Корзинка со звёздами

Пробую двигаться – вроде бы получается. Я определяю это по пушинкам, которые явно все вместе перемещаются в направлении, противоположном тому, куда я иду.

А я действительно иду. Привычно переставляю ноги, и вроде бы даже от чего-то ими отталкиваюсь. Впрочем, не оставляет мысль, что если захотеть, можно и не делать этого. Сознание как будто само несёт моё тело в выбранную сторону. Вот только та ли это сторона?

Смех становится чётче, но дочь я не вижу. Продолжая вполголоса бормотать её имя, одновременно пытаюсь представить её рядом – может быть, именно так здесь работают перемещения? Пока не выходит.

– Яна, Яна, Яна, – чувствую усталость и присаживаюсь туда, где по моей логике должна быть земля.

Смех рядом, он совсем близко – так почему же я её не вижу? Рискуя потерять чувство направления, ложусь в удобную позу, заложив руки за голову. Мир переворачивается, и я снова стою. Смех становится тише.

Трясу головой, задевая кончиком носа щекочущийся призрак. Снова сажусь. Затем ложусь. Прислушиваюсь – в этом перевёрнутом пространстве ничего не слышно вообще.

Стараясь не паниковать, повторяю эксперимент.

Янкин хохот раздаётся прямо под ухом.

– Папочка!

Поворачиваю голову. Дочь машет мне рукой. Она вся облеплена красными пушинками. Они сидят у неё на голове, лице, плечах, руках, ногах… Они не проходят сквозь неё.

– Ну чего ты так долго, мы уже заждались… Правда, они милые? – она протягивает мне ладошку, на которой, трепеща щупальцами, устроились сразу трое существ.

Со смешанным чувством подношу к ним руку. Мне почему-то очень хочется их потрогать, но пальцы снова хватают пустоту.

– Ты что, с ними сначала надо подружится, – весело хмурится Яна. – Но у меня получилось. И они согласились повести нас дальше.

– Куда повести?

– Дальше, – дочка машет облепленной пушинками рукой. – К маме. Пойдём?

– Пойдём…

Безвольно разрешаю ей ухватить себя за руку, и куда-то потянуть. В этот раз не замечаю, откуда возникают блёстки – Янины звёздочки из корзинки. Только молча наблюдаю, как они снова рассыпаются по этому бесцветному пространству, закрывая от взгляда призраки красных одуванчиков…

VI

Здесь, по крайней мере, есть цвета и чувство направления. И если первые балуют глаз, рассыпаясь радугой по натянутым кругом, дребезжащих каждая на свой лад нитях, то с последним явно перебор. Я чётко вижу, что разноцветные струны вокруг абсолютно прямые – одни ведут сверху вниз, другие справа налево, третьи начинаются за моей спиной и убегают куда-то вдаль… Но одновременно ни одна из них не пересекается с соседней. Они словно огибают друг друга, при этом ни капли не искривляясь.

Зажмуриваю глаза, трясу головой. Моё сознание начинает истерическим тоном протестовать против того, что я вижу. Так не бывает, вещает оно, чтобы линии одновременно были прямыми и кривыми. Живые летающие пузыри ещё ладно, красные эфемерные осьминожки – да ради бога, но вот натянутые по спирали нити – уже перебор.

– Яна, Яна, Яна, – бормочу, чтобы хоть как-то отвлечься от захлёстывающей паники.

– Я тут, – отвечает дочь.

Открываю глаза и на секунду совсем теряю самообладание, вскрикиваю дурным голосом и падаю на задницу, пытаясь отползти подальше от жуткого существа, которое стоит передо мной.

– Мне тоже здесь не нравится, пап, – обиженным тоном говорит она, как будто я насильно её сюда затащил.

Янка целиком нарисована из разноцветных линий – все они прямые и в то же время ловко изгибаются, повторяя контуры её тела, волос, ресниц, чуть курносого носишки. Все они бегут в разных направлениях – но я не вижу ни одной точки пересечения, отчего мой мозг снова заводит свою паническую песню.

– Не нравится, дочь? – переспрашиваю хриплым от страха голосом, не отводя от неё глаз.

– Они не хотят вести дальше, – дует полосатые губки Янка. – Хотят, чтобы мы тут. Чтобы были как они, такие же. Они не любят, когда другие.

– Кто – они? – стону я.

Разноцветная девочка пожимает плечами.

– Они, – неопределённо показывает вокруг. – Мы теперь тоже они. Видишь, какими стали. Они нас так нарисовали, не разрешили быть как раньше.

Медленно, уже зная, что увижу, подношу к глазам собственную ладонь. Надо было раньше догадаться.

Все мысли словно утекают сквозь эти цели между радужными струнками, заменяющими теперь мою кожу. Зрелище отвратительно – но оно гипнотизирует, затягивает провалиться в эти промежутки, которые должны быть дырами, но на самом деле ведут куда-то глубже, дальше. Потому что здесь не три направления, мой дорогой несчастный мозг, смирись, здесь вверх-вниз, здесь вправо-влево, здесь вперёд-назад плюс что-то ещё, которое не даёт этим ниточкам пересечься, которое не даёт дочиным звёздочкам здесь власти над нами, потому что их мерцающий блеск невозможно передать такими спирально-прямыми штрихами, пусть даже самыми яркими.

– Абзац, – озвучиваю я наконец итог всех моих сложных догадок. – Янка, пошли назад.

– Да, пап, – на удивление легко соглашается та. – Мне тут вообще не нравится.

И ниточки вокруг принимаются дрожать и издавать нарастающий недобрый гул, словно приближается рассерженный пчелиный рой.

– Злятся, – тараща пестрые глазищи, шёпотом сообщает Яна то, о чём я и без неё догадался.

– А ну молчать, – рявкаю неожиданно для себя, топая ногой по ниточной земле. – Разжужжались. Отпустили нас, быстро, поставили туда, где взяли.

Струны гудят чуть тише и совершенно другим тоном, и я готов поклясться, что этот тон – их аналог нашего недоумения.

Отлично, парень, тебе есть чем гордиться – ты удивил разумные шнурки из другого мира. Ещё б ты знал, что делать дальше.

Ловлю нарисованный Янкин взгляд и с нервным смехом качаю собственной полосатой головой.

– ВЫ ЧТО, НЕ ПОНЯЛИ? – внезапно визжит она, набрасываясь с кулаками на ближайшую нитку. – Папа сказал отпустили, вот и отпустили, ЖИВО!

И тут происходит вообще странное: нитка с душераздирающим звоном лопается, ребёнка отбрасывает назад – внутрь? – ещё на одну нить, которую она, нисколько не растерявшись, хватает своими излинованными ручонками и рвёт пополам.

– Стой!

Я с запозданием кидаюсь я ей на помощь, одновременно размышляя, могут ли быть насколько близки к человеческим эмоции этих нелепых – существ? – чтобы выражать угрозу, недоумение или – как сейчас – страх.

Мне кажется, я падаю. Хотя, падать, наверное, можно только вниз, а я – вглубь, вслед за Янкой, в том самом направлении, которое позволяет этим цветастым тварям не соприкасаться друг с другом. Теперь понятно, зачем – слишком уж они хрупкие.

И я уже почти рад видеть эти чёртовы звёздочки, что наконец прорываются сквозь бреши в радужных лучах. И я готов расцеловать алые пушинки, что слетаются к нам со всех сторон, которых здесь нет, в этом диком безликом «месте».

Но…

– Янка, так здесь можно назад! Пошли назад, домой!

Она таращит на меня свои настоящие – слишком настоящие – глаза, и в них отражается колебание. Недолго, впрочем.

– Нет, пап, – терпеливо и очень серьёзно произносит она, как будто объясняя маленькому ребёнку простые вещи. – Звёздочки просто ошиблись. А теперь будет правильно. К маме.

И теперь моя очередь колебаться. В конце концов, после всего что я видел, кто знает – может, она и права?..