Читать книгу: «Тяжёлая реальность. Клетка»

Вместо благодарности

Он медленно вынырнул из темноты беспамятства, как будто плыл через густое, вязкое молоко сна, и каждая секунда отдавалась в мышцах мелкой дрожью. Казалось, что кто-то пустил в него тонкие серебряные струйки электричества и они теперь играли в его жилах, перекатывались с плеча на локоть, с колена на пятку. Тело не слушалось – оно больше напоминало чужое, деревянное, и только редкие вспышки боли подсказывали, что он ещё жив.

Изо всех сил он хотел открыть глаза, но веки казались тяжелее камня. В конце концов удалось – и первое, что он увидел, был блеск. Металл. Серый, холодный, словно выточенный не людьми, а самим космосом. Он не знал слова "корабль", он не знал ещё, где находится – но нутром почувствовал, что окружающие его стены не живые, не каменные, не… Земляные… Ему сейчас казалось, что они пели. Если прислушаться. Тихо-тихо. Как гул подземных рек.

Кирилл медленно вдохнул – и удивился. Воздух был слишком ровным, без запаха земли, без пыли, без костра, даже без той затхлости, которая всегда жила в пещерах. Он был чист, как будто вымыт дождём и вытерт невидимыми руками. Этот воздух был неправильным.

Сначала он попытался слегка шевельнуться, но по телу прокатились разряды – будто тысячи крошечных змей впились в нервы, жаля, играя, издеваясь. Сердце резко заколотилось. Он не понимал, почему боль не проходит. Удар тем странным излучением, которое заставило его начать биться в нервных спазмах, всё ещё держал его в своих лапах, словно сам воздух был натянутой сетью, готовой сжечь его снова.

И тогда он вспомнил – как небо внезапно раскололось грохотом, как тень пронеслась над ним и эльфийкой. Она была рядом, такая лёгкая, хрупкая, её волосы сверкали от света заката, когда он толкал её вперёд, прочь из открытого пространства… И вдруг – удар. Воздух разорвался белым пламенем, тело закричало, но не голосом, а каждой жилой, каждой клеткой. Потом тьма.

Теперь – металл. Стены, словно чешуя гиганта. И свет – не от факела, не от лампы, а от чего-то иного. Мягкий, рассеянный, но в нём жила чужая магия. Она скользила вдоль прутьев клетки, обнимала их, как невидимые руки. Кирилл чувствовал её спиной, как холодное дыхание, и понимал – это не та магия, что он знал в лесах. Здесь она была приручена, сращена с металлом, сделана послушной, но от того ещё страшней. Он попытался найти своё дыхание – медленное, ровное.

"Я жив, – подумал он. – Но где я?"

И в этом "где" звучало всё. И холод… И дрожь в мышцах… И даже определённый страх, напрямую связанный с тем, что эльфийка осталась одна.

Кирилл снова попробовал шевельнуть пальцами – сперва только рукой, самой ближней к телу, но пальцы словно налились свинцом. Они дернулись, один, второй, третий – будто кто-то пробуждался после долгой зимы. Нервы отзывались колючими вспышками, словно огненные искры пробегали под кожей.

Он немного нервно сжал зубы и попробовал подтянуть колено. Дрожь прошла по телу, голова закачалась, и металлический пол вдруг показался зыбким, как вода. Он почувствовал, как холод от этого пола впивается в кожу, пробирается внутрь, и стало неуютно, как будто он лежал на груди огромного зверя, спящего, но живого.

Наконец он сделал усилие – и всё же сел. Голова парня слегка закружилась, и в этот миг он впервые услышал. Звук. Он не был похож на шум ветра или треск костра. Это было ритмичное, тяжёлое биение. Тук. Пауза. Тук. Оно не спешило, оно было упрямым и ровным, как дыхание чего-то гигантского. Кирилл подумал:

"Сердце".

И тут же понял, что этот звук исходил не от него. Это своеобразное и явно чужое сердце билось вокруг него. Звук его биения проходил прямо сквозь стены, вибрировал в костях. Он поднял глаза.

