Читать книгу: «Жизнь и смерть в «Дакоте»», страница 5

Кстати, о женщинах. Что-то давненько ничего не слыхать о Мэй. Что-то она там поделывает, моя кошечка? Вот ей никогда не взбредет в голову писать какие-то там «разоблачительные» книжонки о бывшем любовнике и патроне Джоне Великом и Столиком! Она всегда знала свое место в игре и не совалась, куда не след… А все-таки любопытно, что она поделывает… Ее податливость, мягкость во всем, тепло ее смугловатой кожи, ее неунывающая душа… Молодость… Кажется, мне ее-то и не хватает. Разыскать ее? Я люблю китайскую кухню почти так же, как суши. Но что скажет мама? Хотя у нее тоже романчик за романчиком, но, я думаю, она встанет в этом случае на дыбы. Так уже было… Нет, лучше не рисковать, лучше по маленькой играть. Чтобы окончательно не проиграться в пух и прах. Если оба играют краплеными картами… неизвестно, чья возьмет… Лучше не провоцировать конфликт. Тем более что у нас сын, да и вообще я ей уже отдал все бразды правления… Последним декретом замечательной страны Нутопии Йоко была назначена фельдмаршалом и верховным казначеем. А я освобожден от всех земных забот, так сказать, чтобы иметь полную свободу для занятия искусством! Да, я с виду вполне свободен, и да, я, по сути, веду жизнь зека. «Заключенный номер один, на прогулку!» Так, во всяком случае, говорят в фильмах. Но действительность намного скучнее и отвратительнее всех выдумок на свете. Сесть в настоящую тюрьму мне бы не хотелось, да в сущности меня и не за что сажать. Процесс с моим бывшим менеджером и еще один с фирмой не в счет. Дело пахнет всего лишь денежными потерями в случае проигрыша, но никак не кутузкой. Вот поэтому меня и хотят укокошить. Если не к чему прицепиться, тебя просто уничтожают, как Иисуса. Ведь он не был ни в чем криминальном замешан, а его осудили и распяли. Я когда-то читал Библию, еще у Мими в доме. Она вообще поощряла чтение и ходила в церковь по праздникам, и меня с собой брала. Есть там одно интересное место, когда Пилат спрашивает: «Что есть истина?», а Иисус, у которого руки за спиной связаны, отвечает: «Аз есмь». Даже если бы у него руки были свободны, он бы, похоже, не стал бы драться, дробить скулу римскому начальнику. Он знал и так, что он их всех выше, сильнее духом. А его все равно взяли да и распяли на другой день. Ему повезло: по крайней мере, он недолго мучился на своем кресте. А теперь все еще проще: возьми револьвер (не из нашей пластинки, а из презренного металла), прицелься и шлепни кого-нибудь.

Было дело, мы выпустили пластинку под названием «Револьвер», но это был всего лишь заголовок. Просто мы смотрели в то время много вестернов, мы ничего такого при этом не думали. Слова, которые материализуются и начинают жить своей жизнью, – страшная штука. Овеществление невещественного не менее загадочно и жутко, чем воскресение, возвращение с того света. У меня вышло нечто вроде Пасхальной проповеди: реверенд Леннон готов взойти на канцель! Вот такая петрушка!

Почему я снова и снова об этом думаю? У нас ведь есть телохранитель, и притом вполне профессиональный… Вроде и письма с угрозами больше не приходят. Или их скрывают от меня? Не думаю, я не истеричная барышня, а рокер из Ливерпуля – я бы не лишился чуйств от каких-то там подленьких намеков и прямых угроз. Но даже и в звуке родного города мне слышится в последнее время свист пули, которая меня убьет… Возможно, письма такого сорта приходят на самом деле. Пойти покопаться в почте? Вряд ли это что-то принесет. Устроить Фреду допрос с пристрастием? Боюсь, что он запишет меня в параноики. Конечно, он не станет трепаться, но доверие будет поколеблено. Нет, это не годится. Я, конечно, не сторонник полной откровенности с моим ассистентом, но некоторую разумную степень доверия все же следует иметь друг к другу. То же относится и к менеджеру. Брайан – особая статья.

