Аббарр. Песок и пламя

© Helga Wojik, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Часть первая. Тхару

В бескрайних песках золотоглазой богини Мэй обитает одно необычное и крайне упорное создание – моолонг.

Крохотный моолонг начинает свой путь в глубине мира, у вод Спящего Дракона. На его теле нет ни волоска, ни чешуйки, всё оно покрыто желеобразной слизью. Шесть небольших толстых лап, круглая безглазая голова на короткой шее, широкий хвост…

Выбравшись из холодного потока, моолонг держит путь к опалённой жаром поверхности. Достигни он цели сразу – его ждёт неминуемая гибель: или выжжет Орт, или проглотят хищники.

Но, вместо того чтобы вернуться в безопасную тьму, это странное создание упорно карабкается к свету. Витиеватыми тоннелями, сквозь слои времени и истории. Его крохотное тельце крепнет, обрастая песчинками, ракушками, остатками жуков, плоскими косточками глубинных землероек, забытыми перьями тук, чешуйками пустынных змеев… Чем больше мусора, тем надёжнее панцирь. Растёт моолонг, и растёт его броня. И однажды наступает день, когда ему не страшны ни хищники, ни огненные щупальца светила, ведь он перерос первых и надёжно укрылся от вторых.

Бывает, моолонги достигают таких размеров, что походят на маленькие острова, и если присмотреться к их покрову, то можно увидеть места, где они побывали, и врагов, которых пережили. Моолонгов, прошедших от края до края пустыню Мэй, называют тарука (tha’rukha) – караванщик.

Так и любой тхару – бист, аллати или элвинг – оставляет следы на песке, а песок приклеивается к нему. И всегда есть «моолонг», склеивающий судьбы многих. Он держит путь, не ведая, что жизнь его – это нить, нанизывающая души других и сводящая их в единый узор.

На Мэйтару говорят: «Чтобы лучше понять произошедшее, найди своего моолонга и пройди его путём».

Пролог. Перерождение

Тусклый свет усталых ламп окрашивал сердце омэйру^[1] грязно-золотым. На ладони биста прозрачный камень выглядел особенно крохотным: каплевидный талисман напоминал застывшую слезу. Линии жизни причудливо выгибались под ним, вздувались, превращались в шрамы. Песок, ставший стеклом; камень, обернувшийся оберегом. Крупинка одной из легенд, которыми так славилась земля Мэй.

Шёлковый шнурок с пропущенной внутри жилой казался ещё тёплым. Сколько лет он не снимал его с шеи?

Бист обмотал шнур вокруг ладони. Чёрные кольца скрыли предначертанные линии судьбы, проложив новые. Жила натянулась, шёлковая обмотка впилась в кожу, ещё немного, и даже огрубевшая плоть не выдержит. Теперь сердце стучало в ладони. Словно камень ожил.

Ему было восемь оборотов, две кварты, когда Отец вытащил его из Ямы и забрал с собой.

– У каждого тарука два сердца: одно для Мэй, второе для себя, – говорил Отец, завязывая шнурок на тонкой шее испуганного ребёнка. – Этот камень сохранит тебя, пустыня примет за своего.

Два сердца – одно для пустыни, второе для себя. Алчная Мэй не любит делить любовь с кем-то, она забирает тебя целиком, не отпуская из своих объятий, и тогда только в песках можно найти радость.

Застывшее сердце для песков, а бьющееся в груди – для живых. Не перепутай.

Бист вздрогнул: голоса из прошлого звучали слишком громко.

Столько лун сменилось с тех пор, столько раз светила умирали и воскресали вновь. Сколько легенд он услышал за это время, сколько записал… Аббарр и Мэй вытравили из него того испуганного ребёнка. Он стал бистом, стал своим, отдал оба своих сердца, а в ответ получил лишь горстку пепла…

Он верно служил Мэй: уважал песок, что топтали его гвары, отдавал дань золотоглазой богине, не прося многого. Лишь позволения и впредь быть её моолонгом – тхарука, караванщиком, вечным скитальцем по волнам барханов…

Очередной толчок. Тысячелетний камень стен вздрогнул, застонал. С потолка посыпалась крошка. Спазмы Башни Силы доходили до самых нижних камер. Или, наоборот, подземные тюрьмы были ближе к вторгшемуся врагу? Бист сжал кулак, и сердце омэйру впилось в ладонь.

Он был не один в этом каменном мешке, лишённом света. Но ему не было дела до других. Он был подобен утёсу, что не обращает внимания на волны и ветер, что рвут его плоть и утягивают в глубины. Камень за камнем. Крупица за крупицей. Его дух блуждал по лабиринту воспоминаний. Если бы он огляделся, всмотрелся в силуэты и тени, то увидел бы страх на лицах убийц, то, как они жмутся к стенам, лишь бы оказаться подальше от него. Но для биста все они сливались, сливались в единую кучу вылинявших лохмотьев.

Пытались ли они заговорить с ним? Уже нет. Никто не решался даже взглянуть ему в глаза… После того первого, что лежал поодаль, раскинув руки. Широкие рукава некогда белой туники. Словно крылья птицы тук, преодолевшей воды Овару и пики Энхар. Птицы, вернувшейся умирать в песок, чтобы своим каменным сердцем когда-нибудь спасти одного из тхару.

Эта мысль на мгновение выдернула биста из чертогов памяти, вызвала мимолётное удивление, заглушило на один вздох шёпот песка.

«Этот камень защитит твоё сердце на воде и на суше».

Бист дёрнул головой, изгоняя слова Отца прочь. Золото пустыни развеялось, всё вокруг заполнил сизый дым, пронизанный тонкими струнами восходящего Орта. Жар пепелища через подошвы. Привкус гари и скрежет песка на зубах.

Так вот какое на вкус горе.

В прошлый раз смерть пришла с солью и ветром. Он до сих пор чувствовал её дыхание, оказываясь на Лантру. А сейчас… Сейчас и Мэй предала его.

«Ни на воде, ни на суше».

Он ненавидел весь мир. Ненавидел себя. Дым становился гуще, укрывая прошлое и будущее вязкой пеленой. Оставляя лишь этот жалкий, утекающий сквозь пальцы момент в настоящем.

Нет больше времени. Есть лишь сейчас.

Шёлковый шнурок прорезает кожу. Лёгкий запах металла. Стук крови в висках.

Кто-то по ту сторону решётки. Слова перетекают, как песок в часах – бесшумно, соразмерно, неотвратимо. Скрип железа. Шаги. Шарканье ног по грязному камню.

И вновь время сжалась до обычного тока. Другие исчезли, даже тот с руками-крыльями. Остался лишь Гость, чья речь как песок.

– Ты нарушил приказ Орму. – Первые песчинки голоса незнакомца. – Вышел на улицы Аббарра в запретное время. Напал на стражу Цветка. Лишил жизни одного и покалечил троих.

Бист не ответил. Ветер и волны не тревожат утёс. Жизнь лишь шум. Он ждал тишины, жаждал покоя. Пустые слова осыпались, как угасшая орхмантиру. Чужие речи проносились мимо его ушей, как крики чаек и стон прибоя.

– Ты искал смерти. Своим безрассудством просил о ней. Но тебе было отказано.

Раздался щелчок. Это лопнуло в кулаке сердце омэйру. Бист разжал руку, отпуская алые искрящиеся крупинки, и слушал, как падает каждая из них. Потом всё стихло. Осталась лишь обжигающая холодом и гневом пустота. Тогда бист поднял жёлтые, как пламя, глаза и посмотрел на Гостя.

У незнакомца было два лица, и бист видел лишь маску, которая, подобно камню омэйро, защищала истинное. Он знал, кто перед ним и от чьего имени он говорит. Тот, кому служил Отец, пришёл к сыну.

– Ты тарука, – песок слов переплавился и застыл острым стеклом. – Тарука Дхару Карш.

– Дхару мёртв, – ответил хриплый голос лишённого сердца.

– Лишь тело, не дух. Твой Отец верил в тебя. Он верил, что дартау лишь предвестник рассвета.

Верил… какое далёкое слово. Из другой жизни, в которой оно имело смысл.

– Я приду позже, когда дым развеется. Когда ты будешь готов.

Гость скрылся, уступая место тишине.

Бист медленно размотал пропитавшийся кровью шнурок и спрятал в карман. Он ещё пригодится, но не для того, чтобы носить талисманы, а чтобы стянуть шею тому, кто лишил его сердца.

Кривая улыбка выгнулась змеёй, но глаза были пусты. Тарука вернётся туда, где все стены превратились в безмолвный песок. Он узнал это, когда первые слова слетели с губ незнакомца. А готов был ещё раньше, когда песок и пепел принесли на своих крыльях смерть.

Глаза вспыхнули жёлтым огнём. Моолонг должен продолжать путь. И когда он сделает ещё один виток, когда его панцирь станет крепче на ещё один оборот Орта, дым развеется, а кровь виновных заглушит привкус пепла утраты.

Первая история моолонга: Белый камень и синий мёд

Серебряный диск неспешно плыл по чёрному омуту неба, окутывая пустыню таинственным мерцанием. Холодный свет скользил по короткой плотной шерсти гваров, по тюкам, притороченным к их спинам, молчаливым всадникам, покачивающимся в такт шагов…

Впереди, в тени Энхар, острыми иглами башен виднелся Аббарр – величественный цветок пустыни, прекраснейший из городов Тхару – земли по эту и ту сторону океана.

У Золотых Врат караван остановился, дожидаясь досмотра. Два всадника отделились от конца живой цепи и поравнялись с караванщиком. Тёмные одежды, хмурые лица, глубокие капюшоны. Серые стражи, тихие тени, служащие лишь звону монет, – наёмники. Всякий связавший свою жизнь с золотым песком и белым камнем знал, что лучше купить безопасность, чем лишиться жизни и каравана из-за нескольких монет.

– Прибыли до рассвета, как уговор и был, – заговорил один. – За стену мы не идём.

Звериная уверенность, цепкий взгляд, старые шрамы, гвар особой быстроногой породы, из вещей лишь перемётная сумка и оружие отличной работы. Караванщик отстегнул кошель и передал наёмнику:

– Хранит вас Мэй и благодарю за дозор.

Тот подкинул пузатый мешочек, спрятал в сумку, криво усмехнулся и приложил правую раскрытую ладонь к левому плечу:

– Обращайся, тарука. Мы проследим, чтоб крайний твой гвар прошёл врата.

– Непременно, – кивнул тхару и, оставшись один, наклонился к своему гвару: – Почти дома, Пеструха. Пройдём врата, скинем тюки – и отдохнёшь.

«Крайним гваром»… Суеверность – ещё одна черта тех, кто пляшет над пропастью. Талисманы на удачу, обереги от орхов, ритуалы во славу богам – всё, лишь бы перехитрить судьбу.

Караванщик развернулся и бросил взгляд в хвост каравана. Тёмные силуэты держались на некотором отдалении, но были верны слову. Напасть под стенами Аббарра на них никто не отважится, но когда вся цепь под присмотром, всё же спокойнее. Серые мечи – гильдия, что веками брала на себя заботу о целостности караванов. «Ваша жизнь стоит нашей заботы». Цена зависела от груза и дороги, но даже самый скромный торговец мог нанять себе сопровождение по средствам.

Проверка не заняла много времени. Уплатив сбор и подтвердив право торговли, караванщик переступил границу города и втянул полной грудью воздух Чёрного Цветка.

Пеструха фыркнула, засучила короткими ушами, принялась пританцовывать в предвкушении отдыха, свежей воды и прохлады каменных загонов.

– Ну-ну, полегче, девочка, – караванщик придержал свою любимицу, поглаживая по толстой шее. – Тише шаг – целее груз.

Холодный свет фонарей причудливо смешивался с лунной вуалью, погружая улицы города в дымку. Караванщик наслаждался, как стучат копыта гваров по каменной дороге, как гулким эхом отражаются всхрапы от глухих, лишённых окон, стен зданий Золотого тракта. То и дело по сторонам разверзнутыми пастями проплывали арки, ведущие к разгрузочным площадкам, закреплённым за караванщиками: порядок, гарантирующий, что после долгой дороги по барханам ни животным, ни погонщикам не придётся изнывать в долгом ожидании.

Пеструха повернула. Караванщик улыбнулся и одобрительно погладил животное. Сколько раз он совершал этот путь? Уже скоро сам станет гваром, которого ведёт песок и ветер.

Не успел замыкающий гвар въехать на разгрузочную площадку, как караван окружили бойкие мальчишки. Они галдели как птенцы в гнезде в предвкушении раздела добычи.

– Ха, – ударил себя по бокам караванщик. – Разве детям не положено спать в своих кроватках?

– Спят только богатые и сытые, – рассмеялся худой и длинный как жердь парнишка.

– Твоя правда, Ворни. Давай ко мне, вяленые чавуки уже заждались, когда ты их от моих гваров избавишь. И прихвати себе в помощь ещё парочку смельчаков. Нынче богатый урожай даров Азура!

– Благодарю, Вэл Карш, – радостно воскликнул парнишка и, ткнув пальцем в двух других, заспешил к тюкам.

Карш спрыгнул с гвара, потянулся до хруста в костях и поднёс руку к амулету на шее, спрятанном под рубахой. Его оба сердца были на месте, очередной виток каравана прошёл без потерь. Лишь ощутив под ногами плиты белого города, он понял, насколько истосковался по «тверди».

Пеструха нетерпеливо ткнулась носом в плечо хозяина и фыркнула.

– Согласен, приятно вновь оказаться на «земле»!

Караванщик окинул взглядом своих четвероногих помощников – две кварты отличных гваров: пять крапчатых «каменных», великанша Чернушка и умница Пеструха, в которой крови намешано как в бисте.

– Всё не можешь насмотреться на своих животин? – донеслось со спины.

Карш повернулся и широко улыбнулся старому знакомому, молодому однорогому бисту.

– Приветствую Мараг, а ты всё так же присматриваешь за плитами?

– Без этих плит не было б караванов!

– Утверждение спорное, но выяснять, что было раньше – тук или его яйцо, – мы не станем.

Карш открыл сумку и достал пачку бумаги:

– Принимай товар, Мараг. – Пеструха нетерпеливо ткнулась носом в шею Каршу. – А заодно и моих девочек. Кажется, даже они устали от песка.

Ворни уже вовсю суетился возле каравана. Гвары опустились на землю, и обитые пробковым деревом ящики мягко коснулись белых плит.

Карш приоткрыл ближайший. Морозное дыхание холодовика лизнуло пальцы. Караванщик залюбовался, как в свете фонарей заблестели синие бока азурских самоцветов – самых сладких плодов Мэй – чавуки.

Но вот уже кто-то вновь окликнул его.

– И тебе не спится, Вэл Энхар Арф, – разворачиваясь, заулыбался Карш.

Перед ним стоял крошечный тхару – верхушки его рогов не доставали Каршу даже до поясного кошеля. Не знай сам, можно принять за несмышлёного карапуза, но род Арфа не первое поколение компенсировал малый рост большим трудолюбием, силой ума, немалым влиянием и звучными именами. Кроме торговых рядов, держали они и ссудные дома, и даже один из банков, что обеспечивал надёжный и безопасный расчёт от Лантру на севере до Борумы^[2] на юге.

– Вэл Ортар шлёт привет, тарука, в ожидании обрезов из Варме, что он заказывал для грядущего торжества, – размеренно произнёс Арф, изо всех сил стараясь чтобы голос звучал как можно ниже и властнее, а для пущей значимости покрутил внушительный рубиновый перстень на пальце, небрежно взглянув на караванщика снизу вверх.

– Варме нынче не поскупился – такому муслину сам убийца бронги позавидует! – не соврал Карш и окинул взглядом двух верзил, стоящих за Арфом. – Но смотри, не унеси обрезы вместе с моими животинами.

– Малыш и Крошка могут, – довольно усмехнулся Арф и отправил исполинов следом за Марагом, который в красках описал, отчего цена на муслин поднялась на четверть и как велик спрос на эту драгоценную во всех смыслах ткань.

Карш скрыл улыбку: даже гнилушку можно подкинуть в небо, но от этого она не станет летать. Как бы ни старался Арф, но он был ниже своего отца, а тот – своего деда. И шутка, что скоро род их измельчает до того, что будет летать на горми, скакать на мышах, а плодиться от шаати, не первый оборот смаковалась по всем тавернам Аббарра.

Арф убедился, что тюки легли на плечи его слуг, передал золото караванщику и оскалился, доставая и протягивая Каршу свиток:

– У пятого в клане сын сестры обзавёлся близнецами и попросил кое-что.

Караванщик усмехнулся: Арфы плодились как мыши в чумной год. Может, несмотря на рога, именно от них они и вели свой род? Какой иной первозверь мог породить такое чудо? Карш мерил песок от Аббарра до южного рубежа оборот за оборотом, но ни разу не встречал никого подобного. Но каждый раз, делая круг и возвращаясь ко дню Обновления в Аббарр, он с удивлением узнавал, что в клане Арфов очередное пополнение.

Карш почесал подбородок, просматривая заказ. Однажды он раскроет эту тайну…

– Лёгких «драконов» и благословения Мэй, – простился с Арфом Карш, заверив, что заказ будет исполнен.

Когда заказы были розданы и оплата получена, Карш заглянул под навес, в арендованные стойла гварни. Его девочки отдыхали, избавленные от груза, пили прохладную воду. Нектар чёрного цветка по трубам поднимался из-под земли, из самой великой реки, что однажды была лазурным драконом, а теперь навеки уснул там, где не жалит его огненный брат Орт. Карш не стал их тревожить, прошёл в дальнее стойло, где, словно луч Орта в сумраке, сияла золотом гордость караванщика – гвар цвета мёда.

– Как моя красавица? – подал голос Карш.

Завидев хозяина, животные зафыркали, потянулась мордой, уткнулась в плечо и шумно выпустила воздух.

– Я тоже по тебе скучал, Золотинка, – Карш снял со стены щётку и провёл по шёлковой шерсти.

В соседнем стойле Мараг поднял голову, прервал чистку Чернушки и подошёл к караванщику.

– Ей гораздо лучше, – Мараг погладил широкий лоб животного. – Я ж говорил, поправится. Ещё луна не обкрошится, как она сможет топтать песок наравне с остальными.

– Спасибо тебе, друг! Ты настоящее спасение и истинное сокровище для моего каравана. – Карш положил руку на плечо Марага, и спросил, заранее зная ответ: – Справишься здесь без меня? Вэл Мэйду должен забрать своих чернильных букашек, а для Цуа Хиан опечатанный ларь морозовика… Только ради всех богов, не открывайте его – иначе вся её ледяная пыльца превратится в пшик.

– Будет сделано, Вэл Карш, – Мараг хитро подмигнул и добавил шёпотом: – Главное – возвращайтесь к битве драконов!

– Неужели у тебя лишние завелись? – подтрунивал над гварником Карш, припоминая ему поражение в шархи при прошлой встрече.

– Я твоих готов приютить, – не остался в долгу Мараг. – А ещё…

Карш остановился и посмотрел на пунцового биста.

– Возьмите меня в следующий раз в пески. Наши ж отцы…

– Поговорим об этом после, – резче, чем хотелось, оборвал Марага Карш и более мягко добавил: – После обсудим. Но сразу скажу, я не хочу, чтобы алчная Мэй украла у меня лучшего гварника Аббарра!

Карш дунул в переносицу Золотинке, вернулся к грузу, подхватил ящик лучшего чавуки и пошёл к торговым площадям сектора.

О Мараге он подумает после, а пока время смыть песок, навестить старых друзей и ту, которой было отдано его настоящее сердце.

* * *

Караванщик словно переродился. Из моолонга, нацеплявшего на себя песок всех уголков Мэйтару, он вновь стал обычным тхару. Одежда пахла свежестью и мятой, ящик холодовика приятно морозил плечо, лучи новорождённого Орта льнули к щеке, как котёнок шаати.

Карш с удовольствием мерил улицы Аббарра широкими, уверенными шагами. Он любил этот прекрасный город, полный грехов и благодатей. Если бы кто-то спросил его, где джинны и феи, монстры и хранители, добро и зло обитают, он, не задумываясь, ответил, что силы Света и Тьмы клубком сплелись тут – в последнем оплоте Мэйтару, Чёрном цветке с белыми стенами, городе, в котором убийцы могут стать спасителями, а благородные леди – шлюхами.

Огненный небесный бог уже просыпался. Золотой котёнок шаати выпускал коготки. Час-другой, и он расправит крылья, устремится в лазурную высь, раскаляя воздух и плавя песок. А пока этого не произошло, Карш с удовольствием вдыхал ночную свежесть полной грудью. Говорят, Аббарр просыпается с первым ночным караваном. Но Карш знал – этот город не спит никогда!

Пара квартов, и вот он на месте. Вариол Карш – погонщик гваров, караванщик золотых песков, прирождённый тхару Юга остановился у лавки своего давнего друга. Ничего не меняется: прилавки начищены и выставлены, дверь открыта, тёплый свет лампы струится через ленты бусин занавески. Карш различил знакомый силуэт, склонившейся над столом.

Караванщик стукнул дважды по деревянной резной панели и, не дожидаясь ответа, нырнул внутрь. Бусины зашелестели, обнимая гостя тонкими разноцветными змейками.

Белобородый пожилой бист оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на нежданного гостя. Морщины лучиками расползлись от глаз, и он тепло улыбнулся.

– С возвращением, Вариол, – бист поднялся и достал с полки две кружки. – Мятной лимры или в этот раз чего покрепче?

– Лимра будет в самый раз, Вэл Стурион, – мало кто на земле Мэй звал его первым именем. Лишь самые близкие. От этого ощущение «дома» усилилось, обволокло уютом, словно возвращая в прошлое.

Стурион жестом пригласил гостя к столу, поставил медный кувшинчик-харн на огонь, смешал травы и порошки, наполняя комнату знакомым ароматом.

– Я озадачился, не увидев твоего паренька сегодня, – Вариол сел, поставив ящик на свободный стул.

– Неужели я остался без чавуки? – рассмеялся Стурион, помешивая закипающую лимру.

– Куфы б сгрызли мои рога, если б я это позволил!

Стурион улыбнулся:

– Хорошо, что до этого не дошло, – Старик снял харн с огня. – И хотя у тебя нет рогов, но я помню парнишку, вышедшего из Энхар, превратившегося в мужчину, покорившего Мэй. Ты всегда был своим, даже более того. Ты вытесан из белого камня гор, но в то же время впитываешь знания и умения, как песок воду. Ты истинный бист, Вариол, – Стурион лукаво улыбнулся. – Даже если бы и забыл чавуки для старика.

Карш рассмеялся, пододвинул свою кружку и, как много лет назад, с замиранием смотрел, как льётся ароматная вязкая жидкость. Отчего-то в руках старика она становилась волшебным эликсиром из сказок.

Стурион наполнил кружки и взглянул на ящик. Карш перехватил взгляд и кивнул на подарок:

– Я не забыл. Специально для тебя, свежего урожая. А вяленые доставят Мараг и свита Ворни.

Стурион щёлкнул замком и поднял крышку. Из ящика пахнуло морозцем – тонкие пластины холодовика лучше всего сохраняли сочные фрукты. Идеальные, глянцево-синие красавицы чавуки играли бликами лампы, как драгоценные камни.

Карш смотрел, как старик коснулся одного из плодов, мазнул смолянистый налёт, растёр в пальцах и, зажмурившись, втянул запах сокровищ Азура. Вариол готов был поклясться, что сейчас в памяти торговца кружат лепестки цветущего оазиса.

– Ещё живые и дышат, – тихо проговорил Стурион. – Я ощущаю терпкий запах чёрных ветвей. Спасибо тебе, Вариол!

– Это не всё, – хитро подмигнул Карш. – Я помню, как отец рассказывал, что вы оба родом из Азура…

– Да, будет покоен его путь на той стороне мира.

– И легки барханы Вневременья, – Карш тронул рукой рубаху на груди, под тканью которой висел талисман, что впитывал тепло тела.

Повисла мимолётная тишина. Мужчины смотрели сквозь время в прошлое, и каждый видел своё.

– Я наконец-то нашёл его, Вэл Сту, – прогнал нахлынувшую тоску Карш и расстегнул поясную сумку. – Еле утерпел, чтобы довезти в целости.

Карш размотал тонкую материю, бережно достал стеклянную склянку и пододвинул к Стуриону.

– Не может быть, – глаза старика предательски заблестели.

На столе стояла пузатая баночка. За толстым стеклом искрилась жидкая синяя драгоценность пустыни – нектар Азура: мёд чавуки.

– Смелее, – Карш пододвинул баночку ближе к старику и сделал вид, что не заметил, как тот смахнул слезу.

Рука Стуриона предательски дрожала, когда он открывал крышку. Осторожно зачерпнув кончиком ложечки мёд, он вдохнул терпкую сладость.

– Спасибо, сынок, – переполненный чувствами и воспоминаниями, проговорил Стурион.

Карш на мгновение превратился в ребёнка, сердце сжалось от воспоминаний и кольнуло от запрятанной глубоко, но не забытой боли.

– Расскажи мне о нём, – кивнул на мёд Карш. – Но оба поняли, что спрашивает он не только о синем нектаре.

Стурион молчал. Каршу даже показалось, что старик больше не скажет ни слова. И когда тишина стала особенно густой, торговец кивнул:

– Это хорошая история, а хорошие истории должны быть рассказаны.

* * *

– Дхару Карш был бесстрашен и отчаян… Сколько старая Мора ни отхаживала его хворостиной, он всё равно был упрям как гарнур. Но часто прут плясал по его спине за чужие проделки. Таким он был – поперечный, но справедливый, готовый защитить всякого. Может, оттого, что его некому было защищать.

Старик улыбнулся прошлому и продолжил:

– Азурский мёд уже тогда был на вес золота: то ли недуг сгубил пчёл, то ли какой дурак решил насолить, но несколько гнёзд – всё, что осталось, а потому мы, дети, могли лишь мечтать о нём. И тогда твой отец предложил самое безумное – украсть мёд! Но не у Моры, прятавшей его в запертом сундуке на складу за тремя дверями. Ведь ключи старая ведьма всегда носила с собой, пряча меж иссохших и длинных, что пустые бурдюки, грудей. Он предложил украсть мёд у пчёл!

Стурион рассмеялся.

– Видел бы ты его горящие глаза и пламенную речь! Дхару даже тогда мог повести за собой армию! Что уж говорить о детях. Мы его боготворили. Но важнее – мы ему доверяли! Три дня мы собирали вонючих жуков, чтоб обмазаться с головы до ног их зловонным секретом. Мы смердели как выгребная яма, а накинутые простыни делали нас похожими на призраков из самых нелепейших историй, но тогда… тогда мы чувствовали себя героями. А герой готов на многое ради подвига и добычи.

Когда старая Мора вышла со своей палкой карать воров, все хлынули врассыпную. Побежал и я. Нёсся со всех ног следом за Дхару, но вылезший корень чавуки опрокинул меня навзничь. Твой отец был уже у секретного лаза, когда я попытался встать и повалился от пронзительной боли в ноге. Я умудрился наступить на пчелу! Ступня раздулась, боль была невыносимой. Не то что бежать, я подняться не мог. А старая Мора неотвратимо приближалась, и была она в тот момент страшнее самого жуткого монстра из её сказок.

И тогда Дхару плюнул в песок, ругнулся, как столетний бист, и побежал ко мне. В самый раз успел перехватить палку Моры. Старуха сгребла нас за шивороты и поволокла к колонке.

– Не беспокойтесь, – приговаривала она, – я вас обязательно поколочу, вот только сначала отмою.

Воняли мы воистину невыносимо. А потом произошло то, что мы никак не ожидали.

Мора отмыла нас, обтёрла насухо, привязала к моей ноге компресс, а после – привела в дом и усадила за стол. Старуха прожгла нас взглядом так, что у меня по хребту холодный пот заструился. Потом она вышла, а мы даже не осмеливались пошевелиться. Вернулась она с подносом. Крякнула, грохнула перед нами тарелкой со свежим хлебом. Мы переглянулись, а старая Мора оскалилась, обнажив жёлтые клыки, и поставила прямо перед нами пиалу с синим нектаром:

– Тот, кто первый заговорит, – сказала она, – сдаст зачинщика и план – получит нектар. А другой – пять кварт первоклассных розог. Если до заката один не сдаст другого, биты будете оба.

Как же он пах! Этот аромат… мы захлёбывались слюнями, но молчали как рыбы. Лишь крепче сжимали зубы и кулаки. Наступил рассвет, а после и полдень. В животах урчало так, словно мы целый рой пчёл проглотили, а синий соблазнительный нектар манил всё сильнее. Дхару шипел на меня, уговаривал сдать его, но мне отчаянно захотелось в тот момент, чтобы зачинщиком был я.

Когда вечером явилась Мора и так и не дождалась ни слова от нас, она улыбнулась. Представляешь? Улыбка у неё была из тех, что бывают у тварей Бездны – словно оскал перед нападением. Но в этот раз она была иной. От неё исходило тепло! И до сих пор я помню каждое из её слов.

– Вы просидели целый день, и нектар был перед вашим носом. Без замков, дверей и заборов, но вы не взяли и капли. Что вас остановило? – хитро прищурилась старуха. – Ведь ещё вчера вы были готовы на всё, нарушали правила и рисковали шкурой, чтоб заполучить меньше с большими потерями.

Мы с Дхару переглянулись.

– Подумайте об этом и запомните. А сейчас, – Мора достала из принесённой корзины свежую краюху, кружки и кувшин. Налила нам молока, разломила хлеб на равные части и щедро намазала синим нектаром. Положив на одну тарелку две половинки булки, она пододвинула угощение к нам.

– Ешьте, – улыбнулась она.

Но мы всё так же сидели, не двигаясь, вцепившись руками в стулья, чтоб отгородить себя от этого испытания. Животы рычали, как дикие звери, а в глазах плясали мушки. Может, поэтому мы не сразу поняли смысл её слов:

– Я знаю, кто устроил эту вонючую авантюру.

Дхару подозрительно сощурился.

– Да, знаю. Это был Дхару Карш – кость в горле всего Азура.

– Нет, это был не он! Это был я! – выпалил тогда я, но Мора лишь отмахнулась.

– Остальные ваши подельники сдали его ещё до того, как взошло солнце, и им было достаточно лишь одного грозного взгляда. Все до единого сдали, тебя Дхару, кроме этого колченогого непутёхи, из-за которого ты и попался, – Мора кивнула на меня.

– Но тогда почему вы держали нас тут? – спросил Дхару. – И к чему…

Тут мой друг осёкся и посмотрел на меня.

– Кажется, ты начинаешь понимать, – ухмыльнулась Мора. – Ешьте, пока я не передумала. Хоть и говорят, что ворованный нектар слаще в сто крат, а я вам скажу: хлеб, разделённый с другом, будет вкуснее мёда, распитого с предателем.

С тех пор мы держались вместе, если и затевали что-то, то брали лишь проверенных, но никогда мы больше не воровали у Моры и ни разу больше не ели такой сладкий азурский мёд.

Стурион замолчал, и вместе с ним замерло само время. Старуха Мора давно ушла в песок, верный друг Дхару тоже оставил этот мир, лишь синий нектар самоцветом горел на столе, и старику казалось, что призраки вдыхают аромат Азура.

* * *

– Это и правда хорошая история, – с благодарностью сказал Карш и пригубил остывшую лимру.

Прошлое ещё немного покружило над их столом, а после выпорхнуло за дверь, уступая место настоящему. С улицы доносились голоса других торговцев, и Карш вспомнил, что и Стуриону пора открывать свою лавку, выставлять товар и продолжать жить. Без Моры, без Дхару, с грузом лет, потерь, но и приобретений тоже.

– А что с твоим пареньком? – спросил Карш, прогоняя вязкое молчание и тоску об утраченном. – Ты нахваливал лопоухого так, что проспать разгрузку он явно не мог.

– Фрави? – старик словно проснулся ото сна. – Накануне он почти всю ночь провёл в приключениях.

Карш присвистнул, но старик поспешил пояснить:

– Не в тех приключениях, что по нраву тебе. Для них парнишка ещё слишком мал, хотя девушка и монстр тоже были.

– Ха, – заглянув в пустую кружку, Карш прищурился, – ты меня заинтриговал! Я хочу услышать эту историю. Ты же знаешь: то, что любой караванщик любит больше гваров и золота, так это хорошую историю.

– С удовольствием, мой друг, но, боюсь, это лишь начало истории. И поделиться я смогу лишь тем, что напел мне ветер, да один завсегдатай кровавых боёв Тхарода.

Старик достал из плетёной корзины круглый хлеб, нарезал и поставил на стол. Карш намазал два ломтя синим мёдом и протянул один Стуриону. Старик благодарно кивнул и начал рассказ:

– Иногда лишь чужак может отличить добро от зла, ведь тот, кто живёт бок о бок с тем и с другим, видит бессчётное множество оттенков, переставая помнить изначальный цвет. А иногда тьму способна поглотить лишь бо́льшая тьма. Может, поэтому на краю самой чёрной ночи всегда разгорается рассвет. Ведь невозможно бесконечно падать в Бездну. В этой истории Бездна зажгла луч надежды в кромешной тьме существа, смирившегося со смертью. А может быть, Бездна обрела смысл в том, чтобы вернуть утратившему всё веру и небо. Бездна и Тьма встретились, чтобы помочь друг другу найти свет. Но часто, мечтая взлететь на чужих крыльях, мы забываем, что двоим падать будет ещё больнее.