Его окружал металл. Везде металл. Но он был не мёртвым, не просто кусками серого. Он дышал вместе с этим звуком. Казалось, стены слегка шевелятся в такт – и от этого комната превращалась в грудную клетку невиданного существа, а он сам – пленник, запертый внутри его рёбер. И тогда он заметил линии.

Тонкие, светящиеся, будто нарисованные огнём. Они ползли по стенам, по полу, по самым прутьям клетки. Некоторые – ровные, строгие, как следы резца. Другие – извивались, петляли, создавая узоры, похожие на знаки, на письмена, но слишком чужие, чтобы их понять. Они пересекались, соединялись, разгорались и снова тускнели. Кирилл поймал себя на мысли, что эти линии – как реки на карте, что он видел однажды у странствующего учёного. Только это были реки света.

Он протянул руку. Кончики пальцев дрожали, но он почти коснулся ближайшей линии на пруте клетки. В тот миг, когда кожа встретилась с холодом металла, внутри него словно вспыхнула чужая искра. Ему показалось, что кто-то другой смотрит на него через этот узор, дышит им. Он отдёрнул руку, будто обжёгшись.

Звуки вокруг продолжали своё медленное, неизбежное биение. Тук. Пауза. Тук. И вместе с ним линии едва заметно пульсировали, будто это они и были венами того огромного сердца.

Некоторое время Кирилл сидел, обняв себя руками, и чувствовал – он не просто в клетке. Он внутри чего-то живого. И это "что-то" явно уже понимало, что он проснулся.

Он сидел, прижав ноги к груди, и слушал – слушал, как по узорам света текут не слова, а волны значения. Первое, что всплыло в его голове, не было речью. Это было ощущение – как будто кто-то осторожно потрогал его ладонь, оставив на коже отпечаток тепла и соли. Потом звук стал сложнее. В нём появились интонации, короткие, как вздохи, длинные, как тяга трубы. Это был не голос, каким он знал голоса людей. Это был голос вещей – голос, что умеет думать в рисунках.

Сейчас он слышал его сначала как шёпот в пустых ведёрках, как эхо далёкого колокола, ударяющегося о небо. Потом ощущение перешло в тело. В висках пульсировало… В зубах чувствовалось что-то вяжущее как от хурмы… В груди билось маленьким, чужим сердцем. Линии на металле, те тонкие, светящиеся жилы, задрожали и зажевали, будто кто-то начал плести на прутьях клетки простую, но упрямую песню.

Песня была не о числе и не о звёздах – она была о дороге. Кирилл увидел – не глазами, а так, как видит сонный мальчик в полудреме. Тропа, вросшая в траву, как линия ветра, и лиственницы, стоящие как исполинские свечи. Был запах сырого мха, и где-то вдали звякнул нож по камню. Он почувствовал, как эта дорога тянется – туда, где он в последний раз толкал эльфийку через просеку, где их тени переплелись с полднем и где над головой разорвалось небо.

Голос корабля был хитрее. Он не произнёс слово “где”, но песня несла вопрос – мягкий, почти детский, как если бы кто-то спросил, не забыли ли они его. И в этом вопросе проскочило ещё одно – тепло и опасность вместе: “Кто разбудил меня?” – и “Ты в теле моего ребра”. Кирилл ощутил, как внутри прутов клетки свет вспыхнул, образуя узор, похожий на отпечаток ладони. Эта ладонь словно накрыла его плечо, не жёлобом железа, а прикосновением.

Он попытался откликнуться. Голос не был устроен, чтобы отвечать словами, но можно было плести обратную нить – жест, звук, мельчайшее движение. Кирилл извлёк из себя первый скрипучий звук – не слово, а кашель, как когда запираешься в сарае и вдыхаешь пыль. Это было мало, но линии тут же отозвались. Пунктирный свет прошёл по прутьям, как будто кто-то по ним постукивал, и в его голове вспыхнули новые образы – короткая картинка. Большая клетка, и в ней – маленькая фигура с узкими ушами, с плащом, который она медленно выправлял на плечах. Сердце в груди Кирилла подпрыгнуло. Эльфийка. Её образ был как стрелка на карте, он указывал направление, и в ответ корабль послал мягкий, тёплый импульс – не приказ, а обещание.

