Читать книгу: «Сказка снежной пустыни», страница 2

– Не, дотянем, – стонал Санька.

Потом ситуация менялась.

– Не пройдем, Женька!

– Пройдем! Хрен всем!

Хуже всего было, когда глохли на подъемах. Приходилось на нейтрали, вслепую, катиться назад, в это время Женька дергал стартер, а я вручную качал карбюратор. Машина валилась в снег, но мы каким-то чудом заводились вновь, и с визгом колес вырывались из кюветов. Подъемов было несчесть. Казалось, ночи не будет конца. Не было ни жизни, ни смерти, мы висели где-то посередине, в нулевом пространстве. Сколько раз мы вышли победителями в битве с дорогой, никто не считал.

Машина уже дотянула до перевала, и ухнула вниз, собрав последние силы. Далеко внизу показались огни поселка, и угасшая надежда, вдруг вспыхнув, качнула весы жизни в нашу сторону. Но мотор вновь захлебнулся и замолк. Попытки его реанимировать успеха не имели.

Скинув крышку воздушного фильтра, Женька задумчиво посмотрел на мотор и спросил меня:

– Смерти боишься? – наверное забыв, что после такой ночи вопрос этот неуместен.

– Нет!

– Тогда лей бензин из ведра прямо в карбюратор! Дотянем!

Это было серьезное заявление, даже после всего пережитого. Когда мотор ещё работал, из воздухана временами вылетали языки пламени. Пересадили Саньку в кузов, чтобы не мешал.

– Сгорим к черту!

– Лей!

И мы протянули еще немного.

Я сидел на краю мотора, и, отвернув лицо, старался попасть струйкой бензина в черное жерло. Пролитый мимо, бензин испарялся с горячего мотора, отработанные газы врывались в кабину. Нечем было дышать. Это было сумасшествие, но, дергаясь, «ГАЗ-66» упрямо полз вперед, пожирая километры снега, и мы уже не могли остановиться в своем безумии. Так не могло продолжаться долго.

Как завороженный, смотрел я на язык огня, который не вылетел, а выполз из чрева мотора, и лениво повиснув в воздухе, нырнул в ведро. Отчего в такие страшные моменты время замедляет бег?

Я не бросил полыхнувшее ведро. Спокойно поставив его на край капота, я одной рукой дернул ручку кабины. Не проблема! Но тут получилось, как в кино – «легко» – это не по законам жанра. Увы, беда одна не ходит, дверь отчего-то заклинило. Я даже успел подумать, почему так и почему именно сегодня, в конце концов – почему именно сейчас!?

Женьке было проще. Увидав огонь, он округлил глаза, распахнул свою дверь, и упал за колесо. Я продолжал одной рукой дёргать дверцу «Газона», придерживая пылающее ведро другой.

Может ну его к чёрту, этот «66-й»? Свалю через Женькину дверь, и пусть он горит? Жалко, он ведь нас сегодня столько выручал…. Триездогблядская машина, что ж ты так к нам, мы же тебя любим…. И свалить через водительскую дверь не получится. Кабина тесная, курткой за ведро обязательно зацеплюсь, и привет бабуле….

Ведро раскалилось, уже шипела кожа на пальцах. Я переставил ведро на сиденье и обеими руками схватился за ручку дверцы. Огонь лизал потолок кабины. Да не может быть! Я же сегодня полдня эту поганую дверь туда-сюда открывал без проблем!

Уцепившись в ручку, я ногой выбил дверцу, и прихватив раскалённое ведро, вывалился из кабины, швырнув его в одну сторону, сам упав в снег, в другую. Пламя взвилось в ночи. Подскочил Женька:

– Ты цел? – и отвёл глаза в сторону.

– Цел.

Мы помолчали с минуту.

– Женька, ты меня не вези на вокзал, мы доедем до круглосуточного, возьмем водки, а потом уже поедем. Наливай бензин!

У края посёлка Женька твёрдо сказал:

– Я тебя до вокзала довезу! До самого вокзала, и денег твоих мне не надо! Понял?

– Да, Женька. Нам с тобой надо выпить. Тормози у магазина.

Из магазина я вышел, прижимая к груди две бутылки водки, вспоминая взгляд продавщицы. Неужели у меня настолько страшное лицо, что потрясло даже деревенскую женщину?

