Читать книгу: «Валентин Елизарьев. Полет навстречу жизни. Как рождается балет», страница 2

Шрифт:

– Это было хорошо или немного грустно?

– Это было хорошо, теплота во всем была. Я с теплым сердцем ушел после этой встречи. Я его пригласил приехать в Беларусь с этим же спектаклем – тут сомнений нет, что в любой день будет переполненный зал. Но он отказался.

Елизарьев замолкает, закуривает сигарету, задумывается… Если и была какая-то грусть во встрече двух людей, не видевшихся всю жизнь, он мне о ней не скажет. Потому что не говорит о глубоко личном. Почти никогда.

Ум, о котором он так часто упоминает, рассказывая про Мишу Барышникова (для него он всегда Миша, добившийся всего в этой жизни талантом и упорным трудом, а для Барышникова он навсегда останется Валей, юношей с серьезными не возрасту глазами), – это то, что он и сегодня ценит в своих артистах больше всего. Природные данные, порода (впрочем, порода скорее для Принцев, Шуты могут обойтись и без нее), упорный труд и над всем этим – ум и образованность.

– А насколько артисту балета нужны мозги?

– Без них никуда. Потому что все то, что говорит репетитор, артист должен перерабатывать, не слепо делать. Образ должен пройти через его тело, мысли, эмоции и стать его собственным продуктом, должен быть адаптирован к его индивидуальности, а не быть слепком с кого-то – «сделай так, повернись, руку протяни, руку опусти», понимаете?

Понимаю.

На последнем курсе в училище во время самого обычного занятия в классе – сколько таких уже было! – случилось нечто, круто изменившее жизнь Вали Елизарьева и поставившее крест на еще и не начавшейся карьере танцовщика.

– Во время занятий по поддержке, вот есть такое движение релеве… – Его руки начинают танцевать, ладонь приподнимается на кончики пальцев, опускается на стол, снова вверх – Щелк! – и сажаешь партнершу на плечо, сначала на правое, потом снова релеве, сажаешь на левое. Мне попалась девочка… крупная, не в форме была. Я был крепкий и надеялся на свои силы, но моя рука попала ей под спину. Она начала падать и всем своим телом просто вывернула мне плечевую сумку, оттуда все выскочило. Я нагибался, чтобы она не упала головой вниз, нагибался, а рука уходила все больше и больше за ее спину. Я хотел ей жизнь сохранить, потому что удариться головой с такой высоты… Вот… – Закуривает, как будто та боль – физическая, острая, до потемнения в глазах и потери сознания – вернулась к нему сейчас. – Сохранил ей жизнь, но остался без плечевого сустава. Меня сразу отвезли в Военно-медицинскую академию, врач был кореец, сделал операцию, я до сих пор помню, что она называется «Вайнштейна II», и спас мне руку. Постепенно я ее разработал, и к государственным экзаменам уже владел ею. С трудом, но владел. Вот такая случайность, которая фактически перевернула мою жизнь.

В выпускной характеристике в училище написали: «Имеет легкий хороший прыжок, может исполнять партии гротескового плана. Умен, хорошо учился. Не всегда сдерживает себя, но умеет понять свои ошибки». Валентин Николаевич говорит, что для полного восстановления и возвращения в балет в качестве танцовщика ему нужен был год, но тут он узнал, что в Ленинградской консерватории на балетмейстерское отделение набирает курс Игорь Бельский. И это все решило.

– Мне это было очень интересно, я даже своим сокурсникам что-то ставил. У нас вела исторический танец Марина Борисовна Страхова, дворянка, очень известная, почему-то она мне все время поручала то средневековый французский танец сделать, то что-то другое. Она меня даже в другие классы водила, чтобы я показывал, – и я увлекся. А тут я узнал, что курс набирает Бельский. И решил обязательно поступить.

Игорь Бельский, народный артист РСФСР, был главным балетмейстером Малого театра оперы и балета, сейчас это Михайловский театр. «В их встрече мне хочется видеть некую закономерность ленинградской школы, – говорил в одном интервью Юрий Григорович. – Наравне с основами классического танца там заботились о выявлении второй славной ленинградской традиции – выращивании балетмейстеров. И молодой Елизарьев вписался в этот процесс, воспринял все, что считал нужным и близким для себя».

