Теперь же, придя в себя, я был полностью настроен к обороне и контратаке. Иван попытался ткнуть меня ногой, но я её схватил, вывернул и оттолкнул от себя. Этого оказалось достаточно, чтобы «зверёныш» потерял равновесие и покатился вниз по лестнице. Ему повезло, что пролет оказался не большим. А мне повезло, что кастет слетел с его руки и где-то затерялся. Я не был в состоянии аффекта, наоборот – прекрасно осознавал происходящее. Я мог попытаться поговорит с ним и призвать к благоразумию. Но я этого не сделал. Вся злость, накопившаяся во мне за последние дни, нашла объект разрядки в лице худосочного мальчишки, уверовавшего в свою безнаказанность. Спускаясь вниз и хватая его за грудки, я думал о том, что совершаю правильный поступок, потому как хулигану необходимо было преподать жесткий урок. Я изо всех сил вдавил его в стену, затем ударил его под дых. Он, кричавший что-то нечленораздельное, тут же смолк, а остатки слов вырвались из его рта сиплым выдохом. Потянув его на себя, я вновь припечатал его к стенке и в этот раз ударил прямо по носу. Брызнула кровь, а его глаза закатились. Отхлестав его по щекам и убедившись, что сознание к нему вернулось, я нанес очередной удар.

В этот момент раздался крик и требования прекратить драку. Я узнал голос Федора Пахомова, но не остановился, потому как был занят важным делом – вправлением мозгов дурному подростку. Начали собираться люди, их становилось больше. Вскоре нас начали разнимать. Я, на первых парах сопротивлялся, но когда Пахомов принялся умолять меня остановиться, я сдался и отпустил мальца. Тот сполз по стенке вниз, держась за разбитое лицо ладонями. Кто-то попросил вызвать «Скорую» и участкового.

Я, тяжело дыша, отошел в сторону. Разум оставался по-прежнему ясным. И это было прекрасно, ведь никаких мыслей в моей голове в тот момент не было. Пахомов, положив свою руку мне на плечо, спросил, как я себя чувствую. Я не ответил, но про себя подумал, что раны от нанесенных ударов начали пульсировать болью и отдавать жаром. Прикоснувшись к затылку, я непроизвольно взвыл от боли. Подушечки пальцев были испачканы в крови.

– Только не прикасайся к уху, – предупредил меня Пахомов. Видимо оно выглядело куда плачевнее моего затылка. Я послушался совета. Затем, неторопливо, присел на нижнюю ступеньку и оставался сидеть так до самого приезда Кузнецова и кареты скорой помощи.

Медики разделились, принявшись оказывать первую помощь нам обоим. И хотя крови на лице Подкорытова было больше, именно моё состояние вызвало у них опасение. Меня немного подташнивало и звенело в ушах – первые признаки сотрясения. Правда, провалов в памяти я за собой не замечал.

Пока нам с Подкорытовым оказывали помощь, Кузнецов решил потребовать объяснений о случившемся. Я неторопливо начал рассказывать о произошедшем под недовольные крики моего оппонента.

– Он нагло врет! Этот урод первым на меня напал! Я ему ничего не сделал! – вопил он как резаный. – Он сразу меня невзлюбил! А я что? Я просто защищался.

Поняв, что наши слова противоречат друг другу, участковый поинтересовался у всех присутствующих, если среди них был свидетель начала драки. Потому как в тот момент кроме нас двоих на лестничном пролете больше никого не было, я не ожидал голосов из толпы, но он раздался.

– Алексей говорит правду – Иван первый начал. – Пахомов говорил спокойным уверенным тоном. – Я спускался вниз, чтобы найти своего кота, и увидел Родионова в лестничном пролете. Он занимался уборкой, когда Подкорытов ударил его сзади. Сами посудите, откуда у него могла появиться кровь на затылке.

– Старик врёт! – заверещал Подкорытов, срываясь со своего места, но был остановлен работником «Скорой». – Они заодно! Специально хотят меня подставить! Старый хер тоже не любит меня!