Но меня что-то гнетет. И мне надоело выше крыши глазеть на дурацкий экран. Пусть грабят банки и устраивают массовые карамболажи, пусть бегают по улицам с винчестером и бастуют себе в удовольствие! Пусть устраивают марши протеста против Ку-Клукс-Клана и марши в поддержку умалишенных! Пусть! Меня эти внешние события перестали волновать. Да, это Америка, и все эти гамбургерские излишества (а порции здесь во какие – лопнуть, да и только) просто являются частью общего колорита. Я привык. Романтика первой встречи испарилась, ее не вернуть. Но надо ведь как-то жить, существовать. Увы, со временем выяснилось, что любовь – это еще далеко не все! Как это раньше мы пели с ребятами: „All You Need is Love!“ Все-таки славное было время! Битломания – этим все сказано. И Элвис тогда еще не окончательно съехал с нарезки. Но уже полыхал Вьетнам. И Британский двор поспешил присоединиться к агрессору. Значит, и тогда не все было благополучно. Но то, что творится сейчас! Боже милосердный! Если ты есть, то что ты об этом всем думаешь? Меня часто интервьюировали, а вот я с большим удовольствием взял бы интервью у Бога. Любопытно, что бы он такое сказал… Но боюсь, не выйдет разговора, потому что небеса молчат, и для пристава, как и для вора в генах ссора в своре … волчат … Да, нет у меня собеседника, от которого я бы ожидал услышать что-либо новое, неожиданное. Пол, как Элвис, всегда все округляет и уходит от прямого ответа. И все этак с улыбочкой, и никаких вам конфликтов. Дипломат, да и только! Брайан за это его особенно ценил. Пол – любимец публики! Пол – самый старательный, самый трудолюбивый, самый аккуратный, самый застегнутый на все пуговицы, самый скучный, самый поверхностный, самый патриотичный и прочая и прочая. Словом, Пол был официальным лицом Великолепной Четверки. А кто его принял в группу? Я, Джон Леннон! Без меня где бы он оказался? Просто я терпеть не могу все эти маразматические излияния о черной неблагодарности, а не то я бы его так разделал, само собой в духовном плане, что он бы и пикнуть против меня и Йоко не посмел. Куда ему до меня! Нет, надо мне как следует раскрутиться, а то от всех этих кошачьих концертов, которые преподносятся сегодня в качестве рокового попа и попсового рока, просто с души воротит. К лешему все запреты! Будь, что будет! Надо отвлечься, сменить декорации. Был разговор о моем кругосветном путешествии. Пойду-ка я к Йоко, она все знает.