Голос не говорил “освобожу” и не говорил “уберу”. Он говорил иначе. Он показывал структуру, как преподаватель показывает нити на ткани, чтобы ученик понял узор. Линии, попеременно замирая и пульсируя, вырисовывали путь – тонкий, блестящий, как жилка насекомого. Иногда узор всплывал как знак. Круг и разлом – и Кирилл прочитал в нём то, что знали его пальцы давно в другом мире. Дверь на петлях, запертую на замок, и рядом – рычаг, что поворачивается против течения.

Он понял, что корабль не просто видел – он помнил. В его голосе были остатки голосов других. Шепот старой женщины… Смех мальчика, который разбивал звёзды камешками… Скрип старого мотора, пахнущий маслом… Всё это смешалось в том шёпоте, который теперь становился всё яснее, что именно там, где линии соединялись, он чувствовал приказ и заботу одновременно – как если бы гигантская мать кормила котёнка и одновременно учила его ходить.

Потом Кирилл ощутил, как к нему вернулась часть возможностей движения. Пальцы больше не были налиты тяжёлым свинцом. Они дрогнули, зачесались, и изнутри прутов металла, что его окружал, пришёл слабый электрический отклик, как лёгкий укол. Возможно, это был знак того, что даже сам этот корабль зафиксировал его попытку жить. Он потянулся за прутьями, и в этот миг свет тех самых магических узоров выстроил перед ним картинку коридора. Металлические ребра… Лампы, в которых мерцала магическая ртуть… И дверь, внизу которой текла тёмная полоска… Казалось, что сам корабль показывает ему ту часть, где раньше держали пленников.

И в тоне шёпота вдруг возникла новизна – не в словах, а в настроении. Любопытство. Это было словно взгляд младенца, который впервые видит птицу и не знает, назвать ли её другом или добычей.

“Кто ты?” – Спросил корабль не словами, а вибрацией в груди Кирилла. И Кирилл, слабым, почти неслышным шёпотом, ответил так, как мог. Не именем… Он ещё не знал своего положения в этом месте. А куском памяти:

“Я вёл её через лес. Я – тот, кто фактически спасал её.”

Линии магии вспыхнули, и свет прошёл по прутьям, как по струнной гитаре. На мгновение казалось, что весь корабль принял эту правду и тихо улыбнулся. Тусклый, металлический огонёк внутри клетки отразил в своих бликах лицо Кирилла – усталое, покрытое пылью и кожей, но живое. И где-то далеко, за металлическими рёбрами, биение стало сильнее. Не угрожающе. А просто потому, что теперь внутри него было ещё одно сердце, которое билось и дышало, и слушало.

Гул корабля становился фоном, размеренным, как капли дождя за окном в детстве. И, вслушиваясь в этот странный сердечный стук металла и магии, Кирилл ощутил, как память начинает распаковываться – не резким рывком, а медленным, болезненным разворачиванием клубка.

Начало приключений

Он помнил, как всё начиналось. Это был вечер. Самый обычный. После работы он вышел из здания, где всё ещё гудели сервера, пахло пылью из системных блоков и кофе, который накапливался в кружках так же, как ошибки в отчётах. Он был уставший до тупости – такой усталости, когда мозг не думает, а только повторяет одну мысль:

“Домой. Просто домой.”

Ночной парк лежал на его пути. Кирилл любил эти тёмные дорожки. В них было что-то от отключённого монитора. Пустота. Где ничего не требовали. Ничего не зависало и не сыпалось ошибками. Ветер качал фонари, и их свет шёл пятнами – как курсор, бегущий по экрану. Он шагал, в руках рюкзак, в голове – всё та же бесконечная вереница задач. Кто-то не сдал отчёт… Кто-то опять сломал базу… Сервер “лёг” в самый неподходящий момент… Мир казался ему отлаженной системой, которая упорно разваливалась, а он – системный администратор и аналитик в одном лице – был вынужден подпирать её плечами.