– Откуда столько нелюбви к такому славному парню? – сыронизировал участковый.

– Это из-за кота!

– Того, что с одним глазом? Это ты его покалечил, живодер?! – уже с призрением спросил Кузнецов.

Подкорытов, поняв, что сам себе роет могилу перед лицом толпы, поспешил с оправданиями:

– Этот кот цыплят наших жрал. Мне пришлось его проучить!

– Не правда! – уже возмутился Пахомов. – Мой Тимофей ничего и никогда не крал. Он самый порядочный кот на свете!

– Все, кончайте этот балаган! – повысил голос Кузнецов, уже готовый заткнуть ладонями уши. – Сейчас вы двое отправитесь в больницу, затем дадите письменные показания по делу.

Мне помогли встать на ноги и провели на улицу. Уже садясь в карету скорой помощи, я вспомнил про кастет, о чем и сообщил участковому. Тот отправил своего помощника на его поиски, которые очень скоро увенчались успехом. Подкорытов, с обречением в глазах, глядел, как его снаряд нападения с очевидными пятнами крови отправляется в пакет, пока перед ним не закрылась дверца машины с проблесковыми маячками.

Через два часа прибыл судмедэксперт Леонид Лихман, чтобы засвидетельствовать следы побоев. Я был решительно настроен касательно Подкорытова. Мне хотелось, чтобы он ответил по всей строгости закона, вплоть до получения реального срока заключения.

Поглядев на меня с улыбкой, Лихман принялся за дело.

– Активное участие в социальной жизни имеет свои последствия.

– Вам смешно? – осведомился я.

– Отнюдь. Но я не мог не огласить этот факт. У меня к вам предложение, Алексей. Как вы смотрите на то, чтобы пройти обучение на судмедэксперта?

– Это еще зачем? Решили отправиться на пенсию?

– Пока нет таких мыслей. Хотя я сильно устаю столь часто в последнее время наведываться к вам в гости. Я предлагаю вам перенять часть моих обязанностей. Документировать и проводить анализы подобных вашим побоям, и похожих правонарушений, включая изнасилования и поножовщины, без летального исхода. Я же буду к вам наведываться в случаи более серьезных травм и случаев, требующих более глубокого анализа.

– А мне какая выгода от этого?

– Вы напоминаете меня самого в вашем возрасте. В вашем роду евреев не было? Выгода для вас – прибавка к заработной плате, возможность обучится чему-то новому и дальнейшие перспективы карьерного роста. Вы ведь способный малый, неужели хотите проработать на этой должности до самого выхода на пенсию?

Признаться честно, его предложение меня заинтересовало сразу же, а потому я не стал набивать дальше себе цену и принял его предложение.

– Прекрасно. Я поговорю о вас с Селиным. Он наверняка согласится. Самый ценный ресурс – время. А с появлением постоянного судмедэксперта в ближайших трех селах, удастся его сэкономить в два-три раза. А это не большая цена за лишние финансовые затраты на ваше обучение.

Так в моей жизни появилось больше обязанностей, больше бессонных ночей и меньше свободного времени. Но я не жалуюсь, ведь от дополнительных знаний еще никому не становилось хуже.

Спустя месяц после нашего с Лихманом разговора, началось моё обучение, продлившееся почти полгода. Я отправлялся в город по три раза в неделю. Вставал раньше прежнего и возвращался позже обычного, зачастую отправляясь на работу вместо квартиры.

Безбородов не возражал из-за моих отсутствий, а наоборот – поддерживал. Он был привычен работать в одиночку, но каждый раз встречал меня радостным приветствием и расспросами.

Дни сменяли дни. Иван Подкорытов был признан виновным в умышленном нанесении травм средней тяжести и приговорен к двум годам заключения. Я же, спустя три дня после произошедшего, возвращаясь домой, заметил в списке на стене напротив своего имени оценку «Очень плохо». Чуть ниже была новая запись, в которой было указано имя Крапивиной, как последней жительницей дома проведшей уборку в подъезде. Стоило отметить, что мою кровь со ступеней она отмыла очень тщательно. Достав ручку, я написал рядом с ее именем «Отличная работа». Небольшая дурашливость, которая смогла поднять мне настроение. Подняло ли оно настроение и Крапивиной, я не удосужился поинтересоваться.

Спустя три месяца в мою дверь постучал работник почты, который попросил меня расписаться за посылку. Я это сделал, косо поглядывая на прямоугольный широкий предмет, запакованный в коричневую плотную бумагу и перевязанный бечевкой. Попрощавшись с почтальоном и закрыв дверь, я принялся распаковывать посылку.

Это оказалась картина с моим портретом. Я был изображен суровым и отстраненным. Видимо Евгения решила не использовать фотографии, а нарисовала меня таким, каким запомнила за пару минут до моего ухода. Сама она уже была заграницей. Я наводил справки. И, признаться честно, до сих пор чувствовал пустоту в своей груди. Какое-то время я даже хотел позвонить ей, пока однажды не решился и стер номер её телефона. Стало ли мне легче после этого? Нет. Но время всегда сглаживает углы и приносит покой. Стоило только подождать.

Забив гвоздь в стенку, я повесил портрет над кроватью. Смотрелся он как нельзя хорошо.

Глава 4
В мешке

Прошло два года с моего приезда в поселок Старые Вязы. Как быстро летит время. Словно еще вчера я сошел с поезда с двумя сумками в руках, не имеющий малейшего представления, что меня ждало впереди. Еще два года назад я не был знаком с Александром Викторовичем Безбородовым, который стал для меня наставником и коллегой, которых у меня не было до этого и скорее всего уже не будет. Также не был знаком с Федором Дмитриевичем Пахомовым и его умным, пережившим много людской жестокости, котом Тимофеем. Теперь же мне казалось, что знал я их если и не всю жизнь, то значительную ее часть.

К несчастью, помимо приятных знакомств, здесь меня ждали встречи с теми, кто был способен на убийство. Кто-то из них был неприятной личностью, с криминальным прошлым, о котором не хотелось вспоминать. А кто-то казался хрупким и нежным цветком с червоточиной, чей аромат долго преследовал меня в чарующих и мрачных воспоминаниях. Были и те, кто пока не взял грех Каина на себя, но был всего в шаге от этого. И новая осень готовила меня к встрече с ним. И пусть наши пути уже пересекались, тогда я еще не ведал тех испытаний, которые готовила мне Судьба. И я был бы рад никогда о них не знать. Да вот только кому интересны наши желания? Как говорится: чему быть, того не миновать. И нам остается только принимать происходящее целиком и полностью. А вот как мы это сделаем – каждый волен выбирать сам.

Первого ноября я отправился на очередную встречу с дочерью. Наше последнее свидание было почти месяц назад. И меня злил тот факт, что эти встречи с каждым разом становились менее теплыми и даже немного отрешенными со стороны Леры. Ей уже было не пять, а семь. Детская округлость уже начало меняться на худую удлиненность. Каждый раз я ловил себя на мысли, что годы сильно влияют на нее, постепенно превращая ее в ту, которая однажды скажет мне, что в ее интересы не входят регулярные встречи с отцом – а прогулки с подружками и, боже упаси, свидания с парнями. Придется ли мне прилагать еще больше усилий, борясь за ее внимание? Будет ли в ее глазах каждый раз радость при виде меня или же с каждым годом она будет сменяться усталостью или вовсе – неприязнью?

Все эти тревожные мысли были небеспочвенными. Они закружились вихрем вокруг меня при нашей с ней встрече, когда я узнал от дочери о существовании нового ухажера моей бывшей жены. И самое неприятное для отца – Лера говорила о нем исключительно в восторженных тонах. Какой он большой, какой он богатый, как сильно он балует маму и ее саму. И всегда у него находится время для игр с ней. И что маме он чуть ли не каждый день дарит цветы и всякие красатушки. И как бы мне не хотелось верить, что Лера просто приукрашивает, выдавая желаемое за действительность, дорогущий телефон последней модели в ее руках говорил обратное. Такие «игрушки» стоили не меньше моих двух месячных зарплат.

– Завтра мы поедем в торговый центр выбирать мне одежду, – продолжила воодушевленно тараторить моя дочь, когда мы сидели за столиком в кафешке. Я заказал себе зеленый чай и салат. Дочка пожелала колу и бургер, я же купил ей молочный коктейль и яблочный пирог. И это явно не прибавило мне балов в её глазах. Тем не менее, мне было важнее здоровье дочери, а не легкие пути к её сердцу. – Но я знаю дядю Пашу, он обязательно купит мне еще чего-то в довесок. А потом мы поедем в цирк или дендрарий. А может в кино на мультики. Или на каток. Или на батуты…

Она перечисляла и перечисляла все возможные места для отдыха. Мне же оставалось радоваться тому, что Павел все еще оставался для нее «дядей», а не «папой». А что если при следующей встрече это произойдет? Кем тогда стану я для неё? «Папой на выходные»? Или просто «Алексеем»? И как мне тогда реагировать на это? Каждый раз поправлять её или же устроить скандал бывшей, а «дяде Паше» припадать урок с помощью кулаков? Мда, в школе такому не учили. Пойди знай, каков будет правильный ответ.

Даже если такое однажды и произойдет, вина в этом будет включительно и моя. Я всегда далеко, в то время как «дядя Паша» близко. Он всегда поможет ей с уроками. Подскажет, на какой кружок лучше записаться: по бальным танцам или же по игре на арфе. Отвезет её в школу и заберет вечером домой. Прочтет на ночь сказку. Даст совет в трудной ситуации. Успокоит и вытрет слёзы.

А что останется мне?

– Пааап, ты меня слушаешь или нет?

– Да, Лера, слушаю.

– Тогда повтори, о чем я сейчас говорила? – хитро приподняв одну бровь, решила проверить меня дочь. В этот момент она была очень похожа на мать.

– У дяди Паши была собака по кличке Бублик. И она храпела во время сна.

– Да! – воскликнула дочь, довольная теребя ножками. – Я тоже хочу собаку. Но мама не хочет. Ты мог бы с ней поговорить и объяснить, что мне очень сильно нужна собака?

– Завести питомца, все равно, что завести ребенка – большая ответственность.

– Так я ответственная. Я ведь всегда слушаюсь тебя и маму. И дядю Пашу тоже начала слушаться. Он обещал, что купит мне собаку, но мама сказала, что не потерпит в доме животных.

– А ты готова ее кормить?

– Да! – выпалила она без заминки.

– Выгуливать каждый день? Даже в дождь?

– Да, – уже менее уверенно произнесла она. – А в дождь её мама будет выгуливать. Или дядя Паша.

– Нет, раз собака твоя, значит, ты должна её выгуливать. Даже ранним утром в выходные дни.

– Я люблю спать до обеда в выходные.

– О, о твоей любви ко сну, я прекрасно знаю. Тебе придется выбирать: сон или собака.

– А не выбирать можно?

– Не выбирать нельзя.

– Ладно, – вздохнула Лера. – Значит, я буду меньше спать. Уж очень сильно собаку хочется. Поговоришь с мамой?

– Поговорю. Только при одном условии.

– При каком?

– Вы поедете за собакой вместе со мной, а не с дядей Пашей.

– Так я не против. Даже наоборот – хочу, чтобы ты поехал с нами.

– Тогда об этом уже ты поговоришь с мамой, лады?

– Лады.

– А может, лучше кота купим? Их выгуливать не надо.

– Неет, – замотала она головой, закачав косичками. – Коты вредные. И они больно царапаются.

Спустя три часа наше время подошло к концу. За Лерой приехала мать. Привезла она дочь на своей машине, а забирать приехала на иномарке (модель которой я даже не знал) своего нового ухажера, который и был за рулем. Большого желания знакомиться с ним у меня не было, но как отец я должен был знать, с кем моя дочь будет видеться чаще, чем со мной. Судя по тому, что происходило в салоне, моя бывшая пыталась убедить своего нового ухажёра не выходить из машины, но он проявил твердость и направился вместе с ней к нам. Уже этот поступок произвел на меня положительное впечатление.

