Читать книгу: «20 лет теней», страница 2

Глава 2 – Не похоронено

«Грехи не стареют.

Они просто ждут, когда вы станете слабыми.»

Они стояли в кругу у фонаря, словно заключённые в немой заговор. Молчание было плотным, как туман. Лица освещались неровным светом, и в этом свете – взгляд за взглядом, короткие переглядывания – медленно вырисовывалась истина: они поняли, что это значит. Джозеф первым нарушил тишину. Его голос был хриплым, как будто застрял в горле: – Сегодня днём… мне позвонили. Номер не определился. Мужской голос… он сказал: Двадцать лет прошло. Но «двадцатое» не похоронено. Оно ждёт София обернулась к нему, будто услышав это впервые. Но прежде чем кто-то успел что-либо спросить, Дэвид медленно полез в карман куртки. Его рука дрожала, когда он развернул сложенный вчетверо листок бумаги. – Этим утром я нашёл это в дверце машины, – тихо сказал он. – «„Земля помнит. Даже если вы забыли.“». Просто… вот так. Глаза всех обратились к Адаму. Тот стоял, будто приклеенный к месту, белый как мел. Он открыл рот, потом закрыл. И только спустя несколько секунд выдавил: – У меня… утром, на капоте, лежала… дохлая птица. Сломанная. Вся перекрученная… – Адам замолчал на вдохе, будто слова застряли в горле, затем досказал: – И на лапе был привязан крошечный клочок бумаги. На нём – те же буквы: «NH 20». Что это вообще значит? Тишина сгустилась ещё сильнее: теперь одно и то же обозначение всплыло дважды – на птице и на листке у чучела. – NH… двадцать, – едва слышно повторила София, но смысл всё ещё ускользал. – Шифр? – предположил Дэвид. – Может, инициалы и дата? Джозеф покачал головой:

– Не знаю. Но кто бы это ни был, он хорошо готовился. И явно следит за каждым из нас. Адам сжал кулаки, будто пытался согреть онемевшие пальцы:

– Это предупреждение. Или счётчик. Двадцать лет, двадцатое августа… Он играет на датах. Подростки, стоявшие чуть в стороне, обменялись тревожными взглядами. Алекс ощутил, как тяжелеет рюкзак с дневником – словно бумага внутри впитывала каждое новое слово и превращалась в свинец. Пока взрослые гадали над загадкой «NH 20», подростки начинали понимать: ответы могут скрываться не где-то там, а уже у них в руках. Женщины – Эмма, Оливия, София – не проронили ни слова. Словно что-то внутри них тихо защёлкнулось. Они не спрашивали, не удивлялись. Только София прошептала: – Двадцатое августа.

Ночной ветер заставил чучело раскачаться, и его тканевое лицо медленно повернулось в сторону семьи Рейнольдс и собравшихся рядом гостей. Казалось, оно осуждающе смотрит на них, безмолвно упрекая. Зловещая фигура чучела висела там, словно немой свидетель: все понимали, что старые тайны вот-вот всплывут наружу. Хрупкий баланс, который три семьи поддерживали годами, мог рухнуть в любой момент. Первые капли дождя начали падать, намокая бумажную угрозу. Над группой повисло плотное, почти осязаемое молчание. Все ясно осознавали: с этой минуты ничто уже не будет по-прежнему. Они молча вернулись в дом, словно воздух снаружи стал непереносимо тяжёлым. Никто не решался заговорить, но взгляды выдавали то, что хранилось в них слишком долго. Повешенное чучело с запиской было как зловещий маяк – напоминание о главе их жизни, которую все надеялись забыть навсегда. Они вошли в дом один за другим – точно актёры, которые слишком поздно поняли, что спектакль уже не их сценарий. Дверь захлопнулась, отрезав порыв ветра и вид зловещей куклы под фонарём. В гостиной мягкий свет торшера дрожал, будто отражая их собственную неустойчивость. Дождь за окном начал нарастать, барабаня по кровле ровными ударами. Звуки вечеринки – музыка, тихий смех соседей из дальних домов – остались снаружи, а внутри поселилась тяжёлая, пропитанная давним страхом тишина. София взяла бокал со стола, но руки дрожали так, что стекло едва не выпало. Она поставила его обратно и обняла себя за плечи. Дэвид, всё ещё сжимая влажную записку, подошёл к искусственному камину. Он смотрел на мерцание декоративного пламени, будто надеясь, что в этом холодном свете всплывёт ответ.