Валентин Николаевич говорит, что в то время двумя главными именами в балете были как раз эти – Григорович и Бельский.

– Бельский – один из тех, кто создал прорыв вместе с Григоровичем.

– Когда вы говорите «прорыв», что вы имеете в виду? – спрашиваю я.

– Новое мышление. Относиться к классическому танцу не так, как раньше, – не смотреть на балет с зашоренными глазами, а развивать его, ставить новое. Создать советский балет – это было очень важно. Тогда главным образом культивировался драмбалет, а Григорович и Бельский вернули его к развитому симфоническом танцу. Бельский поставил «Берег надежды» на музыку Андрея Петрова, «Ленинградскую симфонию» и много других балетов. Это серьезное имя в петербургском искусстве. Мне очень (с ударением. – И. П.) повезло, что он набирал курс. Я сдал все экзамены. Несмотря на молодость – я совсем пацан был, – он меня взял. И смотрите, что произошло: нас поступило четырнадцать человек, окончили курс четыре, а в балете остались только двое: я и Генрих Майоров.

«Щелкунчик»
Утренние репетиции

Класс – почти как в школе: 45 минут, и все завершается на высокой ноте, точнее, на высоком прыжке, который задает настрой целому дню, – разгоряченные артисты начинают одеваться и натягивают на себя как можно больше всего: шерстяные гетры, валенки, комбинезоны, кофты – все, чтобы сохранить тепло разогретого тела. Дальше начинаются репетиции, перерывы межу ними будут короткими, но сохранить тепло в мышцах очень важно. Артисты гетры и валенки и на спектакль надевают. Скидывая перед первым шагом на сцену, а после спектакля, обессиленные, бродят от одной кучки одежды к другой: «Где мои гетры?», «Не видела мои чуни?»

Так что когда из залов, где только что проходили утренние классы, выходят балетные, вы ни за что не признаете в них Принцев, Принцесс, Лебедей и Спартаков: цветастые, разноодетые, с сумками, из которых торчат термосы, массажные валики, полотенца и коврики. Некоторые ведут за руку маленьких детей, и это удивительная примета того, как изменился балетный мир за последние 30 лет: раньше балерины или рожали, выходя на пенсию, ближе к 40 годам, или вообще отказывались от детей в пользу искусства, а сегодня у примы белорусского Большого Ирины Еромкиной трое детей и блестящая балетная карьера. Мир изменился, и балет, конечно, изменился тоже, но одно в нем осталось и останется всегда неизменным: тяжкий труд и кастовость. «Балет – элитарное искусство, это не только танец, он соединяет в себе многие виды искусства – музыку, хореографию, драматургию, сценографию, костюмы», – говорит Елизарьев. Этот мир открывается не каждому и не каждого впускает.

«Научить быть хореографом невозможно»

С Генрихом Майоровым мы встретились в Москве – я пришла к нему в гости в многоэтажку на бульваре Райниса. В гостиной стоит балетный станок, рядом прислонился к стене скрученный в трубку балетный пол. «Внучка занимается», – говорит Майоров, заметив мой взгляд. Балетная династия продолжается: Майоров – хореограф, жена и дочь – балерины, дочь танцевала в Большом театре. В этом доме балет повсюду. Генрих Александрович – шутник и балагур – заявляет сходу:

– В Ленинградской консерватории три самых знаменитых выпускника-балетмейстера: Валя Елизарьев и Боря Эйфман.

– А третий?

– А третий – я.

И заливисто смеется, хотя шутливый в его заявлении только тон, а все остальное – правда.

Генрих Майоров старше Валентина Елизарьева на 11 лет. Окончив Киевское хореографическое училище, он танцевал во Львове и Киеве, преподавал в родном училище, ставил танцы для своих учеников.

