Недолго думая, я подошел к окну, в котором отражалась вся студия. Евгения сделала около пяти снимков, после чего сообщила мне, что я очень фотогеничен, после чего добавила:

– Кстати, я не могу не спросить тебе кое о чем. Если ты позволишь.

– Конечно, спрашивай.

– Почему ты выбрал именно эту работу? У тебя приятная внешность и ты хороший собеседник. Может, стоило эти качества использовать для работы с живыми, а не с мертвыми?

– Год назад я полностью был с тобой согласен. Обеими руками «за». По первой специальности я терапевт. Как раз общался с живыми и старался им помочь всеми известными способами. Переехав в Старые Вязы, я был вынужден стать работником морга. Теперь же, эта работа мне даже нравится.

– Уж не знаю, смогла бы я связать свою жизнь с человеком схожей специальности.

Я не знал, как реагировать на ее слова. С одной стороны это значило так, словно она рассматривала меня в качестве потенциального спутника жизни. С другой стороны, мои будни казались ей чем-то ужасным. Это и не удивительно, ведь большинство людей были того же мнения. И мало кого могли убедить слова, что в работе патологоанатома есть гораздо больше обязанностей, чем только вскрывать трупы.

– Соглашусь, с моей профессией сложно быть прекрасным семьянином. Приходится часто срываться по ночам и в выходные дни на работу, зарплата не самая высокая, да и юмор мы предпочитаем «чёрный».

Мои слова ее развеселили.

– Но ты ведь не так много проработал в морге, и тебя еще можно спасти.

– Спасти?

– Да, снова сделав терапевтом.

Запах кофе стал ощутимее. Видимо, приближалось время завершения варки.

– К сожалению, данная должность занята главврачом.

– А я и не говорю о поселковой больнице.

Наш шуточный разговор начал постепенно переходить за ту грань, где больше власти было у искренности.

– О чем тогда?

– Как я уже упоминала, мне часто приходится летать в разные страны. Где тепло, а где и прохладно, сыро, ветрено. Мне часто приходится обращаться к врачам. Было бы замечательно, если врач был всегда рядом. И я готова платить в разы больше, чем ты сейчас получаешь.

Это было заманчивое предложение. И скорее всего оно сулило дальнейшие отношения, о которых я сам мечтал, чуть ли не с первой минуты нашего с ней знакомства. Но здесь были свои красные линии, за которые я не был готов переступить. Во-первых, моя мужская гордость не могла позволить мне превратиться в Альфонса, пусть даже деньги мне будут платить за услуги врача. А если наши отношения с Евгенией перейдут в раздел семейных, тогда я не смогу себя обманывать, что эти деньги я по-прежнему зарабатываю своим трудом. Во-вторых, я не мог подвести Селина и всех жителей Старых Вязов, которые стали для меня практически родными. И, в-третьих, самое главное…

– Бесконечные перелеты и редкое возвращение домой не для меня по той простой причине, что у меня есть дочь. Я с ней и так вижусь реже, чем этого бы хотелось. И я не готов отказываться ни от единого дня, которые назначены мне по закону для свиданий с ней. Но если тебе нужен сопровождающий врач, я могу подыскать хорошего, который с радостью согласится на эти условия.

Я не стал добавлять, что постараюсь найти женщину-врача, потому как про мужчину рядом с ней я даже думать не хотел.

– Это была шутка, Алексей. И, похоже, не очень удачная.

И все же, видя обиду на ее лице, я догадался, что шутки в ее словах было всего ничего.

– Похоже, кофе уже готово.

Евгения поспешила на кухню. Я помялся на месте, после чего решил ознакомиться с последней картиной, а именно с той, которая находилась в начальной стадии создания. Есть сложившаяся вера в то, что художники (впрочем, как и другие творческие люди) не любят показывать не завершенные работы. А так как Евгения не накрыла холст ничем, я предположил, что она не входит в число суеверных творцов. Поэтому я рискнул подойти.

Это на самом деле был только набросок простым карандашом, но он впечатлял.

На холсте была искусно изображена фигура мужчины со спины, чья голова была опущена вниз, а руки расставлены по сторонам под сорокапятиградусным углом. Из массивных мускулистых плеч росли грибы. По тонким ножкам и маленьким шляпкам, я предположил, что это ложные опята. То, что грибы – ядовитые, подтверждали и тонкие ниточки, впивающиеся в сердечнососудистую систему человека, высасывая из него жизненную силу. Процесс отравления организма был необратим: предплечья и ладони страдальца переходили в голый скелет.

Не было причин долго гадать, кому была посвящена данная работа.

Евгения подошла и протянула чашку с кофе, встав рядом.

– Не знаю, что на меня нашло. Вначале мне показалась эта идея хорошей. Теперь же мне так не кажется.

– Отнюдь, – возразил я. – Ты должна ее закончить. В ней чувствуется потенциал. Образ получается очень сильным и узнаваемым. Ты ведь изобразила здесь Краснова и его порок?

– Совершенно верно, – кивнула Евгения, грея руки о чашку. Кофейный пар клубился перед ее лицом. – Я даже не догадывалась, что среди его коллег кто-то знал о его зависимости.

– Узнал не так давно. – Я отхлебнул кофе, мысленно поставив напитку пять балов из пяти. – Он всегда мне казался странным, но его действия оставались в определенных рамках дозволенного.

– Да, он обычно мог держать себя в руках…до определенного момента. Вначале он употреблял легкие наркотики и только около года как перешел на героин. Примерно с полгода назад у здания суда он сообщил, что бросил колоться и даже хочет записаться в реабилитационный центр и всё это ради меня. Я не поверила, уж слишком часто обжигалась. Да и любить его давно перестала. По большей части, вспоминая наше совместное прошлое, я видела перед глазами только плохие моменты былой жизни. Мне не хотелось их повторений. И вот теперь я чуть ли не каждый вечер думаю о том, что мой отказ заставили его вновь сорваться. А что если я дала бы ему тогда хоть небольшой намек на прощение, он бы смог побороть свой недуг и излечиться? Что если после лечения он смог бы снова завязать отношения с женщиной? Не со мной, а с другой, которая бы смог полюбить его, а он её. Я ведь до сих пор считаю, что именно зависимость стала главной причиной его резких перемен, которые отравили не только его тело, но и мои чувства к нему.

И тут я решил рассказать ей всю правду о нашей с Безбородовым гипотезе. И после этих слов всё пошло наперекосяк.

– Не стоит себя винить, Женя. Анатолий был обречен и виной тому не были наркотические вещества. Они сыграли разве что косвенную роль.

– О чем ты?

– Есть подозрение, что Краснова убили.

– Убили? – надломленным голосом переспросила она. Ее губы побелели и задрожали. Пальцы крепче сжали чашку.

– Мы рассматриваем версию, что Краснов последние недели или месяцы неосознанно вводил в свой организм опиоид, смешенный с неким препаратом, который негативно действовал на его сердце.

– Кто это «мы»? – все так же нервно поинтересовалась она, прикрывая чашкой нижнюю часть лица. – Ты и сотрудники полиции?

– Нет. Я и мой коллега Александр Викторович Безбородов.

– Почему вы решили, что это могло быть убийство? Разве не проводилось вскрытие? Почему тогда позволили похоронить тело?!

Ее голос становился с каждым словом выше. Не способная стоять на месте, Евгения развернулась и сделала пару шагов, отдалившись от меня.

– Есть ряд причин так думать. У нас есть подозреваемые. И завтра мы сможем получить больше доказательств их причастности к смерти твоего бывшего мужа.

– Кого вы подозреваете? – уже чуть ли не шепотом спросила она, продолжая стоять ко мне спиной. Ее плечи сжались и задрожали, словно от холода.

– Медсестру Нину Мелентьеву и ее сыновей. Твой бывший муж… состоял с ней в отношениях.

– Я знаю, – все так же шепотом вымолвила она. – Если у вас получится доказать их вину, что тогда?

– Мы сообщим в полицию.

– Даже если я тебя попрошу этого не делать?

– То есть как? – мне показалось, что я ослышался.

Евгения поставила чашку на столешницу, затем подошла ко мне вплотную, сжав ладонями мои руки, заглянув в глаза.

– Алексей, я её знаю. Она хорошая женщина и дети у нее не плохие. Они не заслуживают быть наказанными.

– Хорошие люди не способны на убийство, – решительно заявил я. – К тому же закон един для всех. Я буду обязан доложить о собранных уликах, и пусть суд решит: виновны они или нет.

– Даже если я скажу, что Краснов избивал их систематически и отбирал все деньги? – Она глядела на меня пристально, почти умоляюще.

– Если он плохо относился к ним…

– Не плохо, а ужасно!

– Если он ужасноотносился к ним, тогда она сможет рассчитывать на снисхождение или даже оправдание со стороны присяжных. Но не нам решать их судьбу.

– Нет, именно вамрешать их судьбу. Это работа полиции, и если дело не ведется, тогда ничего не стоит просто умолчать о ваших догадках. Кому от этого будет хуже? Они уж точно не серийные убийцы.

– Почему ты их защищаешь? – я повысил голос. Ничего не мог с собой поделать. – Она ведь была любовницей Краснова, когда вы состояли с ним в браке!

– Я знаю. Не думай, что ты поведал мне страшную тайну. Она сама мне обо всем рассказала.

Я был поражен ее словами. Но это было только начало. Дальше меня ожидали куда более шокирующие признания.

– Почему?

– Потому что знала, какой Анатолий человек. Ей было меня жалко. Ей хотелось открыть мне глаза. И у нее это получилось. – Евгения вновь перешла на спокойный тон, граничащий с шепотом. – Сперва я не хотела ей верить, но некоторые подробности, связанные тогда с еще моим мужем, заставили меня убедиться в её искренности. Не окончательно, но достаточно, чтобы задуматься и перейти к решительным действиям. Я решила поговорить с Толей. И этот разговор завершился огромным скандалом и рукоприкладством. Затем от Нины я узнала, что на следующий день Краснов избил и её. Досталось и близнецам, которые пытались вступиться за мать.

Ей удалось достучаться до меня, и моя неприязнь к Краснову перешла в ненависть. Будь он сейчас живой и стой передо мной, я набросился на него с кулаками. И не важно, кто бы победил.

– Мы с ней встретились в парке через пару дней. Мои синяки скрывались под одеждой, в то время как её остались на шее и лице. И если те два дня я жалела себя, то после этого стала жалеть Нину. Я сказала, что напишу на Анатолия заявление в полицию и предложила поступить ей также. Но Нина побоялась. Не столько за себя, сколько за своих сыновей. Ей не хотелось злить Краснова. И, насколько мне известно, она ни разу так и не обратилась в полицию. Страх всегда был в ней сильнее гордости. А может она привыкла к нему и не хотела терять, пусть и непутевого, но последнего мужчину, который все еще хотел ложиться с ней в постель. Кстати, это её слова, навязанные Анатолием.

Его посадили на пятнадцать суток. Я боялась истечения данного срока. Ожидала увидеть его в приступе гнева, стоящего на пороге нашей квартиры. Вернулся он совершенно в ином расположении духа. Как сейчас помню его стоящего в дверях с букетом ромашек. Он просил прощения и обещал, что больше никогда не поднимет на меня руку. А еще, что бросит Нину. Время показало, что он лгал и в том и в другом.

Спустя пару дней я позвонила Нине и предложила ей снова встретиться в парке, но она сослалась на занятость. Только потом я узнала от её сыновей, что причиной отказа были новые следы побоев. Краснов вернулся ко мне с цветами, а к ней с кулаками.

Евгения грустно хмыкнула. Я молчал. Мне было больно видеть её столь несчастной. В те минуты я даже почувствовал что-то схожее с благодарностью к Мелентьевым за то, как они поступили с Красновым. И все же, голос праведника звучал во мне с той же непоколебимой уверенностью. Зло должно быть наказано, пусть даже делалось она во имя благих целей.

– В целом, мою историю жизни с Красновым ты знаешь. Эту часть я тебе поведала лишь для того, чтобы ты понял причины моей просьбы. Мне жаль эту женщину и её детей. Они настрадались. Я не хочу им больших страданий, чем тех, которые они уже пережили.

Она замолчала, с надеждой глядя на меня. И я хотел дать ей то, чего она просит, но не мог.

– Женя, прости меня. Я не могу…

– И ты готов пойти до конца?

– Я вынужден…

– Даже если это приведет меня на скамью подсудимых?

Вот тут меня обдало жаром. Во рту стало вязко.

– Ты о чем?

– Разве не понятно?

Мой мозг категорически не хотел принимать смысл сказанных слов. Словно меня пытались накормить традиционной едой племени с берегов Амазонки, а мой желудок противился кулинарной пытке, пытаясь исторгнуть все обратно.

– Ты…ты причастна к смерти своего бывшего мужа?

– А кто, по-твоему, подмешал в его дозу яд? Близнецы его купили, Нина мне передала, а я смешала его с наркотиком. Принимал он его только у себя дома, нигде больше. А ключи от квартиры он мне передал полгода назад, когда хотел помириться со мной. Даже не знаю, почему я их взяла. Видимо Судьба хотела, чтобы все закончилось именно так.

Теперь я уже не мог стоять на месте. Прижав ладони к лицу и вслушиваясь в биение пульса в висках, я тяжело задышал. Мне хотелось стереть себе память и не слышать того, что она говорила последние минуты. Все это было неправильно. Меня затошнило. Захотелось немедленно уйти туда, где мне могло стать лучше.

– Это какое-то сумасшествие, – пробормотал я.

– Алексей, взгляни на меня.

Я помотал головой, затем отнял ладони от лица и посмотрел в потолок. Перед глазами плясали темные пятна. Казалось, им было весело кружиться то в одну сторону, то в другую. Евгения попыталась прикоснуться ко мне, но я отступил на шаг назад.

– Не отталкивай меня, прошу. Я знаю, что мы виноваты, но также знаю, что у нас не было другого выхода.

– У неё может и не было, а у тебя?! – выдавил я из себя со злобой. – Каковы были твои причины, а?! Неужели только прошлые обиды?!

– Нет, – не стала она лгать. – Он не поднимал на меня руки с тех пор, как мы перестали жить вместе. Мои причины были скорее материальными. Он ведь хотел отсудить у меня половину денег, полученных от продажи картин. Я была морально и физически истощена судебными тяжбами, он же, как вампир, черпал в них силу.

– Нужно было дать ему желаемое.

– И расстаться с частью того, что я заработала с трудом не благодаря, а вопреки ему? Нет уж. Уж лучше я бы отдала половину Мелентьевым или просто пустила по ветру.

– Теперь ты можешь быть собой довольна. – Ее прекрасное лицо искривилось в болезненной гримасе, из-за ноток призрения в моем голосе. – Ему ничего не достанется. Так как ты и хотела.

Похоже, сказанное мной окончательно убедило её в том, что со мной не получится договориться и я никогда не приму её точку зрения. Сделав шаг назад, она произнесла последние слова, адресованные мне:

– Через неделю я улетаю в Барселону и вернусь не скоро, если вообще вернусь. В течение этой недели я буду ждать прихода полиции. Ты можешь хоть сейчас отправиться в участок и пересказать всё сказанное мной, и я не стану ничего отрицать. А можешь ничего не говорить и позволить мне и Мелентьевым жить своей жизнью. Тебе решать.

По ее щекам потекли слезы. В моем горле застрял ком. Мы молча простояли друг напротив друга около минуты, после чего я, зашагал к выходу, громко хлопнув дверью.

Сон был тревожным из-за карусели мыслей в моей голове. Я просыпался раз пять за ночь, всё гадая как мне поступить. Иногда казалось, что единственно правильным решением было сообщить все в полицию. Но гораздо чаще я представлял себе, как выхожу из квартиры Евгении, чтоб спустя минуту вернуться назад, сжать ее в своих объятьях и слиться с ней в долгом поцелуе. Я размышлял обо всей этой ситуации и никак не мог прийти к окончательному выводу. То мне казалось, что она просто коварная бестия, способная на убийство ради материального блага. То представлялась мне бескорыстной праведницей, готовой пойти на самопожертвование, ради защиты слабых и беззащитных. Также я думал о наброске картины, на которой был изображен Краснов, размышляя о причинах, побудивших Евгению к его созданию. Что это было? Попытка оправдать свой поступок тем, что Краснов был обречен, так или иначе, на смерть, выбрав путь саморазрушения? Или же она пыталась найти в созданном образе путь к прощению и покою?

Когда в три часа утра зазвонил телефон, я был только этому рад. Меня вызывали на работу по срочному делу. Я быстро оделся и выскочил в непроглядную ночь, привычно попав под моросящий дождь. Улицы были пусты, и это также порадовало меня: не нужно было ни с кем здороваться и тем более перекидываться дружественными формальными фразами.

Войдя в здание больницы, я принял документы и образцы, требующие скорейшего анализа, торопливо спустился на лифте вниз, вошел в прозекторскую и принялся за работу. К счастью это помогло немного отвлечься от опостылевших мыслей.

В отличие от меня, Безбородов, пришедший ровно в семь утра, был в прекрасном настроении. Он поприветствовал меня и даже не заметил, что мой ответ был мало внятным. Танатолог говорил много и с воодушевлением, к счастью не вызывая меня на диалог. Вся его речь вертелась вокруг предстоящего открытого урока, к которому он готовился весь вчерашний вечер.

Из-за полного вовлечения в работу и не отпускающих меня раздумий, я и не заметил, как Александр Викторович покинул морг. За время его отсутствия я раза три хватался за телефон, желая позвонить Евгении, и каждый раз отменял свои решения.

Когда Безбородов вернулся спустя три часа, я окончательно сделал выбор, касательно дальнейших действий.

– Алёшка, поздравь меня! – заголосил Безбородов, довольный собой, входя в кабинет. – Время было потрачено не зря.

Пройдя походкой победителя, он сел на койку, которую мы использовали для ночных бдений. Достав из кармана халата расческу, он быстро причесал ей седые пряди и воображаемые усы. Затем принялся громко чихать в кулак и тянуться к графину с водой. Это была явная провокация с его стороны, рассчитанная на то, что я не выдержу и потребую скорейшего пересказа. Я налил воды в стакан и протянул его ему, но не произнес ни единого слова.

Сделав два глотка и не дождавшись от меня желаемой реакции, Безбородов перешел к сути, пусть и окольными путями:

– Вот почему я люблю работать с мертвыми: они никогда не шумят и не передвигаются самостоятельно, в отличие от детей. Столько криков и беготни я давно не видал. И сто лет еще бы не видел. Хорошо хоть здоровались и просили прощения, задевая меня при беге. Костя – учитель анатомии – ждал меня у дверей школы. На его лице читалось неверие, что я все же пришел. Он быстро разложил ход открытого урока на части, финальной точкой в котором должны были стать вопросы от учеников. И тут мне пришла в голову отличная идея. Я попросил Абдулова лично задать мне вопрос, случись ученикам самим не додуматься его задать: «возможно ли, отравить человека ядом, который не будет выявлен при вскрытии?». «Ты ведь патологоанатом, – отвечает он мне, – какое отношение ты имеешь к работе судмедэксперта?». «Костяяяя, – говорю я голосом Михалкова, – ты-то у нас парень башковитый, а среди твоих учеников навряд ли есть эрудиты, знающие отличия меж этими специальностями. Так что не бойся, что кто-то из оболтусов засмеет тебя и обвинит в невежестве». Больше он спорить не стал, видимо, решив, что у меня есть отличная история на эту тему.

Прозвенел звонок, и мы вошли в класс полный детей. Пока Абдулов меня представлял ученикам, я быстро оглядел всех, выискивая два одинаковых лица. Случись им не оказаться на уроке, я бы посетовал на старческую деменцию и поспешил прочь из школы. К счастью, оба Мелентьевых были на месте, занимая одну из последних парт. Когда мне дали слово, я принялся рассказывать про нашу работу, не скупясь на подробности, ведь детишки такое любят. Они слушали меня молча весь урок. И знаешь, мне даже начало нравится всеобщее внимание. Под конец, Костя поблагодарил меня и предложил ученикам задать несколько вопросов гостю – то есть мне. Не поверишь, стоял лес рук. Я был приятно удивлен. И тут на меня пошла волна. А, правда, что волосы и ногти растут и после смерти? А сколько нужно времени, чтобы тело в земле превратилось в скелет? А вам страшно задерживаться допоздна на работе? А бывали случаи, когда «мертвецы» приходили в себя уже в морге? А кто чаще умирает: мужчины или женщины? А какая у вас зарплата? Десятки вопросов, но ни один не задал нужного. Отвечая на очередной дурацкий вопрос, я принялся коситься на Костю, мол, не забыл ли ты про наш уговор? К счастью, он понял намек и тут же изъявил желание тоже задать вопрос. Как только он его задал, я, прибегнув к своему творческому мастерству, принялся громко и категорично утверждать, что такого быть не может и все это киношные байки. С уверенностью подчеркнув, что любой яд – химический и биологический – с легкостью выявляется лабораторными методами. И тут, БАХ! Мышеловка захлопнулась! Один из близнюков возмутился и подверг критике мои слова. Он принялся спорить со мной, твердя, что такие яды существуют и это не выдумки. Его мгновенно поддержала копия. И вот они уже в две глотки заявляют на весь класс, что я так себе специалист, раз заявляю такое. «Дайте хоть один пример похожего яда либо гликозида, раз вы уверены в их существовании!» напирал и я. «Мускарин!» заявляют они в два рта, чуть ли не в унисон. Затем добавили, что есть и другие яды, способные маскироваться под болезни, особенно если их принимать продолжительное время в небольших количествах, хотя их доступность для простых людей, а не для работников спецслужб, крайне низка. Парнишки были в теме. Сразу видно, что они интересовались подобными ядами долгое время. Наши споры могли продолжаться и дальше, но прозвенел звонок и я поспешил покинуть класс, прежде чем Костя смог перехватить меня и начать задавать вопросы, вроде «что это сейчас было?».

Уже возвращаясь обратно, я наведался к Нине – их мамке. Я заранее заполнил бланк с результатами вскрытия, в котором указал причину смерти Краснова как отравление неизвестным алкалоидом. Ты не обратил внимания на его заполнения, потому как целый день витаешь в облаках. Поэтому я и не стал тебя оповещать заранее о втором акте, поставленного мной балета. А состоял он в следующем: поймав Нину в коридоре и всучив ей папку в руки, я попросил ее передать Селину лично в руки, потому как сам, якобы, должен был как можно скорее вернуться в морг по срочному делу. Не забыл упомянуть, что внутри отчет о вскрытие тела Краснова и результаты проведенных анализов. Она мгновенно изменилась в лице и попросила меня рассказать подробности. Я заявил, что это тайна, и вообще, дальше это дело полиции, а потому категорически запрещаю ей смотреть содержимое папки и с кем-либо говорить на эту тему. Она, с дрожью в голосе и на каждом слове запинаясь, пообещала молчать и все передать Селину, когда он вернется с симпозиума. Я поблагодарил ее и сделал вид, что ухожу. Сам же, скрылся за ближайшим углом и принялся наблюдать. Нина подошла к стойке, огляделась по сторонам, затем открыла папку, быстро прошлась по ней взглядом, затем вытащила телефон и сделала парочку фотографий. Закончив фотосессию, она быстро набрала чей-то номер. Тогда же, я выскочил из своего укрытия и направился к ней. Увидев меня, она вздрогнула и нажала отбой. Она молчала и, не мигая, глядела на меня, став белой как полотно. Я ждал, что она начнет оправдываться или даже сознаваться, но Нинка решила набрать в рот воды. Тогда я сообщил, что разговаривал с Селиным, и он сказал, что освободиться только поздним вечером и сам заглянет ко мне в морг за отчетом. Поэтому я должен был забрать папку обратно. Нина с неохотой вернула ее мне, после чего я удалился, оставив ее с тревожными мыслями наедине.

И вот я здесь, сижу перед тобой, рассказываю всё как на духу, а ты глядишь на меня без каких-либо эмоций, словно моя бывшая на сеансе гипноза.

– Что я должен сказать? – спросил я, продолжая испытывать апатию.

– Алёксей, что с вами? – Безбородов приподнялся и пощелкал пальцами перед моим лицом. – Очнитесь! Я тут почти час распинаюсь, довожу до твоего сведенья, что Мелентьевы чуть ли не признались в убийстве перед десятком свидетелей, а тебе и сказать-то нечего?

– Это ничего не доказывает, – пожал я плечами, стараясь убавить энтузиазм своего старшего коллеги.

– Этого достаточно, чтоб обратиться к Кузнецову с просьбой о допросе близнецов. Моё присутствие будет обязательным. А так как они несовершеннолетние, потребуется присутствие и их матери. Так мы расколем всю их семейку разом. Поверь, узнав, что их вызывает на допрос участковый и, увидев в кабинете меня, они практически сразу признаются во всем. Да они уже сами сидят как на иголках, понимая, что сболтнули лишнего. На основании их признательных показаний, заведется уголовное дело, подастся запрос в суд на эксгумацию тела и Лихман проведет повторное вскрытие. На этот раз он будет знать, что именно следует искать.

– А потом?

– Потом? Суп с котом! Ну, Алексей, мокрота в бронхах! Их посадят на долгие годы. Душа Краснова упокоится, а мы окончательно примем решение открыть наше частное детективное агентство и будем в шоколаде.

– Вам их не жалко?

– А почему мне должно быть их жалко?! – всё сильнее заводился Безбородов. – Им ведь не жалко было убиенного. Каждый должен отвечать за свои поступки.

– На данный момент у нас есть только подозрение. И я бы хотел остановиться на этом.

– «Ты какой-то странный, Билли». Весь день сам не свой. Не хочешь ничего мне рассказать?

Мне не хотелось. Единственное, что я хотел – это взять долгосрочный отпуск и провести его со своей дочерью. Отправиться на море, побывать в цирке, приготовить попкорн и смотреть вместе с ней мультфильмы.

– Рассказать не хочу. Хочу попросить кое о чем.

– Валяй, – как-то быстро произнес он, а в глазах его уже блестело понимание.

– Давайте забудем обо всем и закончим наше неофициальное расследование на этом.

Безбородов долго не отводил от меня глаз, а морщинки под нижними веками становились все глубже. Я боялся, что он задаст неприятный для меня вопрос и не знал, как на него реагировать. Но он этого не сделал. По его лицу было понятно, что он обо всем догадался. И я был безмерно благодарен за его молчание.

Я развернулся в кресле к нему спиной и приступил снова к бумажной работе. Безбородов поднялся с койки, похлопав меня по плечу.

– Что-то я проголодался. Пойду поем. Когда вернусь, подменю тебя.

– Я не устал.

– Устал-устал. Ты ведь работаешь с раннего утра. Тебе положен по закону отгул.

Он вышел из кабинета, заперев за собой дверь. Я же продолжал заполнять журналы, сильно сжимая стержень ручки. Мысли мои все еще путались в голове, а за окном моросил монотонный дождь.

Воспользовавшись советом, я отправился домой пораньше. Уже поднимаясь вверх по лестнице в свою квартиру, я столкнулся с Людмилой Крапивиной – управдомом. Это была необъятных форм женщина лет пятидесяти, которая отличалась скверным характером и избытком инициативы. Раз в месяц она обязательно что-то да придумывала на «благо» всех жителей квартирного дома. То она собирала деньги на уличное освещение, после установки которого, многие не могли заснуть ночью из-за неправильно выставленного света. То предлагала расширить детскую площадку, путем сокращения земли, выделенной под огороды, мотивируя их ненадобность из-за слишком короткого теплого периода в местных широтах. То предлагала установить домофон, дабы уберечь домашние цветы в горшках, украшающих лестничные пролеты, от недоброжелателей извне. Конечно, у нее были и более удачные предложения, но их перечислять я не стану. Хватить и упоминания их существования.

– Добрый день, – поздоровался я первым, продолжая подниматься наверх.

Женщина и не думала уступать мне дорогу. Я пытался обойти ее, но тщетно.

– Алексей Дмитриевич, – заговорила она комендантским голосом. – Напомните мне, сколько вы уже живете в нашем доме?

– Год, а что?

– За этот год, сколько раз вы убирались на этажах? Можете даже не отвечать. На стене у самых дверей стоит список с именами тех, кто делал уборку с начала этого года. Также у меня хранятся все списки за последние пять лет. Вашего имени ни в одном нет.

– Я работаю допоздна, а выходные уезжаю на свидания с дочерью. Когда мне, по-вашему, заниматься уборкой?

– Все мы работаем допоздна и у всех есть дети, – непоколебимо заявила она. – Но только у вас нет времени на влажную уборку. Или вам нравится жить в свинарнике?

Я устало вздохнул и поглядел на часы. Пяти еще не было. Каких-то других важных дел у меня не было. Да и голову нужно было чем-то занять. Так почему бы и не уборкой?

– Хорошо. Я прямо сейчас эти займусь. Только переоденусь.

Крапивина, довольная собой, кивнула, после чего позволила мне пройти.

Переодевшись и перекусив бутербродами с докторской колбасой, я, как и обещал, вышел в коридор, вооружившись ведром с водой и шваброй. Чтобы не забыть (а в моем рассеянном состоянии это было вполне реально) я изначально записал на листе у входа свое имя и номер квартиры, после чего принялся за работу.

Мне удалось навести порядок на двух этажах, прежде чем я, спускаясь спиной вперед и натирая шваброй ступеньки, почувствовал чье-то приближение сзади. Решив, что это кто-то из моих соседей, я прекратил махать рабочим инструментом и сделал шаг в сторону, желая пропустить поднимающегося наверх человека. Прежде чем я успел повернуть голову и разглядеть нападавшего, в мой затылок прилетел сильный удар, от которого я повалился на пол, ударившись в придачу и лицом. К моему везению, ударивший исподтишка не обладал поставленным ударом, к тому же изначально я находился выше него. Я уже хотел было подняться, когда в меня прилетел очередной удар. На этот раз пострадало левое ухо, потому как удар прошел по касательной. Чувствуя, как кровь с затылка стекает по шее и заходит за ключицу, я понял, что это не проделки шутника. Да, изначально я решил, что это чья-то глупая шутка. Оттолкнувшись ладонями о ступеньки, я резко отпрянул назад. И как раз вовремя, потому как очередной удар уже был готов нанести мне урон по уже настрадавшейся голове. Противник со всего маху ударил руку о лестницу и если бы не кастет, защитивший костяшки пальцев, дело бы закичилось многочисленными переломами. А ведь мелкие кости, ох, как долго и болезненно срастаются. Агрессор взвыл от досады и боли. Теперь я мог видеть его лицо – залитое багрянцем до самых ушей, с вздувшимися венами на лбу и выпученными от возбуждения глазами.

Это был Иван Подкорытов. Что было вовсе не удивительно, потому как я ждал подобных действий с его стороны, правда, не был готов к ним сегодня. Да и не факт, что был бы готов когда-либо.