Адам сел на подлокотник кресла, слабо выдохнул:

– Мы держали это в себе двадцать лет. Думали, закопали достаточно глубоко. – Значит, кто-то раскопал, – тихо отозвался Джозеф. Он ощутил, как тянет горло: каждое слово давалось с усилием. – Сейчас главное – не паниковать перед детьми. Оливия бросила быстрый взгляд в сторону кухни, где стояли подростки. Алекс, Гарри и Эмили притихли, словно угадывали: разговор идёт о чём-то большем, чем злая шутка. Алекс непроизвольно прижал к себе рюкзак. – Мы должны разобраться сами, – произнесла наконец София, заставляя себя говорить ровно. – Но сначала… никакой полиции. По крайней мере, пока мы не поймём, что именно этот человек знает. – Сегодня двадцатое августа, – напомнила Эмма, и в её голосе прозвенел нервный смешок. – И ровно двадцать лет прошло… Слова повисли, как приговор. За окнами грянул гром, и лампы мигнули. Хрупкий мир, который они берегли два десятилетия, дал трещину. И каждый осознал: дальше придётся выбирать – держаться лжи, пока не рухнет всё, или раскрыть правду, рискуя потерять привычную жизнь. Взгляды скрестились: у каждого на лице читалось одно – страх перед тем, что начнётся, когда первая завеса сорвётся.

Дети, ничего не понимая, захлопнули за собой дверь в комнате Алекса. Напряжение всё ещё висело в воздухе – не отпускало ни на секунду. – Наши родичи… кажется, они замешаны в чём-то серьёзном, – первым нарушил молчание Гарри. – Они ведут себя так странно. Их будто кто-то шантажирует. – Кто бы мог подумать… – пробормотала Эмили, всё ещё потрясённая увиденным. – Никогда не видела их такими. – Лили Харпер… – прошептала Эмили. – Вы слышали это имя раньше? Гарри покачал головой. Алекс молча протянул руку к ноутбуку. Через несколько секунд на экране открылся поисковик, и он набрал: «Лили Харпер, 2000». Результатов было немного, но один заголовок бросался в глаза: «Операция „Молчун“: закрытое дело 2000 года. Обвинения в адрес таинственной секты и исчезновение студентки Лили Харпер» Они вчитались, затаив дыхание. «…в августе 2000 года в районе кампуса Хейлоу были зафиксированы слухи о закрытом сообществе, проводившем эзотерические и религиозные ритуалы. Тогда же бесследно исчезла 20-летняя студентка Лили Харпер. Несмотря на многочисленные допросы и расследования, обвинения так и не были предъявлены. Дело официально закрыто. Считается, что девушка могла стать жертвой радикального культа…» – Подожди… – прошептал Гарри. – Ты думаешь… наши родители были в этой секте? – Не знаю… но имя Лили в дневнике… и эта дата… всё совпадает, – напряжённо ответил Алекс. – Она исчезла приблизительно в тот же день, который мама назвала «самым страшным». Это не может быть совпадением. – А что, если они… правда были в этом культе? – медленно проговорила Эмили. – Или… просто знали, что произошло, но скрыли это? Я не представляю моих в секте, – она тихо добавила, перебирая страницы дневника. – Никогда от них даже намёка не слышала…

Алекс кивнул, задумчиво уставившись в пол:

– Мои тоже… Наоборот, всегда предупреждали – мол, держитесь подальше от всяких сомнительных групп, идеологий.

