Читать книгу: «Скажи им, что я сдался», страница 3

Глава 1. Великий Гао и свинорылый бес III

У одного из запасных выходов в клуб стоит несколько машин и человек в защитном костюме. Точно такой же, как на нём, он протягивает и Ёну, и всем, кто с ним приехал.

– Чтобы не испортить место преступления, Ширанья, – объясняет начальник Пон и кашляет, будто слова застревают у него в горле. – Чего копошитесь? Быстрее начнём, быстрее закончим!

Ён натягивает костюм, затем наблюдает за тем, как Лия аккуратно прячет волосы за линию капюшона, и повторяет за ней.

– Если у вас слабый желудок, – протягивает встречающий упаковку с пакетами.

Его предложение безмолвно отвергается каждым, но Син Тэ Пон замедляет шаг и шепчет Ёну:

– Тебе лучше прихватить…

Металлический тошнотворный запах настигает их в коридоре. Узком, где один человек едва помещается. Нужно ёжиться, чтобы ничего и никого не касаться. Чавкающие звуки появляются внезапно, за очередной, ничем не отличающейся от предыдущих, дверью. Когда Диан её открывает, сперва сознание, в попытках как можно дольше не охватывать всю сцену преступления, нацеливается на другой коридор, грязнее и темнее основного. Там, в самом конце, приоткрыт выход наружу.

Стены комнаты заляпаны, а пол покрыт багровой жижей, высотой по щиколотку, если брать в расчёт рост Диана, который браво шагает в это нечто. Хлюпанья заставляют Ёна вздрогнуть.

– Дело рук Майстера Диля? – мнётся на пороге Лия. – Что он забыл в нашем районе?

Она наступает в жижу, и здесь Ён остро ощущает рвотный позыв. То месиво, по которому они собираются идти, было когда-то людьми. Если напрячь зрение, то и без примечания Лии несложно догадаться: кости, внутренности, загустевшая кровь. Майстер Диль не из привередливых. В ход у него идëт всё, что попадается под руку. А когда ничего не попадается, то он и тела своего не жалеет. Судя по отчëтам, на местах преступления не раз находили кровь, кожу, ногти, волосы и зубы, хозяина которых база данных распознать не могла. Значит, Диль не зарегистрирован и Борд у него отсутствует. Некоторые утверждают, что он как-то пробирается в город – оттуда, из Гроба – потому найти его и не получается. После кровавой расправы он убирается восвояси.

Мертвец, бесчинствующий в мире живых.

– Кого грохнул? – хлюпает жижей под ногами Диан, будто в луже играется.

– Сюда в последнее время повадилась банда Отто Бола, – отвечает невысокий мужчина, возникший за спиной Ёна. – Ходили, продавали какую-то гадость. Байтов под процент предлагали…

– Болото, – бубнит начальник Пон. – Мы их раньше болотом звали, – ловит он взгляд Ёна. – Что-то вроде анаграммы имени их главаря. И слово полностью описывает их поступки. И без того жизнь штука несладкая, а они делают её невыносимой. Затаскивают в трясину бо́льших неприятностей и потом пугают, мучают и издеваются. Однако скользкие, змеюки. Наказать их по закону до сих пор никто не смог. Даже боюсь предположить, кто их крыша.

– Знает Майстер Диль кого убрать, – говорит Диан.

– Поклонник его что ли? – шипит Лия.

– Почему бы и нет? – не скрывает он воодушевления. – Избавляется от подонков, освобождает место для хороших людей. Разве не герой нашего времени?

– Да он же псих… – начинает Лия, и начальник Пон встаёт между ними, не давая ход спору.

– Не он ли попался мне на дежурстве? – перешёптывается Ён с Борд. Затем он виновато смотрит на начальника Пона, желая поскорее рассказать о странной встрече. – И если я прав, то поймай я его, не случилось бы этой бойни.

– Если бы ты встретил Майстера, то был бы уже мëртв, – подмечает Борд. – Никто не знает, как выглядит этот человек. Не знает, потому что всех, кто его встречает, он убивает.

Верно. По сети давно гуляет история, в которой подробно описывается, как однажды кровавый след Майстера Диля растянулся километров на пять от места преступления. О чём Ён только думает? Как будто жесточайший из нынешних убийц попросит вдруг сигарету и поболтает с ним, а потом просто сбежит при малейшей опасности, вместо того чтобы свернуть ему шею.

Ён усмехается, пытаясь побороть раздражение к самому себе. Иногда желание затмевает здравый смысл, и даже самые нелепые идеи кажутся нормой.

– А это кто? – кивает он в сторону мужчины, который заявил, что жертвами Майстера Диля были люди из банды Отто Бола.

– Владелец «Холодной Луны», Со Ва.

Зовут его, конечно, как-то по-другому. Желая соответствовать своему делу, для антуража он попросту зарегистрировал себе псевдоним.

Со Ве заходить на место преступления запрещается, да он и не стремится, потому ошивается рядом, временами спрашивая, что там нашли и не повредит ли это ему. В частности, его волнует, сможет ли он возобновить работу клуба следующей ночью.

Ён ступает в жижу, и к горлу подступает тошнота.

– На улицу! – приказывает начальник Пон. – На улицу иди!

Хотя у Ёна и есть пакеты, лучше не рисковать. Он вываливается из комнаты, но до выхода явно не успевает.

– Вот сюда, – Со Ва ведёт его к приоткрытой двери в конце грязного коридора. – Мусорный переулок. Вонь несусветная, но вам-то не красо́ты смотреть. Там можно и без этого. – Он встаёт на порог, преграждая путь, и вырывает экопакет из рук Ёна. – Не дешëвые они нынче, сами знаете. Когда-нибудь мой клуб станет влиятельным, а я богатым. Тогда я обязательно войду в клан Варов! Представьте только, – он улыбается Ёну, а тот не может его даже поторопить – открой он рот, содержимое желудка тотчас окажется на полу. – Представьте! Со Вар! И тогда мне не нужно будет экономить на всякой ерунде! – машет он пакетами. – А вы не стесняйтесь! Не стесняйтесь! – и отходит в сторону с улыбкой. Издевается что ли? – Блюйте, сколько хотите! Здесь камер нет.

Железная дверь издаёт за спиной душераздирающий скрип, но щелчка не следует. Значит, до конца еë не закрыли. Оказавшись отделённым парой-тройкой стен от каши из людских тел, Ён чувствует себя лучше. Затем в нос словно кулаком бьёт помойная вонь: глаза слезятся и в горле зудит.

Ёна выворачивает.

Дыхание перехватывает, будто лëгкие наполняются водой. Глаза застилает пелена.

– Оракул проснулся раньше, – приглушенно раздаëтся у правого уха. – Синхронизация идëт в обратную сторону…

– Заливай новый раствор! – гремит у левого.

Ён мотает головой. Он старается дышать, вытирая рот рукавом защитного костюма, когда его спины касается лëгкий ветер. Он мог бы и не заметить его вовсе, но будучи сейчас в измождённом состоянии, тело реагирует на малейшие изменения вокруг. Инстинкт самосохранения срабатывает даже в век, когда ничего не должно угрожать. Уловить движение, тишайшее дуновение или дыхание в момент своей уязвимости – явление одновременно удивительное и пугающее.

Ён не первый раз попадает под огненное колесо тревоги. Правда сейчас, ощущение то и не то одновременно. Обычно, внутренности будто сдавливает и перемалывает. Затем неизменно следует тяжесть и пустота. Сейчас никто Ёна не препарирует. Наоборот, тело наполняют приятная лёгкость и щекотания, и никакого отношения к мучениям они не имеют.

Он выпрямляется и оглядывается. Только высокие стены и помойка. На повороте в соседний переулок виднеется ускользающая тень. Ён сперва не верит – померещилось, небось! – но на автомате следует за ней. До ушей долетают тихие шаги. Кто-то удирает от него кошачьей поступью.

Ён бросается в погоню.

– Не сто́ит, – предостерегает Борд. – По крайней мере в одиночку.

Ён не слушает. Если он увидит убегающего и если им окажется тот самый Майстер Диль, у Ёна появится преимущество в его поимке. Облагородит своë существование, сыграв значительную роль в нашумевшем деле. Докажет, что тоже на что-то годится. Вот она – возможность да ещё в гремучей смеси с пониманием того, что терять нечего.

Он едва успевает затормозить перед тупиком. Упустил. Трепет от погони тотчас превращается в ноющую, раздирающую в клочья тоску. Будто упущенная встреча была такой долгожданной, что её потеря сулит Ёну разбитым сердцем. Кто бы ни пробежал мимо, он во сто крат быстрее и ловчее. Ёну повезло, что он вообще заметил его присутствие.

Размышляя над тем, как доложить о призрачном бегуне и поверят ли ему, Ён забывает, что идёт по кровавой мешанине. От раздумий и попыток совладать с внезапным унынием его пробуждает иная картина. В маленькой комнате, похожей на караоке-кабинку, у огромного экрана стоят все, кто находится на месте преступления.

Ён слышит знакомый голос, разливающийся мелодичными распевами по полу, кровавым стенам, разорванным трупам, и чуть не начинает ругаться. Утренняя молитва Великого Гао! Чтоб ему пусто было!

Однако что-то не так. Люди обычно восхищенно вздыхают, согласно кивают, шепча имя мессии. Сейчас зрители стоят как вкопанные и коллективно бледнеют.

Ён подходит ближе. Гао, как всегда, вещает о любви и понимании.

– Чего застыли? – спрашивает он.

– Я не была уверена, поэтому проверила по соцсетям… – ни с того ни с сего начинает оправдываться Лия. – Но там пишут то же самое… Почти вся сеть полегла. Люди в недоумении… Это… Это…

Ён снова смотрит на экран, но не видит ничего, что повергло бы в ужас.

– Это запись, – отвечает Диан. – Впервые за всё время молитв, это не прямая трансляция с Великим Гао. Нам поставили повтор…

Глава 2. Похороны I

Стены прилифтовой зоны Ён помнит до мельчайших неровностей. Дом, в котором он провёл детство, отличается от того, где он живёт сейчас. Его фасад не похож на унылую коробку с окнами-вырезами. Творение архитектурной мысли, в районе таких же шедевров, где на одном этаже располагаются две квартиры и нет узких, режущих комнаты на ряды коридоров.

Когда Ён приезжает на ужин, то на теле словно появляется рана. Его разрывает на части, и он иногда проверяет, действительно ли цел. Стоя перед дверью, он машинально опирается на правую ногу. Кажется, под ней твёрдая земля. Левая же, наоборот, будто над обрывом. Если ступить на неё сильнее, то потеряешь равновесие и упадёшь.

Квартира напротив пустует. Господин Ширанья ни с кем не желает делить этаж, потому полностью его скупил. Просторные апартаменты достались Юну, однако старший сын не спешит использовать полученный на совершеннолетие подарок. Он беспрепятственно заходит в дверь, перед которой Ён топчется и гадает, когда ему наконец откроют. Так всегда. Они назначают день и время, а затем заставляют ждать, хотя точно слышали дверной звонок.

– Не проверила мой запрос? – уточняет Ён, понимая, что проторчит у порога достаточно, чтобы покончить с одной из проблем.

– Я протестировала себя вдоль и поперёк, – заверяет Борд, – дважды, но не нашла никаких отклонений. И насчёт твоей новой дурной привычки…

– Странно, – Ён смотрит то на начищенный до блеска пол, то на свои пыльные ботинки. – На месте преступления я слышал помехи.

– Никакой ошибки нет, – повторяет Борд. – Возможно, ты был излишне эмоционален и тебе померещилось. Рекомендую записаться к специалисту.

– С больной головы на здоровую?

– Со мной всё в порядке. Я прошла тесты, – повторяет Борд. – Всё функционирует в пределах зелёной отметки. Никаких скачков и зависаний. Обрыва в сети тоже не было. А вот ты не проверялся с тех пор, как проходил комиссию для работы. И то, те вопросы явно были для галочки…

Ён ловит себя на том, что ухмыляется. Надо же! Ворчит, как будто в ней смешались возмущение и волнение. Жаль, что программа никогда не сможет по-настоящему испытать чувства. Жаль человеку, конечно; для машины это великая удача.

Где-то в глубине души Ён надеется, что дверь не откроется ни через минуту, ни через пять. Тогда он с чистой совестью развернётся и уйдёт. Однако его чаяниям не суждено сбыться. Только он отступает на шаг, чтобы исполнить задуманное, раздаётся щелчок внутреннего замка и вместе с ним, этим щелчком, от Ёна будто отрывают очередной кусок.

Ëн перебрасывает взгляд с пола на ноги встречающего. Мягкие тапки, носки с весëлым рисунком, оттянутые чашечки на штанах, старенькая рубашка – разве такую по-домашнему уютную одежду носят не милые и забавные люди? Улыбка на идеальном лице. Только мелкие морщины намекают, что человек напротив гораздо старше гостя. Глаза Ëна вот-вот должны встретиться с его глазами, но тот отворачивается и уходит вглубь квартиры, оставляя дверь открытой.

Новый замок Стали Вара щëлкает за спиной резко и чëтко. Господин Ширанья снова обновил систему безопасности. Перед выборами он особенно чуток к любой, пусть мало-мальски вероятной угрозе. И данные второго сына он не внëс, так что приложить руку и зайти, как если к себе домой, у Ëна не получится.

Коридор, вечно светлый даже без окон, заканчивается гостиной. В комнате размером больше, чем квартира Ёна, стоит огромный стол, до краёв набитый едой. Порадоваться бы богатому разнообразию, но попробовав её, Ён с неделю будет ощущать привкус химикатов в тех пайках, которыми он питается там, снаружи. Только-только привык к ним, и вот он – аромат настоящего мяса, который предвещает рвотные позывы от дешёвой пищи.

Дома ничего не меняется. Окна закрыты автоматическими жалюзи. Солнечный свет сюда не проникает. Однако цветы, которые выращивает госпожа Ширанья, прекрасно себя чувствуют и при искусственном. Ён отчётливо помнит случай, когда какое-то особо привередливое растение не хотело приживаться в месте без настоящего солнца, сколько бы хозяйка над ним ни пыхтела. В итоге она сдалась и со злости приказала выкинуть заморыша на помойку.

– Тебе свет мой не нравится? – проворчала она. – Ну, пожалуйста-пожалуйста! Там другого тебе будет с лихвой!

Отправляясь в тот день на занятия, Ён видел, что над цветком никто не сжалился. Можно было поставить его рядом с баками или на тротуар. Но его швырнули, причём не попали в мусорку. Горшок раскололся, и растение валялось на дороге с поломанными ветками и остатками земли, часть из которой уже успели потоптать и разнести на несколько метров. Ён отнёс его в ближайший парк и положил под дерево.

К его удивлению, цветок не просто прижился, он разросся и облагородился такими соцветиями, что люди, проходившие мимо, не могли не восхищаться. И всё бы хорошо, но госпожа Ширанья, которую дёрнуло прогуляться не своим обычным маршрутом, а через тот самый парк, увидела куст и признала в нём выброшенное строптивое растение. Спокойным характером она не отличалась, потому поломала его поросль и заявила, вернувшись домой:

– Кто-то строит против меня козни! Какие же мерзкие у этого человека методы! Как смеет он пихать мне под нос мои же ошибки!

– Может, – заметил тогда Ён, – дело вовсе не в тебе. Может, кто-то просто перенёс засыхающее растение туда, где ему будет лучше. По доброте душевной.

– Что за чушь? – сильнее взбесилась госпожа Ширанья. – По доброте душевной? Не будь дураком! Никто в этом мире ничего не делает «по доброте душевной»! Никто! Ничего! Попомни мои слова! Я этому ублюдку покажу, как лезть не в своё дело! Выкинула значит хотела, чтобы сдох! Кто давал ему право идти против моего желания! Что за существо не знает ни стыда, ни совести? Считает меня пустым местом? Моя воля ничего не значит? Да что это ничтожество такое, чтобы решать, что делать, а чего – нет? Кто…

Ён словно воды в рот набрал. Скажи он ещё хоть слово, мать догадалась бы, в каком он ужасе, и поняла бы, кто тот негодяй, что спас её цветок. И казалось бы, глупость несусветная! Чего тут бояться? Однако Ён уже прокручивал в голове десятки сценариев того, как будет вымаливать прощение, лить слёзы и терпеть любое наказание. И всё ради того, чтобы остаться. Всё ради того, чтобы его не отправили в серые стены, не отдали в Гроб.

– Что расшумелась из-за какого-то цветка? – перебил господин Ширанья, которому возмущения жены порядком надоели. – Ерунда, ей-богу, а будто на твою жизнь покушались.

Она притихла, но после с месяц пыталась разузнать, кто тот наглец, что посмел сделать то, что не сумела она, и проучить его, чтобы тот больше не совал нос в чужие дела.

За столом сидит Юн, спиной ко входу. Он не показывает, что заметил брата. Даже не поворачивается.

– Не крутись, Ён, – господин Ширанья занимает место во главе стола. – Она ушла к себе. Пора бы уже привыкнуть. Такой вот характер у твоей матери. – Он сдерживает улыбку и учтивым жестом приглашает Ёна сесть напротив старшего брата, по левую руку от себя.

Отец ничего не говорит, даëт ему полную свободу – и уже за одно это в полном праве требовать безусловную благодарность, – а вот мать мириться с его внешностью как не собиралась, так и не собирается. Её перекашивает, когда Ён попадается ей на глаза. Вероятно, уродился он в неё. Фотографий прежней, дооперационной госпожи Ширанья не сохранилось. Она с гордостью признаëтся и хвастается при каждом удобном случае, что собрала их все до единой и сожгла. А тут – получите-распишитесь! Сын, похожий на неё и не желающий этого менять. Она бесчисленное количество раз пыталась переубедить его: подкладывала брошюры с клиниками, «ненароком» рассказывала невероятные истории преображения, молчала по нескольку недель, настойчиво демонстрируя, что если он не сделает, как ему говорят, он для неё умрёт. Однако как бы ни трусил Ён, сильнее душила боль от мысли, что при взгляде на зеркало он увидит не это лицо, а другое. Казалось, тогда он точно сойдёт с ума. То был единственный случай, когда он не испугался попасть в Гроб и позволил себе не нравиться кому-то. Как оказалось позднее, всем.

Однажды госпожа Ширанья повела его в больницу, мол, провести медицинское обследование, необходимое раз в год. Ёну тогда почти исполнилось четырнадцать. Оставался ровно месяц до возраста, когда по закону он получал право самостоятельно принимать решения.

– Не рано ли прислали уведомление? В районном бюро здравоохранения не было сбоя? – уточнил Ён, когда его оставили на несколько дней в одиночной палате. – Ничего такого не сообщали в новостях. И года с последнего обследования тоже не прошло. Да и Борд не упоминала. А она самая первая спешит сказать, какой я лопух.

– Для дополнительных анализов, – отрезала мама и отлучилась переговорить с врачом. Ён не стал докучать, хотя в голову закрадывались подозрения.

«Да не может быть», – подумал он и ошибся.

Сомнения рассеялись, когда врач при очередном обходе не удержался и спросил, пользуясь тем, что госпожа Ширанья уехала домой освежиться:

– Молодой человек, вы точно хотите такой нос? Вы заказали крупное лицо, он на нём потеряется. Может, изменим заодно и овал…

Ён ушёл, не сказав ни слова, прямо во время разъяснений о том, каким идеальным он может получиться.

– Я сдаюсь, – всплеснула руками мать, увидев его на пороге дома. – Сдаюсь! Сделала, что могла. Почему? Ну почему этот недоумок не может быть таким же, как Юн?! На себя плевать, так нас бы пожалел!

Она продолжала томно вздыхать, когда её взгляд падал на Ёна. Затем она стала отворачиваться, а последние разы, когда он приезжал навестить родителей, и вовсе уходила в другую комнату и не появлялась, пока он гостил.

Ён садится за стол и упирается взглядом в семейный портрет. Огромный, в дорогой раме, он вроде и похож на сокровище, но то, о котором давно не заботились – знатно потускнел и потемнел.

– Да пускай прячется, – господин Ширанья тянется к своему любимому блюду, свинине в душистой томатной подливке. Ёна, если он решится перекусить натуральным мясом, ждёт кредит месяца на три, не меньше. Отец не прячет улыбки, а заметив, что Ён внимательно смотрит на него, игриво подмигивает. – Уж поверь мне, с голоду она не помрёт. Точно не из-за этого…

Юн подаёт признаки жизни: ворчит что-то, вроде «Пришёл? Снова? Зачем?». Отец указывает ему на стол и вопросительно приподнимает бровь. Юн берёт ложку в первом попавшемся блюде и наваливает себе что-то, что есть не собирается. Для старших разделить с кем-то еду – признак огромного доверия и близости. Они не застали хаос, что случился после химической катастрофы, но были к нему ближе, чем нынешнее поколение, и хранили остатки давнишних обычаев. Для Ёна с Юном это просто еда, хотя, пожив отдельно, Ён и начал ценить её больше.

– Как дела на работе? – господин Ширанья смотрит на него и одновременно отрезает от мяса неподатливый кусок. – Нож что ли тупой? – ругается он. – Тебе положить? – Ён мотает головой, и отец улыбается шире. – Ну так как?

– Нормально вроде.

Неловко. Такого внимания он ничем не заслужил, и Юн, не сумевший совладать с собой и скорчивший рожу омерзения, кажется, с ним согласен.

– Да? – не отводит взгляда господин Ширанья. – Слышал в клубе «Холодная Луна» кого-то жестоко убили? Это же в твоём районе? – Он наконец кладёт ломоть свинины на тарелку. Над столом разносится пряный аромат, дразня желудки собравшихся. – Ты ведь занимаешься этим делом? – Ён по-прежнему молчит. Теперь и Юн смотрит на него. Не с любопытством, как отец, а исподлобья, с опасливой подозрительностью.

– Не я один… – начинает Ён.

– Отлично! – машет у него перед носом вилкой господин Ширанья. – Правда, что здесь замешан Майстер Диль? – Ён набирает в тарелку побольше еды, чтобы подольше не отвечать. Их пристальные взгляды начинают напрягать. – Ну? Давай быстрее! Даровали же мне свыше сына, который не может делать два дела сразу! Ну? Долго мне ждать ответа?

– Я не могу рассказывать посторонним, – говорит он. – Если интересно, лучше дождись официального отчёта.

– Что? – Лицо господина Ширанья за секунду из добродушного превращается в каменное. – Посторонним? Какой же я тебе посторонний!

– Не мне. – Отец понял его правильно, но, вероятно, считает Ёна тем ещё тюфяком, раз прибегает к подобной уловке. – Не имеющим отношения к делу.

– Я имею самое непосредственное отношение. – Господин Ширанья разыгрывает карту праведного гнева, даже вилку бросает. В тишине раздаётся одинокий звон. – Я в будущем могу стать мэром города! Любое преступление, совершённое в нём, имеет непосредственное отношение ко мне. Я ответственен за то, что допустил это!

– Но сейчас ты не мэр…

– Что за убожество, – не выдерживает Юн. – Ты смеешь говорить отцу такие вещи? Чего выпендриваешься? Из-за громкого дела возомнил себя кем-то? Ты этой работой ему обязан. И что? Не можешь на пару вопросов ответить? Переломишься? Просто сделай, как тебе говорят, – нехотя бормочет он и отворачивается.

– Я не имею права разглашать…

Юн открывает рот, но господин Ширанья останавливает его:

– Значит, – продолжает отец, – никакие… – Он выделяет это слово, намеренно или случайно, не разобрать. Только Ёну от его интонаций, как нашкодившей собачонке, хочется под стол забраться. – Никакие, – повторяет господин Ширанья, – дела ты со мной обсуждать не собираешься? Я верно понимаю? – Ён горбится под натиском вопросов, но своего решения менять не намерен.

– Неблагодарный он, – встревает Юн. Прохлада от кондиционера позволяет дышать полной грудью, но Ён наоборот пропускает вздохи, будто боится подхватить лишний воздух. – Давно бы пора понять и ни о чём его не просить.

– Я… – пытается оправдать себя Ён.

Отец смотрит на него:

– Ладно-ладно, – смягчает он резкие слова Юна. – Может, и я немного палку перегнул, да? Действительно, не стоит нарушать правила ради моего любопытства. Мы же семья, зачем так резко реагировать?

– Странно, – Юн ковыряет вилкой в тарелке, – другие правила он нарушает запросто. Мог бы, если всё равно не ешь, не светить своим уродством.

Ён натягивает маску.

– Только посмотрите на него, – продолжает брат. – Вот ведь великомученик! Сам себе проблемы создаёт, а потом красуется своим горем. Ну что, скажи начистоту, что тебе мешает поменять твоё дурацкое лицо? К чему упрямиться? Ты бы столько проблем решил одним махом! Своих в первую очередь. – Ён не отвечает. Ему как никому другому хочется разделять мнение большинства, мнение своей семьи. Не носить эту удушающую маску, слышать о себе хоть что-то хорошее, видеть в лицах проходящих мимо людей не отвращение, а хотя бы безразличие. Но что он поделает, если на попытки подступиться к этому миру, его вдруг начинает разъедать ядовитая пустота.

– Отмалчивайся-отмалчивайся, – Юн глубже топит его в трясине бесконечных придирок. Разошёлся. Не так уж и часто они встречаются, чтобы он выговорил Ёну всё, что хочет. Господин Ширанья слушает, изо всех сил сдерживая уголки губ, которые стремятся вверх. – Но отец не всегда сможет прийти на выручку. И когда при очередной заварушке тебе понадобится чья-то помощь, даже не думай обращаться к нему. Ко мне…

– Хорошо, – Ён стягивает маску на подбородок, чтобы его хорошо расслышали все присутствующие. – Если… когда у меня будут проблемы, я сделаю всё возможное, чтобы тебя они никак не коснулись.

Уверения Ёна должны успокоить Юна, однако глаза того блестят от злости пуще прежнего.

– Ну что за тупица… – выплёвывает он каждый слог.

Договорить ему мешает сирена проносящейся вблизи дома скорой помощи.

– Зачем ты оскорбляешь брата? – Господин Ширанья поднимается из-за стола, неспешно подходит к окну и выглядывает на улицу, приоткрывая жалюзи.

– Разве я не прав? – Юн вспыхивает, колупая вилкой еду. – Он получил всё, что хотел, причём благодаря тебе. О нём помнят, только благодаря тебе! Он как самый настоящий паразит. У него нет ничего своего. Он не вышел харизмой, и что уж говорить, талантов у него тоже никаких нет. Хотя нет! Из него так и прёт вера в собственную непогрешимость, иначе его поведение я объяснить не могу! В нём нет ничего, что могло бы уравновесить его недостатки. Ничего, кроме тебя. И как он себя ведёт? Зачем нужен этот глупый ужин? Почему ты приходишь? – наконец вспоминает он о существовании брата и пялится на него во все глаза. – Тебе нужно что-то ещё? – и косится на отца, ожидая его реакции.

– Юн! – одёргивает сына господин Ширанья и бросает разочарованный взгляд на Ёна.

Наверное, сам задаётся теми же вопросами.

Ён молча надевает маску.

Отец отворачивается от окна, но с места не двигается.

Ён второй раз за последние дни чувствует невыносимое жжение внутри. И снова – ощущение одно, но реакция тела разная. Тогда, у клуба, Ён был воодушевлён. Лёгкость вперемешку с восторженной одержимостью побуждала его к действию – найти источник возникшего чувства, стать к нему ближе. Хотя бы на шаг, хотя бы мельком увидеть. Сейчас же каждый вздох давит на грудь. Выдыхать ещё больнее.

Ёну в голову, по обыкновению на таких вот семейных посиделках, приходит идея, которую он привык отгонять. Однако сегодня есть с чем сравнивать. Жаль, что не в свою пользу. Всё-таки ненормальный. У него действительно есть проблемы с головой. Как по-другому объяснить, то возбуждение на месте преступления? Да, сперва ему стало дурно, но потом… Почему ему резко полегчало? А сейчас? Когда он в кругу самых близких ему людей? Почему дома ему тяжелее и неприятнее, чем рядом с мертвецами и кем-то, кого он принял за убийцу?

Неужели Ён настолько мерзкий человек? Неужели он настолько старается скрыть эту личность от других, что сам верит в свою игру?

– Что такое? Кого-то ждёшь? – тараторит Юн, будто только и ждал этого момента и теперь боится его проворонить. – Не в настроении? Может, если злишься, перенесём нашу встречу? И чем тебе дело «Холодной Луны» приглянулось? Из-за Майстера Диля? Да оно висяком останется. Может, найти какое-то другое… Тоже громкое, но расследование которого точно закончится успехом? Неужели во всём городе ничего похожего не сыскать?

– Можешь ничего не говорить о «Холодной Луне», – возвращается к сыновьям господин Ширанья. Вопросы и предложения Юна он искусно пропускает мимо ушей – качество, которое Ён у него с удовольствием перенял. Обойдётся и без непрошенных советов. – Главное, прояви себя. Это поможет мне на выборах не меньше, чем знание хода дела. Даже больше, скажу я тебе. Хотя нет, – отмахивается он от своих же слов. – Лучше побереги мою честь. Просто будь всегда там, где нужно, а я уж придумаю, как тебя пропихнуть в первые ряды, если дело раскроют… А ещё лучше если этого Диля… – он тяжело вздыхает и садится обратно за стол. – Поймают. Так ведь? – Улыбка ровной полудугой ложится на его губы, и он превращается в прежнего добряка. Юн выдыхает, и Ён не понимает, то ли он борется с возмущением, то ли рад, что отец снова в хорошем расположении духа. – Можешь есть, Ён! Тебе нужно больше здоровой пищи. Судя по последнему обследованию в больнице, ты налегаешь на дешёвые пайки. Так не годится! Тебе достались плохие гены от твоей матери, потому нужно уравновешивать это несовершенство. Раз отказываешься от операций, тогда нужно соблюдать диеты. Если не хватает информации на нормальную еду, позвони. Я пришлю! Знаю, ты не хочешь нас беспокоить, но если действительно тяжело, не бойся обратиться. Мы же семья! – Юн собирается что-то добавить, однако господин Ширанья не даёт себя перебить. – Давайте посидим нормально. Мы и так почти не видимся.