Читать книгу: «Слеза художника», страница 2

Юному Малику, которому в ту пору исполнилось всего пятнадцать лет, этот день запомнился серым небом над кладбищем, куда на похороны пришли все родственники и друзья семьи.

–

Я знаю, как тебе сейчас трудно сынок, – положив руку на плечо юноши, сказал Мустафа, – однако трудное детство формирует сильный характер мужчины, а ты – сын своего отца. Он был справедливым и мудрым человеком. Мы дружили с ним, и я знаю его лучше, чем остальные. И скажу тебе одно Малик: у тебя есть на кого равняться. Всегда стремись во всем походить на него, и уверяю тебя, что ты не останешься вне удел.

Малик слушал его не поднимая головы, чтобы не показывать своих слёз.

–

Знай, – продолжил Мустафа, – Ты не одинок. У тебя есть друзья, и двери нашего дома всегда открыты для тебя.

Юный Малик бросился в его объятия и сквозь слёзы поблагодарил за поддержку, почувствовав всю искренность этих слов.

Зарплаты матери – воспитательницы детского сада, едва хватало, чтобы свести концы с концами, и спустя какое-то время после смерти отца Малик рассказал Али, что его семью теснят финансовые трудности и попросил помочь ему с работой.

Склад, на котором работали ребята, принадлежал, как мы уже поняли – Арену Гаспаряну.

После распада СССР он, как человек предприимчивый и дальновидный, выкупил у государства один из стояночных пунктов, который в советское время служил переправой и стыковкой товарных поездов для дальнейшей отправки их в Чечню и Осетию.

Наша троица быстро завоевала симпатию предпринимателя, которому нравилось трудолюбие парней, и он не скупясь часто давал им надбавку к их жалованию, что очень радовала Али:

«Вот и денюшка на краску, которая мне так нужна», – проскакивала весёлая мысль в голове юного художника.

Но всё же деятельность Арена подвергалась остракизму со стороны некоторых жителей города и нередко его персону обзывали демагогом. И одним из таких людей был Мустафа. В пору своей молодости он тоже работал в этом складе, но с той лишь разницей, что это работа шла как служба на государство. Мустафа сравнивал Арена и ему подобных с Фараоном, а его рабочих – с рабами, трудом которых те возводили свою финансовую пирамиду. И подобные мысли не смущали его эго, даже если они касались его друга Хамзу, который также работал на этом складе, и сыновей. Но он признавал и тот факт, что такая работа не совсем была «мартышкиным трудом», ибо способна была высечь из парней самостоятельных личностей, а их заработок был неплохой поддержкой для семейного бюджета, ведь торговля шла с переменным успехом.

Мустафа гордился своими детьми, но никогда не показывал этого на лице. Это не говорило о его скупости на похвалу, а скорей, о запланированном на годы вперёд воспитании, что сулило в дальнейшем его успех – как отца, а детям перспективу стать достойными людьми нового общества.

День был тёплым, каким он бывает по началу осени, когда новая пора, мало-помалу остужает свою горячую предшественницу. В парках и аллеях города всё ещё чувствовалось, что недавно тут прошло жаркое лето, и только дуновение ветерка говорило о том, что осень теперь здесь хозяйка. Зачастил дождь, ветер, налетая мощным порывами, гнул деревья к земле и с силой срывал пожелтевшие листья. Малик шагал по тропинке парка, хрустя по

смолодому жёлто-оранжевому ковру. Тело его изнывало в крепатуре; первый рабочий день оказался довольно тяжёлым. Но не мозоли и усталость теребили его душу так, как колкая мысль, что играла в его голове и сверлила ему разум:

– «Как сказать друзьям о том, что он влюблён в их сестру»

ХОЛОДНЫЙ НРАВ ДВУХ СОПЕРНИЦ

У народов Северного Кавказа бытует притча:

«Жени сына, покуда не исполнилось двадцать, иначе не сыщешь орла, когда тот научится летать!»

Этот сказ имеет место быть, ведь люди гор действительно задумываются о браке своих детей, стоит им только вступить в юношескую пору.