– У нас так же, – отозвался Гарри. – Папа вообще говорит, что фанатики – это опаснее оружия.

Эмили скрестила руки, словно ей стало холодно.

– А если они просто… боялись, что мы повторим их ошибки? Дети переглянулись. Ни один не решался произнести вслух то, что уже крутилось в голове каждого. – Мы не можем просто так у них спросить, – наконец сказал Алекс. – Но мы должны узнать. Что-то они скрывают… и, кажется, это куда серьёзнее, чем просто семейные тайны. Комната погрузилась в молчание, прерываемое лишь мерным шумом дождя за окном. Дневник лежал между ними – не как напоминание о собственном прошлом, а как дверь в чужую тайну, в которую они, сами того не желая, уже вошли.

Взрослые остались в гостиной. Никто не садился. Атмосфера стала плотной, как перед грозой. Впервые за столько лет кто-то вслух произнёс это имя: – Лили Харпер… – тихо сказала София, словно пробуя слова на вкус. Оливия скрестила руки и оперлась о спинку кресла. В голосе её прозвучала лёгкая, но явная ревность: – Проявляла к кому-то интерес, если я верно помню. София посмотрела на неё в упор. – Интерес… Кому именно? Оливия, не отводя взгляда, кивнула в сторону Джозефа. – Может, к тому, по кому она сохла? Джозеф резко поднял голову. Глаза его метнули раздражённый блеск. – Не говори глупостей. Я не давал ей повода. Тон Оливии стал колючим, ревностным. София насторожилась. Впервые она начала смотреть на своего мужа по-другому – с вопросом. Словно бы это не она, а Оливия всё это время была ближе к Джозефу. Адам уловил напряжение. Его голос был тих, но жёсткий: – Оливия, следи за словами. Оливия осеклась, на мгновение отвернулась, чтобы скрыть эмоции, но кольцо на её пальце, которое она нервно вертела, выдавало внутреннюю бурю. Эмма, будто бы не замечая перепалки, проговорила: – Она ведь была… сектантка, не так ли? Кто вообще привёл её в нашу компанию? София нахмурилась. – Вот именно. Кто пригласил её на мой день рождения? Кто-нибудь помнит? Наступила тишина. – Я – нет, – сказала Эмма. – Вроде, она просто… появилась. И осталась. – Слишком удобно, – бросила Оливия. – А может, её пригласил тот, по кому она сохла? Джозеф тяжело выдохнул и обернулся к ней: – Опять ты за своё? Я сказал, я не был с ней. Даже близко. Она… просто была рядом. София при этом не спускала с него взгляда. Что-то в выражении его лица казалось ей теперь чужим. Внезапно Эмма, словно теряя терпение, выпалила: – Но ведь кто-то её убил. Прямо на вечеринке. У нас, в доме. Кто-то, с кем мы тогда веселились. Кто-то из нас… или кто-то, кого мы знали. Она прикрыла рот ладонью, осознав, насколько громко сказала это. Быстро оглянулась – вдруг дети услышали? – Мы ведь даже не пытались разобраться. Не пытались узнать, что случилось. Мы испугались. Закопали её в лесу. Закопали правду. А убийца… возможно, всё это время жил рядом с нами. Давид медленно кивнул. – Я уверен, кто бы это ни был – он хотел, чтобы подозрение упало на нас. И не стоит себя винить, что мы не вызвали полицию… Если бы вызвали, мы бы не сидели сейчас здесь. Не было бы этой жизни. София резко повернулась ко всем, голос её дрожал: – А вы жили спокойно? Вы забыли? Спали по ночам, не вспоминая её лицо, не слыша этот… хруст листвы в лесу? Голос сорвался. Она закрыла лицо руками. Джозеф обнял её, прижал к себе, но она дрожала в его руках. Оливия резко встала, подошла к окну. Кольцо на её пальце вновь вращалось между пальцами. Она не оборачивалась. – Двадцать лет, – сказал Адам, глядя в пол. – Почему сейчас? Почему спустя два десятилетия всё вдруг всплыло? Никто не знал ответа. Но в каждом взгляде читался страх: возможно, призрак прошлого наконец вернулся – и теперь он не уйдёт просто так. В гостиной становилось всё тише, но воздух словно сгущался от невысказанных слов. Настроение, едва не сорвавшееся в обвинения, плотно зависло между ними. Взгляды становились всё острее, тишина – громче. – Может, ты тогда просто молчал, Джозеф? – сказала Оливия, уже не скрывая язвительности. – Прекрати, – бросил Адам. – Ты ведёшь себя так, будто хочешь кого-то обвинить, даже не зная в чём. – А что, если это кто-то из нас?.. – слабо произнёс Дэвид.

