«Осада человека». Записки Ольги Фрейденберг как мифополитическая теория сталинизма

Книга Ирины Паперно представляет собою исследование мифополитической теории сталинизма, вытекающей из «Записок» (дневника и воспоминаний) известного ленинградского филолога-классика Ольги Фрейденберг. По сути это путеводитель, позволяющий в сжатой форме проследить содержание записок от периода Блокады Ленинграда до послевоенных лет с последующим возвращением к довоенной эпохе.. Книга добросовестно освещает либеральную критику сталинизма у Фрейденберг, уравнивающую действия гитлеровской Германии и «кровавого спрута» (по Фрейденберг), то есть советского руководства до, во время и после ВОВ и, в частности, – во время Блокады Ленинграда (в настоящее время эта позиция карается законодательством РФ). Блокада, как отмечает Паперно, становится для Фрейденберг «моделью экзистенциального состояния советского человека сталинской эпохи» (23) (после войны «состояние» продолжается). Блокада - «паспорт советского строя» (53) (Фрейденберг). Фрейденберг, мечтающая о «московском Нюрнберге» (Фрейденберг), согласно Паперно, фактически дегероизируют блокадный Ленинград, указывая на «отмену цивилизации» в городе, превращение русского человека в «зверя» и государственное насилие в быту (дегероизация Ленинграда также является характерной чертой либеральной литературы о Блокаде Ленинграда). В книге акцентируются и научные взгляды Фрейденберг (отход от марксистской теории формы и содержания и др.). Суть идейных разногласий Фрейденберг с марксистской линией партии анализируется не только на базе отдельных цитат из публикаций того времени. Освещены теоретические корни её воззрений и мечты об «истинной научности» (97) и вхождении «в заграничную настоящую науку» (99). В шестой итоговой главе Паперно показывает, что наряду с Ханной Арендт Фрейденберг становится теоретиком «тоталитаризма» как новой формы тирании, при которой «подавление и разрушение человеческой личности становится самоцелью» (121). Узость критического отношения к дневнику Фрейденберг со стороны Паперно (однажды она всё-таки спрашивает, «бред ли это» (52) ) приводит к тому, что книга претендует на положительную оценку материала анализа как «одного из самых замечательных человеческих документов двадцатого века» (11). В то же время автор правильно замечает, что Фрейденберг воспринимает мир «не в категориях причинности, а сквозь призму мифологического мышления» (133). Таким образом, книга Паперно является хорошим исследованием либерального менталитета Фрейденберг, далёкого как от марксизма-ленинизма, так и от глубокого изучения исторической действительности.

Эта двойственная книга сложно устроена, и отношение к ней зависит того, как воспринять и обе части по отдельности, и форму их взаимодействия.

«Я не историк, и потому мне хотелось бы говорить о своей эпохе с негодованием»

Будь дневник-хроника Ольги Фрейденберг опубликован сам по себе, я бы его купил. Но читать его тяжело: это личные и не слишком ровные записки разъяренного и разочарованного свидетеля эпохи, которую он годами судит со всей страстью, на которую способен. А вместе с эпохой — и всех вокруг. В особенности — коллег, отношения с которыми расписаны в таких деталях, что в ответной ненависти целых поколений преподавательского состава ЛГУ не вижу ничего удивительного.

Царапает глаз при этом то, что Фрейденберг судит пороки окружающих, вытянутые и подхлестываемые сталинизмом, как бы оставляя саму себя за кадром, не распространяя свои оценки и суждения на собственные поступки — иногда ничем не отличающиеся от поведения остальных. Впрочем, возможно, не проговаривая этого прямо, она в своих обобщениях имеет в виду и себя, и тогда речь, скорее, о психологической самозащите.

Говорить же о ее обобщениях как о теории сталинизма я бы все же поостерегся. Оптика — да, безусловно. Мифопоэтическая перспектива в ней и целая россыпь образов — да, ценны.  Отдельные утверждения — конечно, тоже: особенно тезис про склоки как метод управления и оценка блокады как пикового проявления сути сталинского строя. Фиксация и осмысление исторических событий — само собой: два ключевых и потому самых ценных и с хроникальной, и с теоретической точки зрения элемента повествования — блокада и послевоенные чистки ЛГУ. Но цельная концепция? Нет, скорее нет.

В том числе потому, что сама Фрейденберг все же не стремилась прописывать связи между отдельными обобщениями, а некоторые из них — касающиеся быта — решают и ставят вопросы одновременно, потому требуют отдельной рефлексии (на возможность которой Ирина Паперно указывает, но не более того). Она, собственно, и вывела бы ее записки на уровень полноценной теории. Но Фрейденберг ей не занималась.

Опыт чтения

Метатекст Паперно тяжело ухватить. Он избыточен по отношению к запискам как нарративу и в основном повторяет и склеивает цитируемые отрывки, иногда комментируя их и задавая ожидаемые вопросы в ожидаемых местах, там, где утверждения становятся спорными с научной, а рассказ о событиях — с моральной точки зрения. Он даже не предлагает вписывать обобщения Фрейденберг в контекст собственно теории сталинизма: Паперно сравнивает ее тезисы с концепциями ее современников, большинство из которых — кроме, понятное дело, упоминаемой регулярно Лидии Гинзбург — интересовал феномен тоталитаризма вообще, не сталинизма в частности. Диахроническая перспектива отсутствует совершенно, что странно, даже если учесть, что ретроспективный дневник Фрейденберг до сих пор исключен из оборота и ни на кого за последние семьдесят лет повлиять толком не мог. Но такого рода сопоставления вообще-то и нужны для анализа и, пожалуй, полноценной реализации концепции, за которую отвечает не Фрейденберг: если кто-то и пишет в этой книге мифопоэтическую теорию сталинизма, то это Ирина Паперно, и насколько удачно — вопрос открытый.

И все-таки — хорошая книга. Но не тем, чем должна была, а своими странными отношениями с двумя текстами внутри себя. Если читать их как научный комментарий к теории, то, наверное, она окажется скучной и не самой информативной — за пределами свидетельств очевидца и некоторых образов. Но в некотором смысле у двух ее авторов получился — благодаря исследовательнице исследовательницы — постмодернистский текст после постмодернизма, искренний рассказ о чудовищном времени, превращающийся в наброски теории, превращающиеся в научную монографию о самих себе, и за счет этого сращения и превращения нарратив трансформируется в призрак постмодернистского романа о невообразимо мерзкой эпохе, в которой никто не остался чистым, живым и прощенным.

Фрейденберг не любила писательницу Гинзбург, свою соседку, проходящую тенью по книге Паперно. И не считала себя способной на литературное творчество. А вот поди ж ты — вот оно, получилось.