Шёл октябрь месяц, и златая осень окончательно вошла в свои права, окрасив все вокруг жёлто-оранжевой палитрой. Этот колорит прекрасно сочетался с серым небом, обильно поливавшим землю дождём. Солнце, пусть и изредка выглядывавшее из-за туч, умудрялось бросать на кромки деревьев и намокшие тротуары свои все ещё тёплые лучи. И ветрами, как фанфарами из серебряных труб, весь древний город запел и погрузился в осеннюю сказку.

Почахла последняя листва, когда шатен всё же набрался смелости и признался ему, что он неравнодушен к его сестре. Он был уверен, что речь его не была бестактной и посему удивился спокойствию своего приятеля. Ни один мускул на лице того даже не дрогнул; он оставался бесстрастным. Казалось, услышанные слова не стали для него неожиданностью. И подобное поведение друга смутило Малика, и взглянув ему прямо в глаза, он сказал со всей строгостью в голосе:

–

Если ты считаешь меня недостойным Хадиджи, то не скрывай этого – скажи прямо!

На что тот мягко улыбнулся:

–

Я давно увидел в тебе человека, – нарушив своё молчание, произнёс Али, – способного подарить моей сестре счастье.

Услышав это, шатен растерялся и не смог скрыть этого на своём покрасневшем лице, и в одном порыве испустил волнительный вздох.

–

Клянусь тебе, брат, – сказал он пытаясь скрыть эмоции от услышанных слов, – что буду беречь и уважать её всю жизнь.

–

Попридержи-ка коней, – рассмеялся Али. – Не торопи события.

–

А что? – парировал Малик, – мой отец говорил: «Кто рано встаёт и рано женится, никогда об этом не пожалеет».

–

Охотно верю, – вкрадчиво молвил тот, – но я сейчас не об этом.

–

Поясни, – скрестив на него брови, спросил Малик.

–

Я вот думаю, как ты сможешь ужиться с такой зубастой братией, как Хадиджа? Поверь, порой она бывает просто невыносима.

–

Я как-нибудь справлюсь, – ответил с ухмылкой Малик, но после добавил поникшим голосом, – но я опасаюсь, что она не захочет принять моё предложение.

–

Не волнуйся, – сказал Али, положив руку ему на плечо, – Хадиджа умная девушка, и она поймёт, что с тобой ей будет хорошо, – а после, оглянувшись по сторонам и чуть нагнувшись вперёд, почти шёпотом добавил, – будь уверен в себе. И скажу тебе по секрету, что случайно стал свидетелем, когда отец, беседуя с матерью, сказал, что ты был бы достойной партией для Хадиджи.

Глаза Малика засияли радостью.

–

Тогда, – уверенным голосом произнёс он, – после прибытия из армии я обязательно попрошу у твоего отца руки Хадиджи.

–

Ты тоже намереваешься отслужить? – спросил Али.

–

А как же! – ответил Малик, – Ты ведь знаешь, что наши деды побывали на фронте, а наши отцы отслужили с честью. И мы должны продолжить эту добрую военную традицию наших семей. Ты только представь себе: военная форма, солдатская каша и жёсткий график… Мм… ну скажи, разве это не прекрасно?

–

Да, – так же мечтательно ответил Али.

Ребята делились мыслями о будущей службе, и казалось, что всё в жизни протекает так, как им этого хотелось.

Неподалёку от них стоял парень стройного телосложения и с открытым светлым лицом, широким лбом, с живыми чёрными глазами и тёмно-каштановыми волосами. Он был довольно красив, но его притягательность могла обмануть тех, кто не знал его близко. Ведь вся красивая внешность этого парня служила ему ширмой, чтобы скрыть всё ямство самолюбной, расхлябанной и мелочной натуры. Он был моветоном во плоти, а речь его всегда была скабрёзна. Скрестив на груди руки, он наблюдал за общением двух друзей взором, пропитанным неприязнью. Покусывая разбитую губу после недавней потасовки с Маликом и потирая синяк под глазом, он пытался понять, о чём те толкуют? Но вдруг его внимание отвлекла девушка, которая вышла во двор школы.