– Я не говорю, что кто-то хотел этого… но, может, что-то пошло не так…

– Дэвид, – раздражённо перебила его Эмма, – ты же сам только что говорил, что всё могли подстроить. Чего ты теперь… – А чего ты боишься? – резко перебила София. – Что кто-то вспомнит, как всё было на самом деле? – Хватит! – голос Джозефа прозвучал резко, властно, и сразу после этого наступила звенящая тишина. Он провёл рукой по лицу, будто стирая с него всё раздражение, и заговорил тише, но твёрдо:

– Мы возбуждены, напуганы. И говорим не те вещи, которые стоит говорить в таком состоянии. Сейчас не время искать виноватых. Сейчас – время подумать, как действовать дальше. Он оглядел каждого в комнате: – Идите по домам. Нужно выспаться. Нужно переварить всё это. А утром… мы соберёмся снова. Спокойно. И решим, с чего начать. Как добраться до истины. Никто не возразил. Все выглядели уставшими, опустошёнными. Безмолвно, один за другим, они начали подниматься с мест, направляясь к дверям. В этот момент в дверном проёме показались дети – Алекс, Эмили и Гарри. На их лицах застыло напряжение, в глазах – настороженность и тысяча вопросов. Алекс крепко сжимал рюкзак, словно это было единственное, что он мог контролировать. – Что происходит? – спросил он тихо. Все взрослые замерли. На миг никто не знал, что сказать. Потом Джозеф шагнул вперёд, с мягкой, усталой улыбкой: – Мы обязательно вам всё объясним.

