Читать книгу: «История Леди Икс», страница 10

– Лариса Вадимовна… Вы… Вы… – попытался что-то сказать Тихонов.

– Я, как куратор всего потока уголовного права, контролирую правила поведения и этики, – привычным тоном Лары Бариновой пропела Романенко. – Простите, не представилась. Лариса Вадимовна Баринова, практикант-универсал. Алексей Александрович, простите, какого хера тут происходит?

– Происходит именно, как вы выразились, наглое освистывание студента без видимой на то причины, – констатировал Сергеев. – Притом с бухты-барахты.

– Это же нарушение этики, – холодно произнесла Алёна. – Ксюшенька, подождите секунду, сейчас они заговорят по-другому. Или замолчат навсегда. Стоит мне только щёлкнуть ножом-бабочкой.

Она села на парту перед Дмитриевым и приняла соблазнительную позу:

– Разве я вас не предупреждала, Афанасий Александрович? Разве вам не говорили, что буллинг студентов будет караться?

– Я… Мы… Мы просто оценивали работу! Это наше право! – замямлил Дмитриев.

– «Свистели, как ёбаное быдло, топали ногами и орали всякую чушь» теперь называется оценкой?! Это ваше право?! – осадила усача Алёна, помахивая ножом-бабочкой, лезвие которого угрожающе блеснуло от солнечного блика. – Ещё один свисток или крик, ещё одно оскорбление с вашей стороны, ублюдки, и я вас всех на ремни порежу, ясно?! Прямо здесь и сейчас! Я не посмотрю, что вы якобы преподаватели. Я над вами имею больше власти, чем ваши начальники где-то за три пизды. У меня есть на вас компромат, причём много его. И я не боюсь его использовать!

– Ларисочка Вадимовна… Вы такая… – кокетливо зашептала Молоткова, потянувшись к Алёне.

– Руки, сука! Не смей меня трогать! – резко хлопнула Молоткову по руке Романенко. – Ксюшенька, продолжайте. Я их контролирую. Слово даю, они больше не пикнут. А для госпожи Молотковой у меня есть кое-что. Отдельно.

Ксюша вернулась к выступлению, понимая, что она под надёжной защитой. Она с упоением вещала о возможном усилении мер административного наказания посредством частичного использования уголовных мер, о предлагаемых изменениях уголовного и административного законодательства, которые, на её взгляд, изменили бы правовую систему в лучшую сторону, и так далее. И ни один «аккредитатор» не издал ни звука, явно пугаясь Алёниного ножа.

Как только Ксюша закончила выступление, Сергеев тут же, пользуясь моментом тишины, провозгласил:

– А теперь я бы хотел услышать вопросы нашей своеобразной комиссии по теме. Есть ли вопросы к Ксении Сергеевне?

В аудитории воцарилась звенящая тишина. Никто из новосибирской пятёрки не издал ни звука. Они сидели, бледные и оцепеневшие, их взгляды были прикованы к Алёне в образе Леди Икс, которая, не отрывая от них холодного, смертоносного взгляда, играючи вертела в руке блестящий нож-бабочку. Атмосфера была настолько напряжённой, что, казалось, искры летали в воздухе.

– Вопросов нет? Тогда контрольный, – улыбнулся Алексей Александрович. – Какова высшая, самая строгая мера административного наказания в рамках уголовного права, на ваш взгляд, Ксения Сергеевна, и что нужно для её исполнения?

– Из всего мной перечисленного в рамках предлагаемых изменений… – Ксюша с готовностью кликнула на слайд с мерами наказания. – Самой строгой мерой наказания является ограничение конкретных действий. А при рецидиве и нарушении ограничительного запрета… Я бы вменила сколько-то лет лишения свободы без права условно-досрочного освобождения.

– Максимум какой? – спросил явно добравшийся до сути Дмитриев, хоть и с язвительным тоном.

– Для таких, как ты, хуесосов, три пожизненных. Без условий освобождения. Итого сто двадцать лет, – съязвила в ответ Ефимова, чувствуя свою победу.

– Перебор, блядь! Ты хоть понимаешь, что ты сказала, шлюха?! – взорвался Рогов, не выдержав.

– Нельзя так про свою мать говорить, – осадила его Ксюша.

– В смысле?! – опешил Рогов.

– В хуисле, – Алёна толкнула вскочившего было Рогова, да так, что он приземлился на стул. – Сидеть на месте, ублюдок, и не рыпаться! Ваш вердикт, Алексей Александрович?

– К защите допущена, – ответил, словно выстрелил из револьвера, Сергеев. – Без вопросов. Переделывать ничего не нужно.

– Всосали, уроды?! Не получилось унизить?! Ваша игра окончена, «маэстро», – зыркнула горящими глазами на пятёрку новосибирцев Ефимова, победно вытаскивая флешку из ноутбука. – Спасибо, Алексей Александрович.

Ксюша покинула аудиторию. Алёна встала с парты, эффектно стёрла помаду, сняла парик и… начала медленно снимать красное платье. Под платьем оказалась чёрная футболка с принтом Depeche Mode. У всех в аудитории упали челюсти.

– АЛЁНА?! – воскликнули все в один голос.

– А вы кого ждали, Черепашек-ниндзя? – хохотнула Романенко. – Вас наебали так же, как вы пытались наёбывать всех в этом псевдо-университете. Вас наебал человек, которого вы по предварительному сговору пытались унизить. После такого я просто обязана создать канал на YouTube и снять разоблачение этой сраной шараги, в котором обосру вас всех. И да… Насчёт перевода на другой факультет я… погорячилась. Я… Забираю на хуй документы. Я больше НИКОГДА не буду учиться. Ни здесь, ни где-либо ещё. Ни в какой шараге. Меня это всё заебало. Меня заебала эта система, эти правила, это блядство. Вы добились своего. Хотели меня выдворить, заявляя, что якобы я шизичка и аморальная? Получайте, суки. Моё место на вашем сраном факультете вакантно.

– Что вы делаете, Алёна Дмитриевна?! – откровенно обалдела Свиридова.

– Заткнись, шлюха лже-аккредитаторов! – раскрыла нож-бабочку Алёна. – Тебя я порежу первой за то, что ты их покрывала! И меня оправдают, потому что убийство в состоянии аффекта таковым не считается! И мне никто не имеет право впаять исправительные работы. Они скорее сами будут их выполнять.

Она щёлкнула ножом-бабочкой, убирая лезвие.

– Ну, вопросы ко мне – раз… Вопросы ко мне – два… – начала чеканить Романенко. – Вопросы ко мне…

И тут её оборвал Евсеев.

– Алёна, у меня есть вопрос. С чего ты решила, что тебя пытаются выдворить? – спросил Евгений Евгеньевич.

– А с хера ли эти пять выблядей лезли к моему режиссёру? – ответила вопросом на вопрос Романенко. – Пытались сорвать мне съёмки, угрожали ему, говорили про мою аморальность?! Называли меня шизофреничкой?! Чё ответите, а?!

– Это нужно было… – начал Тихонов.

– Для того, чтобы вас всех в итоге на хуй послали? – съязвила Алёна, перебивая его. – Вас послали. И вы просто обязаны туда пойти. И я благодарна Максиму за то, что он не пошёл у вас на поводу, уроды. Он настоящий человек, в отличие от вас, блядские чинуши.

– А почему ты заявляешь, что не будешь учиться больше нигде? – снова обратился к Алёне Евсеев.

– Потому что я на хую вертела этот якобы нужный диплом, – решительно и холодно ответила Романенко. – Я хочу сниматься, танцевать, писать музыку, работать в любимом «Неоне», а не сидеть, как ебанашка, в аудиториях до ночи, слушая бред и хамство сборища хуесосов, которые ничего из себя не представляют, не представляли и никогда не будут представлять. Увы, у меня есть жизнь, в отличие от вас, представителей рассадника бюрократии, коррупции и панибратства.

– Алёна… Ты… – начал было Евсеев, пытаясь возразить.

– Пошёл на хуй! Не лезь ко мне! – Алёна показала Евсееву средний палец.

– Алёна… Так нельзя… – снова начал Евсеев.

– На хуй, сказала, пошёл, ёбаный пособник террористов, которые унижают студентов. Скоро всей вашей шараге, всей вашей грёбаной системе кирдык, – с интонацией Данилы Багрова произнесла Романенко. – Я вам всем козьи рожицы устрою. Поняли?!

– Алёна… – начала было Свиридова.

– ХУЁНА! – завопила Романенко. – Я больше для вас не существую, мрази! А вы – для меня!

Она закинула платье на плечи и вышла из аудитории, шарахнув дверью с такой силой, что она чуть не слетела с петель.

– Психичка… Ну, психичка! – цыкнул языком Костенко.

– Мамаша твоя психичка! А ты – кусок говна! – толкнул Геннадия Савельевича Сергеев, подойдя к нему максимально близко. Костенко от такого маневра упал со стула и ударился головой об парту.

– Андрей Сергеевич, пишите, пожалуйста, бумагу об официальном завершении этой липовой аккредитации. И об официальном отстранении этих «преподавателей» от какой-либо деятельности в нашем вузе, – произнесла Свиридова.

– Да, конечно. Я попрошу свою секретаршу Софью заняться этим.

Новосибирская пятёрка сидела, подавленная и униженная, понимая, что их игра окончена. Они приехали, чтобы унижать, а в итоге были уничтожены.

Алёна же, выйдя из здания университета на залитую весенним солнцем улицу, сделала глубокий вдох. Она не чувствовала сожаления. Только свободу. В рюкзаке лежали папка с компроматом, её документы, забранные в деканате через секретаршу Аню Никулину в отсутствие деканши, красное платье и нож-бабочка Полины, символ готовности к любым испытаниям. Впереди её ждали большое кино, музыка, танцы, любимый клуб и новая жизнь, которую она собиралась строить сама, без чужих правил и унижений. Она была готова ко всему. И она знала, что те, кто посмел встать у нее на пути, пожалеют об этом до конца своих дней.