– Держи, Женька, – я подал ему бутылку водки, открывая свою.

– Да, давай за то, что мы победили. Не чокаясь….

Мы выпили из бутылок одновременно. Холодная водка пробежала по горлу и тут же одновременно мы уставились друг на друга. Тишина повисла в воздухе.

Потом мы заговорили разом, перебивая друг друга от нахлынувшего озарения.

– Это ведь армейский грузовик!

– Двигатель многотопливный!

– Водка горит!

– Двигатель ещё не остыл!

– Заводи!

Женька включил стартер, я плеснул в мотор водки. Мотор, словно только этого и ждал, задрожал и довольно зарычал.

– Ты смотри, понравилось! А ну ещё плесни, я газу поддам.

Я плеснул ещё немного. «66-й» взревел от счастья.

– Пьянь! – констатировал Женька.

– Погоди, мы ж про Саньку в кузове забыли. Давай и ему нальём, у него спина почти прошла, сейчас выпьет и плясать будет! И водки ещё несколько бутылок купить надо для мотора.

– Ры, ры, – ответил мотор.

К вокзалу подъезжали уже совершенно экзотически. Я по-прежнему сидел на краю откинутого мотора и лил в мотор водку «Petroff». Это было гораздо удобнее, и, вдобавок, абсолютно безопасно в пожарном отношении. К тому же, сжившись с мотором, я чутко улавливал все его просьбы, и временами сам успевал перехватить глоток-другой, не забывая про Женьку.

Кончилась водка в банках, встала машина, но – у самого вокзала.

Грязные, в копоти, с безумными глазами, мы ввалились в зал ожидания. Моих на вокзале было всего шесть – из пятнадцати. Все прибыли на лесовозах, остальные ушли на зимуху, не дождавшись совсем немного. Недостаток веры – всегда плохо. Кого-либо материть за все происшедшее мы были не в силах.

– Клён, пузырь доставай. И банку тушенки. Я вас сейчас отправляю в город, а мы пить будем. Завтра вытяну остальных. Со мной остается только Литвин. Смехотун старший в поезде. Довезёшь, сдашь с рук на руки этот сброд.

Дима подал голос:

– Почему только Литвин? Я тоже остаюсь, у меня же брат в лесу….

– И я остаюсь, у меня тоже брат, – попытался влезть Суслик, —

двоюродный.

– Вы на себя посмотрите, сосунки. Литвин жестокий, кому хошь в морду даст, и водку не дурак пить, он боевая единица.

Дима ударился в истерику:

– Я брата не брошу, брат один не может!

– Так, здесь сейчас будет пьянка и кураж, и вам здесь не выжить, – Медленно закипая от злости, я тихо сказал: – пошли вон, быстро! Ваш поезд через десять минут.

Мы пили на вокзале, и случайные посетители, ожидающие поезда, жались в углу. Какой-то местный коммерсант, послушав наш рассказ, подарил мне пачку сигарет «Camel» – в ту пору просто королевский подарок! Увидев сигареты, тут же подвалил какой-то высокий парень:

– Опа-на! Сигареты! Дай закурить!

Я рывком прижал его к стенке.

– Ты что, не видишь, мы с того света пришли?

– Да что ты с ним разговариваешь? – встрял Женька, – мы тут люди простые. Получи, гнида!

Я не успел его остановить. Женька каким-то образом достал кулаком до лица верзилы. Два удара пришлись в область носа. Парень обмяк и стёк по стенке.

Вдвоём мы вытащили его на улицу и бросили около урны. Откуда-то появилась вторая бутылка, третья, новые люди….

Утром я проснулся в чьем-то доме, на чьей-то кровати, укрытый свитерами, полотенцами, какими-то тряпками. Н-да, помнится ночью мне было холодно… Литвин скрючившись, спал на полу, возле кровати. С него я видимо тряпки и стаскивал….

Голова болела. Я принял вертикальное положение, поднялся и Литвин. Хмуро собрались, нашли в сенях кусок мороженного мяса, пожарили, перекусили. Молча побрели на вокзал. Первые лесовозы должно быть уже ушли, время еще есть. Оставив Литвина на вокзале, побрел к выезду из деревни, ловить машины.

– Сиди, рюкзаки охраняй. Я приду к обеду, если ничего не найду. Но ведь надо найти….