Пока ничего неизвестно. Одна газета запросила интервью. Надо подумать. С одной стороны, нужно время от времени мелькать на страницах прессы, чтобы «остаться в игре». С другой стороны, я и Йоко уже вроде бы все обсудили в телепередачах и в толстых журналах: о чем говорить? Пережевывать или подтверждать «съеденное выше»? Но умным и так все понятно, а дуракам что в лоб, что по лбу. Да и потом еще надо знать, с кем говоришь, а то пришлют какого-нибудь остолопа – потом хлопот не оберешься. Правда, надо отдать им должное – журналисты в основном ребята зубастые и с юмором. Это в эпоху «Битлз» кое-кто из них пытался сделать из меня жучину-симпатягу, с которым приятно обниматься в темном кинозале и с которым можно просто так «играть». Или – еще хуже – меня пытались представить честной публике как еще одного Энгельберта Хумпердинка, британского подражателя Элвису. А не то и похлеще – как второго Пола Маккартни! Иной раз меня так допекали, что я закуривал и выпускал струю дыма в глупую, лоснящуюся от нездорового любопытства физиономию. «Джон, почему у тебя галстук сидит криво? Это знак для посвященных, да?» Много раз у меня на языке вертелись непечатности, но всегда вмешивался Пол или Ринго или Брайан… Но прошли времена, дорогие мои, когда я, сжимая кулаки в карманах, вынужден был изображать ого-го как обходительного поп-стар, любимца публики и клоуна на политическом манеже. Все! Финита, как говорят у нас в Риме. Родственные мне души – это не Репин, а Ван Гог, не Диккенс, а Уайльд, не Фейербах, а Тимоти Лири, не Паунд, а Дилан Томас. Одним словом, мне чужд так называемый «реализьм» – он хорош для клизьм! В наш век только сюрреализм отвечает современной эпохе. Так-то, господа хорошие! И не я один так считаю, но и мои друзья-приятели. И может быть, тот бешеный русский, который мелькнул как-то на нашем экране. Я было послушал, но, черт его дери, ни слова не понял, но кричал он хорошо, душевно. Я вообще предпочитаю крик писку и мяуканью, которого развелось в последнее время в поп-мире – хоть уши затыкай! Когда кошки мяукают – это хорошо, потому что это заложено в них природой – издавать такие звуки. Я вообще люблю кошек. Но когда какой-нибудь жлоб, приняв пятую позицию, начинает издавать неподобающие человеку звуки – извините, мне охота пульверизировать это шоу вместе со всеми участниками. Этого добра здесь столько развелось, что я перестал слушать современный поп и даже рок. Поэтому особенно приятно знать, что там, за океаном и даже не просто за океаном, а за железным занавесом, есть тоже кричащая душа. Да, орал он действительно с полной самоотдачей, несмотря на камеры и юпитеры. Great Russian!