Она была красивая и грациозная; её русые волосы были длинны, чёрные глаза играли блеском агата, рот был мал, изящный и алый, а округлённый подбородок завершал безукоризненный овал елейного лица на котором стояла обворожительная улыбка. Весь облик этой девушки дышал юной меланхолией, какая присуща принцессам западного фольклора. Порхая словно фея, она направилась в сторону двух друзей.

Оглянувшись на неё, те встретили милашку приветливой улыбкой.

–

Здравствуй, Лейла, – произнёс один из них.

–

Привет, Али, – отозвалась та, ласковым голосом.

–

Тебе что-то надо? – спросил у неё учтиво Малик.

–

Пришла напомнить тебе, – ответила она, – что завтра день рождения мамы. Надеюсь, ты купил для неё подарок?

Малик подкусил губу от досады и почесал затылок.

–

Как всегда забыл, – с нежным упрёком, сказала Лейла.

–

После школы я пойду на рынок и подберу для неё что- нибудь… – высказал рассеянно Малик.

Лейла недовольно покачала головой.

–

Али, – обратилась она, – прошу тебя, помоги ему выбрать что-нибудь стоящее, иначе он совсем не разбирается в подарках.

Али улыбнулся и молча кивнул в знак согласия. Ответив ему тем же, но в знак своей благодарности, Лейла грациозно развернулась и пошла обратно вовнутрь школы.

–

Почему ты наврал ей? – спросил Али у друга, но в тоне его начисто отсутствовала нота упрёка.

–

А с чего ты это взял? – удивился и смутился одновременно Малик.

–

Я знаю тебя с детства, и твои бегающие глаза сами себя выдают.

Малик опустил голову и начал впадать в краску.

–

Говори, брат, я слушаю.

–

Ты же ведь знаешь, – начал Малик, посмотрев на него, – что завтра мы всем классом должны сдавать на новые занавески.

–

Да, знаю, – сказал Али, – и это меня в очередной раз приводит в бешенство. Каждый год сдаём, а после возвращения с каникул висят всё те же старые.

–

Не суть! – отмахнулся Малик, – Все давно поняли эту монополию. Но сдать надо, чтобы не цеплялись на экзаменах. А с этим считаться нужно.

–

Ффф, – выдохнул Али, – коррупция пробралась и до школьных стен. Ну да ладно, я тебя понял. Я отдам за тебя тоже эти проклятые пятьдесят рублей, а ты сдержи слово сестре и купи матери подарок.

Глаза Малика засияли лучом благодарности, и, пожав руку другу, он молвил:

–

Я тебе верну сразу же, как получу следующую зарплату.

–

Да брось ты хераборить, – махнул ему рукой Али, – что такое деньги, когда честь друга – как брата и сына стоят под угрозой. Забудь!

–

Спасибо тебе, Али, – улыбнулся широко Малик, – но думаю насчёт чести ты преувеличил.

–

Видел бы глаза своей сестры, – захихикал Али, – то были глаза настоящей хозяйки-домомучительницы.

–

И не говори… – иронично произнёс Малик, – ни секунды покоя.

–

Все женщины такие!

–

Надеюсь, Хадиджа не будет такой?

–

И не мечтай, – ответил амбой Али, – Она заставляет нас с Хабибом мыть руки по три раза, прежде чем мы усядемся за стол.

Глаза Малика округлились от изумления.

–

Бедный Малик, – произнёс он шутливо, – Что же тебя ожидает?

–

Пока ещё не поздно отказаться от затеи со свадьбой, – поддержал шутку Али.

–

Я подумаю об этом…

Друзья громко рассмеялись.

Юноша, что стоял в стороне, наморщил лицо и обернулся спиной к двум друзьям. Но неожиданно он почувствовал на своём плече чью-то руку. Оглянувшись, он увидел перед собой приятеля.

–

Ты только взгляни на них, – язвительно обратился он, глазами указывая на Али и Малика, – ведут себя словно дети. Будто они отлиты из чистого золота, а все остальные из свинца.

–

Не переживай, Курбан, – ответил тот, – придёт день, и я всё же найду на них управу.

–

Я слышал, что ты подрался с Маликом, – спросил Курбан.

–

Было дело, – снова поглаживая синяк под глазом, ответил тот.

–

Извини, что меня не оказалась рядом, – с явным лукавством произнёс Курбан. – Не вовремя я впал в недуг. Иначе мы бы показали им, что солнце светит не только для них.

Бутафория его слов резала слух. Он был толстощёк и столь неуклюж в манерах, что его приятелям часто приходилось испытывать из-за него «испанский стыд».

Внешний вид его был всегда растрёпан, а волосы, что были вечно причёсанные вбок, выставляли его тем ещё засерлей. Словом, он представлял собой полную противоположность своего приятеля. Он был настолько же мал ростом, насколько тот длинен, настолько же румян, насколько тот бледен, настолько же подхалим, насколько тот высокомерен.

–

Я же ведь сказал тебе, – с той же ехидной улыбкой, произнёс тот, – что не останусь в долгу.

Курбан многозначно посмотрел на друга.

–

Что ты этим хочешь сказать? – спросил он.

–

Скоро сам увидишь, – ответил тот, – а теперь пошли в класс.

Два приятеля двинулись вовнутрь школы, и в этот миг прозвенел звонок, оглушая своим пением все звуки вокруг. Стоило этим двоим только вступить за порог, как звонок перестал трещать и из конца коридора послышались женские голоса. Взглянув направо они увидели двух яро споривших девиц.

–

Интересно… – проговорил Курбан, – о чём они спорят? Вид у них такой, будто они вот-вот запустят друг на друга свои когти.

–

Ступай в класс, – произнёс другой. – Я пойду и выясню.

–

Ноя тоже хочу узнать, – возразил Курбан.

–

Нас двоих, – объяснялся тот, – они быстро заметят. Да и к тому же такого толстяка, как ты, в первую очередь. Всё, решено. Обещаю, что обо всём расскажу.

–

Договорились, – согласился Курбан, не обращая внимания на колкости слов друга (он к ним уже привык). – Ступай.

Парни направились по разные стороны. В предвкушении чего-то очень интригующего Курбан оглянулся в последний раз на приятеля, который, соблюдая все меры предосторожности, подкрадывался к двум девицам ослепительной красоты, а после вошёл в класс.

Прислонившись к стенке, так, чтобы его не заметили, ищейка заострил на девушках свои уши и превратился в слух. Благо позиция, которую он принял, в силу какого-то акустического каприза позволяла ему слышать всё, о чём те говорили.

–

Ты что о себе возомнила, – раздался звонкий голос одной из соперниц, – решила, что мир вокруг тебя кружится?

–

Не думай, что раз наши братья дружат, – отвечала другая, – я позволю тебе кричать на меня.

–

Не притворяйся, – сказала шатенка, – Я знаю, что ты влюблена в Аскера.

На прекрасное лицо златовласой девицы накатился румянец.

–

Значит и ты?.. – проговорила она вполголоса.

Та подкусила губу, поняв, что в порыве гнева выдала себя, но слишком поздно об этом спохватилась.

–

Не смей вставать между нами, – произнесла она с угрозой в тоне.

–

Пусть он сам выберет одну из нас, – с лёгким оттенком смущения проговорила другая.

Та безжалостно захихикала.

–

Вот что, Хадиджа, – сказала она, вонзая слова, будто нож, в свою соперницу, – он тебя никогда не выберет. Забыла, что твои братья его ненавидят?

–

Не рассказывай мне о моих братьях, Лейла! – флегматично парировала Хадиджа. – Беспокойся лучше о своём. Ты не меньше меня знаешь, что Малик его просто терпеть не может. Молись, чтобы он понял тебя, в чём, конечно, я сильно сомневаюсь. Твой брат хороший парень, но очень злопамятный. Да и к тому же единственный мужчина в вашем доме. А тебе лучше меня известны наши обычаи: последнее слово остаётся за главой семьи.

Чёрные очи красавицы залились горячей кровью. Она с горечью для себя признала правдивость её слов.

Хадиджа торжествовала, глядя на побеждённую соперницу, и, в последний раз окинув друг на друга холодные взгляды, девушки разошлись по классам, как два фехтовальщика на дуэли, не вложив шпаг в ножны, на случай, если кто из них вновь решится на атаку.

Ищейка самодовольно потёр руками, ибо подобным подарком судьбы, он решил воспользоваться сполна. Охваченный лихорадочной жаждой действия, он шагнул вперёд и неожиданно, но быть может даже нарочно, столкнулся с одной из соперниц.

Увидев его, девушка остолбенела в полном изумлении.

–

Привет, Хадиджа, – произнёс он с самодовольной улыбкой.

–

П-привет, А-аскер… – ответила она с лёгкой дрожью на устах.

–

Мне показалась, – спросил он с целью ещё сильней смутить девушку, – что вы с Лейлой о чём-то спорили?

Стрела достигла цели. Хадиджа опустила глаза и покраснела до кончиков ушей.

–

Тебе это показалось. – проговорила она почти шёпотом.

Аскер смотрел на неё надменным взглядом, наслаждаясь своим успехом.

–

Может и так, кудряшка, – сказал он апломбом, – ну тогда пока.

Хадиджа подняла на него свои синие глаза, натянула на лицо едва заметную улыбку и, победив свою робость, пошла в класс.

Теперь, дорогой читатель, мы познакомим тебя с новым персонажем – Аскером, чьё чванство, как вы поняли, струёй вытекало из ушей. Ведь порок тщеславия овладел им, когда тот ещё был ребёнком, и скоро мы объясним почему.

Аскер был человеком узких взглядов и ленив к познаниям, для которого эпикуреизм был конституцией всей жизни. Его смазливая внешность была, пожалуй, единственным его достатком, который порой формировал о нём мысль, что от него всегда можно ожидать какой-нибудь грязной пакости. Он ненавидел те школьные сорок пять минут, что отнимали у него драгоценное время, и часто убегал с уроков, предпочитая валандаться по улицам в компании своих приятелей. И трудно объяснить то, чем он смог привлечь внимание таких высоконравных девушек, как Хадиджа и Лейла? Может, тем, что у него была притягательность в его красивом лице, которая, как мы уже отметили, служила маской, скрывавшей его истинную сущность – человека меркантильного и подлого, или это была наивность девичьей души, которая не совсем понимала, в свои-то шестнадцать, что такое любовь и предательство?

Родился он в Твери. Когда распался Союз, его отец – Омар, потеряв работу на заводе, вынужден был вернуться на родину, которую никогда не любил. Он всегда считал, что Дагестан и его общество тормозят развитие отдельных индивидов, к числу которых он себя причислял. И подобная лесть к своей персоне не имела под собой никакой почвы, и что следует из всего этого, наверняка читателю понятно, что идиолатрия Аскера имела наследственный дефект.

Вернувшись на родину, Омар быстро адаптироваться в хаосе 90-х. Удалось ему это легко, так как он не считался ни с какими этическими и моральными нормами. Был настоящим нигилистом и не гнушался подлости поступков, подкупал коррумпированных местных чиновников для достижения своих корыстных целей. Благо для него должность старшего бухгалтера Тверского завода «Эталон» позволила сколотить приличное состояние. Фальсификации бухучета были для него обыденным делом, а распад страны и вовсе сыграл ему на руку: нет завода, нет проблем!

Фетишем для него всегда были деньги, и, стяжатель по натуре, он тащил в свой карман всё, что мог достать тем или иным способом. Найдя своего единомышленника в лице Арена, они крепко осели в рыночной отрасли, создав свою большую империю внутри маленького городка.

И благодаря именитому отцу, Аскера всегда окружали подхалимы и бесстыжие стервятники, что набивались к нему в друзья, и тем паче окрыляя его самолюбие. Но, пресытившись окружением своих лицемерных «друзей», он мечтал влиться в компанию Али, Хабиба и Малика. Он знал, что эти парни судят дружбу совсем по иные параметрам. Однако те не подпускали «золотого мальчика» к себе, давно распознав в нём иезуита. А частые споры и драки и вовсе сделали их лютыми врагами. И вот, взрослея, из чувства злопамятности, в голове Аскера зародилась маниакальная мысль: любыми способами поссорить друзей, а если это ему не удастся, то запятнать честь их сестёр, чтобы тем было стыдно выходить на люди.

Шёл декабрь месяц. В воздухе, пусть и не совсем по-зимнему, но всё же чувствовались первые отголоски холодных ветров, что дули неровно, путаясь, носились по улицам города, точно вздрагивая и шаля. Мокрый снег, сменяясь обычным дождём, поливал узкие кварталы и деревья в парках, которые полностью сбросив с себя листву, стояли нагими в ожидании первых, по- настоящему зимних морозов.

И в один из таких серых, сумеречных дней на склад Арена приехал странный поезд. Вид его, конечно, ничем не отличался от остальных, странным было то, что для его разгрузки подогнали не старые грузовики бывшего колхоза, а военные. Ещё одной из странностей было то, что его прибытие как нарочно совпало с новогодними праздниками, по случаю которых Арен отпустил большинство рабочих на внештатные выходные, хотя те этого и не желали. А те, кто сегодня присутствовал, были моложавы, словом сильны и выносливые, будто на подбор отобранные для предстоящей работы. Здесь присутствовали и наши герои, которых Арен лично вызвал по телефону.

–

Груз очень ценный, – встав перед бригадами, словно командир роты, тоном строгого начальника сказал Арен. – Разделитесь по группам на трое и будьте как никогда осторожны, словно разгружаете пражский хрусталь.

Его взволнованный тон и подёрганное состояние не остались для всех незамеченными. Все как один гадали, что же за ценный груз лежит в этих вагонах?

После отданных им поручений Арен в спешном порядке направился в сторону одного из бородатых водителей, который с какой-то бумагой в руках стоял в ожидании в конце склада. И в тот момент, когда Малик провожал его взглядом, то он случайно натолкнулся на гравюрную надпись, что была обрисована на переднем крыле одного из грузовиков. То была надпись: «Чечня».

–

Интересно… – обратился он к друзьям, которые так же, как и он, подозрительно рассматривали всё вокруг, – что везут в Чечню?

Многие горожане были в курсе, что в соседней республике не всё спокойно, и внутри её политической жизни, да и народа в целом кипят нешуточные интриги и крамольные настроения.

Али всё время молчал и в своих непризнанных тревогах внимательно разглядывал водителей, которых он видел впервые и которые не вызывали у него чувство доверия. Особенно его взор был прикован к тому из них, который стоял рядом с Ареном и с напыщенной важностью, импульсивно жестикулируя руками, пытался объяснить тому, видимо, что-то очень деловито важное.

Наконец, на радость любопытству толпы, один из водителей открыл ворота вагона, и тогда все увидели, что в них лежали негромоздкие ящики, на которых штампом стояла надпись – Гипс.

–

Ладно, парни, – нарушив своё молчание и потирая руки перед большим делом, обратился Али к ребятам, – давайте приступать к работе. Нынче рано темнеет.

Малик и Хабиб услышали, с какой неохотой тот произнёс эти слова, и как с неменьшей неохотой он взобрался на вагон.

–

Черт бы их побрал, – воскликнул Али, попытавшись самостоятельно поднять один из ящиков, которые своими малыми габаритами, явно ввели его в заблуждение, – в них что, гипс или груда камней?

Малик и Хабиб убедились в правоте его слов, когда сами попытались поднять один из ящиков.

–

Теперь понятно, почему позвали только молодых, – сказал Малик, – пожилым эта работа была бы не по зубам! Дядя Хамза тут же надорвал бы себе спину.

–

Будьте осторожны, – посетовал им Али, – сами не надорвите спины. Сейчас как нельзя удобный случай, подключить все свои знания, получение в борцовской школе.

И сказанные им слова, те двое сразу же использовали на практике, и это весьма упростило им работу.

–

У тебя работают такие юнцы? – спросил у Арена водитель, удивлённо поглядывая, с какой ловкостью и командным духом те разгружали тяжёлые ящики, тогда как ребята, которые были старше их, валандались с места на место, словно неуклюжие котята.

–

Пусть они и молоды, – ответил Арен, – но очень трудолюбивы и выносливы. А этот вот, – указывая на Али добавил он, – и вовсе умён и дерзок не по годам.

–

Дерзких мы уважаем, – бросил тот.

И, почесав свой нос, он подошёл к парням, чтобы получше разглядеть их лица, дабы убедить себя в том, что зрение его ещё не подводит, и что они на самом деле так юны.

–

Кто главный в этой бригаде удальцов? – спросил он броско у нашей троицы.

Али поднял голову и нахмурил на него густые брови.

–

У нас здесь нет должностей, – ответил он твёрдо. – Мы все друг другу братья. И прошу, не отвлекайте нас от работы. Чем скорее мы закончим, тем быстрее окажемся дома.

Беглая улыбка пробежала на тонких губах водителя, что спрятались за густой бородой. Он молча кивнул головой и вновь отошёл к Арену, который, казалось, предвидев такой исход, встретил его с ухмылкой на лице, будто говоря: «Ну я же тебе говорил»…

Али же провожал его с присущим лишь ему одному холодным и проницательным взглядом, чувствуя, что этот человек вызывал у него неприязнь. Но вдруг мысль его была оборвана внезапным грохотом.

Хабиб, явно переоценивший свои силы с возможностями своих лет, нечаянно споткнулся и обронил один из ящиков, который, будто хрупкая скорлупа, треснул на месте, обнажив из-под затвердевшего гипса на общее обозрение парней чёрное дуло автомата.

Ребята замерли в полном изумлении и, с долей страха на лицах, молча переглянулись друг на друга. В голове Али мигом пробежали различные мысли; сердце начало странно колотиться.

На звук грохота мигом сбежались Арен и несколько водителей и, заметив разбитый ящик и удивлённые лица ребят, они застыли в неловком замешательстве.

Повисла тяжёлая пауза.

–

Я же ведь велел вам быть осторожными! – попытавшись изобразить на лице безразличие, недовольно закричал Арен, с целью устремить внимание парней на себя. Но Али поднял на него и стоявших рядом с ним людей такой острый и холодный взгляд, что те невольно отпрянули на шаг.

–

Что это? – немного придушенным голосом, указывая на оружие, скорей не удивлённо, а довольно требовательно спросил он, и от решительного его тона и пламени в глазах Арен и компания были так впечатлены, что они на секунду позабыли о том, что перед ними стоит школьник.

–

Это оружие, – будто под давлением какого-то невиданного страха или гипноза, принялся объяснять Арен, – для военной части города. Гипс же служит для его сохранности от повреждений при транспортировке.

–

Тогда почему на машинах написано Чечня? – бросая на него недоверчивый взгляд, спросил Али, у которого багровость лица приняла сероватый оттенок.

Ноздри орлиного носа Арена нервозно раздувались, и он скроил невероятно постную рожу.

–

Эти машины, – недовольный тем, что его слова поставил под сомнение какой-то школьник, со сдержанной яростью фыркнул он, – подарены нам нашими друзьями из Чеченской республики. Надпись просто забыли стереть.

Водитель, который стоял рядом с Ареном, совершил короткий шаг в сторону парней и, подавив своё самолюбие, что им устроила допрос какая-то мелюзга, сказал:

–

Это так. Мы сами пригнали их из соседней республики. Пусть они и списаны, но намного надёжнее старых развалюх колхоза.

Малик и Хабиб по наитию своей юношеской наивности хоть и не сразу, но всё же поверили их словам. Один лишь Али оставался всё таким же бесстрастным в лице. Эти слова для него не были закреплены аподиктическим доводом, и ясно уловив с какой эмфазой они были выражены, он посчитал их чехардой, которую рассказывают глупцам и детям. Весь его вид дышал сомнениями, а все фибры сердца трепещали подозрениями.

«А ты, мальчик, действительно не глуп!» – сострил про себя Арен, ну а вслух произнёс:

–

Ты же мне веришь, не так ли, Али?

Али молча воззрился на него, как это делает человек, утвердивший себя во всей белиберде услышанных оправданий.

–

Верю! – после недолгого молчания ответил он, осознавая, что этот ответ лишь пустой звук, антимония для них обеих.

Арен прищурил на него свои лисьи глаза и молча, многозначно кивнул головой. Он всё понял!