– Десять лет уже проработал. И вдруг узнаю, что мой любимый Игорь Бельский набирает курс. Я – вжух, обернулся, поехал, поступил. Мы жили и учились под «прикрытием» трех великих людей, как: Федор Васильевич Лопухов – гений, Петр Андреевич Гусев и Игорь Дмитриевич Бельский. Еще преподавал Леонид Вениаминович Якобсон. Вот такая была плеяда – невозможно уши оторвать. Они опытные, говорили конкретно и о главном. И поскольку это консерватория, очень сильные были музыкальные дисциплины. Мы с Валиком упивались. Анализ музыкальных форм – великолепная дисциплина. Анализ партитуры – великолепная. Это когда вы в музыку входите не просто тра-ля-ля, а нутро ее чувствуете, композиторскую мысль понимаете. Нас поселили в общежитии в одной комнатке – Валик, напротив моя кровать, и еще был студент из Эстонии, о котором больше ничего не знаю. Как всегда в высших учебных заведениях – кто учится с сердцем, а кто так, мотает курс. Валик моложе меня намного, мне даже неудобно было, но я ведь педагог уже, наблюдательный. Меня в нем знаете, что поразило? Невыпячивание себя. И большая сосредоточенность на материале, который нам давали. Он прямо как губка впитывал. Я смотрю: какой парень хороший! Учиться у Бельского было очень интересно, он сказал нам одну вещь: «Ребята, старайтесь свои лучшие мысли поставить до 45 лет».

– Я как раз хотела задать вопрос – что происходит с возрастом? Почему лучшие спектакли ставятся в молодости?

– Потому что потом лень.

И снова заливисто хохочет. Я же говорю: шутник и балагур.

А вот на Валентина Елизарьева неизгладимое впечатление произвели совсем другие слова Игоря Бельского (про «до сорока пяти лет» он даже и не помнит):

– Когда мы пришли на первый урок, он сказал: «Ну, в общем, вы поступили ко мне, до профессии дойдут те из вас, у кого есть призвание и талант. Поэтому я заранее говорю, что научить быть хореографом невозможно. Это должно быть глубоко внутри, нужно иметь талант от Бога, чтобы заниматься не исполнением, а сочинением». – Тут Валентин Николаевич неожиданно переходит на заговорщицкий шепот, как будто выдает страшную тайну:

– Мы-то все надеялись, что он нас научит! – Смеется. – А он говорит: «Я могу подсказать, рассказать о закономерностях, передать личный опыт, но именно научить ставить – это только высшие силы, нужно иметь этот особый дар – сочинять танец и иметь драматургическое мышление». Мы все немного скисли, мы же думали, что нас научат, и мы станем балетмейстерами.

Много лет спустя, когда Елизарьев сам стал профессором Белорусской академии музыки, он начинал знакомство с учениками именно этими словами: научить быть хореографом невозможно. Теперь этими же словами начинает работу с каждым новым курсом самый, пожалуй, знаменитый, ученик Елизарьева – основатель театра «Киев Модерн-балет» Раду Поклитару. Да и звездный хореограф, создатель собственного Театра балета Борис Эйфман говорит то же самое: «Сочинение хореографии – не профессия. Подобному невозможно научить. Профессия – это, например, врач-дантист. Ты точно знаешь, как вырвать больной зуб, какой должна быть последовательность действий. А как сочинять движения, чтобы в итоге создать подлинное произведение искусства?.. Никто не знает».

Но разочаровавший так веривших в него студентов Игорь Бельский все же указал путь, объяснил, как стать хореографом, как понять, твое ли это дело, правильный ли ты сделал выбор в жизни, придя к нему на курс.

– Он говорил: ставьте, набивайте руку. Ставьте в самодеятельности, в Ленконцерте, мюзик-холле, в любых организациях, куда вас пригласят, – набивайте профессиональную руку. Поэтому я очень много ставил, будучи студентом. Мы с Генрихом очень много работали. Он был намного старше, у него уже был большой и исполнительский, и сочинительский опыт, и я все время тянулся за ним, – вспоминает Валентин Николаевич. И именно это – ставить спектакли как можно чаще, на самых разных площадках, – советует делать сегодня своим ученикам.