Я не люблю благополучно-самодовольных персонажей без своего нутра, без каких-либо особенных задвижек и проблем, бесконфликтных конформистов в безупречно сидящих костюмах. Эти бессмысленные мэмфисные мафии, роившиеся вокруг Элвиса как стая мух – все одетые одинаково, да еще и в темных очках! Воображали из себя невесть что! Пуп земли, что ли? Их дурацкие забавы – бросать друг в друга тортами или обливаться кремом для бритья и стрелять друг в друга ракетами для фейерверка – только подчеркивали их непроходимую тупость. У нас были развлечения поумнее, а дураков в нашей команде мы не держали. И дело совсем не в образованности: есть дураки и с дипломами. Я знаю, я с ними встречался. Но у каждого есть мозг, и надо просто-напросто научиться им пользоваться – об этом и речь! И поскольку как раз этому нигде никто никого не учит, то уж будь добр, учись сам. В этом и проявляется ум человека. И я, и Боб Дилан, да и Пол с Джорджем и Ринго – самоучки. Значит, можно добиться всего самостоятельно! И кивки на какие-то там гены совершенно неуместны. Мой папан был официантом на судне, а мама в основном сидела дома. Уж не говоря о Мими, в которой даже при вскрытии не смогут обнаружить ни одного грамма превозносимого всеми бездарностями так называемого таланта. Да такой вещи, как талант просто вообще нет в природе, его выдумали дипломированные придурки, чтобы найти себе оправдание и чтобы проштемпелевать остальных. Мол, не суйтесь, все равно у вас ничего не выйдет, сидите в темном углу и молчите в тряпочку. И большинство, как ни странно, верит всем этим бредням и остается в дураках. О том и песня! По крайней мере, моя песня! А что там поют все эти Фрэнки, Рики, Бинги и иже с ними – туфта и лапша для развесистых ушей. Ох уж мне этот старый хрыч Фрэнки! Видите ли, мы были повинны в падении общественного вкуса! Скажите, пожалуйста, а что же такое с его свинговыми трелями, с его мафиозными замашками и брутальными сексуальными развлечениями?! Нет уж, извини-подвинься, падение вкуса, если таковое и наблюдается, – это твоя заслуга, миляга Фрэнки! Опять же, умный услышит, а кретину все равно не втолкуешь. Собственно, люди различаются по тому, как и в какой мере они научились пользоваться своими мозгами. Так что я предлагаю разделить все человечество на умных и дураков. А все остальное не так уж важно. И если бы дураки не были бы в большинстве, то не нужны были бы и деньги. Тогда я бы согласился петь за так. Но это время еще не наступило (слушай „Imagine“ и проникайся), поэтому и только поэтому в этом мире всем заправляют толстосумы. И даже среди нашей братии поп-звезд есть настоящие поклонники Молоха. Конформисты и соглашатели – они всегда плывут по течению и загребают то там, то сям миллиончик. Вдобавок у каждого из этих дутых величин свой антураж, хотя бы и не в таком неправдоподобном ом! масштабе, как у нашего почившего королька, но достаточный. Как тут не вспомнить о «крысиной команде»! Они бегали за Синатрой пестрой стайкой, как крысиный выводок, и любили пастись в предбаннике у незабвенного Кеннеди, которого некоторые почему-то считали, да и по сей день считают, чуть ли не мессией. Их провозгласили одно время по недомыслию СМИ законодателями тона. Потом наступила эра «мемфисной мафии» с их костюмированными парадами глупости. Групповой дух царил и в Голливуде, так что, когда мне пришлось туда временно переселиться, мы решили организовать банду «голливудских вампиров». По крайней мере, наши выходки отличались остроумием и бесшабашностью, и никто из нас не носил твидовых костюмов и галстуков – у нас не было формы. Зато – сколько содержания! Да в какой еще компании можно было встретить столько гениев, как среди нас? Я (уж о себе я здесь даже не говорю – я уже достаточно заявил о себе и до этого), Хэрри Нильсон – человек-хор и оркестр в одном лице, Наполеон среди музыкальных продюсеров Фил Спектор, и два гениальных ударника: Кит Мун и Джим Кельтнер. Иногда к нам прибивался Ринго, когда бывал наездами в Голливуде. Тогда в нашей компании было целых три замечательных ударника, людей, уважаемых во всем мире. Ну а остальная братия состояла из хороших музыкантов и критиков, воспевавших наши подвиги. И, конечно, с нами шатался Джессе Эд Дэвис – свой парень почти во всем, и индеец в остальном. Настоящий краснокожий – брат бледнолицых, не какой-то там «выбившийся в люди», стыдящийся своих корней, как Элвис, никогда ни словом не обмолвившийся о том, что его кровь по отцу – собственно индейская. Почти как наш Брайан, который всегда слегка морщился, когда я его называл то евреем, то жидом, – судя по настроению и ситуации. Особенно мне нравилось восхищаться его семитским носом при всяких там потомках феодалов на официальных приемах. Или приводить его в замешательство вопросами типа: «А расскажи-ка, Брайан, как происходит обрезание? И кстати, ты сам помнишь этот ритуал, который ты однажды испытал на себе?» Тут бедняга Брайан совершенно терялся и бормотал: «Джон, если тебе интересно, мы поговорим об этом как-нибудь потом… пожалуйста, не перед гостями… я прошу тебя». Было так легко его смутить и сбить с толку, почти как мою Синтию. Вообще, робкие, застенчивые люди могут вызывать симпатию, но я не склонен к дребезжанию жалости и сопливости сочувствия. В конце концов я женился на Син и был дружен с Брайаном. Но с Син я развелся, а бедный Брайан отошел к праотцам. Нет, это все не могло быть моим двигателем на долгое время. Нет, рядом со мной должна быть женщина с умом, фантазией и сильным характером, которая была бы способна поддержать разговор на любую тему и которая могла бы постоять за себя в мужской компании. Женщина, равная мужчине во всем, а не исполнительница его прихотей. Женщина с изюминкой, женщина с безуминкой – короче, Йоко Оно. Когда я ее встретил и нас стало двое вместо один и один, у меня было чувство, как будто я распрямился в мой полный, настоящий рост и начал дышать обоими легкими и видеть обоими глазами (уж не говоря о том, что мой третий глаз тоже прозрел в скором времени после нашей встречи), вместо той неизбежной однобокости и увечности от компримированности грудной клетки – жилища нашего сердца и нашего голоса, которые являются сопутствующими эффектами жизни каждого, не нашедшего своей половины, каждого, живущего от случая к случаю. Да я увидел свет, если хотите! Но не благодаря обманщику Махариши, этому фарисею от эзотерики (которую я, кстати сказать, очень уважаю), а благодаря Йоко. Буддизм. Будда. Да!