Промолчал. – Но не сейчас. София подошла и положила руку на плечо сына. – Правда. Мы… просто должны кое-что вспомнить, разобраться. Потом мы всё расскажем. Обещаю. Алекс кивнул, хотя видно было, что он не удовлетворён. Ни один из них не был. За окнами шёл дождь. А в доме, где долгие годы царила тишина, просыпалось нечто забытое. Тени прошлого вновь шептали в углах. Прежде чем разойтись по домам, мужчины молча переглянулись – и, не сговариваясь, подошли к чучелу. Джозеф, Дэвид и Адам сняли его с шеста, избегая смотреть в пустое тряпичное лицо. Оно уже успело пропитаться влагой и стало ещё более зловещим. Молча, не произнеся ни слова, они отнесли чучело за дом, в самую тень деревьев, где начинался старый сад. Там, среди зарослей сирени, стоял полуразвалившийся сарай. Внутри пахло сыростью, плесенью и забытыми вещами. Они свернули верёвки, скомкали ткань и осторожно уложили чучело в самый дальний угол, за старыми ящиками и сломанным велосипедом. Закрыв дверь, Джозеф запер её на ржавый крючок. – Как будто этого не было, – пробормотал он, и трое мужчин ещё мгновение стояли в темноте, будто надеясь, что можно спрятать и тревогу, и прошлое – туда же, в глубину этого сарая. Дом снова погрузился в странное, тяжёлое молчание, как будто вместе с чучелом за порог вынесли и остатки обычной жизни. Джозеф закрыл за собой дверь, стряхнул с плеч капли моросящего дождя и медленно прошёл в зал. София сидела на диване, словно выжата изнутри, глаза уставились в одну точку. В её взгляде застыл тот же ужас, что и двадцать лет назад, – только теперь он был тише, глубже, взрослее. За столом сидел Алекс. Его локти опирались на край, пальцы сцеплены, спина прямая – но в лице читалась растерянность. Он не задавал вопросов, но в каждом взгляде слышалось: «Почему вы молчите? Что вы скрываете?» Джозеф остановился перед ним, на мгновение закрыл глаза и тихо заговорил: – Я знаю, ты ждёшь объяснений… – он вздохнул. – Но прошу тебя, не сейчас. Просто поверь: мы не сделали ничего… такого, о чём вы могли бы подумать. Алекс не ответил, только посмотрел на него чуть дольше, чем обычно, и лишь слегка кивнул. Он уже понял: что-то случилось. Что-то, что взрослые всё ещё не могут назвать вслух. София повернула голову, посмотрела на сына – в её взгляде была и боль, и гордость, и страх. – Пойди отдохни, милый, – тихо попросила она. – Всё, что ты хочешь знать… ты узнаешь. Но не сегодня. Алекс встал, медленно вышел из комнаты и, поднимаясь по лестнице, услышал, как Джозеф прошептал, почти себе: – Это вернулось. Алекс тихо удалился к себе в комнату, оставив родителей наедине с тяжёлой тишиной. Джозеф опустился в кресло рядом с Софией и тихо произнёс, почти шёпотом: – Подождём несколько дней, – сказал он, будто озвучивая общий, но ещё не до конца сформулированный план. – Если никто не объявится… если больше ничего не произойдёт… мы найдём способ с этим справиться. София кивнула, её глаза блестели от сдерживаемых слёз. – Мы не можем позволить этому разрушить нас вновь, – прошептала она. За окном снова начался дождь, будто небеса разделяли их тревогу, и это была всего лишь первая ночь в долгой борьбе с тенями прошлого. Джозеф медленно открыл ящик стола и достал ту самую пожелтевшую фотографию. Долгое время он просто смотрел на неё, словно пытаясь увидеть что-то, что раньше ускользало от глаз. Затем, тяжело вздохнув, тихо произнёс: – Ты всегда была чужой в нашей компании… Но теперь прошлое требует ответа. И нам придётся взглянуть правде в глаза. Он снова положил фото в ящик, словно откладывая тяжелое решение на потом, но в его глазах уже горела решимость.

София лежала в темноте, ощущая тяжесть всего произошедшего. В голове всплывали образы – взгляд Оливии, наполненный каким-то непонятным напряжением, её вопросы, полный ревности тон. Её слишком близкие интонации, словно что-то личное сквозило в каждом слове.

«А может, мне это только кажется?» – подумала София. «Они работают вместе, проводят много времени – отчёты, встречи, клиенты… Может, я просто напридумывала. Мы ведь все друзья, столько лет вместе. Это нормально… Наверное.» И всё же неприятное ощущение не уходило. Как будто что-то между ними было. Не сейчас – тогда, двадцать лет назад. И возможно, это просто тень ревности.

«Возраст, усталость, день выдался тяжёлым…» – пыталась она убедить себя. Ей хотелось спросить Джозефа обо всём, но она удержалась. Не сегодня. Сегодня не время нагружать его ещё больше. София тихо повернулась к нему, мельком взглянула на лицо мужа, уставшее и замкнутое, а потом закрыла глаза и погрузилась в сон, стараясь отпустить тревожные мысли. Джозеф же лежал неподвижно, с широко раскрытыми глазами, смотря в темноту потолка. Мысли не отпускали его: тайны, воспоминания, скрытые обиды. Ночь была длинной, и покоя не предвещалось.

3 глава «Вспомнить забытое»

«Память – это не шкаф. Нельзя просто закрыть дверь и выбросить ключ. Она ждёт. Прячется. А потом возвращается – в самых неподходящих местах».

