Читать книгу: «Я помолюсь за вас. Встречи со старцем Николаем», страница 2

Скажи мне, Господи, путь воньже пойду…

Не всякий просящий может получить то, чего желает, но тот, кто делами приобрел право просить с дерзновением.

Свт. Григорий Нисский

Весть о кончине блаженной памяти протоиерея Николая Гурьянова к нам запоздала. Отчего-то вышло так, что Москвы и Санкт-Петербурга достигла она много раньше, чем находящегося в нескольких десятках километров от острова Залита поселка Старый Изборск, где и находились мы в тот момент. На воскресной литургии в храме Рождества Пресвятой Богородицы мы слышали, как поминает настоятель отец Алексий о здравии болящего протоиерея Николая², и сами присовокупляли свои молитвы к прошениям священника, а в это же время в другом храме, Никольском, на острове Залита, по почившем старце служились панихиды… Что ж, подобное, увы, с нами происходит нередко: и вести запаздывают, и мы не поспеваем в срок туда, куда очень хотелось бы успеть. Все так, но чувство досады все равно оставалось. Почему столь поспешно проводили дорогого батюшку в последний путь, почему не отложили хотя бы на несколько дней, чтобы успели добраться до о. Залита все, кто хотел быть на погребении?³ Кто теперь ответит?

Слава Богу, просмотрел видеокассету Псковской ГТРК и словно побывал на похоронах старца. Не знаю, удалось ли верно почувствовать царящую тогда на острове атмосферу. Первое, что вспомнилось – слова Ильина: «Быть русским – значит созерцать Россию в Божьем луче». Да, словно в Божьем луче… Заупокойная служба, десятки священников в светлых облачениях, теплые, проникновенные слова архиепископа Евсевия у тела почившего: «Своими молитвами, безупречной жизнью отец Николай стяжал себе большие духовные дары, приобрел искреннюю любовь народа. Ему всегда были присущи терпение, смирение, желание помочь и обратить к покаянию, никто не был им отторгнут, не понят или не утешен.

Отец Николай будет для нас всегда примером истинного пастыря, каждый сохранит в сердце его отеческие наставления, советы. И сейчас, когда отец Николай предстоит пред Господом, помолимся об упокоении его души, о даровании ему Царствия Небесного…» Последнее целование… Редкие удары колокола… Звук от каждого удара повисает над островом, а потом, вытесняемый следующим за ним, уплывает прочь скорбным вестником вселенной… Гроб трижды обносят вокруг храма. Плотный человеческий поток (да, вопреки всему собралось немало людей), словно само озеро, выплеснулся на улицы острова. Множество сосредоточенных, самоуглубленных и оттого необыкновенно привлекательных лиц, подкупающих достоверностью переживаемого чувства, – прощания с самым, быть может, дорогим человеком, – лиц по-детски чистых, просветленных близостью небесного, вечного.

В такие мгновения невольно проникаешься мыслью, что народ, действительно, дитя, нуждающееся лишь в одном Отце – Небесном, и увлекаемое к Горнему земными пастырями, такими, как отец Николай… Нет, химеры мира все же пытались пробиться и ко гробу старца. Несколько часов длилось ожидание прибытия неких влиятельных лиц из Москвы; они, наконец, появились и своим присутствием «благословили» окончание чина погребения. А в это время многие «из простых» находились в пути или только собирались в дорогу, но их никто не ждал: «главные» прибыли…

Впрочем, о последнем я размышлял позже, когда в «Русском вестнике» познакомился со статьей келейницы почившего старца, м. Николаи, «Небесный Ангел» – так называлась статья (а позднее и брошюра⁴). Что ж, подумал, достойное именование для батюшки Николая… Однако по прочтении почувствовал некоторое душевное смятение. Многое в тексте вызывало отторжение: неряшливое обращение с языковыми средствами, неумеренная восторженность тона, экзальтация, свойственная, скорей, экстатическим переживаниям католиков, нежели православному опыту агиографии. Посмертные «чудеса», чрезмерное количество эпитетов, восхваляющих добродетели старца— все это виделось неким искусственным оправданием святости батюшки и выпадало из контекста его жизни, которая сама по себе и есть великое чудо. Святость отца Николая столь очевидна, что не нуждается в подобных оправданиях (тем более, в придуманных чудесах). Его кротости и смирению не требовались восхваления при жизни, не нужны они и теперь, после смерти, ибо противоречат высоте его духовного совершенства. Батюшка часто говаривал: «Где просто, там Ангелов со сто…»⁵ Он искал простоты, достиг ее, достоин ее, и его святость невозможно вместить в конструкцию из фантазий и экстатических видений. Прискорбно, что туман ложного духовного опыта пытается окутать светлый образ старца и вещать его голосом…

«Батюшка твердо ждал «наших», как он называл прибывших из Москвы отцов и мирян⁶ – читаю и всматриваюсь в движение лиц на экране. Где эти «наши»? Как отличить их от всех прочих? Не выходит. Сейчас все дышат одним духом, и батюшка незримо обнимает всех и благословляет всех, теперь уж небесным благословением… Увы, знаю, это лишь мгновение. Скоро мир возьмет свое и рассечет на части единство стада «суровой правдой жизни»: кто-то перелетит водную гладь до материка на белом скутере и умчится вдаль на дорогом автомобиле; кто-то потащится на утлой лодчонке, испуганно вздрагивая от кашля старенького мотора, а дальше – на автобусе, на перекладных, кто на чем… Все это понятно и привычно – миру свойственно разделять нас и тем властвовать, но чтобы батюшка… Нет, не верю, чтобы стали вдруг для него «не нашими» все те, кто спешил к нему зимой по льду, в мороз и вьюгу, кто весной обходил полыньи, прыгал со льдины на льдину… много лет… Нет…то-то перелетит водную гладь до материка на белом скутере и умчится Похоронная процессия движется к месту последнего упокоения старца. Впереди – пожилой мужчина. Он несет крест, бережно прижимая его обеими руками к груди. Это раб Божий Василий – давнее духовное чадо батюшки Николая…

Некогда старец благословил Василия на строительство храма в честь пророка Божия Илии в Островском районе. Места там глухие, разоренные лихолетьями и настолько отдаленные от каких-либо денежных потоков, что местным крестьянам самим впору идти по миру с кружкой для пожертвований, однако батюшка, благословляя, успокоил: «Построите с Божией помощью». Здесь уместнее поставить многоточие, в котором – и удачи, и неудачи, и радость, и отчаяние… Иногда бывало слишком тяжело, невыносимо. В такие моменты Василий приезжал на остров Залита. Батюшка ласково улыбался, утешал и повторял: «С Божией помощью построите». Василий успокаивался и исполнялся верой: будет!