– Наша редакция маленькая и независимая. Мы не получаем денег из бюджета или от частных инвесторов. Держимся в основном на альтруизме и верим в общее дело.

– Да-да, – пробубнила она, прикрывая дверь, но не в знак прощания, а для того, чтобы снять цепочку. – В нашей стране живут хорошо только правительство, да оппозиционеры. Одни жрут налоги, другие жрут пожертвования.

Дверь распахнулась и передо мной предстала женщина шестидесяти лет, которая выглядела на семьдесят. В застиранном сером халате, в резиновых тапках и в шапочке для покраски волос. За ее спиной из комнаты на кухню прошел мальчишка лет двенадцати, не обратив на меня никакого внимания. Я не ожидал увидеть в квартире детей, учитывая рассказы Комаровой о том, что своих троих она сдала в приют. Но это явно был не один из них. Им должно было быть уже за тридцать. Скорее это мог быть ее внук. Неужели, она смогла помириться с детьми, которых она предала? Я решил, что задам вопрос и на эту тему под конец нашей беседы.

– Деньги вперед.

Я не стал спорить и протянул ей две купюры по пять тысяч, которые мигом скрылись в карманах халата. Егорова быстро оглянулась, словно опасаясь, что кто-то из ее родных мог увидеть передачу денег.

Я прошел внутрь. У дверей, где попало, валялась обувь – грязная и стоптанная. Железная вешалка была завалена одеждой, а потому для моего пальто на нем не нашлось места. Хотя я и не думал его снимать, а мне и не предложили. Свет в прихожей горел тускло, абажур явно был куплен во времена перестройки, лампочка мигала как при перепадах напряжения.

Нехотя разувшись, я последовал за хозяйкой в главную комнату.

Справа был диван, слева два кресла, напротив всю стену занимал шкаф с сервизом. На полу почти лысый ковер, где расположился еще один мальчишка примерно того же возраста, что первый, виданный мной. Этот также не обратил на мой приход никакого внимания, продолжая сидеть на полу и глядеть в экран телевизора, играя в приставку. Да, давно я не видел игру под названием «Супер Марио».

Женщина предложила мне сесть на кресло, предварительно убрав с него теплые штаны, свитер и вязаные носки. Сама же села на край кровати.

– Ну, доставай свой блокнот, ручку и начинай задавать свои вопросы.

– Вы уверены, что наш разговор стоит слушать детям?

Мальчишка продолжал игнорировать нас.

– Паша глухой и ничего не услышит. А Митька пошел на кухню. Там у нас вайфай ловит от соседей. Скоро не вернется. Так что давай, начинай.

– Я буду записывать на телефон наш разговор, с вашего позволения.

Егорова пожала плечами. Достав телефон, я выбрал приложение «диктофон», включил его и протянул руку вперед, чтобы ее голос записался лучше. В течение нескольких секунд записывались лишь звуки компьютерной игры. «Вжик». «Бульк». «Квак».

– Итак, сегодня 11 ноября 20… года. Я беру интервью у Татьяны Егоровой – единственной оставшейся в живых жертвы Вязовского душителя. Татьяна, вы хорошо помните тот день, когда на вас напал серийный убийца?

– Конечно, помню. Маразма пока у меня нет.

– Можете рассказать, что именно произошло в ту ночь?

– Что ту рассказывать? Меня пытались убить, я дала отпор. Теперь вот сижу перед вами, отвечаю на вопросы.

– Можете вспомнить хоть что-то о нападавшем, чего вы не рассказали следствию или другим СМИ?

– Ну, я обо всем, в принципе рассказала. Добавить, вроде нечего. – Я молчал, ожидая пока она сама продолжит. Видимо поняв, что я могу закончить интервью и потребовать обратно деньги, она принялась рассказывать далее. – Это был мужчина, если его можно так назвать. И я сейчас не имею в виду, что он был зверем.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ну, когда он повалил меня на землю и взобрался верхом, то я не почувствовала, что он меня хочет. А ведь я была симпатичной девкой в свои двадцать с хвостиком.