– Ага. Иди. Я тоже так себе….

Голова по-прежнему болела, мне нужно было время, прийти в норму. На лесоскладе меня окликнули мужики:

– Ты как, живой?

Оказывается, вчера вместе гуляли. Лесовозов они в ту сторону не обещают, может, вообще сегодня не будет. Я присел на бревно, задумался. Ехать в тайгу или ждать здесь? Нанимать еще машину? А они опять не выйдут к трассе или лесовозами уедут! Как жаль, нет рации. Информация нужна, как воздух.

– Ты на выезде подежурь, может какой залётный пойдёт? Завернёшь его за деньги….

На выезде из деревни я развел костер, нашел в кювете консервную банку, набил снегом, вскипятил воды, выпил. Стало хорошо.

Покурил. Мимо пролетали лесовозы, но в тайгу – не брали, а обратно шли пустые, без моих. Эти берут лес по другой дороге, совсем не в той стороне.

…На той стороне тайги в зимовье проснулись оставшиеся. Пересчитав продукты, сделали вывод, что им хватит на два дня.

– К дороге пойдём?

– Башмаки ещё не высохли. Снова у костра весь день сидеть…. Холодно.

– Неизвестно, когда машина будет. А может её совсем не будет?

– Да, давайте здесь пока останемся.

Людей сломало ожидание и пустота тайги.

…Время приближалось к обеду. В кармане комбинезона нашлось несколько упаковок приправы от лапши. Я разводил их в кипятке и пил. Какая – никакая, а все ж еда.

После полудня стало ясно, сидеть бестолку. Затянул портупею ещё на одну дырочку. Пересчитал оставшиеся деньги. Негусто. Надо найти машину и ехать. Потащился в деревню. Мышцы болят, да и есть охота.

Зашёл на вокзал. На вокзале – голодный Литвин.

– Как тут, тихо? – спросил его.

– Никого, вчера мы всех разогнали.

– Это хорошо, пусть боятся. Пойду дальше машину искать. Ну а не найду, сготовим с тобой лапши. Потерпи.

Про лапшу я так сказал. Не лапши, ни котелка, всё в тайге. Разве что мой армейский, так лапши всё равно нет. Деньги сперва только на машину.

Потом я долго шарахался по деревне, приставая ко всем встречным с вопросом, где достать машину. Уже садилось солнце, заливая окрестности красным светом, у моих ног раскинулась серая деревня. Ещё немного, и меня тошнить станет от этой панорамы. Полчаса поисков, и надо будет думать о собственной участи, где ночевать, что варить на ужин, из чего и где?

Какой-то встречный мужик, такой же усталый, как и я, махнул рукой:

– Вон «скорая» стоит, спроси, довезет, – и сам остановил зеленый «Уазик».

– Выручи человека?

– А что за дело?

– Здорово, – я протянул руку, – народ мне вытащить надо.

– Здорово. – Водитель «санитарки» пожал мне руку. Я поморщился, обожженная ладонь откликнулась ноющей болью.

Я его знал. Человек этот ничуть не менялся со временем. И десять, и двадцать лет назад он был таким, как был – крепкий, спокойный, неопределённого возраста. В меру морщин и волосы не тронула седина.

– Так что, в тайгу сгоняем?

– Сгонять-то в тайгу можно, а бензин где брать будешь? – согласился водитель, и посмотрел испытующе.

– Вам тут лучше знать, я плачу за машину.

– Ладно, садись. Сейчас до начальника моего смотаемся, без его ведома никак нельзя. У него же и заправимся. Меня Сан Саныч Санитар зовут.

– Я тебя вспомнил.

Пока залились бензином у шефа «санитарки», пока получили его разрешение – выехали, как и вчера, под темноту. Водитель был Водителем с большой буквы. Легко и спокойно он гнал машину, и она мягко входила в повороты, с удовольствием слушаясь его. Все мы водители, но вот возьми двух: Санитара Сан Саныча и Женьку Кота. Оба профессионалы, оба одной отвёрткой на коленке двигатель разберут-соберут, оба в снегах всю жизнь машины водят. Только от Кота нестабильность исходит, напряжение и авантюризм, а с Санитаром как у бога за пазухой.

На Горбатом, когда «Уазик» прыгнул вверх и вниз, немного, на метр, сердце ушло в пятки. Я закурил сигарету, и прижал руку к груди.

– Что, страшно? – засмеялся водитель.

– Да, после вчерашнего прихватывает, – без эмоций ответил я. – Знаешь, как мы вчера тут летели? Останови, померим.

Я насчитал двадцать восемь полных шагов по следам колёс.

– Ни хрена себе, – удивился Сан Саныч, – хотел бы я на ваш полёт в натуре посмотреть.

– Да мы вообще чуть не сдохли от страха!

Я стал рассказывать водителю про вчерашние приключения.

– Во вы дали! – с уважением произнёс водитель, дослушав рассказ до конца.

– Да в задницу такие приключения. Лучше бы я тебя вчера встретил. Где же ты был?

– В Армию ездил. Не в нашу, в военную, а деревня так называется, Армия. Эвенкийское название, речка между болотами.

– А, тогда не в Армию, а в Аримию.

– Ну тогда уж в Аритмию. Мы ж медики. Завтра шефу скажу, посмеёмся. Спросит: куда поехал? А я отвечу: в Аритмию!

– Аримия, так правильнее. Мия – увеличение, «кан» уменьшение.

– С эвенками знаешься? – Санитар с интересом посмотрел на меня.

– Люблю. – Перед глазами появилась эвенкийка Марья. Её раскосые глаза ласково смотрели на меня. Красный обтягивающий свитер туго облегал стройное тело с фантастически красивой, упругой грудью, на которой так уютно было лежать в снегу под низкорослыми лиственницами. Марья сейчас на дальнем стойбище, лечит своих оленеводов. Хунат аичимни, the doctor for my heart….

– А, тоже запал? – засмеялся Сан Саныч, – не зря говорят, что у них поперёк…. Да ты не обижайся, не дёргайся. Я же тебя развлекаю, а то ты на человека сейчас мало похож. Волк северный. Ты бы поспал, пока едем, так не уснёшь ведь!

– Куда мне спать? Мне продержаться надо ещё полночи.

– Знаю. А то уснёшь, и развезёт. Потому давай говорить.

Приближаясь к свороту, я настраивался на худшее. Если не выйдут к дороге, придется идти на зимуху. Не идти, бежать.

Скрылось солнце, померкло небо. «Уазик» петлял по предгорьям Инэтчэ-ми Гида. Снова наваливалась ночь. Не проблема, если бы был фонарь, но в те годы фонари и батарейки были не всегда, места занимали много, и потому под рукой их часто не оказывалось.

Из ниоткуда появилось чувство, что снова на отвороте никого не будет. Я обратился к водителю:

– Слушай, я сейчас побегу на зимуху, если никого на дороге не будет, а их не будет. Ты стой, жди. У меня больше нет сил и времени искать новую машину. Я быстро.

А как быстро – пять километров туда, пять обратно, вверх-вниз, ночью, по снегу?

– Я буду ждать, не беспокойся, – ответил мужик.

Отворот! Никого! Только темнота и первые звёзды над лиственницами.

– Все, жди! Дождись меня, прошу!

Шершавая ладонь водителя в темноте нащупала мою обожжённую ладонь.

– Дождусь! Верь мне! – он пожал мне руку.

Я скинул с себя лишнюю одежду, оставшись только в комбинезоне, скинул шапку, и побежал вверх по снежному склону.

Вскоре пришлось достать из-за пазухи пистолет, поскольку он больно колотил по ребрам при беге, и взять его в руку. Зарница, в натуре, мрачно ухмылялся я, шестым чувством угадывая под ногами тропу. Луна еще висела в густых ветках елок, и толку от нее было мало.

К своему удивлению я все ещё бежал, ни разу не перейдя на шаг, и вверх сопок, и вниз. Хотя честно думал, что задохнусь ещё на первом подъеме, ведь гнилая прошлая ночь, водка, усталость, голод….

Но всему приходит конец. Я бежал до тех пор, пока луна не стала красной. Все, шагом, а то свалюсь. В голове тугим комком билась кровь.

На последнем перевале перед зимовьем я остановился и полез в карман за ручной ракетой. Ракеты в кармане не оказалось. Я перерыл все карманы, хотя уже знал, что ракета выпала при беге. Досадуя на свою оплошность, ведь осталось около километра с поворотами, поднял пистолет к чёрному небу.

Не сильно веря, что меня услышат, просто выстрелил в воздух. Выстрел подстегнул меня, и я бросился бежать снова. На бегу вниз, к ручью, стрелял ещё и ещё, пока не кончились патроны. Но уже близко горел костер. Я так и ввалился в круг света – распаренный, с пистолетом в руке.

– Быстро, собираться и бегом к дороге!

Но и без того в лагере суетились, запаковывая барахло, услышав выстрелы с перевала. Кто-то шибко умный догадался, что это не охотники, а я приехал.

– Сержант, построить группу! Чаю мне дайте!

– Мы какао со сгущёнкой пьём, чая нет…, – сунулся Андрей.

– Дорогие мои ушлёпки! Какао даже лучше, я целый день ничего не ел.

– Становись! Ильич, за время твоего отсутствия ничего не произошло. Группа отдыхает, заболевших и раненых нет. Докладывает сержант Татарин….

– Заткнись, Татарин. С тобой я потом разберусь. Нахрена раньше времени группу увёл вчера? Почему сегодня к дороге не вышли? Какой ты нахрен сержант? Ефрейтор без лычек…. Да, сломала тебя таки тайга. Ладно, не грузись сильно, тайга и не таких по первости ломает.

– Слушайте внимательно, и постарайтесь меня понять и проникнуться. Сейчас положение таково: машина стоит в пяти километрах. Сюда она пройти не может, глубокий снег. Времени у нас осталось полчаса, ну край минут сорок. Теперь вы все бежите к дороге, не быстро идёте, а бежите, бежите максимально быстро. Привалов не будет. Головной – Татарин. Я замыкаю. Ну, что встали? Вперёд, бегом, марш!

Дождавшись последнего из моих, я выпил пару кружек какао и зашагал обратно. Далеко не уйдут, обязательно затупят, догоню.

Без замыкающего-подгоняющего группа действительно растянулась в ночи. Догнав последних, которые лишь изображали бег, я заорал на всю тайгу:

– Вы что, не поняли? Бегом марш! Быстро, быстро, давайте, подтянулись! Догнать, зубами зацепиться за первых.

Группа вновь собралась воедино.

Потом я бежал за последним, почти уперев ему в спину пустой пистолет.

– Кто ход сбавит, – стреляю!

Луна отбрасывала от нас интересные тени. Сначала была военная игра «Зарница», теперь – приключенческий боевик. Зимняя тайга, тени людей с мешками, и одна, последняя тень с пистолетом позади. Шпионы? Диверсанты?

Народ наконец проникся, бежали очень быстро. Возможно их тоже вставили тени, бегущие рядом по снегу.

Вниз к дороге, где тускло светились подфарники «санитарки», уже неслись вприпрыжку, набрав скорость.

У машины по кругу пошла последняя пачка сигарет.

– Курите, оправляйтесь. Останавливаться на перекуры не будем. Ну, вроде всё. Машина небольшая, и как вы тут разместитесь, меня совершенно не волнует. Я еду в кабине. Татарин, покомандуй погрузкой. До встречи на станции.

Загрузились. Я упал на сиденье, откинувшись на спинку, и закрыл глаза. Одежда была насквозь мокрая, стекла сразу запотели.

– Я спас всех. Окна у тебя запотели, извини, мокрый.

– Не беспокойся, отдыхай, – сказал водитель, и, включив печку на полную мощность, плавно тронулся, – Довезу в лучшем виде!

***

…Не сразу, не быстро, было найдено это странное место под названием Инэтчэ-ми Гида, где впоследствии развернулись эти события.

Август. Север края. Начало

После того как человек единожды

преодолел границу своей реальности,

никаких границ для него больше не существует.

Разве что воспоминания о том, что они были.

Макс Фрай.

…Будучи в поселке Хайкан и ожидая машины до Эмкэрмакита, я познакомился с местным учителем – краеведом. Он, узнав, что я не геолог, потащил в свой музей.

– Хоть один цивилизованный человек попался! – радостно восклицал он, ведя меня к школе. – Мы тут по мере сил собираем следы ушедшего, а кто на это смотрит? Я в школьниках стараюсь интерес поддержать к родному краю. Экспонаты собираем, директор, вон, комнату дал, оформили экспозицию…. Но ведь гости у нас нечасто, а так хочется показать свою работу!

– Да, да, это важное дело – музей, – поддакивал я, поспешая за учителем. Мы должны знать свою историю, да и детей приучать к этому.

Учитель, чисто и опрятно одетый, с очками на худощавом лице, был как с картинки советских времён, словно олицетворяя собой стремление передавать знания, зажигать и вести за собой. Сведущий в любых вопросах, умеющий найти подход к любому ребёнку. Уходящий, как класс, увы, – с грустью отметил я. Его новый костюм и аккуратные полуботинки не могли скрыть пропасть лет, лежавшую между нами. Это выдавала даже его старая «nokia», которую он сжимал в руке. Заметив мой вопросительный взгляд, он с готовностью откликнулся.

– Телефон? Телефон нужен для связи, не более.

– А как же интернет, соцсети?

– Зачем он мне в телефоне? Я дома на компьютере посмотрю, если что надо. «Одноглазников» не люблю и не понимаю. Чем мне хвалиться, разве своими учениками. Они у меня хорошие, только кому это в соцсетях интересно.

– Возможно, вы и правы.

– У вас, в городе, хорошо, музей большой, всегда что-то новенькое. О жизни малых народностей целый зал, у нас же все в одной комнатке.

– Да, недавно новую экспозицию открыли, – ответил я, вспомнив газетную статейку, и подумав, что сам не был в музее лет десять. Надо бы заметку дать в газету об этом музейчике, пусть учитель порадуется. Как приеду в город, попробую написать.

– А про машину не беспокойтесь, – продолжал учитель, – я сказал в конторе, заедут за вами в школу.

– Конечно, – кивнул я, – спасибо вам.

Не сказать, что я очень люблю маленькие музеи. Хоть в них и попадаются интересные вещи, но большей частью приходится с умным лицом смотреть на пожелтевшие бумажки, разглядывать бабушкины угольные утюги, и тусклые помятые самовары. Здесь не избежать нудного гостеприимства хозяев, представляющих свое любимое детище. Это в больших музеях можно спокойно стоять у витрин, чувствуя пыль былого.

– Ну вот мы и пришли! – воскликнул мой провожатый, останавливаясь у кирпичного одноэтажного здания. – Это наша школа, а музей вот, рядом с директорским кабинетом. – Он забренчал ключами.

В музейной комнате действительно оказался старый самовар, ржавые куски ружья, какие-то фотографии, бумаги. Ну не дорос я ещё до очарования музеями! Несколько каменных наконечников стрел, древние бусы, явно джурчженьской⁹ работы, большой кусок темно-серого камня с какими-то письменами, треснувший старательский лоток….

У камня я остановился, узнав известняк¹⁰. Словно повеяло на миг пещерным холодом.

– А что, у вас тут пещеры есть, не слышно? – спросил я учителя.

– Нет, никто ничего не говорил. Да и мы с учениками по округе ходим, но ничего не встречали.

Видя, что я собрался отойти к другому экспонату, учитель торопливо сказал:

– Тут на камне слова, нам их даже перевели. Эдакий «антивоенный» текст получился.

Я нагнулся над камнем. Рядом лежала отпечатанная бумажка.

«В час, когда страх сожмет твою душу, и крылья тьмы закроют путь к свету – сломай копье».

– И откуда это у вас? – из вежливости поинтересовался я, думая о глупости древних – ломать копье, когда кругом враги и тьма!

– В реке пацаны нашли, километров пятьдесят отсюда. На рыбалку ездили, и нашли. Посмотрели, что буквы непонятные, иероглифы, решили во что бы то ни стало донести и в музей поставить.

Я повернулся к старому, потемневшему старательскому лотку, но тут за окном просигналила машина.

– Это за вами, – заторопился учитель.

– Большое спасибо за экскурсию, – поблагодарил я, пожав ему руку, – случись ещё раз здесь, непременно зайду.

Трясясь в машине, я еще раз вспомнил текст на камне. «Сломай копье!», да! Глупости.

Я много путешествую. Выйдя из среды туризма, я не стал туристом, и не люблю это слово. Турист – это некий праздношатающийся субъект, который если побогаче, то парит ласты в Майами, если поглупее и посильнее – то штурмует высочайшие вершины или глубочайшие пещеры. А я путешествую. Меня влекут тайны земли, громады гор и просторы тайги. Это не туризм, это другая, альтернативная жизнь. То, что могло стать судьбой, но не стало. Тонкая нить бытия, где вправо и влево реальность, а посредине грань ожидания. И я волен выбирать себе любую жизнь. Разговоры, встречи в пути, размышления о закономерностях жизни наполняют мои дороги. Говорят, таким, как мне, надо было жить лет сто-двести назад, когда не телефон, а нож на поясе определял статус владельца. «Smith-Wesson» калибра тридцать восемь – друг мой до последней перестрелки, если мы о чём-нибудь и просим, это чтоб подохнуть не у стенки», как-то так. Ходить с Арсеньевым и Пржевальским, открывать Америки с Колумбом и Васькой, который с гаммой. После открытия очередной Америки, отлежавшись на мягкой постели, снова уходить дальше, зная, что «где-то есть окраина, туда, за тропик Козерога, где капитана с ликом Каина легла ужасная дорога».

…Но больше всего я люблю пещеры. Нет, не те, большие и спортивные, в которые так любят ходить наши спелеотуристы, а маленькие, неинтересные для них. Пещера, открытая человеком, не должна быть им забыта, иначе там поселяется грусть. Да и в таких небольших пещерах всегда есть что-то живое, непонятное. И есть время остановившись, почувствовать это. В спортивных шахтах тебе не до ощущений, там идет борьба за жизнь. Глупо – забраться на глубину, в сердце земли, и начать бороться с природой. Там не до красоты. Луч налобника на миг вырвет из тьмы фантастическую натечку на стенах, скользнет в сторону, и опять ты видишь все то же: карабины, веревки, самохваты, баллоны с воздухом для акваланга, репшнуры…. Мимо тебя летят потоки воды, низвергающиеся из верхнего колодца, и в голове одно: пройти, быстрее пройти! А в маленьких пещерах стены дышат, смотрят на тебя, прислушиваются к твоим шагам. Они хранят ушедшее время. Под ногой хрустит камень, где-то капает вода. Слышно, как шуршит крыльями проснувшаяся летучая мышь.

Чем же притягивают и как возникают эти прибежища вечного мрака?

Пещеры образуются, когда бегущая вода размывает кальцийсодержащий минерал – известняк или гипс. На экзотику типа пещер в NaCl или в вулканической лаве я не обращаю особого внимания. Интересно конечно, но рядом у нас их нет. Камчатка далеко а Удалянчи в сопредельном Китае. Лавовые пещеры к тому же чаще имеют стены, достаточно неприятные, и они больше подходят под определение «жилище Люцифера». Сказочные чертоги – не про них сказано. Доломиты и конгломераты также являются поставщиком пещер, но здесь не лекция по карстоведению.

Самый простой случай формирования величайших пещер – это развитие по типу речных русел. Подземная река, получающая основной объём питания через один вход, протекая по слабонаклонным известнякам, образует меандрирующую полость без боковых притоков. С увеличением угла падения пластов образуются колодцы и шахты различной глубиной, иногда более 200 метров. Нередко ходы образуют сложную спираль, отдельные изгибы которых в плане накладываются друг на друга. Развитием первого случая, обусловленным в основном особенностями геологического строения района, является появление в средней и нижней частях системы расширений, так называемых залов. Огромную роль в их образовании играют также тектонические нарушения. Залы могут иметь колоссальные размеры. Например зал в малазийской пещере Лубанг¹¹. В длину он больше 700 метров, в ширину больше 500, высота 131 м. Его площадь 154 500 м², а объём составляет 9,64 млн. кубометров. Миллионы кубометров нас мало интересуют, представить такое всё равно невозможно.

Когда три английских спелеолога прошли по галерее более километра и оказались в таком объёме, они офонарели, не сумев его осветить своими мощными фонарями. Рассчитано, что в зале такой площади могут разместиться полсотни самолётов Боинг 747. Говорят, что специалисты по горной механике до сих пор в шоке и не могут однозначно решить – каким образом зал сформировался, и какие силы удерживают гигантский безопорный свод.

Дальнейшее развитие подземной речной системы – принятие ею многочисленных притоков. Как и наземные реки, такие пещеры имеют рисунок, определяемый развитием трещин и характером питания. Если развитие пещеры происходит при поднятии горного массива или при врезании равнинных рек в водораздельные пространства, возникают многоэтажные системы, отдельные части которых связаны между собой колодцами или сифонными каналами. При этом отмечается наличие на всех этажах следов эрозионной деятельности воды и песчано-глинистых отложений.

Темнота и неизменная температура, тишина и влажность, отсутствие крупных жизненных форм привлекают в спелеотуризм некоторое количество населения, ищущего острых, отличных от альпинизма, ощущений, ошибочно полагая, что это более лёгкое приложение собственных сил. Из этого некоторого количества совсем небольшой процент составляют истинные исследователи, находящие радость в разгадывании ребусов природы и возможно желающие стать первооткрывателями.

 
И покорённый навсегда,
решишь судьбы своей вопрос,
Стремиться будешь ты туда,
где столько сказок и угроз,
 
 
Туда, где шорохи живут,
цветы из камня где цветут,
И пусть по службе обойдут,
пусть ненормальным назовут.
 
 
В охрипшем хоре трезвых голосов,
В тоске под сводом неба голубым.
Ты будешь слышать сердцем вечный зов,
Непройденных, ненайденных глубин.¹²
 

Вообще-то значимость карста¹³ в народном хозяйстве невелика, и более стремится к рекреационному туризму, чем к строительству. В самом деле, вот у вас деревяшка, изъеденная жуком-короедом. Как деловая древесина, она уже не пойдёт, а вот для художника может и сгодится. Мастер усмотрит в узорах прогрызенных ходов рисунок и сотворит картину. Так и с подземными полостями.

И ещё немаловажный момент. Где сегодня на Земле ещё можно ощутить себя первооткрывателем не своего микроуровня, а планетарного масштаба? Первооткрывателем своего уровня ты можешь стать, зайдя на соседнюю улицу, где ещё никогда не был, это же первопрохождение для себя лично! Ну где же ещё что не открыто? Все вершины покорены, все материки обнаружены. В космос уже летают туристы, готовится колонизация Луны и полёт к Марсу. Мыши, так вообще в космосе прописались, гоняют туда-сюда. Потом мы удивляемся, почему везде, где есть люди, есть мыши?

Такой, высшей по эмоциям радости первооткрывания, не почувствовать уже нигде. Кроме как под землёй.

 
…Но зато темноту растворив,
Будут первыми их фонари.
Первым следом по мокрым камням,
Проскользит их истёртый вибрам….
 

…Возможно Хайканский музей так и забылся бы в массе впечатлений и мыслей, что рождались в тишине девственной природы. Но, видно побывав в нём, я, не подозревая, нажал на клавиши другой реальности. Что-то сместилось в пространстве.

…Выйдя на низкий каменистый берег ручья, я решил устроить привал, вскипятить чаю. Потом пошел на перекат покидать мушку. С противоположной стороны реки вдруг раздвинулись кусты, и из них вышел олень с сидящим на нем эвенком. Олень перешел речку, поравнялся со мной. Я с любопытством оглядел животное и сидящего на нем старика. Времена оленеводов-кочевников проходят.

– Слазь, что – ли, чай пить будем, – пригласил я эвенка.

Он кивнул, и легко спрыгнул с оленя.

– Знаю тебя, знаю. Наши говорили. Про Марью твою знаю. Хунат аичимни¹⁴.

– Гиркив кэтэ. У меня много друзей.

– Агиду гиркичи ая бивки.

– В тайге с другом легко, – повторил я. – Без друга плохо.

После чая мы сидели у догорающего костра и курили. Я, расспрашивая эвенка об этих местах, спросил о карстовом плато Хайгдже, о пещерах.

– Ты не боишься пещер, лючи¹⁵? – спросил он.

– Нет, не боюсь. Я часто хожу в них.

– Мы не любим пещеры. Черт в них живет, однако. Мы кочевой народ. Раньше мы кочевали до Амура, большой народ был. Знаем эту землю. Нам не надо тьмы, мы солнце любим. Би агиду бидем¹⁶.

Старик помолчал.

– Старики говорили, есть на севере страшное место, много дыр в земле, Огонь из них идет, плохо там человеку. Каменное копье стережет вход туда. Кто завладеет копьем, тот прогонит зло.