Но я сильно уважаю и почитаю также и Иисуса, того, что родился в Назарете и стал суперзвездой Древнего Мира. Да и по сей день этот Человек сохраняет свое особое место в истории земли. Некоторые называют его Христом. В его честь совершается обряд крещения, и все крещенные называют себя христианами. Но я говорю вам: если бы все люди, или хотя бы те, кто называют себя христианами, жили по заветам Христа, то и весь мир был бы сегодня другим, потому что вся история пошла бы по другому пути. Трудно сказать, по какому, но уж явно, что в Гарлеме не было бы чуть не каждый день стрельбы, и не случилось бы войны во Вьетнаме, а до этого в Корее, а до этого во всем мире… и так далее и тому подобное. Войн не было бы вообще. А не было бы войн, не было бы и оружия. Был бы настоящий мир во всем мире. И все бы ощущали нечто вроде кровного родства друг с другом: и белые, и черные, и желтые, и красные – словом, все! Сам Иисус где-то сказал: «Несть эллина и несть иудея». То есть, выражаясь современным языком, все люди равны, все люди братья. Но в том-то и штука, что в повседневной жизни нет ничего труднее, чем выполнить этот завет. Я пробовал, я знаю. Но я не фарисействую и не говорю, что я – образец для всех. Что я живу лучше других… Хотя в материальном плане, и в особенности с тех пор, как Йоко взяла все дела в свои маленькие умелые руки, я не могу пожаловаться. Наш жизненный стандарт надежно застрахован на будущие этак лет сто. Так что и Шону хватит.

Но дело опять же не в этом. А в том, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы испытать братских чувств к жучине Никсону или к сушеной вобле Тэтчер или как их там всех зовут. Вот и приходится в таком вот мире, где Трики Дики сидят на своем Олимпе, заботиться о завтрашнем дне, чтобы не скатиться на дно, чтобы не захлебнуться нечистотами. И если в Библии где-то сказано про нищих, то я уверен, что не в этом контексте. Может статься, какой-нибудь умник, тыча пальцем в наш банковский счет, начнет меня уличать в двуличии и проповедовать бедность для всех как единственное возможное в земных условиях равенство. Но я скажу ему на это: «Да пошел ты… Этот мир пока не свободен, а нет свободы – не может быть и равенства. Одно вытекает из другого».

А мне лично деньги по фигу. И так было всегда. Жизнь моя держится на кофе и сигаретах. От всего остального я могу отказаться. И от суши, и от супа мисосиру, и от «мерседеса», и от загородных вилл. Я научился жить как йоги. Или почти как они. Я вешу пятьдесят девять. Мне уже почти ничего не нужно от этого мира. Какой-то писатель на старости лет научился даже тачать сапоги, чтобы вообще ни от кого не зависеть, даже от сапожника. Я его понимаю. Это был великий писатель. Русский классик, кажется, кто знает? Если доживу до старости, прочитаю его книги. А пока хочется заняться своим.

Древние говорили: «Вся земля – родина». Вот как далеко они заглянули вперед: ведь ни черта они не знали про Америку, а уже предугадали эмиграционную волну и то особое чувство, которое испытываешь, найдя свою новую родину далеко от того места, где родился и вырос. Как это было со мной и Йоко в 70-м.

