Музей социалистического искусства – один из самых молодых в Софии. А может, и самый молодой. Создан в 2011 году, проводить нас по его экспозиции вызвался директор Николай Уштавалийский. Найдя музей среди обычной софийской застройки, идем на звезду – ту самую, что венчала шпиль здания Центрального комитета Коммунистической партии Болгарии. На дорожках рядом со звездой – Ленин, Димитров и другие знаковые для болгар (да и не только для них) личности. Знаете, какую интересную деталь я отметила? В кабинетах людей, с которыми мы встречались, рядом с национальным флагом были портреты не действующих президента или премьера, а чаще всего лицо Васила Левского – национального героя, «Апостола свободы», одного из «Четырех великих» героев борьбы против Османской империи. Его казнили в 1873 году, Болгарию в 1878-м освободила Россия, но Васил Левски остается несомненным героем для страны. Президенты и премьеры приходят и уходят, меняется политический строй, а отношение народа к Левскому не меняется. Что это удивительное исключение из общего правила, особенно хорошо понимаешь здесь, в музее социалистического искусства. Ведь не всем памятникам Ленину и Димитрову повезло оказаться на этой лужайке.

– Наверняка скульптур было больше, чем мы видим здесь. Остальные уничтожили? – спрашиваю Николая Уштавалийского.

– Я бы не сказал, что после демократических изменений появилась какая-то тенденция к уничтожению памятников. Да, такое случалось, до сих пор памятники иногда красят, заливают краской или как-то по-другому вмешиваются.

До того, как возглавить Музей социалистического искусства в 2015 году, Николай Уштавалийский занимался болгарским искусством второй половины ХХ века. Все, что находится сейчас в музее, относится как раз к этому периоду. И, уверен директор Уштавалийский, имеет ценность не только идеологическую:

– Основная цель музея и его политика – представить самые значительные образцы искусства того периода. Тут представлены работы выдающихся болгарских скульпторов. Многие привезены из разных городов, где украшали общественные места, заводы, предприятия, училища. Вот, например, эта скульптура Георгия Димитрова из города Димитровград.

– Он и сейчас называется Димитровград?

– Да, и сейчас. В прошлом году мы праздновали 70-летие его основания. Этот город был построен с нуля за несколько лет добровольческими бригадами. Из болгарских городов, названия которых были изменены, это город Толбухин, который принял свое историческое название Добрич, и Михайловград, который сейчас называется Монтана – это римское название, еще со времен Фракии, не американское (смеется). Кстати, именно этот регион, северо-западный, и по сей день остается одним из самых неразвитых в Болгарии – высокая безработица, нет предприятий…

Мы стоим на большом открытом пространстве, где выставлены скульптуры, и я замечаю, что мы здесь не одни, хотя, признаться, увидеть наплыв посетителей не ожидала: и музей найти не так-то просто, и тематика у него специфическая. Подхожу к молодой паре, самозабвенно фотографирующейся сначала на фоне красной звезды, потом на фоне Ленина. Оказалось, туристы из Великобритании. Почему, спрашиваю, пришли именно сюда. Ответ простой: «Ничего подобного у нас нет». Николай Уштавалийский подтверждает: «Интерес к этому музею чаще всего проявляет не болгарская публика, а иностранцы». И говорит о своей миссии:

– Моя идея как куратора музея – не показывать однобоко, что происходило, а показать с разных точек зрения. Чтобы это не было апологетикой того времени, чтобы не говорить, что там было только отрицательное, но и не иронизировать над тем периодом, идеологией и художественными фактами. Мы стараемся быть максимально объективными, показываем время через искусство. Потому что искусство позволяет умелому, интеллигентному и подготовленному зрителю, который имеет навык, увидеть характер времени.

– Тогда вопрос: а готовите ли вы такого зрителя? Приходят ли к вам школьники, например?

– Да, такие мероприятия мы проводим, но, к сожалению, они пока не стали постоянными или регулярными. У нас есть образовательные программы совместно с Национальной галереей, филиалом которой музей и является. Но здесь многое зависит не только от нас, но и от самих школ, в которых преподается история того периода. И это тоже достаточно дискуссионный момент, потому что многое зависит от того, как преподносится материал. А с этим есть определенные проблемы. По моим личным наблюдениям, тот период в Болгарии, который базировался на политической и идеологической основе, в современном обществе вызывает споры и противоречия. Не тайна, что болгарское общество по этой теме достаточно разделено.

Переходим в зал, где проходит выставка политического плаката, которой Николай Уштавалийский гордится. Его отец был плакатистом, и ему больно видеть, что это искусство – да, идеологически заряженное, но очень непростое для художника – умирает. Выставка, на которую мы пришли – совместный проект Музея социалистического искусства и Национальной художественной академии, где есть специальность «плакат и визуальная коммуникация». Заданием было создать политический плакат на острые темы – и про 100-летие окончания Первой мировой войны вспомнили, и про восстание в Будапеште в 1956 году, и про Пражскую весну в 1968-м, и про популизм не забыли. «Я очень рад, что эта выставка получилась, – признается директор. – Она позволяет поддерживать диалог между музеем и молодой публикой, молодыми художниками. Я знаю, какое сильное воздействие могут оказывать плакаты. И это еще одна причина, почему я радуюсь, что получилось организовать эту выставку».

Ходим по залам, рассматриваем плакаты и разговариваем о прошлом и сегодняшнем дне больше, чем об искусстве, – уж очень атмосфера и антураж для этого подходящие. Говорим о том, что у части общества есть «отрицание прошлого», у части (гораздо более значительной) – его переосмысление. Мы говорим о том, как, например, вступление войск Варшавского договора в Чехословакию воспринималось в 1968 году – это была «братская помощь», а сейчас о тех, кто в этой «братской помощи» участвовал, говорят – «душители свободы». Кстати, Исак Гозес, с которым мы так хорошо поговорили в клубе журналистов, как раз из тех, кто оказывал в 1968 году «братскую помощь» народу Чехословакии, сбившемуся было с правильной социалистической дороги. Сегодня он, конечно, «душитель свободы», но разводит руками: вы только подумайте, говорит, ничего из того, что я защищал тогда, сегодня нет – ни страны Чехословакии, ни социалистического строя, ни организации Варшавского договора, который отправлял своих солдат с той самой «помощью».

– Темы остались теми же, просто они поменяли свой знак или полярность, – говорит Николай Уштавалийский.

Останавливаемся возле плаката, на котором написано: «10 ноября 1989 года». Это день того самого «перехода», когда Тодор Живков перестал быть руководителем Болгарии. Кстати, в экспозиции музея социалистического искусства есть скульптурные портреты его дочери Людмилы Живковой (она была членом Политбюро ЦК КПБ, председателем Комитета по культуре и искусству) и жены Мары Малеевой-Живковой – врача, партизанки и члена БКП с 1935 года. После ее смерти в 1971 году Тодор Живков больше не женился, сказав: «Любовниц может быть много, а жена только одна». Даже если это высказывание – миф, то красивый.

– Этот плакат очень интересен своей пластической реализацией, – объясняет Уштавалийский. – 10 ноября 1989 года был смещен Тодор Живков, последний болгарский коммунистический лидер.

– На следующий день после того, как открыли Берлинскую стену, – добавляю я.

– Этот плакат отражает процесс переосмысления, который начался еще тогда и, с моей точки зрения, не закончился до сих пор. Тут должны были быть изображены люди, которые вышли на демонстрацию, на митинг. Но вместо того, чтобы размахивать знаменами, они размахивают пустыми сумками, с которыми обычно ходят на базар.

– Все было так плохо?

– Да я бы не сказал… Да, ощущалась некоторая нехватка, но местами это было преувеличено, причем спекулятивно. Товары, продукты были спрятаны по складам, чтобы потом их можно было продать по новым ценам.

– Логично, – говорю я. Он смеется:

– Да. Бизнес, как говорится, ничего личного. Тогда мы были несвободными, но сытыми, а сейчас мы свободные, но голодные. Но это лично моя интерпретация.

На самом деле любая интерпретация – личная, но эту я слышу в Болгарии не впервые. Помните, как в клубе журналистов фотограф Красимир Свраков говорил: «Сейчас есть свобода, но нет денег». К деньгам, культуре и в клуб журналистов мы еще вернемся, а сейчас немного об интерпретациях.

О них в этой поездке я слышала много. Хорошо это сформулировал профессор Нового Болгарского университета Росен Стоянов: «История всегда одна, вопрос в интерпретациях». Мы дискутировали о том, как меняется оценка 500-летнего владычества над Болгарией Османской империи. Первый раз я услышала об этом от возмущенного вице-мэра города Первомай Николая Миткова. Он говорил, что сейчас все чаще говорят о том, что никакого ига или рабства не было, а «было турецкое присутствие, вы можете себе представить?». Могу. Это, конечно, политика: Турция рядом, она сильна, оттуда идут инвестиции, значит, надо менять отношение к истории: турки болгар не угнетали, а лишь присутствовали на территории. «Но это ведь ложь!» – кипятится Митков. Профессор Стоянов вступает с ним в заочную дискуссию. Мол, говорят о рабстве. Но мы ведь знаем признаки рабства, и начинает загибать пальцы. Были болгары собственностью турок? Нет, не были. Могли жениться/выходить замуж без разрешения турок? Могли. Могли исповедовать свою религию – православие, в отличие от турок, которые были мусульманами? Могли. Значит, никакое это было не рабство. Ну, а то, что у православных прав было меньше, что исламизировали болгар активно, так это… Ну, бывает. Но почему тогда в центре Софии, на улице Царя-освободителя стоит памятник российскому императору Александру II, и на нем написано «Царю-освободителю признательная Болгария»? Даже в социалистические времена, когда в Советском Союзе практически ни одного памятника царю (если это не Петр I) не осталось, памятник в Софии стоял – Болгария была признательна.

– Мы всегда ожидаем освободителя, – говорит журналист Исак Гозес.

– И сейчас ожидаете? – удивляюсь я.

Он не успевает ответить – к нам подходит Ивайло Диманов («Большой болгарский поэт», – представляет Гозес) и рассказывает случай, приключившийся с ним как-то в Москве. Поэтически рассказывает: «Увидел красивую девушку, мой идеал – кровь и плоть». Рискнул подойти и познакомиться. В надежде на особую благосклонность и возможное продолжение знакомства сказал, что вот я – поэт, бард, из Болгарии, с Булатом Окуджавой знаком (заметил при этом легкий проблеск интереса в ее глазах) и признался: «Мне Советский Союз нравится». «И почему он тебе нравится?» – удивилась девушка-мечта. «Меня Советский Союз два раза освобождал», – не задумываясь, ответил Ивайло, он хорошо учился в школе, и мимо двух памятников с «признателна Болгария» чуть не каждый день ходил. «И что, тебе от этого лучше стало?» – зло спросила девушка. «Ну да», – ответил Ивайло. Она бросила сигарету, сказала: «Знаешь, ты мне не нравишься» и ушла. Сколько лет прошло, а он помнит, как политика и интерпретация истории разлучили его с девушкой-мечтой.

– Скажите, – спрашиваю своих собеседников, – а сейчас вы ждете, чтобы кто-то освободил Болгарию, решил ваши проблемы за вас?

– Нас освободили Соединенные Штаты Америки, – без тени улыбки говорит Ивайло.

– От кого? – растерянно спрашиваю я.

– Знаете, я видел в одной деревне старый лозунг «Да здравствует болгаро-советская дружба!». Кто-то зачеркнул «советская» и написал «американская».

Все смеются, но смех этот какой-то… горький, что ли.

В этот вечер у Ивайло Диманова в клубе журналистов творческий вечер. На столике расставлены его книги – можно купить, по тарелкам раскладываются закуски – под них музыка и стихи слушаются лучше. Диманов здесь един во всех лицах: и автор, и исполнитель, и официант, если потребуется. Поднимается на сцену, берет гитару в руки – у него красивый голос:

А он, судьбу свою кляня,
Не тихой жизни жаждал.
И все просил: огня, огня.
Забыв, что он бумажный.

Любимый поэт Ивайло Диманова, как вы уже догадались, Булат Окуджава:

– Я единственный болгарин, который имел счастье играть на священной гитаре Булата Шалвовича. В ней есть дыра от пули, она участвовала в Великой Отечественной войне. Я исполнил свою любимую песню «Бумажный солдат». А он подошел ко мне, поздравил и сказал: «Впервые я слышу такое великолепное исполнение своих песен от иностранца». А я ему говорю: какой же я иностранец? Я болгарин.

– Как изменилась культура в Болгарии?