И вот тогда, среди деревьев, случилось то, что не вписывалось ни в какие логики. Воздух впереди дрогнул. Как бывает, когда на экране появляется артефакт – полоса битых пикселей, изломанность картинки. Только это было не изображение, а сама реальность. Линии дорожки вдруг смазались, фонари дрогнули, будто кто-то перетянул кабель питания, и прямо перед ним открылся проход. Не дверь – слишком зыбко для двери. Не окно – слишком темно и глубоко. Это был провал… Туннель, подсвеченный изнутри чем-то неясным…

Он остановился. Его сугубо прагматичный ум тут же выдал десятки объяснений всему этому. Сон… Перегрузка… Галлюцинация… Но его уставшие ноги шагнули вперёд сами. Может, от усталости… Может, потому что подсознание давно хотело вырваться… Всё это уже было не суть важно. Он вошёл в открывшееся ему пространство.

И мир рухнул… Он не падал… Он плыл… Цвета складывались в геометрию, линии вились, как кабели внутри серверной, только эти кабели были сделаны из света. И всё это вращалось, пульсировало, искажалось. Где-то на краю сознания мелькнула мысль:

“Протоколы миграции. Это как перенести систему на новую платформу, только с телом.”

Он усмехнулся – и в тот миг его втянуло. А потом был лес. Небо, слишком близкое и яркое. Воздух, густой, пахнущий смолой. И самое страшное – магия. Он увидел её сразу, хотя раньше считал всё это детским бредом. Она была в траве, в листьях, в самой почве – искривлённой, жуткой энергией, которая шла, как ток по повреждённым проводам. Она жила. И именно эта жизнь пугала больше всего. Привычных ему алгоритмов здесь не было, всё текло, менялось, извивалось по законам, которым он не верил.

В первый раз он понял, что его логика, его прагматичность здесь бесполезны. Всё было перекручено. Здесь можно было зажечь факел словом, но слово оборачивалось пламенем, способным спалить целую поляну. Здесь травинка могла вырасти за секунду и пробить камень, но тут же погибнуть от случайного шёпота ветра. Мир жил сам по себе, не спрашивая человека, нужен ли он ему.

И в этом мире он оказался – обычный системный администратор, привыкший к таблицам, отчётам, кабелям и серверам. Человек, который знал, что если программа “упала” – её можно перезапустить. Но здесь ничего не перезапускалось. Здесь падало – и оставалось падшим.

Сейчас, сидя в металлической клетке, окружённый магией, что светилась в линиях и венах корабля, Кирилл чувствовал, как память и настоящее переплетаются. Там, в парке, он переступил через грань. А теперь, кажется, переступил ещё через одну.

Когда свет портала иссяк, и Кирилл вывалился наружу, парень сперва подумал, что упал где-то… В горах… Под его ногами был голый камень. Шероховатый, сырой. Но уже через мгновение он понял, что это было совсем не те горы, которые он вообще мог знать.

Скалы вокруг были кривыми, словно нарисованными детской рукой. Их грани не сходились, вершины ломались в воздухе, будто кто-то подёргал их за невидимые нити. Сначала он списал всё на усталость, на странное головокружение – но тогда он заметил воду. Тонкий ручей струился по каменной расщелине, но не вниз, не туда, где логично было бы ожидать появление его русла. Он тек вверх, медленно, упрямо, капли отрывались от камня и ползли в небо, искрясь в чужом свете. Кирилл застыл, сглотнул, потер глаза.

“Точно галлюцинация! – Подумал он. – Это просто нервное. Я спал всего три часа, работал почти шестнадцать. Мозг перегрелся.”

Слегка растерянно он шагнул вперёд – и камень тут же отозвался на это движение. Один из обломков, что валялся у его ботинка, вдруг дрогнул и завис над землёй. Поднялся на высоту его пояса и замер, вращаясь, как спутник вокруг невидимой оси. Кирилл отпрянул, ударился плечом о скалу и тут же почувствовал, что она теплее, чем должна быть. Камень будто жил, тёплый, влажный, как кожа.

Он поднял голову и увидел, что некоторые глыбы вообще не касаются земли. Целые выступы нависали, как облака, вися в пустоте. Казалось, невидимые руки держали их за края. В голове парня тут же вспыхнули обрывки мыслей – не связных, а отчаянных.