Утро воскресенья принесло не облегчение, а странную пустоту.

Солнечные лучи легко пробивались сквозь чистое августовское небо. Ночной дождь смыл пыль с улиц, оставив после себя влажный блеск на тротуарах и запах свежей травы. Воздух звенел обещанием обычного летнего дня, но внутри трёх соседних домов сохранялось напряжение – его не могла развеять даже такая погода. Дом за домом просыпался – медленно, настороженно, словно сам воздух пропитался отголосками вчерашнего. Люди вставали, молча, почти одновременно, с одинаковым ощущением чего-то незавершённого.

И никто не сказал это вслух, но каждый думал об одном: теперь уже нельзя делать вид, будто ничего не произошло. В доме Оливии и Адама утро началось по-своему… Оливия не привыкла позволять тревоге брать верх. Пока первые лучи солнца робко пробирались над крышами, она уже сидела на террасе с чашкой чёрного кофе, спина прямая, взгляд – на дом напротив, где жили Джозеф и София. Узкая дорожка между участками казалась слишком короткой, чтобы удерживать тайны. Адам вышел из спальни, нахмуренный, прошёл на кухню, молча налил себе кофе и присоединился к жене. Поставил кружку на столик, опёрся о перила. Ни слова. Только глухое напряжение. На соседней террасе показался Джозеф. Он поднял кружку в приветственном жесте. Адам кивнул в ответ – одним движением головы, без улыбки. – Вы вчера не отходили друг от друга, – тихо заметил Адам, не глядя на жену. Оливия отпила глоток и усмехнулась краешком губ, будто всё это смешно: – Мы коллеги, Адам. Нам всегда есть о чём поговорить. Или для тебя это новость? – Для меня никогда не было новостью, – сухо проговорил он. – Я всё думал: почему вы тогда не поженились? Оливия резко опустила чашку, фарфор звякнул. – Хватит, – бросила она нервно. – Пора забыть и перестать ревновать. Всё это осталось в прошлом. Адам задумчиво всмотрелся куда-то поверх крыш, словно искал там ответ. – Прошлое… – тихо протянул он. – Его не вернуть, но оно, похоже, решило вернуться само. Они больше не сказали ни слова. Позади них в доме щёлкнули жалюзи, и по пустынной улице прокатился утренний ветер, словно напоминая: молчание тоже может быть обвинением.

В Доме Паркеров солнечный свет проникал сквозь занавески, окрашивая кухню мягким янтарным светом. Дэвид, в привычной утренней футболке, сварил крепкий кофе и поставил две чашки на стол. Эмма сидела у окна, завернувшись в плед, с тем отсутствующим видом, что приходит после тревожных снов и недосказанных мыслей. Они почти не разговаривали. Тишина между ними не была тяжелой – скорее, бережной. Дэвид сел рядом и взял её за руку.

– Всё будет хорошо, верь мне. Я рядом. Всегда, – сказал он негромко. Эмма слегка кивнула, благодарно прижавшись плечом к его плечу.

– Спасибо тебе… Но мне страшно.

Она замолчала, глядя в чашку. Потом, почти шёпотом:

– Знаешь, я никогда об этом не думала… А вот вчера – вдруг испугалась. А если это… кто-то из нас? Дэвид не ответил сразу. Он потёр висок, словно пытаясь стереть из памяти ненужную догадку.

– Должен был быть мотив, – наконец сказал он. – Но мне всегда казалось, у нашей компании не было на это причин. Повисла пауза. Затем Дэвид встал и отставил чашку.

– Пойдём к Рейнольдсам. Надо вспомнить, кто ещё тогда был. Может, среди гостей был кто-то из её круга. Или из секты. Мы ведь не были с ней так уж близки, чтобы всё знать.

Эмма встала, поправив плед, и кивнула. Они молча вышли из дома – не как семья, идущая в гости, а как двое людей, которые слишком долго откладывали важный разговор.