Генрих Майоров говорит, что самым тяжелым для него, несмотря на хореографическое образование и опыт работы танцовщиком, был ежедневный балетный класс. Вернее, именно из-за большого опыта и было тяжело:

– Вальке-то хорошо: молоденький, только что из училища, а мне уже четвертый десяток. Но мне было интересно смотреть, как эти молодые ребята, которые окончили Вагановское, занимаются. Очень грамотно: руки поставлены, вращение поставлено, туры поставлены, глиссад, кабриоль – все что нужно, спина есть. Думаю: хорошо, это редкое качество, значит, он будет требовать от своих исполнителей.

И тут Генрих Майоров не ошибся: Елизарьев требует.

– И это правильно, – говорит заслуженный артист, ведущий солист Большого театра Беларуси Олег Еромкин. – Было пару раз, когда я что-то не сделал. Помню, один раз я сказал Валентину Николаевичу, что побоялся упасть на сцене. И по его реакции понял, что у меня такого не может быть, лучше я упаду на сцене и меня поругают, чем я что-то недоделаю или не попробую. У нас в коде в «Щелкунчике» идут двойные ассамбле. И вот как-то на самом последнем гастрольном спектакле я сделал не двойное, а одинарное ассамбле – усталость, ответственность, где-то уже нервы не справляются. Ну, и сделал одинарное. А он мне сказал: ты должен, ты обязан. И я себе больше никогда в жизни… как бы мне ни было больно, тяжело, но я максимально старался в любых спектаклях доделывать все, как поставлено, и ничего не облегчать. Валентин Николаевич очень правильно подходит к этому, дает возможность, если видит в тебе потенциал, если видит, что ты можешь раскрыться и станцевать лучше, он даст тебе возможность еще раз доказать и попробовать.

Когда я спросила Бориса Эйфмана, открывшего собственную Академию танца, обязательно ли хореограф должен быть танцовщиком, он ответил:

– Хореограф должен обладать профессиональными знаниями в сфере различных техник танца и уметь выражать телом свои творческие фантазии. Но, например, быть музыкально образованным человеком не значит быть музыкантом-исполнителем. Задача хореографа – научить артиста точно исполнять создаваемый хореографический материал и воплощать на сцене художественные замыслы автора спектакля. Но самому быть танцовщиком для хореографа не обязательно. Более того: это может даже навредить ему.

Продолжая каждое утро вставать к станку, Валентин Елизарьев как прямое руководство к действию принял совет Игоря Бельского «набивать профессиональную руку» – и ставил спектакли везде, куда приглашали. К тому же, признается он, стипендии в 28 рублей на жизнь категорически не хватало, а просить деньги у родителей было совестно. Он вспоминает свои с Генрихом (по студенческой привычке он называет его Геной) студенческие ужины: покупали в соседнем магазине картошку (скорее всего, белорусскую) и селедку: «Она стоила четырнадцать копеек за килограмм, была вся ржавая и очень соленая, но ни на что другое денег не хватало», – вот тебе и ужин.

И так изо дня в день, пока не начались «халтуры». «Халтурой» в Советском Союзе, да и сейчас тоже, называли и называют любой дополнительный заработок. Устав от картошки с селедкой, Елизарьев уже на первом курсе работал руководителем хореографического кружка во Дворце культуры Первой пятилетки:

– Мне добежать туда было три минуты. Я, по-моему, 50 рублей получал.

Спросите у него, какой была зарплата 10 или 20 лет назад, – вряд ли вспомнит, а вот эту первую запомнил навсегда.

– И потом, еще будучи студентом, я ухитрился руководить всей самодеятельностью Ленинградского университета.

Говорит, что вот тогда о «ржавой» селедке он забыл: денег на жизнь стало хватать. Но, кроме денег, работа приносила нечто куда более ценное: опыт «и умение работать с людьми; то, что не преподают в консерватории, – умение работать с коллективом». Этот опыт ему потом в Минске ой как пригодился.