Но они же говорили: «Все течет, все меняется». Так вот, что-то там утекло или протекло – время, быть может? Одна администрация сменила другую: жук Дик уступил свое насиженное место любимцу публики Джимми. Несносный ретроград и, как поговаривают, тайный гомосек (в чем я лично еще никакого криминала не усматриваю), Гувер отошел в мир иной. После невообразимо запутанных прений, в коих сэра Ленноновица представлял его адвокат (кстати, зело умелый, как и дорогой), ему была вручена в соответствующей торжественной обстановке зеленая (а точнее, господа дальтоники, голубая) карта, разом освобождающая его от всех последующих разбирательств, дебатов, прений, трений, притеснений и гонений (вот было бы здорово, кабы так оно и вышло!). Рррмиау!!! Миледи сделала ее обворожительному супругу небольшой подарок по сему знаменательному случаю, а именно, двадцать (буквами: д-в-а-д-ц-а-т-ь) самых дорогих костюмов от Армани. Куда я должен их надевать – это другой вопрос. Это же долгожданное событие совпало (ну, скажем, почти совпало) с появлением на свет столь же долгожданного наследника престола. «Престола…» Хорошо, тогда изменим «сэра Ленноновица» на «Его Королевское Величество Джона Бесстрашного». ОК! Это подпись, а теперь нарисуем и картинку к ней. Хе-хе! Трики Дики вышел особенно хорош! Хо-хо! Никак не могу понять, как это он пролез в президенты, с такой вот физиономией злого насекомого, а? Недосмотр, ребятки, недосмотр! И это в самой свободной стране в мире! Ну ничего, серебряные мои, в следующий раз под моим чутким руководством вы сделаете единственно правильный выбор, сиречь …

Ты снова переступил все границы дозволенного тебе, иностранцу, в нашей стране. И хваленой американской свободой тебе осталось недолго козырять.

Нет, кажется, тучи надо мною не рассеялись, а как бы хотелось кусочек ясного голубого неба напоследок!

Да, я что-то опять отвлекся – унесло в сторону течением мыслей. Я как раз подумал о том, что что-то утекло, испарилось и нет уже первой радости от ощущения упругой американской земли под ногами. Да, все течет! Шон уже вовсю носится по дому, моя зеленая карта (убери «т» и получишь…) давно отправилась в дальний ящик стола, а вице-королева славной страны Нутопии, она же мама, она же Йоко, она же предводительница всех амазонок, все чаще проводит не только дни, но и ночи в ее офисе. «Никому не дано вступить в одну и ту же реку дважды». Воистину так! Что же делать, как не печь хлеб и не отказаться от всех и всяческих плотских утех. Давайте посыплем на этом волнующем месте повествования главу пеплом. Ом! Положим, пеплом – это еще рановато… я еще здесь, я еще дышу и если пока не пишу, то рису-ю! Ситуации и людей по вольной воли моей тасу-ю… Чашка риса, ю-ю. Пойти поесть, что ли?

На кухне царит обычный бедлам – бедные мои кошатки от голода разбили в поисках съестного дорогой японский кувшин. Осколки красиво лежат острыми островками в огромной луже искусственной крови, то есть томатного сока. Почему, собственно, «крови»? По цвету и консистенции совсем даже не похоже… И все же сердце почему-то упало на десять миллиметров, когда я распахнул дверь в кухню и увидел… Слишком эффектно, неправдоподобно, красно, как в кино. Уда-сан замахнулась на Мими полотенцем. Конечно, я, разбранив всех и вся, первым делом накормил кошек. Бедные мои меховые подружки! Только я один вас и люблю в этом доме! Бессердечность царит везде и всюду!

Моя дружба с кошками началась еще в детстве: у тетушки Мими живало до пяти кошек разного характера и возраста одновременно. В основном это были персидские (прощай, Сид!) красавицы, замечательно мягкий мех которых мне иногда в качестве поощрения разрешалось расчесывать. При этой процедуре они издавали такое забавное урчание, что я иной раз готов был подлизаться к Мими, чтобы она доверила мне особую щеточку, которую она всегда держала под замком, чтобы лишний раз пройтись по пушистому меху. Земляничные поля и кошки – вот из чего состояли мои детские удовольствия. Но о Земляничных полях я уже написал песню, а мои пушистые любимицы еще ждут своей очереди.

С самого начала моей жизни в Мендипс я подозревал, что все свои лучшие чувства Мими отдавала кошкам – им доставались молоко и мясо в первую очередь. И когда Мими хлопотала вокруг облизывающихся зверьков, дядя Джордж заговорщически подмигивал мне, сидя за столом в ожидании обеда, и говорил: «Ничего, мы можем подождать. Главное, что нам тоже кое-что перепадет, верно, Джон?» На кошек я был не в претензии – я любил играть с ними или наблюдать, как они играют друг с другом. Забавные и весьма самостоятельные зверьки, обладающие исключительно развитым чувством собственного достоинства, которого так не хватает многим двуногим. Единственный раз тетушка рассердилась на своих Поликсен и Мелеагров, когда она не вовремя вышла в прихожую и застукала их в момент совокупления. Мелеагр прямо-таки рычал от удовольствия в темном закоулке под лестницей, а Поликсена по крайней мере не возражала, на всякий случай прижав ушки. Я подсматривал за ними через щелку дверного проема и тихонько веселился. Мне тогда показалось, что я понял подлинную сущность взаимоотношений между животными. А ведь человек – тоже своего рода животное, ну и, следовательно… Я думаю, это было еще до того, как я осознал в себе гения, то есть мне не стукнуло и двенадцати. Несомненно, я был феноменален! Но мне стоило неимоверных усилий убедить в этом других, прежде всего мою дражайшую тетушку. Так вот, в тот раз Мими страшно возмутилась, она даже стегнула кота мокрым полотенцем (а это весьма болезненно – говорю по собственному опыту! Мне-то доставалось испытать это «удовольствие» куда чаще, чем всем четвероногим жильцам Мендипса вместе взятым!) и ужасно разбранила и без того уже совсем притихшую кошечку с виновато прижатыми к голове ушками: «Как ты можешь позволить себе такое безобразие?! Да еще среди бела дня! Ты же приличная кошка из хорошего дома! Как тебе не стыдно?! Чтоб это было в последний раз!» Я намотал себе на ус Мимины слова и решил, что никогда не позволю Мими застукать меня при совершении того акта, который привел кота в небывалый восторг. Это было нечто неприличное и запрещенное, но в чем, собственно, была соль, я узнал только лет через пять. Во всяком случае, интерес к сексу, хотя я тогда не знал этого слова, был пробужден, ибо все, что выводило Мими и ее единомышленников из себя, было хорошо. Кот вскоре после этого случая куда-то исчез. А Мими с тех пор строго следила за тем, чтобы в ее дом попадали исключительно женские особи. Но их она любила всем сердцем – здесь ей следует отдать должное.

При Синтии у нас водилась какая-то живность в стекляшке, нельзя сказать, что я был от нее без ума. И какая-то забредшая кошка иногда мелькала на заднем плане нашего интерьера. Но даже ее интересовало скорее содержание нашей кухни, чем хладнокровные хилые существа в банке с водой. Золотой рыбки у нас не водилось. Но в те годы ничто, в том числе самые что ни на есть распушистые персияночки, не могло рассеять мной овладевшего сплина, как писали в романах девятнадцатого века. Вечная ему память! Синтия, как мне тебя отблагодарить? Ведь если бы наша катастрофическая семейная жизнь не привела меня на грань отчаяния, я бы, может статься, никогда не сошелся с Йоко, показавшей мне, как свободно можно жить и вообще дышать полной грудью! Я перестал оглядываться и прятаться, мне надоело притворяться и соблюдать приличия, я решил, если нужно, совсем порвать отношения с этим косным, насквозь лживым обществом, послать все куда подальше – и жить! Жить, как Мелеагр и все более счастливые твари, которым не надо иметь счет в банке и носить галстуки. Кошачья тема отступила на время на второй план.