“Гравитация. Закон Ньютона. Течение воды. Всё это – основы. Это нельзя переписать.”

Но окружающий его мир, судя по всему, всё переписывал. С лёгкостью. И даже с какой-то насмешкой. Он чувствовал, как почва под ногами будто дышит, и не знал, стоит ли доверять даже самому воздуху.

“Я сошёл с ума. – Промелькнуло в его голове. – Никакого портала не было. Я просто сломался. Переработался, вот и всё. Сижу сейчас в офисе, наверное, на стуле, перед монитором. А это…”

Он провёл рукой по воздуху, в котором зависала россыпь капель, и пальцы прошли сквозь холодные жемчужины воды, что упорно ползли кверху.

“А это галлюцинация. Картинка, которую мозг выдал на экран перед смертью.” – Он сел на камень, обхватил голову руками. Сердце билось слишком быстро, в ушах шумело. Но шум не исчезал, наоборот – в нём был ритм, чужой, странный, будто сам мир шептал:

“Это не твоя Земля. Не твои законы. Привыкай.”

И тогда он понял самое страшное. Если это и был сон, то слишком вязкий, слишком плотный, чтобы проснуться.

Немного погодя он уже сидел, уткнувшись в ладони, стараясь выровнять дыхание. И вдруг заметил – из-под ног, из мелкой трещины в камне, сочится свет. И это был не огонь… Не привычное ему электричество… Это был мягкий, тягучий свет – словно мёд, только жидкий, и он не лился, а будто медленно проступал, насыщал камень изнутри. Кирилл поднял голову и увидел, что вокруг него отнюдь не одна трещина сияет этим светом. Вся поверхность скал была исполосована линиями – тонкими, светящимися прожилками, похожими на капилляры в теле.

Осознав это, он замер на месте. Свет не был хаотичным. Он тек, он соединялся. Линии вспыхивали и гасли, и через несколько секунд он уловил, что это всё не случайность. Узоры собирались. Перед его глазами возникли формы. Круг… Затем спираль… Потом пересечение прямых, словно график… И в этом графике что-то было – от того, что он видел на мониторах, когда анализировал массивы данных. Никакой мистики – просто повторяющийся рисунок, который не может быть случайным

Кирилл зажмурился, потом снова открыл глаза. Линии горели тише, но стоило ему сконцентрироваться, они начинали складываться в новый узор. Словно кто-то проверял:

“Понимаешь ли ты меня?”

– Это не галлюцинации. – Сказал он хрипло. – Это какой-то чужой… Язык…

Слова прозвучали так уверенно, что сам Кирилл вздрогнул. Язык. Алгоритм. Взаимосвязь. Он привычно начал разбирать то, что видел перед собой. Вот линия вспыхивает каждые пять секунд… Вот эта – только когда рядом усиливается свечение другой… Зависимость? Условие “если-то”? Он мысленно нарисовал таблицу. Столбец триггеров… Столбец откликов… И чем дольше он наблюдал, тем яснее становилась закономерность.

Но когда он уже почти убедил себя, что это обычная система сигналов, линии вдруг изменились. Они сошлись в точку прямо перед ним. Из десятков прожилок собрался узор, похожий на глаз. Огромный, беззрачковый, сделанный только из света. И этот глаз смотрел на него.

Кирилл замер, горло пересохло. Первая мысль снова была о том, что всё это бред и галлюцинация. Вторая – интерфейс.

“Это интерфейс. Кто-то меня проверяет. Неужели была задействована система общения?”

Он даже усмехнулся сквозь страх – устало, и даже немного нервно. Конечно, мозг программиста не мог объяснить себе “глаз из света” иначе. Кроме как действующим интерфейсом.

– Ладно… – Глухо пробормотал он. – Допустим, что всё это – не шиза. Допустим, это диалог. Если так, значит, мне нужно найти входные и выходные параметры.

Он протянул руку и провёл пальцем по камню рядом с линией. Та дрогнула, чуть ярче вспыхнула, и где-то дальше, на соседней скале, откликнулся другой узор – словно волна.