Генрих Майоров вспоминает, что в 1969 году поставил для балетного конкурса номер студентам Вагановского училища:

– Там три парня и Людмила Семеняка: маленькая, чу́дная, красавица – ноги, корпус. Номер занял второе место, уступил только моему любимому танцовщику, которого ценил больше всего в Большом театре, Юрию Владимирову. Тема в том номере – назывался он «Мы» – была такая: три парня очаровались девушкой, и каждый перед ней выходит. А характеры: первый – проныра, второй – лидер, третий – ни рыба, ни мясо. В этом был интерес, потому что графика обогащалась. Ну и, конечно, Семенячка – она у меня до сих пор в голове стоит. А когда была премьера на концерте училища, приехал Валюша. В пиджаке, с чемоданчиком, а в нем анализ музыкальных форм. Мы потом долго сидели у нас в общежитии. Он меня все спрашивал: «А почему ты так сделал, что у тебя трое и все разные?». Я говорю: «Разные характеры». Я старше был, но Валька меня удивлял: такой сосредоточенный парень.

Когда я спросила известного балетного критика, главного редактора журнала «Балет» Валерию Уральскую о том, когда она впервые услышала имя Валентина Елизарьева, оказалось, что именно в те годы – когда он учился в консерватории:

– Мы знали о нем, когда он в Ленинграде ставил отдельные номера. Я следила за этими курсами, там была целая плеяда: и Валя, и Эйфман, и Майоров, которые в это время учились. Их же педагоги отправляли во все эти дворцы культуры ставить спектакли, чтобы была постановочная практика. И их уже тогда знали все.

Но настоящая слава, пусть пока только в профессиональных кругах – среди товарищей по профессии и балетных критиков, – пришла в 1972 году, когда Валентин Елизарьев выиграл вторую премию на Всесоюзном конкурсе балетмейстеров. Первую получил Генрих Майоров.

Елизарьев представил на конкурс два номера – «Контрасты» на музыку Родиона Щедрина и «Дорога» на музыку Марка Самойлова.

– Вы тогда первый раз работали с музыкой Щедрина?

– Да. Я и познакомился с ним тогда, я же в Москве ставил, на московских артистов. Кстати, был такой известный хореограф Дмитрий Брянцев, он у меня в номере участвовал в качестве артиста. Я позвал Родиона Константиновича на выступление, и ему очень понравилось.

На этом конкурсе, который во многом определил судьбу Валентина Елизарьева, хотя он тогда об этом даже не догадывался, в его жизнь вошли несколько важных для него людей: Щедрин, Плисецкая и Григорович. «Кармен-сюита» Родиона Щедрина – первый балет, который Валентин Николаевич поставит на белорусской сцене, а с номером «Настроения» на музыку к «Камерной сюите» возьмут Гран-при на Международном балетном конкурсе в американском Джексоне советские танцовщики Нина Ананиашвили и Андрис Лиепа. Для блестящей Майи Плисецкой, с которой Родион Щедрин прожил 57 лет, Елизарьев поставит хореографические номера в телефильме «Фантазия». Об этом фильме и нежной дружбе, которая связывала балерину, композитора и хореографа, в книге расскажет сам Родион Константинович. Тогда же, на конкурсе, произошла первая встреча с Юрием Григоровичем. «Я заметил его [Елизарьева] уже на Всесоюзном конкурсе балетмейстеров в Москве, где он стал лауреатом в 23 года», – много позже скажет Григорович. Добрые отношения продлятся всю жизнь, и уважение к Григоровичу не позволит Елизарьеву принять предложение возглавить балетную труппу Большого театра. Но это будет потом, а тогда, в 1972 году, юный Валя Елизарьев – «я же пацан еще совсем» – был просто счастлив.

– Григорович сказал вам что-то вроде «парень, у тебя большое будущее»?

– Ничего не говорил, это же было решение всего жюри.

Он, конечно, скромничает. Потому что на самом деле тем самым первым дипломом лауреата гордится до сих пор:

– Мое имя тут же золотыми буквами написали в консерватории, в Концертном зале Антона Рубинштейна – там доска мраморная, фамилии всех лауреатов международных и всесоюзных конкурсов. И я попал туда студентом.

– Загордились?

– Нет, не загордился. Потом эту доску, кстати, сняли.

Об успехе Валентина Елизарьева и Генриха Майорова хорошо помнит и третий, со слов Майорова, «самый знаменитый выпускник-балетмейстер Ленинградской консерватории», Борис Эйфман, который тоже участвовал в конкурсе: «Валентин получил премию на Всесоюзном конкурсе балетмейстеров. Я же в тот период никаких наград не получал, и был этим очень огорчен. Валентин Елизарьев запомнился мне чрезвычайно активным стартом в профессии».

«Щелкунчик»
Утренние репетиции

Репетиции «Щелкунчика» идут сразу в нескольких залах: скоро премьера, темп нарастает. В одном зале репетируют ведущие солисты, в спектакле три главные партии – Маша, Дроссельмейер и Принц, в другом репетируют куклы – испанские, русские, французские, персидские и японские, на репетиционной сцене – кордебалет.

Валентин Елизарьев хотел возродить свой «Щелкунчик» с того самого момента, когда вернулся в театр после девятилетнего отсутствия.

– Здесь совершенно оригинальное произведение, – объясняет мне терпеливо, хотя я отвлекаю его от работы с артистами. – Я очень люблю этот спектакль, очень люблю музыку Чайковского. Перед «Щелкунчиком» он написал «Детский альбом» и на его базе создал балет. Так сложилось, что в этом спектакле нет классического наследия. У Мариуса Петипа и Льва Иванова был не очень удачный вариант. Затем свою хореографию сочинил Федор Лопухов, но она не сохранилась. Поэтому создавать балет можно было с нуля и разрешить себе полет фантазии, ведь никто не знает, каким он должен быть. Сюжет в балете удивительный. Не стоит забывать о литературной основе, она есть всегда и дает толчок для появления чего-то нового. В моем балете – и тайна, и радость, и сон Маши…

Обратили внимание на слова о «полете фантазии»? Этот полет есть не только в «Щелкунчике» – он в каждом спектакле хореографа. А в «Щелкунчике» – не только сон Маши, но и сон самого Валентина Николаевича. Весь первый акт балета, поставленного в 1982 году, ему приснился.

Хореографические сны – удивительная реальность, которую он поставил себе на службу. Говорит, что очень важно, проснувшись, когда сон еще живет в голове, все записать. Быстро, быстро – пока еще длится это странное, цепенящее, ирреальное и немного волшебное состояние, когда ты как будто – на мгновение, лишь на мгновение – завис между явью, в которую не хочешь, не готов еще входить, и сном, который отпускает – медленно, как будто нехотя, но отпускает, тает, тает… Для этого у него на столике рядом с кроватью лежат блокнот и ручка – чтобы успеть, чтобы сразу же.

После длительного отсутствия в театре «здесь все нужно было обновить, – говорит Валентин Николаевич. – Большинство артистов этот спектакль не танцевали, нужно вдохнуть новую жизнь в это произведение».

– Ты получаешь информацию от первоисточника, – говорит о репетициях с автором балета заслуженная артистка Беларуси Людмила Хитрова. – Когда автор на словах, на жестах, как только можно, передает тебе смысл, который он закладывал в эту партию, конечно, это бесценно. Это для любого артиста колоссальный опыт и большая радость – именно этот первоисточник». Они вдыхают и дышат. Сном, который реальнее яви.

Бесплатный фрагмент закончился.

Бесплатно
589 ₽

Начислим

+18

Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.

Участвовать в бонусной программе
Возрастное ограничение:
12+
Дата выхода на Литрес:
19 ноября 2022
Дата написания:
2022
Объем:
383 стр. 40 иллюстраций
ISBN:
978-5-17-149413-1
Правообладатель:
Издательство АСТ
Формат скачивания:
Текст
Средний рейтинг 4,3 на основе 8 оценок
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 5 на основе 2 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 4,6 на основе 5 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,8 на основе 612 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,2 на основе 35 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,8 на основе 391 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,7 на основе 1274 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,8 на основе 373 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,8 на основе 654 оценок
По подписке