– Насколько мне известно, Вязовский душитель не убивал на сексуальной почве. Его мотивы были иными.

– А почему? Я долго об этом думала. И пришла к выводу, что он был импотентом. Вот поэтому и не насиловал своих жертв.

– Вы рассказали о своем предположении милиции?

– Нет, вот сейчас вам говорю. Тогда мне как-то не приходило это в голову. Спустя годы, я много думала о той ночи и многое что поняла.

– Приведете примеры?

Женщина наклонилась ближе к телефону и, понизив голос, произнесла заговорщическим тоном:

– Мне кажется, милиция и администрация поселка были в сговоре с ним.

Пламя заинтересованности тут же угасло во мне. Я неожиданно понял, что беседую с ополоумевшей пожилой женщиной, свихнувшейся на почве ранее пережитого стресса.

– Вы мне не верите. Вижу по глазам. Но я вам скажу, что именно я поняла за эти годы. Правительство проводило эксперимент по созданию армии убийц из крепких молодых мужчин. Они, видимо, вкалывали им некую сыворотку или смешивали с водой некие секретные препараты, разработанные в лабораториях. И эти препараты притупляли в них жалость и сочувствие, переводя на первый план агрессию и жажду убийства. Вот вы, задавались вопросом, почему маньяков в СССР было больше, чем они есть сейчас? А все потому, что страна развалилась, и все эти эксперименты были приостановлены.

Я не знал точной статистики касательно количества маньяков, но предполагал, что если их и вправду стало меньше, то это благодаря камерам видеонаблюдения и смартфонам, а не закрытию экспериментальных лабораторий.

– Так вот, наш маньяк перестал убивать по одной из двух причин: либо после моего ранения он стал негодным как солдат, и его ликвидировало КГБ, либо опыты прекратились и он потерял интерес к убийствам, став снова простым человеком.

– Кстати о ножевом ранении. Вы помните, куда именно нанесли удар? – спросил я, решив увести разговор от сюрреализма.

– Конечно, помню. Прямо в пах. Ударила я два раза. Один раз, скорее всего, промахнулась, но второй точно в пах.

Это было что-то новое. Подобной информации я не получал от Комаровой. Теперь возникал вопрос: было ли это правда или Егорова лишь предположила место ранения, а затем, спустя годы, искренне поверила в это? Так или иначе, я решил сделать галочку в уме. Наверное, в тот момент я признался себе о причинах интереса к делу давно минувших лет. Не только потому, что тайна Вязовского душителя меня завораживала и увлекала, не только потому, что убийства прошлого могли каким-то образом (сам не знаю каким) пролить свет на убийство, произошедшее в настоящем, но и потому что в глубине души, я надеялся когда-нибудь написать книгу-расследование. Жестокие убийства, загадка личности маньяка, гнетущая атмосфера поселка, застрявшего в прошлом – чем не сюжет для романа-бестселлера?

– А что насчет подозреваемых? – продолжил я, понимая, что вопросы неминуемо подходят к концу. – Я знаю, что следствие в этом вопросе не преуспело. Но сам жители Старых Вязов кого-то подозревали? А может вы сама на кого-то думали?

– Таких было трое, – кивнула Егорова, не разочаровав меня ответом. – В основном все винили Ивана Подкорытова – пьяницу и дебошира. В свое время держал в страхе весь поселок. Убили его в пьяной драке в 94ом. Многие решили, что это как раз и объясняет, почему убийства прекратились.

– Но не вы?

– Нет. От Подкорытова всегда воняло потом и сигаретами. От человека, который на меня напал, не пахло ничем. Он хоть и был высоким и сильнее многих сельских мужиков, все же не тянул на того, на кого делают ставку при проведении секретных экспериментов. Будь он подопытным, то проболтался на второй же день.

– Кто был вторым подозреваемым? – быстро задал я очередной вопрос, не желая увязнуть опять в теме, вызывающей у меня сильные сомнения.

– Вторым был Павел Хохлов – тихушник и мямля. – Егорова даже повела плечами от отвращения, словно прикоснувшись к протухшей рыбе. – Работал трактористом. В отношениях с женщинами замечен не был. Не пил, не курил, часто разговаривал сам собой. Говорят, однажды, кто-то из соседей, случайно заглянул в окно его квартиры и застал Хохлова перед зеркалом в женском белье. Вот тогда его и записали в потенциальные маньяки. Несколько настоящих мужиков даже хотели собраться вместе, вывести этого Хохлова в лес и хорошенечко отмудохать. Не знаю, откуда он прознал про эти планы, но быстро побежал к участковому с просьбой о защите. Кто-то из бывших моих соседей, еще лет десять-пятнадцать назад, рассказал мне, что этот тюфяк утоп. Еще в 97ом. Опять же его смерть якобы доказывало, что он и был маньяком. И опять это бред полнейший. Напади он на меня тогда, я бы не только отбилась с легкостью, но и самостоятельно скрутила. А еще попинала бы по яйцам, чтоб неповадно было.

– Кто третий?

– О, это мой главный подозреваемый. Тогдашний участковый.

«Чикадзе» вспомнил я фамилию, которую слышал от Комаровой. Что ж, это было вполне логично. Не редко бывало, что преступники и маньяки являлись членами правоохранительных органов и зачастую «расследовали» собственные преступления. Но этого было мало.

– У вас есть какие-то веские причины подозревать его?

– Ну, это же элементарно, Ватсон, – хохотнула хозяйка квартиры. – Он был не местным, а приезжим. Спустя год после его назначения на должность участкового и начались убийства.

Логично.

– К тому же он ведь не русский.

А вот это уже сомнительный мотив для подозрений.

– И кого, если не представителя родственных структур вербовать для проведения экспериментов?

Все, здесь мое терпение лопнуло.

– Спасибо, Татьяна, за беседу. Думаю, на этом можно и закончить.

Я отключил запись и спрятал телефон в кармане пальто. Я встал на ноги, и Егорова последовала моего примеру. Быстро покинув комнату, я направился к выходу.

– Погоди, а в какой газете выйдет статья?

– «Независимая правда», – выпалил я первое, что пришло в голову.

– Никогда о такой не слышала. А купить ее, где можно будет?

– Во всех ларьках и киосках.

– Тогда я поспрашиваю, – задумчиво произнесла хозяйка, глядя на то, как я быстро натягиваю обувь.

Когда я открыл дверь, готовый выйти, парнишка опять прошел за спиной женщины, только в этот раз в обратном направлении. Не удержавшись, я поинтересовался из любопытства:

– Это ваши внуки?

– Разве я выгляжу старухой? – то ли серьезно, то ли в шутку Егорова изобразила на лице обиду. – Это мои дети. Мишка и Валерка.

Я кивнул и сделал шаг через порог. Но прежде, чем за мной закрылась дверь, я все же решился на еще один вопрос:

– Вы извините меня, но я слышал, что у вас были дети, которых вы сдали в приют.

– И что? – с вызовом гаркнула та.

– Просто не думал, что мать способная сдать детей в детский дом, захочет рожать и оставлять других.

– Благодаря этим, я получила материнский капитал. Почти миллион рублей. Вопросы еще есть?

Вопросов больше не было, а если и были, я все равно не смог бы их задать через захлопнувшуюся дверь.

К Татьяне Егоровой можно было относиться по всякому, но в неискренности нельзя было упрекнуть.

Шел холодный ноябрьский дождь. Просыпаться ни свет ни заря, и тем более выходить из дома в такую погоду не было ни малейшего желания. Но, когда ты взрослый и у тебя есть рабочие обязанности, ты не можешь их игнорировать. Поэтому я плотно позавтракал, выпил горячий кофе, – это должно было помочь моему телу сопротивляться холоду, – затем прихватил зонт, купленный месяцем раньше в местном магазине, и выскочил на улицу.

Перепрыгивая через лужи и здороваясь со старовязовцами, половину из которых я уже знал в лицо, а некоторых и по имени, я приметил трех мальчишек лет двенадцати, что стояли под навесом подъезда и шутили над каким-то парнем, выглядящим старше. Шутили так, как могут шутить только мальчишки, пока еще не познавшие правил хорошего тона.

– Эй, глист! Как дела, глист! У моей собаки тоже глисты!

Я не сразу узнал «Петю» в этой сгорбленной фигуре, чье лицо скрывал капюшон. Его плечи, в защитной реакции, были подняты вверх, руки глубоко спрятаны в карманах, колени слегка согнуты. Он был зол, но явно не мог дать отпор мальчишкам так же словесно. Не у каждого в его возрасте, да и у тех, кто взрослее, был развит словарный запас или же самоирония, чтобы уметь противостоять подобным шуткам в свой адрес. Вместо этого, он решил вспугнуть мальчишек тем, что резко направился в их сторону, но в определенный момент остановился, не решившись на сближение. Мальчишки, конечно же, восприняли это за слабость, а потому принялись язвить и хохотать с удвоенной силой.

– Что, глист, струсил? Смотри, не обос..сь от страха, глистов потеряешь!

– Э! Весельчаки! – решил я заступиться за «Петю». – Вам в школу не пора? Или хотите со мной пойти? Мне как раз нужна помощь – вымыть пол от крови тех, кого потрошил вчера!

Безбородова, а теперь и меня, люди сторонились. Здороваясь, они опускали взгляд и ускоряли шаг. Видимо опасались, что лишняя секунда зрительного контакта могла закончиться тем, что Смерть (с которой я, по их мнению, был на короткой ноге) запомнит их и вскоре решит наведаться в гости. Это взрослые, а дети, такие как эта троица, и вовсе считали меня чем-то вроде монстра. Не удивлюсь, если они, ложась спать, поглядывали в темные углы своих комнат, опасаясь разглядеть там мою фигуру.

– Нет, мы в школу идем, – пробубнил один из мальчишек и первым вышел из-под навеса, распустив зонт. Его примеру быстро последовали и остальные двое. Как только они отошли на расстояние в десяток метров, я повернулся к «Пете».

– Тебя провести до нужного места? Дождь ведь, а ты без зонта.

Голова «Пети» резко повернулась в мою сторону, и я увидел злые глаза, полные ненависти ко мне и обиды. Что он, что я прекрасно понимали, чья вина была в случившемся. Именно мои слова на перроне, сказанные чуть более месяца назад, привели к потере авторитета «Пети» среди подростков и получению столь обидного прозвища.

– Мне ничего от тебя не надо! – сквозь зубы процедил он, готовый в любой момент расплакаться. – Ты…ты…

Так и не сумев закончить фразу, «Петя» сорвался с места и быстрым шагом направился куда-то в сторону парка. Я проводил его взглядом, после чего поспешил снова на работу, со временем забыв об этой встречи.

На работу я хоть и пришел за полчаса до восьми, Безбородов прибыл раньше. Как обычно мы распределили обязанности, после чего переоделись в халаты. Сегодня нас ждала встреча с родственниками двух усопших и выдача двух тел для погребения. Обычная рутинная работа, которая выматывала к концу дня, но и приносило удовлетворенность из-за чувства осознания важности нашей профессии.

За час до обеда, когда суматохи поубавилось, я решился задать Безбородову мучающий меня вопрос:

– Александр Викторович, вам известно имя «Иван Подкорытов»?

– Подкорытов? – повторил профессор, заканчивая заполнять свидетельство о смерти. – Молокосос, который? Или тот, которого убили в пьяной драке?

– Я про второго.

– Был у нас такой элемент. Покоя не давал всем местным жителям. Строил из себя авторитета, хотя отсидел в свое время по стыдной статье – изнасилование. Также раза три находился под следствием, но, по одному лишь богу ведомым причинам, больше не отправлялся по этапу. Зарезали его в Плакучих Ивах. Мне пришлось приводить его тело в порядок. Лежал он на том столе, что ближе к окну.

– А я могу взглянуть на архивные записи его обследования? Сохранились сведенья касательно его отличительных меток? Родинки, шрамы, татуировки?

Безбородов отложил ручку и глянул на меня с подозрением через очки. Я ожидал, что сейчас последуют вопросы, но вместо этого, Безбородов, потянул за ящик стола и, достав ключи от архива, бросил их мне.

– Попробуй поискать. Хотя, сомневаюсь, что найдешь. Дело давнее. Наверняка уничтожено.

– А Павла Хохлова помните? – спросил я, пока Безбородов был в настроении отвечать на вопросы.

– Ты решил меня по всем сельским чудикам погонять? И такой был. Любитель женских трусов и запаха солярки. Ты что конкретно хочешь узнать?

Опасаясь недовольства и криков патанатома, я все же решил признаться:

– В выходные, я встречался с Татьяной Егоровой – последней жертвой Вязовского душителя, которая осталась в живых…

– О, господи! – Безбородов вскочил из-за стола, громко захлопнув ящик. – Ты никак не уймешься? На кой тебе сдалась та история? Что было, то прошло!

– Я думаю о том, чтоб написать книгу о тех событиях, – решил я и дальше быть предельно искренним.

– Я думал ты врач, а оказывается – писатель. Да и о чем здесь писать? Книжечка совсем тоненькой выйдет. Ее не станут покупать даже в качестве туалетной бумаги. Пару раз подтереться и всё!

– Поэтому я и собираю информацию. А вдруг, во время данного занятия, я смогу найти неизвестные до этого факты, которые выведут меня на истинного убийцу?

– Десятки людей, среди которых следователи и психологи, не смогли выйти на след психопата, а ты у нас детектив-самородок. Нюх, как у кошки, а глаз, как у ман…вошки!

– Зачастую, преступления давних лет, распутывают такие дотошные энтузиасты, вроде меня, – настоял я на своем. – И какое вам дело? Я ведь занимаюсь расследованием вне рабочего времени!

– Дело в том, что после работы мы все должны отдыхать, чтобы с восьми утра до пяти вечера, а иногда и дольше, быть полностью сосредоточенными на профессиональных обязанностях. А тот, кто не может отдыхать, пусть занимается чем-то полезным обществу. Дворы подметает. Бродячих собак ловит.

– Разве вы не считаете, что было бы правильно поставить точку в деле Вязовского душителя? Что плохого в том, чтобы хотеть справедливости для убитых женщин?

– Им уже ничем не поможешь, к тому же упырь давно помер, в ином случае, он бы продолжил убивать, – напирал Безбородов, хотя уровень громкости крика снизил вдвое. – А если хочешь упокоения душ для убитых, лучше займись собранием и структурированием информации об убийстве Марины Федосеевой. В этом случае убийца сто процентов жив и может напасть снова.

– Это сделать куда сложнее, – покачал я головой. – Во-первых: идет следствие, и я не могу задавать слишком много вопросов, не являясь сотрудником полиции. Во-вторых: раны на душе у родных и знакомых убитой еще слишком глубоки.

– Придерживаясь этой позиции, ты никогда не познаешь истину. К примеру ту, что в крови Марины Федосеевой был обнаружен циклобарбитал. Этот препарат входит в состав снотворных, вроде Реладорма. А он, в свою очередь, выписывается строго по рецепту врача. Таким образом, – продолжил Безбородов, заложив руки за спину и подойдя к слуховому кону, став похожим на заведующего кафедрой медучилища, – нам нужно разузнать у нашего невролога Вячеслава Степановича, кому он выписывал данное снотворное. Таким образом, круг подозреваемых сильно сузится.

– Откуда вам это стало известно? – не скрывая восхищения, осведомился я.

– У нас с Лихманом нет секретов друг от друга. Мне потребовался всего один звонок, чтоб получить столь важное и секретное сведенье. Теперь, я зайду к Селину и попрошу его поговорить за меня с неврологом. Степаныч не любит сплетничать о своих пациентах, но главврачу – не откажет.

– А как вы убедите Селина вам помочь?

– Эх, молодежь, вам еще учиться и учиться у таких профессионалов, как я. – Безбородов коротко взглянул на шкаф справа от себя, нижняя часть которого всегда была заперта на ключ. Доступа к нему у меня не было, а мой наставник всегда менял тему, когда я интересовался о содержимом шкафа. Поэтому я пришел к выводу, что там Безбородов держит свои трофейные бутылки с алкогольными напитками. До тех пор, пока он приходил на работу трезвым, меня его коллекция мало волновала.

Послав меня в регистратуру за дополнительными бланками, а на деле спровадив для того, чтобы я не стал свидетелем его дальнейших действий, Безбородов пообещал, что после обеда у него будет полный список пациентов с бессонницей.

Магдалина Калинкина в этот день была выходной, а потому в регистратуре работала более молодая и более дружелюбно настроенная ко мне медработница. Какое никакое, но облегчение. Забрав необходимые мне бланки, я спустился обратно в подвальное помещение. Безбородов уже ушел, а потому, я достал из своего шкафчика бутерброды, включил чайник и принялся за обед.

Спустя полчаса, когда я успел и пообедать, и просмотреть ленту новостей в телефоне, вернулся Безбородов. Довольный, но умело скрывающий эмоции. Единственное, что выдавала в нем гордость за самого себя, были расправленные плечи и грудь колесом.

– Что же ты, Алешка Попович, приуныл? Илья Муромец ушел туда, не знаю куда и принес то, не знаю что. А ты ему даже скатерть-самобранку не расстелил.

– Вода еще горячая, могу сделать вам чай или кофе.

– Ладно, некогда чаи гонять. Лучше посмотри на это.

Профессор достал из кармана сложенный листок из тетрадки, развернул его и с громким хлопком поставил его на стол передо мной.

На листе было всего два имени.

– Вот наши подозреваемые. Один сразу отметается, потому как лежачий. Снотворное ему покупает дочь. Мы же, по умолчанию, исключаем версию, что убийцей-насильником Федосеевой может быть женщина. Остается второй – Макар Николаевич Агафонов.

– Ого, я не ожидал, что будет так просто.

– Просто это тебе может показаться на первый взгляд. Мной же была проведена кропотливая оперативная работа, стоящая мне времени, сил и парочки, ценных для меня, вещей, – наконец-то Безбородов перестал сдерживать себя и довольно хохотнул.

– Нужно сообщить следователю о том, что мы узнали! – воскликнул я.

– А ты думаешь, в милиции одни идиоты работают? Они наверняка проделали ту же операцию, что и я, правда, используя для этого удостоверение, а не презенты.

«Полиция, а не милиция» подумал я, но поправлять профессора не стал. Вместо этого задал вполне очевидный вопрос:

– Тогда, почему они не арестовали этого Агафонова или не допросили, хотя бы?

– Арестовывать его у них не было мотивов, а вот касательно допроса, я думаю, они пока не начинали. Скорее всего, их сейчас больше интересует наш невролог. Вот к кому будут много вопросов.

– И к чему мы пришли?

– К тому, что я первым должен поговорить с Агафоновым.

– И речи быть не может! – отрезал я. – А что если он убийца? Вы рискуете жизнью!

– Успокойся, Алексей. Агафону не меньше моего лет. И я сомневаюсь, что в таком возрасте он способен кого-то изнасиловать. А даже если и может, я наверняка не в его вкусе. Ну и убить меня он сможет, только если усыпит, но я, наученный чужим горьким опытом, не стану ничего пить им предложенного. Как гость, я приду с водочкой и закуской. Мы с ним не друзья, но приятели. Раньше часто пропускали по рюмочке под хорошую закусочку. Думаю, пришло время вспомнить прошлое. Готов прикрыть меня на сегодня?

– Вы хотите прямо сейчас навестить его? – спросил я, рефлекторно глянув на настенные часы.

– А чего ждать? Заодно и пообедаю нормально, а не вашими чаями травиться. – Глаза Безбородова заблестели в предвкушении скорого распития алкоголя в компании со старым знакомым.

– Хорошо, но обещайте мне, что как только разузнаете что-то интересное, вы мне тут же позвоните и расскажете.

– Клянусь здоровым телом и трезвой памятью. – Он изобразил что-то похожее на перекрестие, затем отдал честь, и я согласно кивнул. – Ну, и отлично. А теперь принеси бланки с регистратуры.

– Я уже принес.

– Принеси еще! – настоял патанатом, теребя в кармане халата ключ от запертого шкафа.

До конца рабочего дня Безбородов уже не появлялся. Не то чтобы я ожидал его возвращения в нетрезвом виде на работу, скорее – надеялся, что ему удастся разузнать всю необходимую нам информацию быстро и без распития алкоголя. Надежды мои не оправдались.

Вторая половина дня прошла относительно тихо. А потому я мог заняться бумажной работой, включив музыку на комфортной мне громкости. За два часа до конца рабочего дня меня посетил Краснов, бросив на стол герметичный пакет с желтоватым сгустком, испещренным красными жилками. К пакету прилагалась бирка с данными пациента и подписью хирурга.

– Харитонов требует проведение гистологического анализа. Результат нужен в самые кротчайшие сроки.

Пришлось бросить бумаги и переоблачаться в халат, перчатки и маску. Пока я замораживал ткань, затем резал ее и просматривал в микроскоп, Краснов мыл пол в прозекторской и напевал песню с неприятным мотивчиком.

Уже после пяти вечера я выписал заключения об отсутствии образования раковых клеток и передал его Краснову. Затем, отключив всю технику, которая следовало обесточить перед уходом, и проверив исправность той, которая должна была работать без перебоев, я направился к выходу, погасив освещение. У выхода я перепроверил свой телефон на наличие пропущенных звонков и, не найдя таковых, поспешил домой, прыгая через лужи или же шагая по бордюру там, где прыжками мог похвастаться лишь олимпиец.

Придя домой и, поставив сушиться мокрый плащ и зонт, я уже решил выпить чай для согрева, как телефон, наконец, зазвонил. На экране появилось имя и фамилия моего коллеги-наставника.

– Алло? – Тишина. – Алло, Александр Викторович? – Тишина. – Ответьте мне!

– Напилааась я пьянаааа, не дойдууу я до дооому! – загорланил в трубку Безбородов. Слова народной песни перебивались икотой.

– С вами всё в порядке, Александр Викторович? – заволновался я.

– Мне хорошо, Лёшка. Только плохо очень, ой!

– Где вы?

– Где я? Я в Малых Березах. Я у своего друга, у Агафона. Агафооон!

В трубке зашуршало, кто-то рявкнул, затем раздался не менее пьяный голос.

– Привет, Лёшка! Приезжай к нам…поговорим…попоем…

– Дайте трубку Безбородову! – потребовал я приказным тоном. Опять шуршание, обиженное бормотание и вновь знакомый голос.

– Лёшка, я все узнал. Теперь, мы на коне, а менты – под конем. Как думаешь, сможем мы открыть наше детективное агентство? Назовём его «Морг энд Штерн». Звучит?

– Александр Викторович, вызывайте такси и возвращайтесь в Старые Вязы.

– Я уже пытался, – обиженно произнес Безбородов. – Но диспетчер положила трубку, когда я не смог назвать ей точный адрес. Хотя я ей битый час объяснял, что в Малых Березах все знают, где живет мой лучший друг Агафон.

– Хорошо. Оставайтесь на месте, я сам вызову такси и приеду за вами. Скажите только, куда мне приехать?

– Езжай домой, Лёшка. На улице дождь, нечего тебе работать допоздна. Езжай, я тебя прикрою, так же как и ты меня, дружище. Ты мой лучший друг, Лёшка. Вот честно тебе говорю.

– Эй, а кто я тогда?! – возмутился Агафон.

– Ты мой лучший друг по пьянкам, а Лёха – мой лучший друг по работе.

– Аааа, ну это приемлемо.

Мне сильно захотелось просунуть руки через трубку и хорошенько так встряхнуть пьяного старика. Второму же приклеить рот скотчем.

– Ну же! Не отвлекайтесь! Как мне вас найти?!

– Сейчас расскажу. Но, вначале я хочу, чтобы ты узнал то, что стало известно мне. Агафон – очень гостеприимный человек. К нему часто заходят в гости. Кто-то чаще, кто-то позже. С кем-то пьет пиво, с кем-то водочку, а с кем-то и самогон. О, как! И знаешь, сколько из его гостей знают о его проблемах со сном? Все! – Я уже хотел перебить его, когда понял, что Безбородов не отошел от темы, а как раз погрузился в нее. – Агафон часто жалуется, что плохо спит из-за сахарного диабета.

– Я вовсе не жалуюсь! Не позорь меня перед человеком!

– Помолчи, Агафончик. Так вот, о его проблеме знают все. Но только один из его гостей просил у него Реладорм. И просил не один раз, а дважды. Кстати, я угадал название препарата.

– Как его имя? – поторопил я профессора, уже устав от его многословности и пьяного «акцента».

– А зовут его Сергеем. Сергеем Колодиным. Он местный, тоже из Малых Берез. Работает в водоканале. И самого интересного я тебе не сказал. Угадай, кто сосед Колодина?

По моей спине прошелся холодок от услышанного имени, словно кто-то открыл морозильную камеру в морге и забыл закрыть обратно. Мои воспоминания быстро потянули меня в тот день, когда мы с Пахомовым и этим самым Колодиным занимались поисками пропавшей девушки. Столь очевидных совпадений просто не могло быть.

– Он сосед парня, с которым встречалась Марина Федосеева, – ответил Безбородов на свой же вопрос. – Динь-динь! Похоже, все дороги ведут к нему.

– И вы даже не представляете насколько много этих дорог.

– Чего?

Я не успел ответить, потому как в дверь моей квартиры постучали. Громко, используя не дюжую силу. Я даже вздрогнул от неожиданности. Почему-то мне показалось, что за дверью стоит именно Колодин, который непонятно как подслушал наш с Безбородовым разговор и теперь пришел с оправданиями или же претензиями. Безбородов что-то продолжал говорить, но я его уже не слышал. Мое внимание было приковано к двери, которая в данный момент казалась мне чем-то враждебным и опасным. На миг, в моей голове промелькнула мысль маленького ребенка: «Если не шуметь и ничего не предпринимать, незваный гость решит, что никого нет дома, и уйдет», но очень скоро я взял себя в руки и как можно тверже прокричал:

– Кто там?

Нарушитель моего спокойствия мгновенно отозвался на вопрос, и я уже не знал наверняка: рад я этому визиту или же нет.

– Родионов, открывай! Это капитан полиции Николаев, следователь по делу об убийстве Марины Федосеевой!

Теперь понимаете, почему я был рад услышать этот голос? После полученной Безбородовым информации, мне как раз нужно было обратиться в полицию. А тут сам следователь ко мне стучится. Почему же в таком случае я был и напряжен его визитом? Потому что полиции нечего было искать у дверей моей квартиры в столь поздний час. Я даже решил, что по какой-то причине стал главным их подозреваемым.

– Чего вам надо? – я решил не торопиться впускать к себе незваного гостя.

– Открывай или я выломаю дверь! – взревел капитан, ударив вновь кулаком в преграду.

Мне очень хотелось прокричать в ответ, что у него нет такого законного права, и все же решил не испытывать его терпения и подчинился его требованию.

Как только дверь открылась, капитан Николаев, одетый в серый плащ, белую рубашку и черный галстук, сильно толкнул меня в грудь, переступив порог. От толчка я не удержался на ногах и повалился на пол. Телефон из моих рук выпал и закатился под кровать. Безбородов продолжал что-то бурно объяснять мне, иногда хохоча. Видимо, он даже не заметил моей тотальной пассивности в диалогах.

Капитан захлопнул за собой дверь, схватил стул, развернул его спинкой вперед, затем сел, широко расставив ноги. Так в современных фильмах садятся на стул чуть ли не каждый второй полицейский и каждый первый уголовник. Дешевый ход – попытка показать свою самоуверенность и превосходство.