Августовское солнце уже поднялось высоко, но в воздухе ещё сохранялась прохлада после ночного дождя. Листва блестела, а асфальт был всё ещё влажным, как будто утро ещё не до конца проснулось. Дэвид и Эмма шли по тихой улице, когда из-за поворота показались Адам и Оливия. Они тоже молча брели в сторону дома Рейнольдов. Адам держал в руке вторую чашку кофе, которую, похоже, взял на случай, если разговор затянется. – Доброе утро, – первым нарушил тишину Дэвид.

– Сомнительное утро, – хмыкнул Адам. – Но да, здравствуйте. Они остановились на секунду. Эмма коротко взглянула на Оливию. Та была, как всегда, собранной, сдержанной, почти ледяной. Но в её глазах проскользнуло что-то новое – тревога, или, может быть, усталость. – Вы тоже к Рейнольдсам? – спросила Оливия.

– Да. Мы подумали, нужно собрать всё, что можем вспомнить. Не ждать, пока… – Дэвид запнулся, – …пока снова произойдёт что-то странное. Они не стали спорить. Четверо молча пошли дальше, почти синхронно, будто это было чем-то привычным. Впереди был дом Джозефа и Софии – тёплый, с вымытым солнцем фасадом, как будто ничего не случилось. Но сегодня у этих стен будет звучать не смех и бокалы, а слова, которых боялись все. На этот раз обстановка была почти деловой – без закусок, без смеха, без музыки. Только приглушённый свет, чайник на кухне и настороженная тишина, будто сам дом не хотел вспоминать. София нервно перебирала плед в руках. Джозеф сидел у окна, откуда ещё было видно остатки утренней росы. Эмма и Дэвид устроились на диване, рядом – Адам и Оливия. Все, кроме детей, были здесь. – Прошло двадцать лет, – первой нарушила молчание София. – Мы даже не можем вспомнить, кто тогда был на той вечеринке. Только мы… и Лили. Но ведь были и другие? – Были, – кивнул Дэвид. – Я помню, кого-то привёл твой одногруппник, Соф. Был высокий парень, с длинными волосами, вроде музыкант. И ещё одна девушка, рыжая. Слишком яркая, чтобы забыть, но я даже имени не помню. – Это почти невозможно, – тихо сказала Эмма. – Через столько лет… – Но нужно, – перебила её Оливия. – Если мы хотим хоть что-то понять. Особенно – про Лили. – Про неё тогда много говорили, – задумчиво произнёс Джозеф. – Слухи, домыслы. Что она странная. Что якобы в секте. – Да, я тоже слышал, – кивнул Адам. – Какие-то «вечера», где они якобы говорили с умершими. Глупости… хотя теперь всё звучит иначе. Джозеф встал первым, словно физическое движение могло разогнать сгущающуюся вокруг атмосферу. – Надо думать трезво, – глухо сказал он, подойдя к окну. – Мы не узнаем правду, если будем бояться даже смотреть друг другу в глаза. – Я не боюсь, – отозвалась Оливия. Слишком быстро. Слишком чётко. София, не сводившая взгляда с пустой чашки перед собой, заговорила так, будто думала вслух: – Нам надо вспомнить, кто ещё был на той вечеринке… кроме нас. Может, были друзья Лили? Кто-то из её окружения? – У неё ведь была та странная компания… – пробормотала Эмма. – Тогда все шептались, что она связана с какой-то сектой. Но никто толком ничего не знал. – Я ничего не знал, – тихо сказал Адам. – Но помню, что кто-то из преподавателей предупреждал о её влиянии. Мол, слишком навязчивая, слишком «погружённая» в какие-то тёмные идеи. – А ты, Оливия? – вдруг повернулась к ней София. – Ты тогда была ближе всех к Лили. Ты что-нибудь знала? Наступила долгая пауза. Все смотрели на Оливию. Она медленно откинулась на спинку стула, сложив руки на груди. – Я знала, что она была одержима. Особенно… – она бросила короткий взгляд в сторону Джозефа. – Им.