“Связь. Подтверждение. Вход и выход сигнала.”

Сердце парня билось всё быстрее. Он начал экспериментировать. Касался линии коротко – и на соседнем склоне вспыхивал короткий импульс. Проводил медленно – там же загоралась длинная полоса. Словно он стучал по клавишам, а система отдавала отклик. В какой-то момент линии сложились в прямоугольник. Кирилл невольно подумал о мониторе. Смешно, нелепо – монитор на отвесной скале. Но прямоугольник не исчез. Внутри него начали выстраиваться новые узоры, будто кто-то на том конце решил:

“Хорошо. Ты понял основы. Держи следующий уровень.”

Он вдруг ощутил дрожь – не от холода, а от того, что этот чужой, страшный мир впервые заговорил с ним на понятном языке. Пусть и светом вместо цифр, узорами вместо букв, но это был язык.

“Я могу понять. Я могу нащупать взаимосвязь.” – Мелькнуло в голове парня. И Кирилл впервые за всё это время перестал бояться. Внутри него что-то щёлкнуло. Точно так же, как когда удаётся запустить упавший сервер после долгой ночи усиленного труда над его “бездыханным” телом. Да. Мир вокруг рушил привычные парню законы физики. Но если в нём есть хоть какая-то система, то значит, его можно считать. И он решился. Этот “глаз из света” он не просто примет – он попробует ответить.

Кирилл долго стоял напротив этих линий – светлых жил, тянущихся в камне, будто кто-то когда-то выцарапал их не рукой, а самим дыханием звезды. Они мерцали, складывались в петли, пересекались, гасли, вновь вспыхивали. Он пытался уловить ритм. Словно в них был код, алгоритм, замкнутый цикл. Его голова, привыкшая к таблицам, логам, зависшим системам и сетям, невольно начинала считать.

“Если эта вспышка повторяется каждые три секунды, а эта линия загорается только при касании света из другой трещины… это словно некий протокол обмена данными.” – мелькнуло в сознании. Он даже машинально пытался представить себе диаграмму. Но чем больше он напрягал мысли, тем сильнее узоры словно… ускользали. Они перестраивались. Отбрасывали его логику, словно чужака.

– Ну давай же. – Шепнул Кирилл. – Я же вижу вас. Я знаю, что вы подчиняетесь правилам… хоть каким-то… Всё равно правила должны быть!

И он, упрямо сжав зубы, протянул руку. Кончиками пальцев провёл в воздухе, повторяя линии, что светились в камне. Пытался, как программист, “воспроизвести” рисунок. Но под пальцами не возникало ничего – только холод воздуха и пустота. Свет оставался в камне, не переходя в него.

Тишина. Пусто. Он почувствовал, как в груди зарождается злость – тяжёлая, обжигающая, сродни той, что бывало после ночи, потраченной на очередной баг программы, а утром начальник лишь бросал:

“Ты всё неправильно делал.”

– Ну и пошли вы… – Резко выдохнул он, пнув носком ботинка небольшой камень, у которого тускло переливался крохотный узор. И отлетевший в сторону камень звонко ударился о ближайшую скалу. Мгновение – и трещина на нём раскололась, словно живое тело. Изнутри разлетевшегося на куски камешка вырвалось облачко светящейся дымки, легкой, как дыхание, хрупкой, как пепел в солнечном луче. Оно закружилось, распадаясь, будто собиралось исчезнуть.

И тут же, откуда-то из тени, стремительно метнулась ящерица – тонкая, серебристо-зелёная, почти прозрачная. Она открыла крошечную пасть и вдохнула дымку, будто это был глоток воды. На мгновение световые узоры, пробегавшие по её бокам, вспыхнули ярче – как если бы существо засияло изнутри.

Увидев всё это Кирилл, широко раскрыв глаза, застыл на месте. Ведь он чётко видел, что те самые линии на чешуе ящерицы – были практически такими же самыми, что были и в камне. Только теперь они стали живыми, полными силы, переливались, как дыхание невидимого огня.

– Чёрт… – Прошептал он. – Оно… оно кормится этим.

Эта мысль ударила резко. Это был не просто свет. Это – топливо. Энергия. Магия, если уж совсем по-фантастически рассматривать этот вопрос. И она может принадлежать… не камням, а живым. И где-то внутри – вместо восхищения или страха – снова включился привычный аналитик.

“Выходит, что эта система линий замкнутая. Камень хранит узор. Разрушение приводит к выбросу энергии в окружающее пространство. А поглощение этой самой энергии становится подпиткой. Значит, тут есть поток. Циркуляция. Как… как у нас в сетях. Только…”

Он не успел до конца обдумать эту мысль. Потому что ящерица повернула голову – и в её глазах, слишком уж внимательных для зверя, мелькнул отблеск, словно она тоже его… рассматривает.

Теперь Кирилл замер, завороженно глядя на ящерицу. Она сидела на камне, прижав лапы к телу, и её бок всё ещё светился ровно, ритмично – будто в ней билось маленькое пламя. Световые линии на её чешуе были не просто орнаментом. Они дышали. Переливались, гасли, вспыхивали вновь, словно организм этой крохи разговаривал сам с собой на языке узоров.

И вдруг Кирилла пронзила мысль – резкая, почти болезненная. А что, если это не камни питают их? Что, если они сами – и есть узоры? Эти создания не пользователи… Не случайные охотники за дымкой… Они – носители, живые узлы, рождённые в системе, которую он даже не понимает.

От этого открытия стало не легче. Наоборот, холод прокрался в живот. В его мире всё было по-другому. Есть человек… Есть инструменты, есть системы, которые ты создаёшь и контролируешь. Здесь же узор сам выбирает, где быть – в камне или в чешуе твари, которая только что глотнула свет, будто воздух.

Ящерица метнулась в сторону и исчезла в щели между нависающими валунами. Кирилл, поколебавшись, двинулся следом. Привычная ему логика подсказывала, что если он хочет понять этот мир – нужно смотреть, как он живёт. А инстинкт твердил обратное:

“Не лезь туда, где не понимаешь правил.”

Скалы впереди поднимались, словно вывороченные костяки какого-то колоссального зверя. Кирилл продирался между ними, оглядываясь на каждую трещину, где светились узоры. Чем дальше он шёл, тем сильнее и плотнее становились эти линии – не просто тонкие жилки, а целые рисунки, опоясывающие камни, уходящие вверх по утёсам.

А ещё он всё острее ощущал, что оказался не просто “где-то в горах”. Нет. Это место жило по другим законам. Совсем другим. Вода текла не вниз, а вверх по склону, собираясь в прозрачные капли, зависшие над поверхностью, как рой медуз. Камни, тяжёлые, с острыми краями, просто парили в воздухе, медленно вращаясь вокруг собственной оси. Воздух пах не горной свежестью, а чем-то странным, медовым, будто прогоревшей лампой накаливания.

Он останавливался раз за разом, пытаясь объяснить. Но любая логика ломалась. Как в старом баге, когда ты видишь, что код не может работать, но он – работает.

“Это не иллюзия… слишком реально. Если я сошёл с ума, то мозг чертовски изобретателен.” – Глухо пробормотал он. И чем дальше он углублялся, тем сильнее осознавал, что это был уже не привычный ему мир. Здесь нет ни дорог… Ни фонарей… Ни линий электропередач на горизонте… Ни единого признака цивилизации, за который он бы уцепился. Только хаос чужих законов.

Эта мысль была куда страшнее, чем висящие камни или светящиеся твари. Он здесь один. И вокруг нет ничего, что намекало бы на людей.

Осознав этот факт, Кирилл остановился, вдохнул глубже, и холод ударил его лёгкие куда сильнее. В груди парня что-то резко сжалось. Будто он был в пустыне, где нет не только воды, но и языка, на котором можно позвать помощь.

Ящерица снова мелькнула между камнями, её светлый узор скользнул в темноту. И Кирилл шагнул за ней – потому что, кроме неё и этих нелепых узоров, у него больше не было ни одной зацепки в этом мире.