Мы сблизились с дядейПашей и почти одновременно протянули друг другу руки. Его ладонь была широкой, теплой и крепкой. Глаза были умными и уверенными. Перекинувшись с ним несколькими общими словами, я проникся даже к нему уважением, поймав себя на мысли, что мы вполне могли бы стать друзьями, при других обстоятельствах. Это одновременно и радовало и огорчало. Радовало, что рядом с моей дочерью и бывшей женой будет достойный человек, на которого они смогут положиться в трудную минуту. Пугало то, что он может стать для них моей полноценной заменой.

Уже прощаясь, я все же решил сдержать обещание и поговорить с бывшей о питомце для Леры, когда дочь меня опередила.

– Папулечка, я подумала и решила, что не хочу собаку. Спать я люблю больше, чем гулять под дождём.

Я улыбнулся в ответ, хотя и расстроился. Ведь я уже представлял себе, как мы с ней поедем на птичий рынок или зоомагазин и прекрасно проведем время.

Они уехали. Дочь помахала мне рукой с заднего сиденья. Я же, отправился в одиночестве в сторону вокзала. Впереди меня ждал долгий ночной путь обратно в Старые Вязы.

Прежде чем я перейду к событию, которое произошло в первый день нового года, и которое должно стать переломной во всем повествовании, хочу рассказать другую историю. Для продвижения главного сюжета она не будет иметь значения. И, тем не менее, покажет еще одну сторону нашей работы.

Безбородов с утра выглядел неважно. Нос у него был красным, глаза слезились, кашель разрывал его легкие. На моё предложение отправиться наверх и купить себе что-то противовирусное, он отказался. Но, чтобы не заразить меня, он старался держаться подальше и носил марлевую повязку и резиновые перчатки.

В прозекторской у нас находились два покойника. Один местный житель, которого я не знал по той причине, что большую часть последних лет он редко выходил из дома, а последний месяц жизни находился на стационарном лечении в отделении хирургии с онкологией. Второй покойник был из Малых Берез и при жизни являлся заядлым курильщиком. Как результат – рак легких. Оба были примерно того же возраста. Вес был одинаковым из-за болезни. Другими словами: я бы не знал, кто есть кто, если бы не сопроводительные листы с заключениями их лечащих врачей. Безбородов же знал обоих. И именно он занимался подготовкой тел для выдачи родственникам. Но, как назло, болезнь скосила его в тот день и во второй половине дня, сдавшись на милость гриппу, он отправился в аптеку, а затем, открыв больничный у главврача, был выслан домой на лечение.

Один на всё патологоанатомическое отделение я не остался. А все потому, что вот уже как полгода у нас был новый санитар, взамен покойному Краснову. Это был местный парень двадцати двух лет отроду, звали которого Остап. Фамилия Остапенко. При первом нашем знакомстве, я решил, что родители парня интеллигентные люди, знакомые с творчеством Ильфа и Петрова, а узнав фамилию, осознал другое – у них просто слаборазвитая фантазия. Мальчишка был высоким и крепким, хотя и неуклюжим. Первых качеств вполне хватало помогать нам с поднятием тел на секционные столы или же на каталку. А еще он неплохо драил полы, дезинфицировал помещения и быстро привык к виду крови и человеческим внутренностям. Так что на его недостатки мы старались не обращать внимание.

Я сидел за столом в прозекторской у микроскопа, занимаясь фиксацией образца ткани для гистологического исследования. Остап в это время за моей спиной, занимался уборкой. В какой-то момент я услышал грохот за спиной, словно что-то упало. Я сделал ему замечание, не отрываясь от микроскопа. В ответ услышал извинения и обещание все вернуть на места. Закончив убираться, он оповестил меня об этом и отправился на обед. Так как я был полностью погружен в работу, я, сам не осознавая, произнес что-то одобрительное и отпустил его.

Я не успел закончить гистологический анализ, когда двери прозекторской открылись и в зал кто-то вошел. Как правило, посторонние не входили, а стучали в дверь, потому как боялись увидеть нечто – по их меркам – ужасное. Не стучали перед входом только врачи. Поэтому, когда за моей спиной раздался незнакомый голос, я, признаться, даже вздрогнул.

– Ах, вот куда музей советов переехал.

У дверей прозекторской стоял мужчина лет сорока. Короткая шея, короткая стрижка, кривой нос, пухлые губы. Он щедро оросил презрением каждую стену, каждый уголок, каждый предмет в зале. Щепотка досталась и мне. Казалось, что он вот-вот достанет телефон из кармана своего кашемирового пальто и начнет его вертеть как спиннер.

– Вам кого?

– Ты тут главный?

– Если вы про отделение, тогда могу ответить на ваш вопрос утвердительно, – ответил я, стараясь скрыть свою неприязнь. – Если же вас интересует все учреждение, тогда вам нужен главврач.

Он подошел ко мне вплотную, нарушая личное пространство. Я смог почувствовать не только аромат его одеколона, но и запах изо рта. Явно у него на обед были сельдь с луком. Ну, и без ста грамм не обошлось.

– Нет, у главного я уже был. Мне дали паспорт моего деда и сказали, что здесь я смогу получить справку для похорон.

– Вас не ввели в заблуждение. Вы принесли с собой одежду, в которую мы сможем переодеть пациента?

– Пациента? Он что, жив? – Иронии его голосе не было. Скорее разочарование.

– Нет. Для нас все они пациенты. И живые и мертвые.

– Ага. Внятно-понятно. А зачем одежда?

– Как зачем? Чтобы в ней похоронить вашего родственника.

– К вам он голым поступил? – все с той же серьезностью спросил человек, который сравнив наше место работы с пережитком прошлого, сам был представителем чуть менее поздних времен.

– Нет, не голым, – терпеливо начал объяснять я. – И все же, на лечение в стационар поступают люди в удобной спортивной одежде, которая совершенно не подходит для похорон.

– Логично. Когда тебе занести одежду?

Подобные ему личности всегда предпочитали в общении с незнакомыми людьми панибратство. Мне же подобный подход резал слух.

– А когда вы рассчитываете забрать тело?

– Сегодня.

– Тогда сегодня и несите. Можете уже сейчас отправляться за одеждой, я как раз за это время подготовлю справку и занесу записи в журнал о выдаче пациента. Но, перед этим не хотите взглянуть на покойного?

Мужчина непонимающе скривил рот, этим приведя в движение толстенные мышцы шеи.

– Зачем мне на него смотреть?

– Это необходимо сделать для того, чтобы потом не возникло претензий касательно нанесенного грима. Вдруг вам захочется внести правки. Это лучше сделать до того, как пациент покинет стены патологоанатомического отделения.

– Не важно. Просто подготовь документы. Когда я вернусь, пусть они будут готовы.

Развернувшись, он направился к выходу.

Вернулся он через час, бросив на кушетку пакет с одеждой. Я старался говорить сухо и только в тех случаях, когда это было необходимо. Человек мне не нравился, и я решил ускорить процесс нашего с ним контакта. Вручив ему документы, я с неохотой сообщил ему об услугах нашего морга. К счастью, он сказал, что ему ничего от нас не надо, за исключением приодетого тела. А еще, что на улице ждал небольшой фургон, на котором он собирался перевозить покойного родственника.

– Я плачу ему ежечасно, а потому поторопись. Сделай дело – выдай тело.

Я не стал сообщать ему, что одеванием будет заниматься другой человек. Чем меньше знают подобные ему типы людей, тем лучше. Как только он покинул кабинет, я позвонил санитару Остапу и сообщил о своем желании видеть его.

Прибыл он спустя пять минут. Еще через минут десять, покойник был одет и вывезен на каталке из прозекторской. Я же решил вернуться к прерванному гистологическому исследованию, когда моё внимание привлекла пачка салфеток, которые лежали не на своем месте. А именно – на полу. Видимо, Остап столь усердно занимался уборкой, что нечаянно задел столешницу. Как оказалось чуть позже, не её одну.

Подняв с пола пакетик салфеток и положив их на место, моё внимание привлекла бирка на ноге покойника. В области желудка я тут же почувствовал ноющую боль и тепло. А всему виной было имя на бирке. Она полностью соответствовало тому, что я вписывал в свидетельство о смерти и которое успел выдать.

– Остап!

Звуки скольжения мокрой тряпки по полу прекратились. Он занимался уборкой коридора у самих дверей в секционный зал. А потому его голова пролезла в щель двери практически сразу после моего зова.

– Да, доктор Родионов?

– Ты разве не выдал тело Леонида Попова родственнику?

– Выдал.

Мое сердце забилось чаще.

– А это кто?

– Это? – переспросил Остап, входя целиком в зал. – Это Валерий….как бишь его…Протасевич.

– Подойди, пожалуйста, ко мне и прочитай имя на бирке, – как можно спокойнее произнес я.

Санитар послушно выполнил мою просьбу. Как только он прочел имя, его лицо покрылось красными пятнами, глаза стали шире, а брови взмыли вверх.

– Это…это какая-то ошибка.

Пока он пытался найти слова в своё оправдание, я скинул простынь с лица мертвеца. Заполняя бумаги, я не слишком всматривался в лицо, изображенное в паспорте. И все же, я примерно помнил, как должен был выглядеть Леонид Попов.

Человек на каталке оказался его точной копией. Разве что бледнее и худее.

– Ты выдал не то тело, – констатировал я. В голове моей уже мелькали образы с кричащим главврачом, с разочарованным Безбородовым, с судебными разбирательствами, с занесением выговора в моё личное дело или даже с увольнением и запретом на занимание врачебной должности на всей территории страны. И пусть не я занимался выдачей, моя вина была очевидной. Не доглядел, не перепроверил, не предвидел…

– Похоже, я перепутал их истории болезней. Во время уборки уронил их…, Я все исправлю! – запинаясь, промолвил молодой санитар. – Я мигом поеду и найду того человека, кому я выдал Протосевича.

– Куда? – я схватил его за локоть, прежде чем он успел кинуться сломя голову из прозекторской. – Оставайся здесь. Я сам со всем разберусь. От тебя я потребую только две вещи.

– Да, все что угодно! – затараторил Остап, немного расслабившись, поняв, что устранением его ошибки займется кто-то другой.

– Первое – задержи родственников Протосевича, если они придут за его телом до моего возвращения. Придумай что-нибудь. И, второе – у тебя есть машина?

– Да, белые «Жигули».

– Дай мне ключи. Я поеду на ней. Пешком будет сложнее.

– Конечно-конечно.

Трясущимися руками он быстро исследовал оба кармана вначале халата, затем и брюк, и вложил ключи в мою ладонь.

Не теряя больше ни секунды времени, я поспешил на улицу. На больничной парковке стояло около пяти машин, четыре из которых принадлежали отечественному автопрому. К счастью, среди них были только одни белые «Жигули». Воспользовавшись ключом, я влез в салон автомобиля, затем, нажав на педаль газа, выехал с парковки в сторону сельского кладбища.

Всю дорогу я был на взводе. Нервы трясли все моё тело, как электрические разряды. Больше всего я боялся, что опоздаю и найду пустой погост со свежей могилой. Почему-то я был почти уверен, что родственник Попова сразу же отправится хоронить его, без панихиды и прочих ритуалов. Умерший явно был не любимым дедом – а обузой, от которой хотели избавиться как можно скорее.

Я оказался прав. Остановив машину у ворот кладбища, я сломя голову поспешил к группе живыхлюдей, что стояли у свежевскопанной могилы. Гроб как раз готовили к погружению в яму.

– Стойте! – закричал я, с трудом лавируя между крестами, плитами, кустами и кореньями.

Внук Попова, в тот момент, разговаривавший по телефону, быстро попрощался с собеседником и отключился от связи. Сделав знак троим мужикам продолжать погребение, направился в мою сторону.

– Прекратите погребение немедленно! – потребовал я, как только оказался лицом к лицу с человеком, произведшим на меня с самого начала неприятное впечатление.

– На каком основании ты здесь командуешь? – огрызнулся внук умершего.

– Вы хоть взглянули на своего деда, перед тем как заколачивать крышку гроба?

– Ты снова про грим и качество работы? Да, всё путём. Хорошо поработали, молодцы. Но платить за это я не стану. Я об этом не просил.

Зазвонил мой телефон. Это был Остап. Я решил ответить. Не столько потому, что считал звонок важным, сколько для того, чтобы после разговора включить диктофон. Нашу беседу с Поповым младшим я посчитал необходимой быть записанной.

Санитар был в панике. Родственники Протосевича прибыли сразу же после моего отъезда. Остап в большей части от балды накидал им список необходимых вещей. Они вроде не заподозрили неладное, и все же он был сильно взволнован. Я пообещал, что буду прежде, чем они вернуться вновь, после чего завершил вызов и включил диктофон.

– Это не ваш дедушка! – продолжил я разговор с Поповым. – Вы хороните совершенно другого человека!

По лицу мужчины я не заметил ни капли удивление. Он по-прежнему был раздражен из-за моего приезда и только.

– Что ваша богадельня мне выдала, то я и забрал. А теперь пойди прочь. У меня сжатые сроки. – Попов повернулся ко мне спиной и дал указание гробовщикам поторопиться.

Я схватил его за предплечье, развернул к себе лицом, из-за чего получил сильный толчок в грудь. Мне с трудом удалось удержаться на ногах.

– Не прикасайся ко мне, – прорычал он. – Иначе руку оторву.

– Вы хороните чужого вам человека, разве вы не слышали моих слов? – шёпотом повторил я, не желая придавать всеобщей огласке мои слова.

– Мне все равно. Он, не он. Я видел деда всего раз и то давно. По завещанию, я должен похоронить его взамен на квартиру. Покупатель уже есть и он не готов долго ждать, так же как и я. – Холодный пар кружился перед его лицом, глаза были красными, казалось, я вел разговор не с простым человеком – а привратником Ада, в надежде отстоять душу умершего. – Чем раньше закончу погребение, тем скорее получу из местного администрации подтверждение о захоронении.

– И вас не смущает, что человек в гробу вам не родственник?

Попов звучно выдохнул воздух из легких, обдав меня вновь запахом лука и рыбы.

– Какая нахер разница? Я похороню этого жмурика, а его семья пусть хоронит моего.

– Вы в своем уме?!

– Я? Более чем. Не я же перепутал тела при выдаче. Так что это не моя проблема – а твоя. Я плачу водиле и этим трем алкашам почасовую оплату. И разговоры с тобой делают меня с каждой минутой немножечко беднее.

Этими словами он ясно дал понять, что не пойдет на уступки, и если я хочу все исправить, мне придется опустошить кошелек.

– Я покрою лишние расходы и привезу вашего деда не позже чем через час.

Мужик нервно захохотал.

– Через час уже совсем стемнеет. А мне нужно успеть забрать справку и наведаться в ЗАГС. Из-за тебя я могу и опоздать. Так что вали отсюда, пока я добрый. Иначе я на тебя и на вашу больничку такую жалобу накатаю за халатное отношение к делу, что уже завтра ты вылетишь с работы.

Поняв, что закон на его стороне, мне пришлось прибегнуть к последнему возможному варианту. Достав из бумажника пять тысяч рублей, я протянул их ему, так чтобы это осталось незамеченным для остальных присутствующих.

– Что это? – спросил он.

– Деньги. Давайте сделаем так. Вы даете мне полчаса на решение сложившейся проблемы. Взамен получите пять тысяч за причиненные неудобства.

– Этого мало.