– Что? – удивлённо выдохнула София.

– Лили… была влюблена в Джозефа, – сказала Оливия резко. – С первого курса. И делала всё, чтобы оказаться рядом. Она не упускала ни одного повода, ни одной возможности. Тишина снова упала на комнату. – Ты знал? – спросила София у мужа.

Джозеф кивнул медленно.

– Знал. Но не придавал значения. Она была… навязчива, но я держал дистанцию. Я думал, это просто юношеское увлечение. – Почему ты никогда не говорил мне об этом?

– Потому что тогда это казалось ничем. А потом… случилось всё остальное… Никто не произнёс имя. Но все знали, что речь шла о той самой ночи. – Кто бы нас ни пытался предупредить вчера, он знает, где мы живём, – хрипло сказал Адам. – Это не просто совпадение. Нас отслеживали. Возможно, уже давно. – Мы не можем больше сидеть и ждать, – тихо добавила София. – Мы должны сами это выяснить. Они переглянулись. Что-то в этой тишине теперь изменилось. Там больше не было страха. Только решение. И тень общего прошлого. Оливия продолжала смотреть на Джозефа, взгляд её был колким, напряжённым, почти обвиняющим. – Ты не можешь отрицать, что она была… одержима тобой. Может, тебе это даже нравилось? – Ты что, хочешь сказать, что это я…? – Джозеф резко поднял голову, и голос его звенел от возмущения. – Ты правда думаешь, что это я сделал с ней что-то ужасное? Лили часто оказывалась рядом, да. Но я её не искал. Она писала мне записки, передавала через других. Я их даже не читал. И понятия не имею, как она появилась на дне рождения Софии. Это был сюрприз и для меня. Оливия сжала губы, но больше ничего не сказала. В комнате повисло напряжённое молчание. И тут тихий голос Софии, прерывая тишину, прозвучал особенно остро: – Боже… – прошептала она. – Тогда я не обратила внимания, а теперь… Она подняла на всех растерянный взгляд. – В университете, как-то раз, я оставила свою сумку в столовой. – Когда вернулась – на ней, маркером, было написано «оставь его или умри», – тихо сказала София, не глядя ни на кого. – Я подумала, что кто-то подшутил. Неудачно. Псих какой-то. Она замолчала, вспоминая. В комнате повисло напряжённое молчание. – Но… – продолжила она, уже глядя на Джозефа, – мы тогда встречались, все знали об этом. Я помню, как Лили несколько раз попадалась мне на глаза в кампусе. Мы никогда не разговаривали, но её взгляды… они были совсем не дружелюбными, холодными и настороженными. Тогда я не понимала, почему она так смотрела на меня. Но теперь мне становится жутко, когда я думаю, что всё это было предупреждением. Или даже угрозой.» София сжала руки в замок, холод пробежал по телу от этих мыслей.

Все замерли. – А потом, – продолжила она, – я шла по лестнице и вдруг почувствовала сильный толчок в спину. Едва успела ухватиться за перила… Я обернулась и встретила её взгляд. Но сразу не подумала, что это была она – вокруг было много людей, могли быть и другие. Она замолчала. Слова, наконец, оформили страх, который копился годами, затаившись в подсознании. – Неужели… это была она? – выдохнула она. – Лили? Тишина снова накрыла комнату. Но теперь это была не глухая тишина страха. Это была тишина осознания. Тишина, предвещающая, что всё только начинается.

Где-то за окном, на другой стороне сада, скрипнула терраса. Эмили, прижав к груди тетрадь с выцветшей обложкой, остановилась у окна, всматриваясь в дом Рейнольдов. Внутри взрослые всё ещё пытались распутать узел прошлого. Но именно в этот момент, среди подростков родилось решение – они начнут искать ответы сами. Они знали меньше. Но они не были ослеплены страхом.