Немного подумав, Кирилл всё же двинулся глубже в эти территории, стараясь не отставать от мелькающей в темноте ящерицы. Та, то скрывалась, то снова показывалась, будто дразня его, словно проверяла – идёт ли он за ней, не сдастся ли. Свет её узоров был едва заметным маяком, и в какой-то момент Кирилл понял, что уже не видит выхода, не помнит, откуда пришёл. Скалы сомкнулись вокруг, превратившись в тесный коридор, изломанный, как позвоночник древнего чудовища.

И тут что-то изменилось. До этого камни казались просто странными – с их парящими осколками и бегущими по ним световыми узорами. Но сейчас у Кирилла возникло ощущение, что они смотрят. Не глазами, не привычным человеческим взглядом – а всем своим телом, всей массой. Как если бы каждый камень имел память и внимание, и эта память уткнулась в него, чужака.

Сначала он списал это на усталость, на нервы. Но стоило ему остановиться, прислушаться – и в глубине коридора, где узоры становились гуще, раздалось низкое, протяжное звучание. Не эхо, не ветер в расщелинах. Это было похоже на гул трансформатора, на сердечный ритм какого-то гигантского организма, живущего под землёй. Этот гул вибрировал в воздухе, отзываясь в рёбрах. Кирилл ощутил его даже в зубах, будто звук проходил не через уши, а прямо в кости.

Он тихо сглотнул ставшую вязкой слюну, и остановился, нервно облизав пересохшие губы.

– Ну уж нет… нет-нет… – Всё также тихо пробормотал он. Но гул не стихал. Более того – он становился ритмичнее. Как будто что-то отвечало на его мысли. Кириллу на миг почудилось, что вибрации складываются в слова – но не человеческие. Это был чужой язык, слишком вязкий и низкий, чтобы ухватить смысл. Звуки не произносились – их как будто думали.

И чем дольше он вслушивался, тем отчётливее ему казалось, что это был не просто шум. Это был… Зов… Тот самый мир, в который он угодил, имел свой голос. И этот голос заметил его.

Холод прокатился по спине. И вдруг парень ясно понял, что пока он шёл за ящерицей, почему-то думал, что сам выбирает путь. Но сейчас – его ведут. Всё, что было вокруг, не случайно. Светящиеся узоры, дымка, ящерица – это были не хаотичные явления, а… Приветствие? Предупреждение? Испытание? Что?

Он не знал. Но в груди крепло ощущение угрозы – невидимой, но всепроникающей. Будто мир держит его в ладони и решает – раздавить или оставить жить.

Ящерица, впрочем, всё так же светилась впереди, неторопливо продвигаясь вперёд. А Кирилл стоял, сжав кулаки, и чувствовал, что шагнуть дальше – значит признать правила, которых он не знает.

Но, немного погодя, и резко выдохнув, парень всё же двинулся вперёд, стараясь не слушать гул, что всё ещё отдавался в костях. Ступал осторожно, скользя по осыпающимся камням, и вдруг заметил – тьма впереди раздвинулась. Воздух стал свежее, прохладнее, влажнее. И Кирилл понял, что поблизости была вода.

Он ускорил шаг и вскоре увидел её. Ручей. Тонкой нитью стекающий по уступам скал и исчезающий в трещине. Но вода не была привычной. Она светилась. Не ярко – скорее, мягким, серебристым свечением, как молочный след луны в ночном небе. В самом потоке просматривались узоры – зыбкие, словно тени, и они складывались, распадались, собирались вновь.

Кирилл замер. Его мозг привычно ухватился за детали: узоры в камнях, узоры в ящерице… теперь и вода? Он медленно присел на корточки, внимательно разглядывая ручей. Вокруг действительно росли растения – низкие папоротники с широкими матовыми листьями, цветы с тонкими лепестками, окрашенными в переливчатый голубой. На влажной земле отпечатались следы лап и копыт. Это была не пустая выдумка, не иллюзия. Животные точно приходили сюда.

Он вспомнил уроки биологии, подсознательно перебирая факты. Растения “пьют” – значит, вода не яд. Следы животных – значит, она вполне удобоварима и употребляема. Все признаки прямо говорили о том, что она безопасна и для него. Но сердце колотилось от сомнений: