Читать книгу: «Взгляд в звездное небо. Избранные эссе о культуре», страница 7

Отчего ж ты никак не обретешь любовь?

В один зимний день я, борясь с пронизывающим морским ветром, приехал в Хуэйань провинции Фуцзянь, чтобы повидать человека, который оставил миру вечную любовь, а сам так и не смог ее обрести. Три года назад я побывал в Кандине, что стоит на границе между Тибетом и провинцией Сычуань и случайно узнал, что человека, который обнаружил и завершил «Кандинскую любовную песню», звали У Вэньцзи и родом он был из уезда Хуэйань провинции Фуцзянь. Я запомнил это, и сегодня наконец судьба привела меня к его прежнему месту жительства и могиле.

В годы Японо-китайской войны У Вэньцзи активно участвовал в антияпонском сопротивлении, в Ухани он прошел подготовку в тренировочном лагере военных кадров, затем переехал в Чунцин и поступил в Центральную музыкальную консерваторию. Когда там приостановили занятия, он, чтобы зарабатывать на жизнь, пошел работать в молодежную армию, расположенную в Кандине. Это позволило ему собрать народные напевы. Кандин находится в точке пересечения ханьской и тибетской культур, здесь сохранились и великодушие ханьской культуры, и свободный тибетский дух, особенно это сказалось на музыке, которая вобрала в себя разные особенности и обрела уникальный характер. У реки Дадухэ стоит гора Паомашань, здесь по праздникам парни и девушки ханьской и тибетской народностей устраивали скачки и пели песни, именно здесь У Вэньцзи когда-то услышал мелодичные переливы «Кандинской любовной песни». Потом Китай выиграл войну, консерваторию перенесли внутрь страны, песня вслед за ней тоже уехала в Нанкин. Впервые после инструментальной обработки ее представили на сборном концерте консерватории, где она вызвала бурные аплодисменты. Известная в то время певица-сопрано Юй Исюань выступила с ней на международном музыкальном фестивале в Париже, и оттуда она разнеслась по всему миру. Это невероятно чувственная любовная мелодия: «В мире столько прекрасных девушек, / можно полюбить любую, что по душе. В мире столько прекрасных юношей, / можно выбрать того, кто тебе по душе».

Виды Кандина

Свежий ветерок, что веет с западного высокогорья, несет с собой аромат трав, эту песню и эти чувства, пролетая над пахотными полями, он распространяет их над всей землей. Белоснежные волны реки Дадухэ несутся вдаль под ритм мелодии, врываются в глубокие горы, протекают по равнинам и впадают в море.

Тем вечером я остановился в Кандине. Этот городок в горном ущелье в годы Японо-китайской войны был главным в провинции Сикан. Благодаря тому, что он находился в ключевом пункте дороги, ведущей из внутреннего Китая через Тибет в Индию, он тогда был торговым городом и уступал только Шанхаю и Тяньцзиню. После ужина я вышел прогуляться, все здесь дышало историей. Старые дома, антикварная мебель в магазинах, старинные открытки в лотках, а еще традиционные для Тибета каменные и костяные ожерелья, маленькие ножики. По улицам праздно прогуливались толпы туристов, они предавались ностальгии, торговались с продавцами. В центре города построили развлекательную площадку. Смеркалось, зажглись фонари, из радиоприемника полились звуки «Кандинской любовной песни», а еще знаменитой песни «Паренек из Кама»: «Камский паренек <…> / в душе лишь дикий нрав да любовь к степям, / пусть ненавидят меня женщины, / я буду свободно парить…» Через город течет река, волны бьются о берег, вечером дует приятный мягкий ветерок, народ на площади танцует под аккомпанемент этих напевов и журчания воды. Некоторые туристы тоже не могут устоять на месте и присоединяются к танцующим, прихлопывая руками, притопывая ногами. Ах, какая глубокая любовь, какие чувства в той песне! Даже сейчас, когда я о ней вспоминаю, мое сердце пускается в пляс. «Кандинскую любовную песню» высекли на каменной стеле у реки Дадухэ, ее исполняют на различных концертах, с помощью современных медиа-средств она разнеслась по всему миру, а спутник унес ее прямо в космос. Но редко кто-то задается вопросом, кто же ее автор?

Когда у берега реки Дадухэ я с радостью узнал имя того, кто обнаружил эту народную песню, я немедленно захотел изучить его жизнь. Несколько лет я повсюду разыскивал материалы о нем, однако то, что я узнал, повергло меня в глубокую печаль.

После освобождения Нанкина У Вэньцзи в мае 1949 года вступил в Народно-освободительную армию Китая. Он был певцом-сопрано сначала в художественном ансамбле второй полевой армии, потом в ансамбле юго-западного военного округа, еще позже в ансамбле главного военного округа, солировал при исполнении «Герои побеждают на реке Дадухэ» и других знаменитых песен. Но из-за того, что он участвовал в тренировочном лагере военных кадров, а также преподавал вокал в гоминьдановских войсках, было решено, что он не подходит для работы в ансамбле главного военного округа, и в 1953 году его сослали на родину. На него не наложили никакого взыскания и ничего не сказали. Он наивно считал, что потрудится там пару лет, а потом вновь вернется в Пекин. Уезжая, он даже не взял с собой багаж, а драгоценные ноты своих произведений оставил на хранение у друга. Кто мог знать, что больше он никогда сюда не вернется.

Я выехал из уезда Хуэйань, отыскал поселок Лоянчжэнь, а в нем маленький переулок, такой узкий, что там с трудом помещался один человек. В конце переулка стоял ветхий частный дом, в нем были всего две комнаты – передняя и задняя, я измерил шагами переднюю – хватило лишь трех шагов. На стене висел портрет У Вэньцзи, к которому приезжали поклониться редкие ценители музыки да знатоки истории. На полу в беспорядке валялись разные сельскохозяйственные орудия, которыми он пользовался. В заднюю комнату вместилась лишь кровать, на ней он, возвращаясь после трудового дня, писал песни при свете лампы. Вернувшись в родные края, У Вэньцзи оказался в одиночестве, без поддержки и опоры, он поселился в доме старшего брата и его жены, каждый день участвовал в коллективных работах, а в свободное время помогал местной средней школе устраивать творческие представления. Благодаря ему художественный уровень этой школы быстро вырос, ученики ездили на представления даже в центр провинции. Затем его направили работать в местную художественную труппу, там он создал и поставил оперу «Алань» о любви одной местной девушки. Он надеялся, что из Пекина придет указ о его возвращении, но дни летели, а весточки все не было. Откуда ему было знать, что политическая обстановка становилась напряженнее день ото дня. В 1962 году на заседании в Бэйдайхэ вопрос о классовой борьбе стал ключевой темой; в 1964 году, в рамках движения «четырех чисток», вновь начали чистку классовых рядов; в первый день мая 1966 года он умер из-за болезни, не дождавшись приказа о возвращении. На тот момент ему было всего 48 лет.

Побывав в доме, где он жил, навестив семью его брата, я решил сходить к нему на могилу. Жители деревни говорили, что туда ни разу не приезжал никто из других мест и тем более из Пекина, и дорога туда плохая. Сердце мое болезненно сжалось, и я еще больше захотел проведать его одинокую душу. На машине было не проехать, поэтому я пешком поднялся по извилистой дорожке на холм и повернул налево, на еще более узкую тропинку. По ней редко ходили, поэтому вокруг росла сорная трава высотой с человека, в ней цвели крупные желтые цветы. Я спросил, что это за цветы, и мой проводник из деревни сказал: «Мы их зовем вонючей хризантемой, они везде растут, обычные сорные цветки, из них компост делают». Вновь сжалось мое сердце, глубже стала грусть. Будто вернувшись в давнее средневековье, мы шли по узкой тропинке среди сорняков и желтых цветов и хранили молчание.

Мы миновали пригорок, прошли горную впадину, и впереди наконец показалась одинокая могила. Перед невысокой горкой земли стояла каменная табличка с надписью «Могила У Вэньцзи», ниже были высечены такие строки: «Он прожил непростую жизнь, но всегда воспевал свободу». Чтобы хоть как-то выразить свои чувства, я там же собрал большой букет разных диких цветов, в середину воткнул пышно цветущую «вонючую хризантему» и, глубоко поклонившись, положил букет к могиле. Затем присел рядом, слушая, как над головой тихо воркует ветер; вокруг торжественно возвышались сосны, в мире было тихо. Я хотел немного побыть со спящим здесь человеком, он, конечно, и представить не мог, что кто-то незнакомый приедет издалека, чтобы побеседовать с его духом. Ту любовную песню У Вэньцзи обработал в 1944 году, с тех пор прошло уже более шестидесяти лет, это были самые светлые, самые яркие мгновения его духовной жизни, он умер и упокоился здесь в одиночестве в 1966 году, полвека назад. Все то время, что он спал здесь, он наверняка чаще всего вспоминал именно свою жизнь в Кандине. Вспоминал тех сильных камских парней, чувственных тибетских девушек, страстные скачки, и танцы, и песни, и сцены лихого веселья. Это были самые прекрасные моменты его жизни. Многие знаменитые песни в истории музыки увидели свет благодаря сбору народного фольклора, за ними стоят легендарные истории музыкантов. Эти песни, словно доносящийся с ветром из далекой пустыни Гоби звон верблюжьего колокольчика, столетиями бередят людские души. Сбор песен в Сикане, которым занимался У Вэньцзи, очень похож на деятельность музыканта Ван Лобиня на берегах озера Цинхай. У тибетских девушек из Кандина нрав даже более пылкий, чем в Цинхае. У Ван Лобиня был роман с тибетской девушкой по имени Долма, прижавшись друг к другу, они вместе летели на коне по степи, пьянели от романтики лазурного неба, так появилась песня «В тех далеких краях». Можно предположить, что и за «Кандинской любовной песней», возможно, скрывается какая-то романтическая история, которая произошла на горе Паомашань, где стучат барабаны и реют флаги. «В мире столько прекрасных юношей, / можно выбрать того, кто тебе по душе». Неужто такого бравого молодца, как У Вэньцзи, не хлопнула легонько во время скачек плеткой некая девица? Ему было 24 года, самое время для любви.

Я сидел у могилы. На юге даже зимой не бывает запустения, землю все так же покрывал изумрудно-зеленый покров. Рядом высились заросли сорной травы и большие бутоны желтых цветов, вдалеке виднелась небольшая гора. Я спросил, как она называется, мой гид не помнил точного названия, но зато поведал мне знаменитую историю о Чэнь Боцине и Хуан Бицзюй, которая произошла именно на этой горе. Я знал, что это традиционная пьеса, широко распространенная на юге провинции Фуцзянь, по ней даже сняли фильм. В этой истории бедный ученый Чэнь на празднике Фонарей случайно встречается с дочерью богатого дома Хуан Бицзюй, они влюбляются друг в друга. Отец девушки любит деньги и власть и обещает дочь другому человеку. Молодые сбегают и обретают истинное счастье. Это такая южная версия истории о Лян Шаньбо и Чжу Интай. Но я не знал, что история эта произошла здесь. Рассказчик поведал, что, пустившись в бега, они преодолели ту гору и направились сюда, где сейчас стоит могила. У Вэньцзи вырос в здешних местах, обожал народную музыку и наверняка смотрел эту пьесу. Быть может, лежа теперь в холодной могиле, он раз за разом вспоминает это предание. В историях влюбленные часто сбегают, так было и у Сыма Сянжу с Чжо Вэньцзюнь, и у Чэнь Боциня с Хуан Бицзюй, эта тема неисчерпаема. Но не бывает дождя без туч, не появляются ростки, если нет земли. С кем бежать и куда бежать, если обстоятельства не позволяют любить или быть любимым?

О самом У Вэньцзи сохранилось мало сведений. Вероятно, в ансамбле главного военного округа у него была девушка. Покидая столицу, он оставил у нее одежду, книги, и, что особенно важно, свои ноты. Но после его отъезда письма от нее стали приходить все реже и реже, пока связь вовсе не прервалась. Это единственное известное нам свидетельство того, что на его долю выпала хоть какая-то любовь, она прилетела, словно первый весенний ветер, но тут же растаяла без следа.

На горе был сильный ветер, я не мог там долго оставаться. Мы встали и начали спускаться вниз, я сказал своему спутнику: «Те слова на могильной плите лучше заменить на такие: “Он всю жизнь пел о любви, но так и не смог ее обрести”».

Лето 2004 года, Кандин, первые наброски, январь 2008 года, Хуэйань – первоначальный вариант статьи, 16 декабря 2011 года в Пекине написан окончательный вариант.

«Жэньминь Жибао», 4 января 2012 года

В поисках далекой красоты

Уже двадцать лет я страстно мечтаю побывать в Цинхае. Не только потому, что еще в начальных классах на уроках географии меня очаровали загадочные впадина Цайдам и озеро Цинхай, и не потому, что в последние годы северо-запад активно развивается. Нет, есть и другой секрет, глубоко спрятанный в моем сердце: все из-за песни «В тех далеких местах», а еще из-за ее автора, который подобен волшебному духу, – Ван Лобиня.

Наверное, судьба изрядно потешилась надо мной: мне довелось побывать практически во всех провинциях Китая, увидеть все знаменитые горы и реки, и лишь Цинхай оставался таким же недоступным, мне никак не выпадало возможности туда съездить.

Скульптура Ван Лобиня в древнем городе Дабаньчэн

Только в прошлом году наконец-то появился шанс совершить это «паломничество». Когда машина проехала через хребет Жиюэ-шань, я почувствовал себя карпом, перепрыгнувшим через Врата Дракона¹⁰¹. Под горами простиралась равнина; зеленая трава, словно туман, клубилась над землей до самой линии горизонта, я невольно вспомнил слова старой песни: «Небо, словно юрта, / накрыло необъятную ширь». Вдалеке виднелась серебристая гладь воды, это и было озеро Цинхай, зеркало, в котором отражались голубые небеса и белоснежные облака.

Трава здесь не такая высокая и пышная, как на пастбищах Синьцзяна, ее не закалили, как в степях Монголии, песчаные ветра. Она оказалась тонкой, нежной, стелилась, словно тканый ковер, оплетала землю плотными объятиями, не видно было ни желтого песка, ни бурой почвы, лишь вода и изумрудная зелень. Из зеленого покрова постоянно прорывались снопы золотистой володушки и серебристые ростки сорго – издалека эти всполохи золота и серебра напоминали звездное небо. Поле, казалось, было инкрустировано золотом и серебром. Когда-то сюда приехал и двадцатишестилетний Ван Лобинь, семнадцатилетняя девушка Долма легонько хлестнула его плеткой и, смутившись, унеслась вдаль на своем коне, а он замер, глядя, как на горизонте полыхает пламя ее алой юбки, и в голове его вдруг зазвучала прекрасная мелодия «В тех далеких краях».

Та девушка действительно существовала, она была дочерью скотовода. Когда Ван Лобинь собирал в степи народные напевы, он случайно увидел ее прекрасную тень, она не шла у него из головы три дня и три ночи, не давала сна и покоя, и он выразил свои чувства в прекрасной песне, навеки запечатлев тот момент в истории мировой культуры. Только представьте, Ван Лобинь жил в столичном городе Бэйпине, бывал в разных уголках страны и мог видеть немало красавиц, почему же ему подарила вдохновение именно тибетская девушка? И сочная зеленая трава, и золотые и серебряные цветы, их свежий аромат, озерная гладь, песни скотоводов, горный ветер, все, что его окружало, все, что он увидел – все вылилось в одну песню, в одну прекрасную встречу. Девушка и подумать не могла, что когда она легонько хлопнула по тому пареньку плеткой, родилась знаменитая на весь мир песня.

Позднее, когда люди слушали эту песню, им хотелось, чтобы за ней стояла настоящая история любви. Они не знали, что здесь не только не было никакой конкретной истории, более того – сам автор за всю свою жизнь так и не обрел такого сладостного счастья, о котором поется в его песне. Ван Лобинь будто бы пришел в этот мир с одной миссией – искать прекрасное. Прекрасные мелодии, прекрасных женщин, а еще – прекрасные чувства. Он терял голову от красоты, от музыки, он верил, что сама человеческая жизнь – это прекрасная музыка. В обществе его интересовала лишь его прекрасная суть, он не знал, что она может скрываться за твердой и даже уродливой оболочкой. Поэтому в жизни ему приходилось терпеть множество неудач, и только в 1981 году, в возрасте 68 лет, его наконец реабилитировали, и он вернулся к нормальному существованию. В 1992 году, когда ему исполнилось 79 лет, центральное телевидение впервые познакомило общественность с его произведениями. Только тогда все узнали, что автором знаменитой песни, которую распевают уже полвека, был этот седовласый старик. Многочисленные СМИ внутреннего Китая, а также Гонконга и Сингапура наперебой начали организовывать концерты в его честь. Я видел одно из таких пышных выступлений, под аккомпанемент знаменитой песни «Подними свой платок» две красивые девушки медленно вывели в центр сцены «невесту», укрытую алым покрывалом, а затем внезапно сорвали его, и перед зрителями появился крепкий, бодрый старичок. Его борода и усы были белоснежными, как снег, а покрывало, которое он держал в руках, алым, словно кровь. Зазвучали ритмичные аплодисменты. Люди подпевали, а в глазах многих зрителей стояли слезы. Ему оставалось жить лишь два-три года.

Лейтмотивом всей жизни Ван Лобиня были песни, а вера, работа и даже всяческие бытовые хлопоты были лишь их приложением, словно ветви и листочки на мощном стволе. В 1937 году он поехал на северо-запад, изначально планируя просто собрать народные мотивы, но местные песни так очаровали его, что он решил задержаться. Он служил в войсках Ма Буфана и Коммунистической партии, писал Ма Буфану песни, писал музыку на слова полководца Ван Чжэня. Кроме музыки его практически ничего не интересовало. В конце концов он даже стал солдатом Народно-освободительной армии Китая, но внезапно захотел вернуться в Пекин и уехал, даже не попрощавшись. Когда в Пекине он радостно учил студентов пению, с северо-запада приехали люди, чтобы предать этого ушедшего в самоволку солдата правосудию. Сейчас, читая эту историю, мы не понимаем, то ли плакать, то ли смеяться. Даже когда его отправили в трудовой лагерь, он обменивал лепешки, которые спасали его от голодной смерти, на народные песни других заключенных. Доводилось ему и падать духом, однажды он перекинул через решетку тюремного окна веревку и сделал узел, для него это была черная дыра. Когда он уже собрался отправиться в иной мир, из-за окна тихонько донеслись звуки протяжной скотоводческой песни, он отчетливо увидел за ним красное солнце, белые облака, ощутил аромат влажной от росы степной травы. Ему больше уже не хотелось засовывать голову в этот смертельный тоннель, он сорвал с окна веревку, протянутую ему самим духом смерти. Музыка, народная музыка стала его подлинным ангелом-хранителем. Мы до сих пор не знаем, что за скотовод пел тогда и что за песню, но она, словно плетка той тибетской девушки, легонько хлестнула по нему, отрезвив его сердце. Она вернула нам старого певца, великого музыканта.

Чтобы лучше прочувствовать колорит этих далеких краев, мы, приехав на это поле с золотыми и серебристыми цветами, выбрали самую простую зеленую лужайку и расселись кружком, наслаждаясь теплом травы и цветов под ярким осенним солнцем. Не знаю почему, но как только мы присели на этот зеленый покров, сразу захотелось что-нибудь спеть. Я сказал, что будем петь только народные песни и чтоб непременно настоящие. «Что ж, тогда остается петь только любовные песни», – решили местные друзья. Кукунорские народные песни – это настоящий кладезь местных напевов, они имеют множество разных мотивов, но по содержанию очень близки – практически во всех них поется о любви. Кто-то сразу же затянул песню:

 
Провожала парня я в дорожку,
По камням спешила во всю прыть.
Оступилась, подвернула ножку,
Некому печаль теперь излить.
 

Это – сладкие девичьи переживания. Другой тоже завел песню:

 
У реки корова воду пьет,
По водице тень ее плывет.
Вспомнил о тебе я, начал есть лапшу,
Да только мимо рта все ее я проношу.
 

А в этой песне парень страстно тоскует по девушке. Зазвучала третья песня:

 
Пожелтели цветы,
Улетел за холмы дикий ветер.
Я не знаю, где ты,
По тебе тоскую горше всех на свете.
Обмелела река,
И на дне видно быструю рыбу.
Повстречала тебя —
И растаяла горечи глыба.
 

Юная девушка терзается муками любви, лицо ее то озаряется радостью, то темнеет от печали. «Застава пограничная Минюэ/Стоит здесь с незапамятных времен»¹⁰². Степь Долмы, стадо Долмы, песня Долмы – все это встало теперь передо мной. Только сейчас я понял, что приехал сюда, словно ведомый незримой рукой судьбы, как когда-то сам Ван Лобинь, потому что в этом далеком краю еще сохранилась чистая красота. 64 года назад ее обнаружил Ван Лобинь, и 64 года спустя она осталась неизменной, словно звезда, что сияет флюоресцентным светом, испуская лучи, словно снежная гора, что величественно высится над миром и льет на землю густые молочные реки. По преданиям, на берегах озера Цинхай всегда звучит волшебная музыка, это обитель богини Си-ван-му¹⁰³. Похоже, в этих легендах воплощено восхищение и нежность людей к этому священному месту, оно как Шангрила, которую воображают себе иностранцы. Я внимательно слушал и записывал, полной грудью наслаждаясь этой чистотой. Мы сидели на зеленой траве, вертели в пальцах цветы, смотрели на озеро, во все горло распевали песни, постукивая в такт, и не заметили, как солнце закатилось за горизонт. Когда я исписал весь блокнот, наслушался вволю и уже собрался было в обратный путь, меня внезапно огорошил такой вопрос: отчего же во всех этих песнях изливается лишь стремление к любви, ожидание любви, горечь от осознания ее недостижимости, почему ни в одной не поется о сладком единении, о плодах счастливой любви?

Вечером над озером Цинхай начал накрапывать первый в том году осенний дождик. Я в одиночестве лежал в гостинице и при свете лампы тщательно перечитывал материалы о Ван Лобине, вспоминая его счастливые песни и отнюдь не такую счастливую любовь.

В жизни Ван Лобиня были четыре женщины. Первая его любовь – Ло Шань, они вместе учились за рубежом. Сначала, когда они только уехали из Бэйпина, они нежно ворковали и таяли от чувств, но, пройдя через многочисленные испытания, стали то расставаться, то сходиться вновь, но так и не смогли остаться вместе. Ван Лобинь признавал, что она была очень красива, но чувствовал, что не может ее удержать или, быть может, не хочет. Женившись, он вырезал ее фотографию, вклеенную в дневник, а потом написал: «Сложно восполнить то, что утратил». Очевидно, что он не мог вырезать ее из своего сердца, изгнать из мыслей. В 1946 году, когда у него уже родились дети, он все равно написал для Л о Шань песню:

 
Ты мое солнце в темной ночи,
Мне вовек не увидеть твоего света.
Порой я вижу слабый блеск,
Но и это всего лишь мое воображение.
Ты яблоня из моей мечты,
Никогда мне не прильнуть к тебе губами.
Порой я чувствую слабый аромат,
Но и это всего лишь мое воображение.
Ты нож, которым я хотел бы убить себя,
Но ему никогда не войти в мою грудь.
Порой я чувствую слабую боль,
Но и это всего лишь мое воображение.
Ты крылья моей души,
Но они никогда не вознесут меня к небесам.
Порой я чувствую слабый ветер,
Но и это всего лишь мое воображение.
 

В итальянской песне «Мое солнце» («’О sole mio») девушку называют сияющим солнцем, а солнце Ван Лобиня скрыто во тьме, лишь изредка видит он слабый свет. Иногда оно превращается в яблоню, что цветет в его мечтах, но и это лишь иллюзия, подобная цветному мыльному пузырю.

Вторая женщина его жизни – это Долма, которая легко стегнула его плеткой, они были вместе всего три дня, именно для нее Ван Лобинь написал свою знаменитую песню. Одна ее улыбка согрела все его сердце, одно прекрасное мгновение растянулось на вечность. Долма стала не только его солнцем, но и луной. Ее розовое улыбающееся личико напоминало ясное солнце, а прекрасные трогательные глаза – сияющую луну. Он готов был стать горным бараном, которого она бы погоняла своей плеткой, и остаться рядом с ней навсегда. Но судьба отмерила им всего три дня, и события тех дней превратились в вечные воспоминания.

Третья – его официальная жена, Хуан Цзин, она была моложе его на шестнадцать лет, спустя шесть лет после свадьбы она умерла.

Четвертую он встретил уже в преклонном возрасте, когда к нему пришла слава, это была тайваньская писательница Сань Мао. Сань Мао обладала несколько упрямым, взбалмошным характером. Они некоторое время общались, а потом она внезапно уехала, чем вызвала большое оживление и различные предположения в обществе. Сейчас мы можем прочитать стихотворение «Ожидание», которое Ван Лобинь написал Сань Мао уже после ее смерти:

 
Ты все ждала и ждала под оливковым деревом,
А я все слонялся и слонялся где-то вдалеке.
Жизнь – это сон в запутанном лабиринте.
Чтобы утолить боль сожалений,
Каждый раз, когда восходит полная луна,
Я в одиночестве склоняюсь перед тем деревом оливы.
Ты никогда больше не придешь,
А я вечно буду ждать,
Чем дольше ожидание, тем сильнее моя любовь.
 

Из этих четырех женщин только Хуан Цзин по-настоящему состояла с ним в союзе, но свои самые трогательные песни он написал тем трем, чьи образы виднелись вдали.

На следующий день мы вновь пустились в путь. Все еще шел дождь, мелкая водяная пыль тонкой пеленой висела в воздухе, омытая ею трава радовала глаз нежной зеленью. Я смотрел на далекие поля через окно машины, они казались мне сказкой. В дымке дождя время от времени проблескивали золотистые ленты, это пышно цвел желтым цветом рапс. Еще я видел красные кубики – новые дома скотоводов, большие шляпки белых грибов – юрты. Туман размыл все это, словно акварель, словно отражение в воде, словно ароматный дымок из детских воспоминаний, словно вечерний звон колокола в древнем храме. Я постоянно поднимал голову и смотрел вдаль, раз за разом пытаясь ухватить этот зыбкий мираж. Перед моими глазами проносился хоровод разных цветов, я слышал чудное пение и видел овечью отару Долмы.

Внезапно я подумал, что у красоты окружающего мира и внутреннего мира людей много общего. То, что от нас далеко, кажется нам красивым, потому что расстояние оставляет пространство для фантазии, например, едва различимые горы или необъятное звездное небо. Все, что видится смутным, прекрасно, ведь оно утратило свою грубую оболочку и обрело призрачные очертания, как бамбук в лунном сиянии, как красавица в свете лампы. Все, что скоротечно, тоже прекрасно, потому что в нем запечатлены самые чудесные моменты, например, пышное цветение цветов или случайная встреча. То, что мы утратили, тоже прекрасно, потому что оставляет нам вечные сожаления и вечное послевкусие, это детское веселье, это биение сердца, когда впервые влюблен, это разбитые мечты. Не зря Ван Лобинь слывет великим мастером музыки, он прекрасно разбирался как в земной, так и в духовной красоте, мог запечатлеть ее в одном слове, в одной мелодии. Он случайно приехал в далекий край, промурлыкал под нос песенку и создал прекрасный образ, который мы уже никогда не сможем забыть, – вечный, как само небо.

Написано в августе 2001 года в Цинхае

«Мэйвэнь», 2002 год, № 5