– Сегодня я был на прямой телевизионной передаче, кабельное телевидение, единственное в Болгарии, которое обратило внимание. Сегодняшний день – большой праздник, 120 лет со дня рождения одного из самых великих болгарских поэтов Христо Смирненского. Он умер, не дожив до 25 лет, от туберкулеза. Почему никто не отмечает? Он был член Болгарской коммунистической партии и писал о Красной армии – красные эскадроны, оду написал о Советской армии. Понимаете?

Понимаю, конечно: не подходящая тема для нынешней Болгарии. «Очень социальный поэт», – добавляет Гозес. А Диманов продолжает:

– И я читал его стихи, прямая передача, очень приятно, что меня пригласили. Вот как изменяется культура. Старинные часы с маятником знаете? С одного конца на другой. Значит, были друзья с советскими братьями, а сейчас самые большие враги.

– А почему это так?

– У нас новый большой брат.

– А болгары русофилы или русофобы?

– Наш народ разделился на две половины. Но преимущественно русофилы.

– Проходит ли граница по поколениям?

– Молодые люди ничего не знают.

Исак Гозес говорит: «Нет, я так не думаю, это политики разделились на две, а народ нет».

– Народ остался с таким же хорошим чувством к нашим братьям, – легко соглашается Диманов.

– Кто теперь ваш новый большой брат?

– Американцы. Вы не знаете? Вы не догадались? – делает большие глаза Ивайло. Смеемся вместе.

Хотя мне и, я уверена, моим тогдашним собеседникам, стало не до смеха, когда в декабре 2023 года разнеслась новость о том, что власти Софии начали демонтаж памятника Советской армии, освободившей Болгарию в 1945 году. Причиной демонтажа назвали реставрацию: мол, 70 лет не ремонтировали, трещины пошли. Но тут же признали, что возвращать на место не планируют. Призывы снести памятник звучали почти тридцать лет – с того самого «перехода к демократии». Но решились только сейчас. Части памятника будут переданы в Музей социалистического искусства.

«Народ всегда сохранял теплое отношение к странам бывшего СССР. И сейчас тоже, – рассказывал вице-мэр Первомая Николай Митков. – В культуре то же самое. У нас, например, есть небольшой ансамбль, всего двенадцать человек, которые играют на русских народных инструментах, поют русские песни».

– А я вот смотрю болгарское телевидение, там сплошь турецкие мелодии.

– Политика, – отвечает коротко.

– Что, и это? – удивляюсь.

– Все пропаганда. Есть, естественно, и болгарская этническая музыка, но, в принципе, на Балканах у разных народов культура схожая, а Турция как крупная экспансивная держава оказывает свое влияние.

В Софии мы встретились с одной из самых популярных в Болгарии поп-исполнительниц Михаэлой Филевой, которая призналась: «Лично я традиционную болгарскую музыку не использую, потому что мое основное направление – поп. Но есть очень много традиционных болгарских мотивов, например, в джазовом направлении, там очень много традиционной гармонии. В хаусе есть болгарские мотивы».

Но, говорит она на мое замечание о том, что турецкая музыка слышится повсюду, современная русская музыка тоже очень популярна.

– Киркоров? – спрашиваю.

– Мы к нему относимся как к одной из мегазвезд болгарского происхождения. Мое поколение, те, кто младше меня, не уверена, до какой степени они его знают и, так сказать, принимают. Но сейчас появилась волна, мода на современную русскую музыку, в первую очередь от лейбла Black Star – Тимати и еще Егор Крид. И Егор Крид как-то записал проект с Киркоровым. И после этого начались разговоры среди молодежи, и выяснилось, что многие даже не знают, кто это такой, и что у него болгарские корни.

– То есть молодое поколение узнает Филиппа Киркорова через Тимати и Егора Крида?

– Это может показаться чем-то странным, но это из-за разницы поколений. И это сила музыки, которую они играют.

Михаэла делится своими воспоминаниями о «новой Болгарии».

– Первые годы после перехода везде были очень трудными. Полное изменение, нужно было, чтобы пласты, слои нашли свое новое место. По рассказам моих родителей, это были очень трудные времена, как для культуры, так и для быта. Но в моем окружении мы себе не позволяли сравнивать, что раньше вот так, а сейчас так. Они с большими ожиданиями встречали то, что происходит. Я закончила музыкальную академию, отделение джаза, и преподаватели в академии очень часто проводили аналогии, сравнивали – что значило быть артистом до 1989 года и что после. Все говорили о том, что стало намного проще получать доступ к материалу, чем это было до 1989 года, и что их перестали называть людьми, которые играют декаданс. Последние годы уже разрешали это играть, но обязательно нужно было переводить тексты. Другая интересная история у моего преподавателя по гармонии. Например, в какой-то момент он переиграл все материалы, но хотел чего-то нового и искал материал дальше. Тогда в кино только начинали раз в месяц или два показывать французские фильмы, и мой преподаватель садился в первый ряд, чтобы экран освещал лист, и записывал музыку, которая звучала.

– На слух?

– Да. Чтобы иметь новые материалы, чтобы продолжать развиваться. А сейчас мы имеем безграничный доступ ко всей мировой фонотеке. Говоря об эстраде, музыканты и артисты имели возможность свободно путешествовать во все республики Советского Союза. И имели доступ к намного большей публике, большей сцене, чем у нас сейчас.

А вот это интересное признание.

– А что сейчас нужно сделать болгарскому певцу, чтобы стать известным на всю Европу?

– Это, конечно, сложно. Мне в Болгарии не тесно. У меня до сих пор не было амбиций выходить за границу. Если говорить об артистах, которые хотят быть популярными в Европе, нужно начинать петь, творить на английском, русском – на том языке, который выходит за рамки региона. Второй момент, который мешает болгарским исполнителям, – плохие менеджерские контакты, недостаточные связи, которые не позволяют выйти на европейский рынок. Даже если артист не сам себя продюсирует, а является частью какого-то лейбла, если этот лейбл не является дочерней компанией какого-то крупного издателя, ему сложно выйти на внешний рынок. Но, учитывая, что мы живем в век интернета, болгарский артист всегда может попытаться выйти на этот рынок через YouTube, социальные сети.

– Вы сказали, что вам в Болгарии не тесно, неужели не хотелось выйти за пределы страны?

– С продюсерами мы давно уже об этом говорили, у них есть желание попробовать.

– А у вас?

– Буду очень откровенна: это звучит прекрасно, но у меня есть страх, опасение, скорее, сколько для этого потребуется сил, энергии и готова ли я к этому. Меня вполне устраивает то, что со мной происходит в Болгарии, поэтому нет какого-то внутреннего большого стремления. Но в последнее время все больше и больше людей начинают об этом спрашивать, говорить, а я считаю, что мы еще не потеряли время. Еще есть время для этого.

Михаэла Филева говорит о себе, а мне вдруг кажется – о Болгарии. Мне кажется, что это Болгария пытается понять, хватит ли у нее энергии и сил сделать рывок и перестать быть «самой бедной страной в ЕС». Болгары хотят хорошей жизни и процветания – и они их, безусловно, заслужили. Как заслужил этого любой другой народ. Болгары хотят жить в своей стране, но пока не возвращаются, уехав за длинным евро за границу, – потому что не смогут зарабатывать столько же в Болгарии. Но если молодые, амбициозные и готовые работать, не покладая рук, болгары не будут возвращаться, то какое эту страну ждет будущее? Спрашиваю у Михаэлы Филевой:

– Молодые люди вашего поколения – какой вы хотите видеть Болгарию и как видите место Болгарии в Европе?

– Это такая деликатная тема. С моей точки зрения, единственный вариант – чтобы Болгария была частью мировой экономики, частью мира, какого-либо крупного объединения. И как раз Европейский союз позволяет разным странам, в том числе и Болгарии, быть частью большой индустриальной карты и большой Европы. Я родилась после 1989 года и, естественно, не знаю и не помню те ограничения, с которыми сталкивались мои родители, моя бабушка. С моей точки зрения, нет ничего лучше, когда человек имеет возможность свободно путешествовать, когда идет свободное движение товаров и так далее. И если говорить о том, какой я хочу видеть Болгарию, – чтобы она была частью чего-то большего, Европы.

Хотелось бы мне вернуться сюда лет, скажем, через пять (хотя надежнее, конечно, через десять) и увидеть больше улыбающихся, счастливых лиц, услышать больше хороших историй о возвращении, а не о том, что «все уехали». Услышать истории о том, что болгары больше не ждут освободителя и чуда, а взяли свою судьбу в свои руки, и у них все получается. Ну, а помидоры… Что поделать, помидоры придется есть турецкие – болгарских уже не будет.