Но здесь, в Нью-Йорке, после того, как мы переехали из нашего скромного жилья в престижном артистическом Гринвич Виллидж в не менее престижный, но гораздо более фешенебельный центр и в нашем распоряжении оказался целый этаж, я вспомнил о моей старой привязанности. Сперва я завел одну, по имени Мими (Йоко жаловалась на аллергию от кошачьей и собачьей шерсти, но я настоял на роскошной персиянке, клятвенно заверив, что ни одна собака не переступит нашего порога). Но она заскучала в одиночестве, и я с удовольствием принес ей еще двух кошаток для компании. И с тех пор – это значит, вот уже скоро четыре года – я имею трех верных союзников в «Дакоте». Они всегда на моей стороне, всегда согласны со мной, всегда и во всем готовы меня молчаливо поддержать и никогда не позволяют себе читать мне нотации или – еще хуже! – устраивать Джону Леннону сцены. Мими (именно эта Мими, а не та, что живет за океаном в купленном на мои деньги домике), Саша и Чаро – мои лучшие друзья и слушатели. Мои черные пушистые товарищи, на них я могу всецело положиться – они будут молчать как могила, что бы я им ни доверил. Правда, с появлением Фреда в «Дакоте» я, пожалуй, могу насчитать четырех союзников в моем собственном доме. Фред – хотя и о двух ногах и не покрыт мягким черным волосом (во всяком случае, не везде!) – но он всегда прислушивается к моим словам и не перечит мне, выдвигая как контраргумент абсолютно несостоятельное «А-Йоко-сан-сказала…»! Вся остальная дакотовская челядь принадлежит к противной партии – партии го, микадо и суши, – словом, партии Йоко! Шон пока скорее на моей стороне или, в крайнем случае, занимает нейтральную позицию. Но что-то будет, когда он вырастет?! Что, если он станет стрекотать исключительно по-японски, с презрением игнорируя английскую половину дома? Как далеко зашло дело! А как прекрасно, прямо-таки сказочно прекрасно все началось! Я испытал впервые чувство, сравнимое разве что с тем, что охватывает альпиниста, взобравшегося на верхотуру мира. Это был предел достижимого, Эверест, Эльбрус, Олимп… Но как трудно удержаться на вершине знает каждый, кто на ней побывал. Вот и мы… вот и нас… Вообще-то, я люблю все японское: харакири, камикадзе, застенчивые глазки и прочие кимоно (ким-Оно). Но жизнь состоит из волн – это не спокойная, всегда одинаковая река, катящая свои пресные воды всегда в одном и том же направлении, а полный неожиданностей океан, с приливами и отливами, с мелководьем и глубинами, с цунами, Бермудским треугольником, планктоном и акулами, рыщущими не так далеко от берега. Но тема рыб меня мало занимает. Зато теплокровные, изящные, ловкие кошки всех мастей всегда трогали мое сердце. Не имея возможности держать в городской квартире льва или тигра (вот было бы здорово иметь своего домашнего тигра, но нашего мэра хватил бы удар, я опасаюсь), я пошел на компромисс и решил удовольствоваться, как в детстве, персиянками.

Мими появилась у нас, когда примирение уже состоялось и Шон уже вовсю улыбался маме и папе. Я решил сделать маме сюрприз, потому что все разговоры на эту тему кончались ничем: «Давай подождем. Шон должен сначала вырасти». Все в таком духе. Тогда я, прознав, что кошка Джека окотилась, выкупил у него одну прелестную самочку, которую окрестил Мими, и принес ее одним прекрасным утром домой. Сочетание черного (меха) и желто-зеленого (глаза) делало ее просто неотразимой. Я увидел в ней даже нечто от Йоко с ее тяжелой черной гривой и желтоватой пергаментной кожей. Йоко была как раз в нашей церемониальной кухне, восседая на своем тронном месте за обеденном столом. В ожидании нашей общей приятельницы Марни, которую любят все парни, она медитировала над курящейся чашкой чая. Я вразвалку пришел в кухню, пряча котенка за пазухой, отвесил моей японской принцессе шутовской поклон и молвил на чистейшем ливерпульданском:

«Мотри, Юкко, как ты похожа на мою Мими! Твой сон совсем как ейный!»

С этими словами я проделал фокус-покус и вытащил задремавшего было котенка на свет, как говорится, Божий. Конечно, я хотел сказать «нос», но у меня с детства выскакивают иной раз перевертыши изо рта, что поделаешь – такова судьба гения! Йоко слегка поморщилась на котенка и на мой перевертыш и парировала: