Благотворительность семьи Романовых. XIX – начало XX в. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Петроградские благотворительные структуры под покровительством дома Романовых – морское благотворительное общество и Ольгинский комитет – по правовому положению и способам финансирования являлись общественными организациями. Деятельность морского благотворительного общества обеспечивалась только за счет пожертвований, включая незначительные поступления от членов императорской фамилии. Управлялось морское благотворительное общество общим собранием и избираемым из его состава советом. Заслуги перед обществом отмечались серебряными и золотыми жетонами. Серебряные вручались тем, кто вносил единовременно 10 руб., «а равно служащим в обществе и другим лицам, оказавшим ему содействие иными способами»^[173]. Золотой жетон вручался почетным членам общества, членам совета, служившим в этом звании непрерывно не менее трех лет, и «тем из жертвователей, имеющих серебряные жетоны, которые привлекли 10 других жертвователей с рублевым взносом каждый»^[174].

Великие княжны Мария, Анастасия, Татьяна и Ольга Николаевны. 1910-е гг.

Созданный 11 августа 1914 г. «Особый Петроградский комитет ее императорского высочества великой княжны Ольги Николаевны по оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну», сокращенно называвшийся Ольгинским, или Петроградским Ольгинским, также привлекал благотворительные пожертвования. Кроме того, Ольгинский комитет получал денежные средства, если не из казны, то от государственного органа – верховного совета по призрению лиц, призванных на войну. Организационное устройство Ольгинского комитета было подобно Татьянинскому. Собственно комитет составлял 21 человек, работавших под почетным председательством великой княжны. Собирался он в полном составе редко, поэтому его деятельностью фактически руководил Постоянный исполнительный отдел. Местными отделениями комитета были 12 уездных и городских комиссий.

Наиболее заметной отличительной чертой крупных благотворительных ведомств и комитетов под покровительством дома Романовых является их, если так можно выразиться, двойственный характер. Они сочетали в себе элементы государственных структур и общественных организаций. Такое положение определяло как положительные, так и отрицательные стороны осуществлявшегося ими призрения. На первый взгляд, это отражало внутреннее противоречие в организационной структуре и образе действия указанных ведомств. Но если рассматривать российскую благотворительность под покровительством Романовых и призрение на ее основе в контексте исторических условий, в которых они существовали, то никакого противоречия, противопоставления государственных и общественных элементов в деятельности названных ведомств и комитетов не было. Император являлся правителем государства и главой всех своих подданных, из которых, собственно, и состояло российское общество. В число подданных входили и члены семьи монарха, покровительствовавшие благотворительности от его имени как главы государства и патриархального отца семейства. Отсюда объединение, но не смешение государственных и общественных элементов в благотворительных ведомствах и комитетах под покровительством императорской фамилии. Такой порядок, несмотря на недостатки, был понятен современникам и одобрялся общественностью, что выражалось в благотворительных пожертвованиях и безвозмездной службе в учреждениях призрения.

В начале XX столетия длительные преобразования в благотворительных ведомствах дома Романовых в основном завершились. Правовая база и организационная структура Ведомства учреждений императрицы Марии, включая Попечительства о слепых и о глухонемых, Императорского Человеколюбивого общества и Попечительства о трудовой помощи приняли окончательный вид и в последующие годы существенно не менялись, равно как и принципы оказания социальной помощи. Эти принципы были положены в основу деятельности и новых благотворительных комитетов дома Романовых, созданных с началом мировой войны, – Татьянинского и Ольгинского. Однако на рубеже XIX–XX вв. и в первое десятилетие XX столетия изменились исторические условия деятельности ведомств и комитетов под покровительством императорской фамилии.

Период ускоренной модернизации страны, начавшийся в 1890-е гг., сопровождался обострением социальных противоречий. Это заставляло власть уделять больше внимания вопросам призрения. В первую очередь требовала пересмотра правовая база социальной помощи, поскольку без разработки отвечающего требованиям времени законодательства было сложно осуществлять общегосударственные мероприятия в этой сфере. Прежний Устав об общественном призрении, по существу не менявшийся на протяжении XIX в., устарел. В нем, как уже нами отмечалось, не указывалось конкретно, какие категории населения и при каких обстоятельствах подлежали обязательному призрению, не устанавливались единые общегосударственные формы призрения и источники его финансирования, никак не определялась роль самого государства.

Без предварительной проработки дать ответы на эти сложнейшие вопросы было нельзя, поэтому в конце 1892 г. при Министерстве внутренних дел была создана межведомственная комиссия для разработки нового законодательства о призрении. Возглавил ее создатель и многолетний руководитель Попечительства императрицы Марии Александровны о слепых Константин Карлович Грот. Комиссия рассмотрела несколько проектов, свидетельствующих о том, какими виделись пути реформирования законодательства о призрении представителям правительственных и общественных структур, организаторам и теоретикам благотворительности и призрения. Ряд проектов был разработан уже после закрытия комиссии, в начале XX в.

Характеристика обсуждавшихся в комиссии и созданных позже законопроектов облегчается тем, что их краткий анализ дан в докладе Н. К. Ди-Сеньи «К вопросу о пересмотре действующего законодательства об общественном призрении», сделанном на Первом съезде русских деятелей по общественному и частному призрению, состоявшемся в 1910 г. в Петербурге. В числе этих проектов были как разработанные в правительственных структурах, так и представленные «со стороны» общественными деятелями и организаторами призрения.

К правительственным можно отнести проекты, так называемой, Подкомиссии, разработанный под руководством К. К. Грота «Проект общих оснований положения об общественном призрении», а также представленное руководителем хозяйственного департамента МВД И. И. Кабатом «Положение об общих основаниях общественного призрения». В 1897 г. они все были представлены в комиссию под руководством К. К. Грота, уже после ее закрытия Хозяйственным департаментом МВД был разработан «Проект об изменениях и дополнениях Устава общественного призрения». Свои проекты представили известный теоретик и организатор призрения и благотворительности Е. Д. Максимов, работавший в Попечительстве о трудовой помощи, и профессор Санкт-Петербургского университета, историк В. И. Герье.

Разработанное В. И. Герье «Положение о попечительствах общественного призрения» с приложением «свода общих оснований для проекта об общественном призрении» было представлено в комиссию К. К. Грота. Е. Д. Максимов подготовил «Устав попечения о трудящихся» в 1906 г. По предложению главного управления по делам местного хозяйства МВД.

Общим для всех проектов было то, что в них, в отличие от действовавшего Устава об общественном призрении, указывались категории нуждающихся в помощи. Обязательному призрению подлежали «…душевнобольные, одинокие дети, беспомощные старики, калеки и т. д., словом, все те нуждающиеся, неоказание помощи которым может служить ближайшей причиной потери ими жизни или здравия или может повести к нарушению общественной безопасности»^[175]. Принцип обязательности призрения этих категорий граждан был сформулирован во всех проектах, кроме проекта Герье.

Сложнее было определить кто, собственно, должен нести главную ответственность за призрение. «общая схема оказания обязательной помощи нуждающимся во всех рассматриваемых проектах одинакова, – отмечает Ди-Сеньи, – обязанности и расходы по призрению, прежде всего, возлагаются на ближайших родственников… При отсутствии у нуждающихся родственников обязанности по призрению переходят или на сословные общества, к которым эти нуждающиеся принадлежат (проекты Герье, Грота, Кабата и бывшего Хозяйственного департамента), или на земские и городские установления (проекты Подкомиссии и Максимова)»^[176].

Общее руководство призрением авторы проектов предлагали поручить МВД. Кроме того, в земских губерниях обязанности по призрению предполагалось возложить на губернские и уездные земства, а в городах – на городские общественные управления. Но роль государства, которое только и могло гарантировать обязательное призрение, была выражена в проектах нечетко. «Что касается обязанности государства, как такового, принимать непосредственное участие в деле общественного призрения, – отмечается в обзоре законопроектов, – то проект подкомиссии говорит об этом в самых общих чертах, а проект бывшего хозяйственного департамента даже совершенно умалчивает. Проекты Герье и Кабата устанавливают, что помощь из государственных источников имеет место лишь в случаях массовых чрезвычайных бедствий…»^[177]. В проекте Максимова к обязанностям государства отнесена помощь тем категориям нуждающихся, которые не могли рассчитывать на какую-либо иную поддержку, а именно: бродягам, увечным воинам, семействам погибших на войне и пропавших без вести. Предусматривались также государственные субсидии земствам на содержание учреждений призрения.

Государству в указанных проектах отводилась достаточно скромная роль. Это можно объяснить тем, что их авторы опасались негативной реакции со стороны власти, не желавшей возлагать на государство ответственность за призрение. Поэтому и финансирование призрения рассматривалось в большинстве проектов как обязанность общества. В проектах Кабата и Хозяйственного департамента МВД вопросы финансирования фактически не рассматривались. Прочие проекты называли в качестве источников финансовых средств «…ассигнования земств и городов, пожертвования, доходы с капиталов недвижимых имуществ, принадлежащих попечительствам, штрафные суммы и другие случайные и чисто хозяйственные доходы…»^[178]. Частичное финансирование призрения государством предусматривалось проектами подкомиссии и Грота. В первом признавалось необходимым «…образование особого фонда государственного призрения путем равномерного сбора со всего населения империи; по проекту Грота на нужды призрения должен поступать известный процент с доходов некоторых частных и общественных учреждений и предприятий»^[179]. Проект Максимова предлагал дать земствам и городскому общественному управлению право устанавливать сборы с различных увеселительных мероприятий. Но все эти источники рассматривались как экстраординарные.

Авторы проектов рассчитывали, главным образом, на традиционные источники обеспечения призрения, среди которых были и благотворительные пожертвования. На практике они часто являлись единственным источником. Чтобы получать доходы с недвижимости и капиталов, учреждение призрения должно было прежде приобрести либо получить недвижимость и составить капитал. Многие учреждения не имели такой возможности и существовали за счет текущих пожертвований. У земств и городских общественных управлений были свои расходы, а штрафные, хозяйственные и прочие источники поступления средств были действительно «случайными». На рубеже XIX–XX вв. благотворительность по-прежнему представлялась важнейшим источником обеспечения призрения.

В 1895 г. комиссией была разработана и разослана по городам и земствам анкета, которая включала вопросы о количестве нуждающихся, о направлениях и формах осуществлявшегося в городах и губерниях призрения, об источниках его обеспечения, правах и обязанностях организаций и их взаимоотношениях с благотворительностью. Е. Д. Максимов по этому поводу отметил: «нельзя не приветствовать самого факта обращения правительственной комиссии к общественным учреждениям с запросом по делу, в котором они являются наиболее компетентными и осведомленными»^[180]. Полученные в виде ответов на вопросы анкеты данные комиссией были обработаны, обобщены и опубликованы в 1896 г. в «Своде ответов земских и городских управлений на основные вопросы общественного призрения по запросу комиссии 30 марта 1895 г.»^[181]. Кроме того, комиссией были обработаны и изданы собранные через Хозяйственный департамент МВД сведения об общественном призрении и благотворительных учреждениях в 44 губерниях России, а также обзор деятельности земств по общественному призрению в течение 30 лет^[182].

Представленные в комиссию Грота проекты вызвали серьезные разногласия среди ее членов, которые не смогли выработать общий проект. Дело увязло в бюрократической рутине. К. К. Грот, видя и понимая это, в 1895 г. начал просить об отставке по состоянию здоровья с поста руководителя комиссии. Это было вполне уважительной причиной – ему исполнилось 80 лет. В 1896 г. Грот тяжело заболел и оставил работу. В марте 1897 г. он получил отставку, а в октябре скончался. С его отставкой комиссия фактически прекратила свою деятельность и вскоре была ликвидирована, а ее материалы переданы в Министерство внутренних дел, где практически никак не были использованы.

Чтобы дополнить и откорректировать хотя бы существовавший Устав об общественном призрении, Хозяйственный департамент МВД разработал проект изменений и дополнений в этот документ, но он даже не был принят к рассмотрению в государственном совете. «тем не менее, – отмечает современный исследователь, – работа комиссии не прошла бесследно – с конца 1890-х годов МВД в своих циркулярах и в практической деятельности стало учитывать „интеллектуальный капитал“, накопленный комиссией Грота»^[183].

Основной причиной неудачи попытки разработать общегосударственное законодательство о призрении являлось отсутствие у власти ясного понимания того, каким оно должно быть, из каких источников финансироваться, какие категории населения охватывать и кому подчиняться. Административный аппарат самодержавия оказался не в состоянии самостоятельно разрешить эти вопросы. Не был способен осмыслить их и государь.

Представления последнего российского монарха о социальной политике не выходили, как отмечалось, за рамки традиционных патриархально-патерналистских воззрений на народ. Этому вполне отвечала деятельность благотворительных ведомств дома Романовых. В результате ни один из проектов реорганизации призрения, разработанных с конца XIX столетия до 1906 г., когда уже шла революция, не был востребован. Более того, ни один из законопроектов даже не обсуждался в государственном совете (имеется в виду дореформенный Госсовет, не имевший прав верхней палаты российского парламента).

К этому времени благотворительные ведомства дома Романовых накопили огромный опыт работы по оказанию социальной помощи практически всем категориям нуждающихся, кроме душевнобольных. Но ни одно из них ни до, ни после революции 1905–1907 гг. не представило своих соображений о реорганизации общественного призрения в стране. Работавшие в этих ведомствах специалисты, несомненно, понимали, что нужны серьезные реформы. Но инициатива «снизу» не поощрялась, а привилегированное положение ведомств вполне устраивало их руководителей и августейших покровителей. В императорской семье в начале XX столетия не нашлось человека, подобного принцу П. Г. Ольденбургскому, способного инициировать благотворительные ведомства и общегосударственные преобразования в области призрения.

Во втором десятилетии XX в. обсуждение российской общественностью проблем благотворительности и призрения вышло на новый уровень. В марте 1910 г. в Петербурге прошел Первый съезд русских деятелей по общественному и частному призрению. Инициатива его созыва принадлежала всероссийскому союзу учреждений, обществ и деятелей по общественному и частному призрению, созданному 15 февраля 1909 г. Второй общероссийский форум по общественному призрению был созван в мае 1914 г. Министерством внутренних дел.

Надо отметить, что такая форма обсуждения вопросов социальной политики не была новой. С 1877 г. проходили съезды уполномоченных петербургских благотворительных обществ. В 1886 г. в Москве работал съезд представителей учреждений детской помощи. Благотворительные ведомства дома Романовых съездов не проводили. Этому мешали их статус и порядок управления. Исключением было Попечительство императрицы Марии Александровны о слепых, которое провело два съезда – в 1901 и в 1909 гг. Эти съезды рассматривали широкий круг вопросов, связанных с призрением слепых, но имели ведомственный характер. Собрать общероссийский форум долгое время было невозможно. Власть допускала обсуждение социальных вопросов в печати, но отрицательно относилась к их рассмотрению на собраниях, особенно всероссийского масштаба.

В 1902 г. о проведении съезда ходатайствовал благотворительный совет, созданный Московским городским общественным управлением для координации такой деятельности в городе. Но против этого резко выступили Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович и министр внутренних дел В. К. Плеве, опасавшиеся обсуждения политически нежелательных вопросов. Безрезультатными оказались и ходатайства московского губернского земства о созыве съезда по общественному призрению.

После первой русской революции общественная атмосфера в стране стала иной. В феврале 1909 г. в Петербурге возникла общественная организация – всероссийский союз учреждений, обществ и деятелей по общественному и частному призрению, стремившийся объединить как отдельных лиц, так и существовавшие в России структуры. Цель союза была сформулирована известным теоретиком и организатором благотворительности С. К. Гогелем. В речи, посвященной открытию съезда, он, в частности, отметил, что союз «…имеет в виду посвятить свои труды даже не столько русским, нуждающимся вообще, сколько самой русской благотворительности, она то и является его главным и единственным клиентом, так как союз направит свою деятельность на упорядочение и объединение благотворительной деятельности по всей России. Такова цель нового общества»^[184]. Характер деятельности союза определялся так: «роль посредника, советчика и ходатая наиболее отвечает задачам общества, которое является частным обществом, не имеет ни власти, ни намерения вмешиваться в дела отдельных обществ и учреждений, или тем менее с ними конкурировать»^[185].

Для того, чтобы выполнить указанную роль, союз собрал Первый съезд русских деятелей по общественному и частному призрению, состоявшийся 8–13 марта 1910 г. в Петербурге. На нем был выработан устав, более четко определивший цель союза как распространение в российском обществе «правильных взглядов на благотворительность» и «способы ее осуществления», объединение стремлений «к преобразованиям в области общественного и частного призрения, в видах правильной постановки благотворительности в России»^[186]. Под «правильной постановкой» благотворительности подразумевалось придание ей организованного характера. Устав поставил весьма скромные задачи и цели перед столь представительным собранием (список участников съезда насчитывает четыреста человек). Они явно не соответствовали и масштабу социальных проблем в России. Организаторы съезда учитывали предыдущий неудачный опыт разработки проектов реформирования призрения и решили не тратить время на разработку очередного проекта. Кроме того, надо было иметь в виду разнообразное устройство российских благотворительных ведомств и амбиции их руководителей.

На это прямо указывал С. К. Гогель, не рекомендовавший создавать «центральный правительственный орган» для управления благотворительностью и призрением хотя бы «по одному тому, что этого не допустят никакие наши ведомства»^[187]. Несовершенство российского законодательства о призрении Гогель характеризовал как «невиданный ни в одном культурном государстве пробел»^[188]. Но, задаваясь вопросом, кто в этом виноват, докладчик ответил сам: «Пока никто»^[189]. Говоря «пока», Гогель полагал, что съезд поможет сдвинуть дело с мертвой точки, но сказать «кто» виноват, не мог, поскольку тогда съезд вообще не состоялся бы. В этих условиях съезду оставалось только обсудить и вынести на суд общественности наиболее важные вопросы благотворительности и призрения, наметить пути объединения этой деятельности в масштабах страны. Все докладчики сходились в том, что законодательство о призрении было несовершенно и высказывались за его скорейшее изменение. «Устав, – говорится в общей резолюции первой секции, – должен создать стройную целесообразную систему общественного призрения в России, согласованную с основными началами предстоящего преобразования органов местного самоуправления»^[190].

У съезда не вызывало сомнений то, что призрение должно осуществляться совместными усилиями общества и государства. Но каким должно быть непосредственное участие последнего, кто обязан, в конечном счете, отвечать за призрение в России – съезд не определил. Делегаты опасались, что государственная бюрократия может загубить любое живое дело. Отдавать руководство призрением общественности они тоже не предлагали – слишком сложная и масштабная это была задача. В резолюции съезда содержался призыв к органам власти и прессе шире освещать проблемы благотворительности и призрения, а также краткая программа предполагавшегося второго съезда под эгидой союза, включавшая вопросы регистрации неимущего населения, организации трудовой помощи, попечения о беспризорных детях и замены благотворительности страхованием, где это было возможным. Но планировавшийся второй съезд так и не состоялся.

Для благотворительных ведомств дома Романовых съезд заметным событием не стал. Августейшие покровители благотворительности внимания на него не обратили. Самыми высокопоставленными лицами были директор канцелярии по управлению детскими приютами Ведомства императрицы Марии О. К. Адеркас и товарищ (заместитель) Председателя совета Императорского Человеколюбивого общества Г. Ф. Ракеев. В докладах и прениях они приняли незначительное участие, выступив за объединение благотворителей и учреждений призрения. «отдельные, слабые попытки благотворительных обществ в деле устройства собственных учебно-ремесленных заведений и мастерских кустарного характера, – говорилось в докладе Ракеева „о постановке профессионального образования в благотворительно-воспитательных заведениях“, – должны замениться учреждением на общие средства при соединенных усилиях заинтересованных обществ, новых ремесленных торговых школ, поставленных так, чтобы дать возможность воспитанникам по выходе из школ легко находить работу…»^[191]. Однако ничего конкретного, что вело бы к взаимодействию «при соединенных усилиях» в области призрения, ни Человеколюбивое общество, ни другие благотворительные ведомства дома Романовых не предложили.

Выступление историографа и чиновника Человеколюбивого общества В. Д. Троицкого «Краткий исторический очерк и современное состояние благотворительной деятельности Императорского Человеколюбивого общества» не содержало анализа проблем благотворительности и призрения и носило чисто информационный характер. Столь невыразительное участие организаций дома Романовых в работе съезда было обусловлено не тем, что им нечего было сообщить. Ведомство императрицы Марии имело огромный опыт призрения различных категорий детей и юношества. Оно могло представить немало полезных наработок в области женского образования и воспитания, постановки работы воспитательных домов и детских приютов. Многое могли сообщить участникам форума сотрудники императорских Попечительств о слепых и глухонемых, об организации трудовой помощи, а также Человеколюбивого общества. Однако ничего существенного съезд от них не услышал. Возможно, они чувствовали себя неуверенно перед столь широкой аудиторией.

Но, думается, что главная причина была в том, что объединение не на словах, а на деле создавало угрозу исключительному статусу благотворительных ведомств императорской фамилии. Несмотря на перемены в общественной жизни страны и на то, что эти структуры делали то же дело, что все остальные российские учреждения призрения, их августейшие покровители и руководители не были готовы к тому, чтобы этот статус изменить. Примером может служить история с попыткой подчинить финансы Ведомства императрицы Марии государственному контролю.

В июле 1913 г. контролер П. А. Харитонов, ссылаясь на пожелания Третьей и Четвертой думы подчинить ревизии госконтроля изъятые из сферы его пристального внимания учреждения, направил в Ведомство императрицы Марии письмо. В нем, в частности, говорилось: «в виду важности затронутого вопроса, продолжающихся настояний государственной думы и того обстоятельства, что средства ведомства в значительной части образуются путем непосредственного отпуска из государственного казначейства и от сборов, предоставленных ведомству государством, я находил бы благовременным поставить означенный вопрос на обсуждение»^[192].

Ответ был неспешным (его направили в госконтроль лишь в феврале 1914 г.) и давал понять, что вопрос, поднятый госконтролем, неуместен. Возглавлявший ведомство бывший министр внутренних дел, статс-секретарь А. Г. Булыгин сообщил: «…вопрос о подчинении ведомства государственному контролю в ревизионном отношении поднимался уже неоднократно в течение истекшего столетия, тем не менее, в виду исторически сложившегося строя ведомства, осуществление означенного мероприятия… не признавалось возможным, и финансовые обороты его не подлежали никакой другой ревизии, кроме отчетности, представляемой на непосредственное рассмотрение Их Императорских Величеств»^[193]. Указав, что и в настоящее время статус организации не изменился, Булыгин заключил: «я со своей стороны не усматриваю никакой необходимости в подчинении ведомства ревизии государственного контроля»^[194].

Подобная реакция последовала и со стороны Императорского Человеколюбивого общества, когда в 1902 г. департамент гражданской отчетности госконтроля предложил ему «подвергнуть разработке… вопрос о подчинении отчетности в денежных суммах общества ревизии государственного контроля и предложение по сему предмету внести на утверждение установленным порядком»^[195].

Рассмотрение этого вопроса затянулось на шесть лет. В 1902–1905 гг. госконтроль неоднократно интересовался состоянием дела и получал стандартные отписки в том смысле, что «вопрос решается».

В 1908 г. заключение контрольной комиссии Человеколюбивого общества было, наконец, подготовлено и направлено в госконтроль. Из него следовало, что подчинение средств общества ревизии госконтроля невозможно. В исторической справке, составленной по этому поводу, подтверждалось, что любое изменение в статусе Человеколюбивого общества если «…не доведет его деятельность до полного уничтожения, то, наверное, значительно его ослабит»^[196].

11–16 мая 1914 гг. в Петербурге проходил съезд по общественному призрению, созванный Министерством внутренних дел. Сам этот факт говорит о том, что в правительственных кругах осознали – разработать программу решения социальных задач без привлечения общественности невозможно. Участники этого форума попытались сделать то, что не удалось Первому съезду – объединить благотворителей, ведомства и учреждения призрения и разработать законодательные основы общегосударственной социальной политики. На неудовлетворительное положение дел в этой области указывал, как и четыре года назад, председатель оргкомитета съезда С. К. Гогель в речи «о задачах съезда»: «У нас нет организованной общественной благотворительности, у нас нет даже приблизительных определенных категорий неимущих, которые подлежат обязательному призрению со стороны государства»^[197]. Задачу съезда Гогель сформулировал так: «Чтобы помочь больному, надо, прежде всего, поставить диагноз, и этот диагноз призван поставить наш съезд, именно благодаря единению, собравший в свою среду стольких видных представителей всех отраслей благотворительности; только она (среда. – Прим. авт.) может беспристрастным путем обмена мнений выяснить, в чем нужда, и этим облегчить задачу и законодателю, и правительственной власти»^[198].

«Поставить диагноз» оказалось сложно. Съезд обнаружил существенные разногласия во взглядах на то, при каких обстоятельствах призрение должно быть обязательным, кто должен им руководить и непосредственно его осуществлять. Они усугублялись и тем, что государство в лице МВД, собравшего съезд, не сформулировало конкретных требований, которым должны отвечать предложения по законодательной основе призрения, источникам его финансирования и порядку управления. В результате съезд поставленной цели не достиг. Выяснилось, что не все ведомства действительно желают объединения. Характерны были приветствия съезду от благотворительных организаций дома Романовых. О. К. Адеркас, выступая от Ведомства императрицы Марии, подчеркнул, что оно, «являясь одним из наиболее обширных благотворительных ведомств России, глубоко сочувствует высшим человеколюбивым целям съезда…»^[199]. Представитель Человеколюбивого общества В. Д. Троицкий выступил в том же духе: «Что наше общество сочувственно к просвещенным задачам и предстоящим трудам съезда, это доказывается не только командированием представителя от Центрального управления общества, но и присутствием здесь представителей учреждений как Санкт-Петербурга, так и иногородних»^[200]. Но «сочувствие» заканчивалось там, где затрагивались прерогативы императорских благотворительных структур. При обсуждении вопроса об обязательном призрении детей органами земского и городского управления съезд, в частности, отметил, что «необходим пересмотр положений о воспитательных домах, в целях включения означенных домов в общую сеть учреждений, ведающих обязательным призрением детей и согласования их деятельности с деятельностью органов самоуправления в этой области»^[201]. Такое предложение вызвало резкие возражения у директора Санкт-Петербургского воспитательного дома П. Н. Исаева, заявившего, что «императорские воспитательные дома занимают особое положение, находясь под высочайшим Покровительством их величеств и подведомственны опекунским советам, ввиду чего включение в их общую сеть заведений общественного призрения, подведомственного городским и сельским самоуправлениям недопустимо»^[202]. Более того, недовольство представителей Ведомства императрицы Марии вызвало даже то, что в тексте резолюции по итогам обсуждения вопроса слова «воспитательные дома» были написаны с маленькой буквы. По их настоянию буквы были заменены на заглавные. Как и в прежние времена, руководство Ведомства императрицы Марии ревниво оберегало его привилегированный статус.