В этот день жалование своё ребята не получили. Арен обещал рассчитаться с ними после ревизии склада, и это было странно… Ведь до сегодняшнего дня оплата шла сразу после завершения работы. Но, не став задавать лишних вопросов, юные трудяги решили пойти домой, и в тот момент, когда Али подошёл к выходу, он напоследок обернулся на своего начальника. Тот, скрестив на груди свои тощие и лохматые руки, смотрел ему вслед, при этом что-то с недовольным видом бормоча себе под нос. Его бегающие глаза вызвали у Али неприятные чувства, и, недолго обменявшись с ним дуэлью холодных взглядов, он хлопнул за собой массивную дверь.

Погружённые в разные думы, парни шагали по мокрой мостовой, вдыхая холодный воздух. Истекший день был мрачно непонятен и полон зловещих намёков. Их тела изнывали в кре- патуре, но, не придавая этому значения, они втихомолку размышляли о том, что произошло на складе несколько часов назад. В душе каждого из них всё же осел осадок сомнений, холод и необъяснимое чувство страха теребили им сердца. И с этими мыслями они так и разошлись по домам.

БАЛ-МАСКАРАД

Наступал новый год. На самой главной площади города – «Площадь Свободы» была установлена большая ёлка, украшенная разноцветным убранством: стеклянными шарами, гирляндами и лампочками в виде свечей.

Красавица возвышалась на площади, радуя глаза горожан, демонстрируя всем свой пёстрый новогодний наряд. И весь город был погружён в предпраздничную суету, а все школы готовились к балу-маскараду.

Идея его была такова… Он, переодевшись в костюм знаменитого киногероя – Зорро, пригласит её на медленный танец, а под конец признается ей в своих чувствах. Затем демонстративно снимет маску, чтобы та увидела его лицо.

Немного подумав, Али согласился, что это весьма оригинальная идея, и дал своё согласие.

–

Ты не перестаешь меня удивлять креативностью своих идей, – сказал он колко.

На что Малик улыбкой ответил:

–

Хоть в чём-то я должен равняться такому акселерату как ты!

Наступил день бала-маскарада. Али и Хабиб, облачившись в свои новогодние костюмы, стояли в гостиной в ожидании сестры.

–

Тебе очень идёт костюм пирата, – подшутил Али над братом.

–

Ну, а тебе костюм пастуха, – отмахнулся Хабиб. – Вылитый чабан!

Парни рассмеялись, а затем обратили свои взоры на сестру, которая словно флёр вышла из кухни. Она была в розовом платье, которое ей купили братья, и, казалось, сшито оно было нарочно под стать её утончённой фигуре, а цвет и вовсе подчёркивал всю красоту её синих глаз. Заметив, с каким восхищением смотрят на неё братья, Хадиджа засмущалась.

–

Что вы так смотрите? – с нежным упрёком произнесла она, – По-моему, именно такой описал Дюма «Королеву Марго».

–

Ты куда прекраснее, – лаской в голосе, сказал Али, – Ибо не сыщется в мире такого пера, чтобы описать твою красоту.

Хадиджа скромно улыбнулась, пытаясь скрыть своё восхищение, но всё же щёки, что порозовели, выдали наружу её смущение, и с таким настроением, она вошла под руку своего брата, которую он ей любезно предложил. Когда они направлялись к выходу, Али украдкой прошептал ей на ушко, что на балу её ждёт самый настоящий новогодний сюрприз.

Та вопросительно подняла на него синие глаза, но не стала ничего расспрашивать, дабы не испортить радость от предстоящего подарка, и лишь испустила лёгкий вздох, в предвкушении чего-то очень приятного.

–

А где Малик? – спросил Хабиб.

–

Он, наверно, уже в школе, – предположил Али.

Однако, когда они прибыли в школу, то оказалось, что Малика и Лейлы не было на балу.

Малик пришёл домой поздно и не успел переодеться. В доме его дожидалась сестра в своём новогоднем наряде и весь её лик дышал недовольством, в пандан погоде, что стояла за окном:

–

Бал уже начался, – возмущённо произнесла она, – а ты всё ещё не готов.