начать партию. Царапающие тоскливые ноты, которые извлекал солист из альта, походили больше на апробирование инструмента при настройке, чем на музыку. Гармония появилась, когда тихо вступил оркестр. Но тут что-то не понравилось Теодору. Он остановил музыкантов, сделал кому-то замечание, даже пропел: «Пам, па-ам, па-а-ам».

Какого-то общего впечатления от музыки у Беллы никак не складывалось. Она пыталась зацепиться за красивые гармоничные моменты, но они неизменно и, главное, неожиданно, не логично, прерывались гулкими сфорцато⁷, столь мощными, будто молотом по голове. В такие моменты Белла чувствовала, как дрожит под ней пол.

Альт то скрипел, как несмазанная дверь, то плакал, то скрежетал камнем по стеклу, то пищал, как потерявшийся котёнок. Пианистка играла, будто, мимо нот или в разных тональностях с оркестром. Играла не только на клавишах, но и вставала с места, чтобы дёрнуть за струны фортепиано. Вы такое когда-нибудь видели?!

Единственный вывод, к которому склонялась Белла, это что музыка деструктивная, и ещё раз она бы слушать её не стала. А потом, вдруг, опять начиналась гармония – грустная, светлая, нежная. Но только Белла чуть-чуть погружалась в музыку, как, вдруг, снова что-то происходило, что выбивало её оттуда.

В этот раз в зале начал трезвонить телефон. (На концертах это случалось не редко. Как ни предупреждай, как ни проси выключить мобильные телефоны, обязательно найдётся тот, кто забудет это сделать. И телефон обязательно зазвонит в самый неподходящий момент!) Теодор остановился, дождался окончания звонка и попытался продолжить репетицию. Но телефон затрезвонил вновь. И тогда он резко развернулся и прямо вперился взглядом в Беллу.

– Это не у меня! – непроизвольно вырвалось у неё оправдание. И, хотя она ни в чём не была виновата, всё равно ей стало стыдно.

Теодор кивнул, мол, знаю, и отдал указание:

– Четыре ряда вверх и влево.

«Ничего себе музыкальный слух!», – подумала Белла, обнаружив трезвонящий телефон на 13-ом ряду под третьим креслом влево от прохода. Она ответила на звонок, и оттуда полился такой поток брани вперемежку с матом, что Белла сначала опешила, а потом рассердилась, и тоже заорала в ответ:

– Если ты сейчас же не заткнёшься, я грохну твой мобильник об пол, а потом выкину осколки в ближайшую сточную канаву!

На той стороне провода замолчали и сердито засопели. То-то!

– Вы, между прочим, срываете репетицию оркестра, – строгим, но уже более спокойным тоном произнесла Белла.

«Ой, репетиция! А я тут разговариваю», – сама себя остановила Белла и посмотрела на сцену. Теодор смотрел прямо на неё и терпеливо дожидался окончания её разговора с хозяином забытого телефона. И не только он, весь оркестр развернулся и наблюдал со сцены на сценку, которая происходила в зрительном зале. И Белла поспешила выйти, чтобы не мешать репетиции.

Нашла администратора зала, отдала ей телефон и вышла на улицу подышать свежим воздухом, в надежде, что произведение, так истерзавшее ей слух, к её возвращению в зал закончится. И ей повезло! На улицу стали выходить оркестранты – начался перерыв. Вместе с ними Белла и вернулась в зал.

После перерыва оркестр репетировал 7-ю Симфонию Шостаковича – «Ленинградскую». Трагичную, мрачную, написанную композитором в холодном и голодном блокадном Ленинграде. Разбомбленном, продуваемом ветрами, но не сломленном. В городе, ждущем Победу и верящем в неё! Никто из тех, кто услышал её впервые в 1942 году – ни слушатели, ни оркестранты, ни композитор и, он же, дирижёр, не знали тогда, когда она придёт, эта Победа. И доживут ли они до неё. Но эта музыка звала и приближала её, укрепляла надежду в её неотвратимость.

Ленинградская симфония – это послание всему остальному миру от умирающих людей этого города: «Мы живы! Мы не сдаёмся!» Чтобы выжить, они брали воду для питья прямо из Фонтанки. Под бомбёжками. Чтобы выжить, на клумбах у стен Исаакиевского Собора выращивали капусту. Под бомбёжками. Им доставляли продовольствие по тонкому льду Ладожского озера на подводах с лошадьми под бомбёжками. И под бомбёжками же по устоявшемуся льду на грузовиках пытались вывезти детей, женщин и стариков⁸…

… Дорога жизни узким коридором

Протянута по Ладожскому льду.

Она спасала наш любимый город

В том страшном и чудовищном аду⁹

И, хотя из-за остановок, которые делал Теодор, из-за повторов, возращения к уже прозвучавшим тактам, целостно Симфония не прозвучала, от этой музыки Белла почувствовала, как ни странно, очищение и освобождение от депрессии, которую ощутила после первой половины репетиции.

Будет, ой, будет, что рассказать бабуле!

Но рассказ опять откладывался, потому что сразу после включения телефона на него пришло SMS от Теодора: «Подождите меня снаружи».

⁷ – термин в музыке, обозначающий «внезапный резкий акцент»

⁸ – «Дорогой жизни» назвали ледовую трассу ленинградцы. По ней доставлено в осаждённый Ленинград свыше 360 000 тонн продовольствия, топлива, боеприпасов. Эвакуировано из города свыше полумиллиона жителей.

⁹ – отрывок из стихотворения Н.Смирновой «Ладога – дорога жизни»

6

Теодор повел Беллу в кафе-бар «Простые вещи». В аккурат напротив Большого зала Консерватории. Кушать ещё не хотелось, и Белла решила обойтись чашкой кофе. Но когда она раскрыла меню… У неё разбежались глаза, а рот наполнился слюной. Одни названия закусок чего стоили! «Эклер с татаки¹⁰ из говяжьего сердца, попкорном из амаранта и трюфельной пастой», «Эклер с томленым ягненком, соленым желтком и кимчи¹¹», «Эклер с расплавленным сливочным камамбером, сладкими помидорами и базиликовым песто». И таких, аж, 12 позиций! Мало названий, так к каждому ещё и эпиграф прилагался: «Угораем мы с угрём, заедая фуагрём», «Если можем выговорить Джавахарлала Неру, берём ещё по одному эклеру», «Ун капустино пер фаворе» и так далее в том же духе. Но даже если бы всего этого не было, ведь закуска в виде эклера уже само по себе необычно и интересно!

Хотелось попробовать всё. Белла растерялась, сглотнула слюну и посмотрела поверх меню на Теодора. Тот наблюдал за ней с пониманием и с улыбкой, такой же, как тогда, на концерте, когда она увидела его впервые – задорной и мальчишеской.

– Я не знаю, что выбрать. Такое всё аппетитное.

– Вы можете взять всё.

– Нет-нет! – энергично возразила Белла, – Я не справлюсь.

– Тогда полагаемся на мой вкус. Я тут уже всё пробовал. Закажем четыре разных эклера и разделим по честноку.

Это «по честноку», такому русскому, родному, простецкому, очень умилило Беллу в устах человека с греческими корнями и немного примирило с отголосками ревности к тем, с кем он до неё бывал в этом баре и у кого видел такую же реакцию, как у неё, на экзотическое меню.

Теодор заказал эклеры с севиче¹² из гребешка и мандариновым кёрдом¹³; с крабом, авокадо и подвяленными помидорами; с фуа-гра, горьким шоколадом и сладким манго; с угрём, авокадо и пряным сыром. И целых 2 эклера–не эклера, а «Эклеровые ром-бабы, пропитанные светлым ромом, с фисташковым кремом и ромовым мороженым». Белла было запротестовала, что лопнет, но Теодор сделал серьёзное лицо и сказал, что это так вкусно, что делиться он категорически отказывается. Белла прыснула и смирилась. И против целой бутылки игристого вина Тапас возражать уже не стала.

Боже мой, как же всё это было вкусно! Все вкусы были такие яркие, острые, по восприятию, а не по количеству перца из-за которого потом может гореть во рту. В общем, Белла проглотила все 4 половинки, так и не придя к выводу – какой эклер понравился ей больше всего. Единственное, что она поняла, это то, что сладким эклером–не эклером, она бы тоже фиг с кем поделилась!

¹⁰ – татаки – метод приготовления мяса или рыбы в японской кухне, по сути, нарезание тонкими ломтиками.

¹¹ – кимчи – так изящно называется в корейской кухне солено-маринованная капуста, редька и другие овощи, приготовленные со специями.

¹² – севиче – это крайне простое блюдо, справиться с которым под силу не только шеф-поварам. Главный его секрет – это свежесть ингредиентов, поскольку готовится оно из мелко нарезанной сырой рыбы, маринованной в соке лайма.

¹³ – кёрд – легкий крем на основе сока, масла и яиц.

7

– У меня есть час свободного времени. Прогуляемся?

Конечно, Белла согласилась. И они поднялись из подвала кафе на улицу, и пошли по направлению к Александровскому саду.

– Тебе понравилось на репетиции?

– О, да! Очень интересно! – экзальтированно отреагировала Белла. Если на балу она чувствовала себя как пьяная, то сейчас была без «как». Ведь большая часть бутылки Тапаса досталась ей. Теодор вообще, похоже, только разочек глотнул, когда предложил ей перейти на «ты», – Не понимаю, как они тебя понимают? «Усилие», «отсюда», «трам-па-пам»… И музыка как будто рождается из воздуха.

– Мы как семья, понимаем друг друга даже без слов. Как тебе Канчели?

Белла догадалась, что Теодор спрашивает о первом произведении, и ответила честно:

– Не зашло. Какое-то оно дёрганное. Странное… Видимо, я ещё не доросла до подобной музыки.

– Ты уже теряла в жизни кого-нибудь из близких людей?

Белла не поняла, к чему этот вопрос, но почувствовала его значимость. Внутренне собралась, даже винные пары как будто куда-то испарились. Ответила тихо:

– Нет. Дедушка умер ещё до моего рождения. Родители развелись, когда я была совсем крохой. Папу я не помню, мы с ним не общаемся. Вся моя маленькая семья – мама и бабуля, при мне.

– Мы и здесь с тобой похожи. Дедушку не знал даже мой отец, а папа погиб в автомобильной аварии, когда мне было пять лет, я помню его смутно. Меня растили мама и бабушка.

– Ты сказал «и здесь похожи». А в чём ещё?

– Меня тоже назвали в честь литературного героя – Теодоро из «Собаки на сене».

– Как странно, Теодоро, ведь, испанское имя. А у тебя, как сказали, греческое происхождение.

– Это целая история.

– Извини, если я лезу в то, что меня…

– Всё в порядке. Я уже понял, что ты не любишь ставить людей в затруднительное положение. Я расскажу. Семья моей бабушки жила в Салониках. Это важный морской порт. Там она познакомилась с русским моряком Михаилом Головановым. Он увёз её в Ленинград. Бабушка рассказывала, как она была поражена, увидев огромный город с великолепными дворцами, широкими прямыми улицами и разводными мостами. Салоники тоже большой город, но с Ленинградом не сравнить. Она полюбила гулять по городу, когда оставалась одна. А это часто было. Дни встреч и месяцы ожидания. Чтобы они чаще виделись, бабушка летала в те порты, где разгружался корабль дедушки. Не полетела только один раз, боялась за ребёнка на седьмом месяце беременности. Не могла потом себе этого простить. Корабль подвергся нападению пиратов. Судьба экипажа до сих пор не известна. У дедушки даже могилы нет. Бабушка родила сына. Его назвали Александром, как они с дедушкой хотели. Она вернулась в Грецию, но уже не в Салоники – не могла видеть море, которое лишило её возлюбленного. Когда я родился, бабушка поставила моих родителей перед выбором: или Михаил в честь дедушки, или Теодоро. Теодоро, потому что ей очень понравился русский фильм «Собака на сене». Героя играл Михаил Боярский, очень похожий на дедушку, только в темном варианте. Несколько фотографий и три кассеты с фильмами Боярского: «Собака на сене», «Соломенная шляпка» и «Старший сын», вот и всё, что моя бабушка привезла из СССР. Она часто пересматривала эти фильмы. А я выучил по ним русский язык. Вот такая история.

– А я думала, что «греческое происхождение» это фигура речи. Мало ли кто у нас какого происхождения. Если покопаться, то и монголы с татарами¹⁴ найдутся, и евреи, и поляки. И ещё, ты очень хорошо говоришь по-русски, без акцента.

– А греческую фамилию взял для рекламы, – кивнул головой Теодор и задорно улыбнулся, – Эту версию я уже слышал не раз. На самом деле, фамилия Галанис происходит от моей матери. Такой компромисс. Папа хотел оставить меня с ней. Он в детстве настрадался от фамилии Голованов. Но бабушка не разрешила. Так что официально я – Теодоро Голованов-Галанис. В России – Теодор Голованов-Галанис. За границей – Теодоро Галанис. А для друзей Тео. Что касается языка, то я в России больше десяти лет, много читаю русских авторов.

– А как ты оказался у нас? Почему остался?

– Ещё раз спасибо моей бабушке. Мы с ней много путешествовали по Европе. Объездили все страны, которые она посетила, когда летала за дедушкой. Только в порты не заезжали. Мне исполнилось шестнадцать, когда она предложила поехать в Санкт-Петербург. Конечно, я многое знал о Санкт-Петербурге, видел много фотографий и видео, но действительность превзошла все мои ожидания. В следующем году я поступил в Санкт-Петербургскую Консерваторию. Во время учёбы объездил пол-России, куда только смог попасть. Это была, конечно, Москва. А ещё Новосибирск, Краснодар, Пермь, Казань, Томск. Влюбился в Россию, в её людей, в русских женщин. Что меня потрясло, и что я обожаю, так это то, насколько разные вещи существуют здесь по соседству. Россия же невероятно разнообразна. Взять хотя бы города. Санкт-Петербург – имперский город с имперским духом. Именно так – дважды имперский. Москва совсем другая – царская и купеческая. Казань – с первых же шагов теплый, гостеприимный, родной город. До сих пор не могу к этому привыкнуть. У русского народа есть потрясающая особенность – взять что-то извне, освоить, адаптировать на свой лад и создать свою версию, которая будет лучше, чем первоисточник. Такого я не видел больше нигде. И ещё: русская душа – это не сказки. Это удивительная наивность, которая способна поменять мир к лучшему.

– Поэтому остался?

– Россия – последний оплот, где ещё жив романтизм. Я тоже человек романтичный. Поэтому я счастлив в России. Я много времени провёл на Западе и потому лучше могу оценить то, что есть в России. Но я понял это позже, после того, как решил остаться. Бабушка… Бабушка подарила мне Россию… Она умерла после нашего совместного путешествия… Она как будто чувствовала, что уйдёт, и захотела в последний раз отправиться в святая святых. Как в паломничество… Она завещала мне остаться в России. Ты понимаешь?

Белла кивнула, сдерживая слёзы. Она понимала, что Тео рассказывает ей о таком личном, интимном, потаённом, что чужому, практически незнакомому человеку, не рассказывают… А Теодор, между тем, продолжил:

– Смерть близкого человека подобна удару по голове. «Обухом» – так русские говорят? Старый человек или давно больной – не важно. Вы к этому не готовы. Мы застываем. Голова и сердце пусты. Потом резкая боль. Слёзы. Гнев на несправедливость. Чувство вины. Я не помог. Я не успел. Я виноват. Царапины на душе. Обида, что осиротел…

Белла почувствовала, что Тео описывает не только свои чувства после смерти бабушки, но и что-то ещё. И он, действительно, заговорил о другом:

– …Канчели написал литургию «Оплаканный ветром» на смерть своего друга. Эту программу – Канчели и Шостакович, двадцать второго июня мы повторяем уже несколько лет. Такая музыка, если у человека жуткая тоска и депрессия, она способна очистить и освободить. Такая музыка – это лекарство.

– Канчелли… Это какой-то итальянский композитор? Ни разу о нём не слышала.

– Нет. Грузинский. Гия Канчели. Наверняка ты его знаешь. Фильмы «Мимино», «Кин-дза-дза» смотрела?

– Он написал музыку к этим фильмам?! Конечно, знаю. Ничего себе! А ты откуда знаешь эти фильмы? Я думала, что серьёзные музыканты только классикой интересуются.

Тео рассмеялся:

– Дирижёры рождаются прямо во фраках, скрипачи спят в обнимку со скрипками, а балерины ходят исключительно на пуантах!

И, посерьёзнев, добавил:

– Мы – обычные люди, с обычными человеческими потребностями и интересами. Возможно, немного ближе к небу. Видим или слышим чуть больше, дальше, глубже остальных. Наше счастье – это создавать нечто красивое и делиться этим с другими людьми. А что касается Канчели, то каждый раз, когда я беру в репертуар произведение нового для меня композитора, я ищу точки соприкосновения с ним, чтобы слиться с его музыкой. Но не через его биографию. Я прочел много биографий известных композиторов, и теперь стараюсь их забыть. Хочу воспринимать композитора только через его музыку. Я изучаю его музыку разных жанров и направлений. Чем разноплановей композитор, тем интересней.

– Перебежим? Успеем? – вдруг, резко сменил тему разговора Тео, беря Беллу за руку и указывая на зеленый сигнал светофора, который уже начал мигать, предупреждая о скорой смене на запрещающий красный цвет.

Они перебежали улицу, и пошли по направлению к Большому залу Консерватории. Руку Беллы Тео не отпустил. Получилось, что она его провожает.

Проводила. Перед дверью он чуть сжал своими пальцами её руку и… отпустил. Молча ушёл. Белла развернулась и пошла прочь. Её трясло мелкой дрожью. Шла к метро, обхватив себя руками, чтобы унять трясучку. Вот и закончилось её волшебное приключение…

¹⁴ – термин «монголо-татарское иго» прочно укоренился в общественном сознании русского народа, причём, как синоним современному термину «оккупация». Тем не менее, жители Руси XIII – XVвв такого определения зависимости русских княжеств от Орды не давали.

«Монголо-татары», вообще, искусственный термин. Он впервые появился только в 1817г. Имя одного из народов Восточной Монголии «татары» ещё за несколько столетий до монгольских завоеваний служило на Востоке общим обозначением народов и племён Центральной Азии – в том числе и, собственно, монголов. Поэтому в русских средневековых текстах, этноним «монголы» не употреблялся, а многоплеменные монгольские войска повсеместно именовались татарами. Вот отрывок из Ипатьевской летописи: «…В год (от сотворения мира) 6748-й (1240-й). Пришел Батый к Киеву с силой тяжкой, со многим множеством силы своей, и окружил город, и осадила (город) сила татарская. И был город в осаде великой. И пребывал Батый у города, и воины его осаждали город, и нельзя было слышать (друг друга в городе) из-за звуков скрипа телег его, рева множества верблюдов его и ржания табунов его, и была заполнена земля Русская врагами…»

Всеобщее заблуждение, ярко выраженное в поговорке «Поскреби русского и найдёшь татарина», опровергается генетическими исследованиями, которые установили, что монгольские гаплогруппы на территории европейской части России представлены в процентном отношении, стремящемся к 0. И это после 250-и лет ига! Потому что ига в понимании «оккупации» не было. Были набеги, нашествия, битвы, разорение городов, массовое истребление мирных жителей ради устрашения и создания вассальной зависимости (только личная явка к хану могла способствовать получению ярлыка на княжество; ближайшие родственники князя должны были служить в дневной страже хана, будучи фактически заложниками), налоговой зависимости (выплата ежегодной дани), административной зависимости (появление в русских княжествах особых ордынских чиновников), военно-политической зависимости (введение всеобщей воинской повинности для участия в военных акциях Орды) (из Википедии)

8

Дома, чтобы вытеснить из головы мысли о Тео, Белла открыла компьютер и нашла в Википедии статью о грузинском композиторе Гии Канчели. Удивилась плодовитости композитора, создавшего множество классических произведений, (их перечень не уместился на экране монитора) и ещё большему количеству фильмов и спектаклей, к которым он написал музыку.

Прослушала сюиту из музыки к фильму «Кин-дза-дза» и ей послышались некие общие темы с литургией.

Спохватилась, что, пока не очень поздно, надо позвонить бабуле и рассказать о знакомстве с великим  дирижёром Теодоро Головановым-Галанис. Версию выдала, конечно, в усеченном варианте, без ресторана, прогулки и откровенных разговоров. Но и этот вариант вызвал восторг бабули. И она тут же начала названивать своим подружкам по походам на концерты классической музыки, чтобы поделиться своими эмоциями от того, что пережила её внучка.

9

Утром Белла нашла в себе силы прослушать в записи литургию «Оплаканный ветром». Теперь, после рассказа Тео, музыка воспринималась совершенно по другому. И первый возмущенный аккорд фортепиано – как обухом по голове от смерти близкого человека. И горе альта, и плач скрипок, и тоска труб, и гнев барабанов, и светлая грусть флейт, и не желание смириться со смертью и смирение всего оркестра перед неизбежностью конца жизни любого человека…

Катарсис очищения…

Когда падают звезды, это, ведь, только тебе кажется, что они падают, а, на самом деле, они продолжают свой полёт, просто скрылись за горизонт, ушли из поля твоего зрения. Это ты упала, а они летят дальше. Они свободны. Они не виноваты, что тебе больно…

10

Через несколько дней в дверь Беллы позвонили, и курьер вручил ей коробку конфет. У Беллы ёкнуло сердце – Тео! Но потом она засомневалась. Это мог быть и Никита. Он не оставлял попыток помириться (это он думал, что они поссорились, а Белла считала, что расстались). Правда, подобных шагов он раньше не предпринимал.

Белла покрутила коробку – никакой подписи или прикреплённой записки не нашла. «Ну, и ладно! Отдам бабуле, – решила Белла, – Попьёт чайку с подругами». И положила конфеты на полку. Но что-то её тянуло за душу. Взгляд то и дело падал на полку. И Белла не выдержала, открыла коробку, а там…

А там, под крышкой, лежал диск и квадратик бумаги, исписанный аккуратным, почти каллиграфическим почерком с перечислением музыкальных произведений. Знаменитых композиторов и композиторов, фамилии которых были Белле не знакомы. С названиями, которые вызывали недоумение, такое как Д.Тавенер¹⁵ «Реквием Ахматовой для сопрано, баса и оркестра». Белла, к своему стыду не знала, что поэма Ахматовой положена на музыку, да ещё и не советским композитором, а, явно, иностранцем. Или такое забавное, вызывающее улыбку – А.Пярт¹⁶ «Если бы Бах разводил пчел». Или такое, что сразу же захотелось послушать, как О.Мессиан¹⁷ «Каталог птиц» для фортепиано и ансамбля. Как это – птицы и фортепиано? Ну, ладно, флейта, свирель, но фортепиано?

Белла вспомнила, что Тео говорил о композиторах. Что надо воспринимать их не по биографиям, а через их музыку. И догадалась – Тео дарит ей возможность заглянуть в его мир, понять его душу через музыку, которую любит он.

Хотелось, очень хотелось сразу прослушать весь диск. Но Белла положила за правило слушать одно произведение в день, чтобы вникнуть, понять, прочувствовать. Растянуть удовольствие. И с удивлением обнаружила, что на диске записана не только музыка, но и шум города, пение птиц, дыхание ветра, плеск воды…

¹⁵ – сэр Джон Кеннет Тавенер – британский композитор. Что удивительно – принявший православие. Его обращение к Православной Церкви стало результатом растущего убеждения, что восточные традиции сохранили изначальную сущность христианства, которую Запад потерял. Он писал: «С детства я ощущал метафизический, духовный смысл реальности… Однажды я зашёл в одну из русских православных церквей в Лондоне и почувствовал себя там, как дома. Всё было необычайно просто: я оказался в своем доме, и я остался в нём» (из Википедии)

¹⁶ – Арво Пярт – эстонский композитор. Как ни странно, тоже принявший православие. Собственный стиль композитор определил метафорически – как tintinnabuli (буквально – «колокольчики»; подразумеваются небольшие церковные колокола с характерными «призвуками»). О музыке в этом стиле он говорил так: «Каждая фраза дышит самостоятельно. Её внутренняя боль и снятие этой боли, неразрывно связанные, и образуют дыхание. В паузах нужно научиться слушать тишину, уметь прочувствовать вибрацию каждого звука, его дление и переход в другой звук, весомость этого шага… Нельзя торопиться. Надо взвешивать каждый шаг от одной точки до другой на нотной бумаге. Надо, чтобы шаг был совершен только после того, как ты пропустил все возможные ноты через своё «чистилище». Тогда звук, претерпевший до конца все испытания, будет истинным» (из Википедии)