Я смерть

Надлежащее извещение

Плоть тебя равно плоть смертна. Плоть другого – нет. Другой – не плоть. Так отличие плоти тебя от плоти других заключено только в «части» тебя (смертности)?

Нет, по-другому. Другое – не плоть, другой – брейнсторм (“судьба”, или соло жизни).

Ты смертен, значит, не другой, противоположен любому другому (всякой индивидуальной «судьбе»).

Истинное тело тебя – “соответствует” субъективной смерти другого, точнее, ответственно за нее. Смерть тела (“мира”) тебя – возрождает мир природы в единый протомир реальности. Плоть тебя (на глазах) преобразуется в новую плоть.

Отмеченная самой (“смертностью”) плоть не делается (“машинально”) неуязвимой (не стареющей к смерти), но проводится по «тропам» буквальных подсказок к обновлению индивидуальной плоти в истинное (личное) тело, которое воплощается исключительно сквозь смерть мира в целом, его моментальное преобразование в мир грядущий, в котором нет места анонимности за исключением самого акта пришествия.

Плоть (мужская) – проекция (оптический образ) “мужчины”, или мужского от Адама (человека) – внимающего (“различающего”) в собственном теле (“самости”) Духа не в Себе.

Женская плоть – проекция “женщины”, или женского от Адама (целого человека), а именно тела (“мира”), которого не достает вниманию (Адама) в целом.

Адам различает в теле (“самости”) себя, что означает – он “живет” (на языке природы мужчины и женщины), или он умирает (словом человека).

С ним умирает (“живет”) и весь природный мир человека. В мире природы умирает не человек, а отмирает плоть (“мужчины” или “женщины”) его.

Может ли Адам умереть вместе с целым миром природы (в конце света), ведь всякое умирание когда-нибудь добирается до какого-нибудь “конца”?

Очевидно, оно (“универсальное” умирание) не приводит к привычному временному пределу (“прерыванию”), а буквально утыкает его (“Адама”) в собственное тело (самость) или же вбрасывает в “жизнь” (явь прерывистых пробуждений) и, соответственно (“неизбежно”) – в “смерть” (дрёму прерывистых засыпаний). Только так Адам умирает и затем рождается.

Имеет ли значение, как соотносить пределы “смерти” и “рождения” с пределами мира природы, или тела самости (Адама)?

Мир его – начало, “рождение”. Самость (тело в целом) – “конец” его, или проявление мнимой (воображаемой в пределе) смерти.

Умирание Адама – к телу (самости), вместе с ним туда же и дорога миру природы в целом – к элементарному бытию в самости (теле) Адама.

И Адам устал, устал умирать и возрождаться (воображать, мечтать, снова жить в мире, забываться, терять мысль, засыпать и пробуждаться, забываться и вспоминать себя заново).

Как он, вообще, может попытаться прекратить умирать?

Ведь в таком случае он невольно оказывается нечто вроде плоти в мире природы (“мужчиной”)?

Но это лишь в мыслях, и “подсознание” Адама указывает ему на умирание и смерть в оптике старения и околевания.

Каждый раз Адам заводит умозрительную пружину “нового мира”, в котором, как ни затаивайся, все равно обнаруживаешь следы проступающего тлена.

Адам как человек – смертен, то есть умирает бесконечно.

С точки зрения плоти (мужчины и женщины), он бессмертен, то есть “живет” бесконечно.

На самом деле, бесконечная “жизнь”, если бы она и была возможна, то только как бесконечное умирание (в теле Адама), закольцованное от тела самости (элементарного бытия) до очередного мира (“плоти”) протагониста, (мысленно) борющегося со старением и околеванием, а в реальности – являющегося очередным трансдуктором “проекций” (мыслей) самого Адама (человека), размышляющего о “жизни” себя, точнее, о возможности смерти (“себя”).

Адам не в состоянии покончить с собой – за любой попыткой следует обрастание плотью в одном из воображаемых миров его.

Протагонист бесконечно умирает (“прозревает”), и в конечном счете, долго ли, коротко ли, блуждая среди битого стекла и прочего мусора, оставшегося от былых хрустальных замков, утыкается, в лучшем из случайных миров, в лоно собственной “плоти” (элементарного бытия) – всё, конец пути.

Какая реальность из миров могла бы прикончить “жизнь” Адама, оказавшись оазисом смерти (Адама)? Ведь Адам, человек смертный, есть (смерть) в целом, точнее, Адам умирает в теле (“мира”) себя.

И кто посторонний (“смотрящий”) может прекратить умирание Адама в целом, в целом прервать “внимание” самости (тела) к прекращению в целом?

Адам размышляет, порождая очередной мир “плоти” (“во главе” с “собой”, и не подозревая об этом); синхронно “думает” и член (Адама), точнее, мужская плоть его. Мира вне места или движения (как такового) нет, не существует, в целом его заменяет частный взгляд “плоти” (мужчины или женщины), или некий “смотрящий” за индивидуальным миром (брейнстормом). В таком случае, умирание (или “вечная” жизнь) Адама, верховного “смотрящего” (надзирателя) может называться таким универсальным миром, или экзистенцией.

Если отказывать в осознанности (стволовом “Я“-ощущении) плоти любого другого, то нельзя исключить отсутствие таковой и в плоти тебя. А если, вообще, допускать нечто подобное (и даже быть уверенным в таком) – то справедливым представляется предполагать в другом именно то, что собираешься иметь в себе (“плоти”) сам. Так, ты допускаешь в плоти другого лишь то, что “знаешь” сам точно (из плоти себя). То, которое именуешь другим в плоти другого. Хотя ты не должен быть другим относительно “другого” в той же, что и твоя, плоти. Ты – един во всякой плоти как плоть другого.

Ты – не плоть, не всякая плоть, никакая плоть, вещая плоть, простая как “вещь”, просто вещь, заключающая в себе “брейнсторм” (смерти), виновный (“в ответе”) за все брейнстормы (мира).

Смерть не просто “противоположна” всякой жизни, смерть не соответствует ни одной из них, оказываясь их целым (основанием).

Ты перебираешь в других (“плоти”). В брейнстормах. Ты – такое, которое известно, и что может “примерено” к плоти другого живого (“мужского” и “женского”). Ты – как нечто неизменное, не информация, не знание. Но перебираешь ли ты, или к тебе “примеряется” тот, которому известно (а не “другой”, которого и в помине нет, которого и предположить не в ком и не в чем), тот, который вот “примеряет” тебя в отношении (“противоположении”) к другой плоти (“мужчин”).

Тот и есть “ты”, а не другой из плоти (“смотрящий” брейнсторма). Но как это поможет в понимании “себя”, которое “примеривается” к другому во всякой плоти? Разве может меняться стволовое “Я”-ощущение (“самости”), меняться от плоти к плоти?

То, о чем Адам непосредственно про себя размышляет, “плоть” его (синхронно) – вслух исполняет. А то, о чем “думает” смотрящий во плоти его, может “реализовываться”, а может – и нет. Если – да, то, выходит, “мысль” смотрящего во плоти формально совпадет с замыслом Адама? Только совпадет насколько и в какой части замысла Адама?

Напрасные мысли (Адама) – напрасная жизнь (во плоти) к околеванию. Жизнь во плоти (к околеванию) соответствует напрасным мыслям Адама о собственной смерти, точнее, о “возможности” прекращения ее.

Как понять, не напрасны ли мысли и, соответственно, не избыточна ли жизнь тебя (во плоти)? Ведь любая плоть (“чувствилище”) по определению как минимум должна сочувствовать стволовому “Я”-ощущению (самости). Никак – менее такого.

Ты размышляешь и действуешь, как представляется тебе, в связке с позитивной мыслью другого (“Адама”) себя, в котором тем не менее задает тон, “солирует” цельная “мысль», или замысел (“Адама”), отраженный в желании прекратить умирание “себя”, прекратив умирание в целом, то есть “умереть” по-своему.

Если “мысль” (брейнсторма) тебя воплотится в соответствующий замысел, то есть совпадет не только с фрагментами фантазий и представлений об исходе основного инстинкта (“желания”) Адама, но и по масштабу совпадения (единомыслия) преодолеет баланс жизни и смерти, направляя тебя в Адаме (“околосмертном переживании”), в конечном счете, к прекращению смерти (“Адама”), тело которого станет заложено в основание нового мира (реальности) и новой плоти (“ковчега”), то благодарности не будет. Ведь ты “свернешься” в плоть – ничего личного.

В плоти (“мужчины” или “женщины”) нет ничто кроме плоти и временящейся жизни (“брейнсторма”). Универсальное “чувство” самости, напротив, “оживляет” плоть, являясь ее причиной, а не следствием, не являясь чем-то “сделанным” (уникальным) – не делает другого само собой (“солипсистом”) среди формальных ближних.

Смерть изличается Адамом в мгновения (“прерывания”) самости себя, собственно оживляющие плоть и запускающие отдельные жизни единого человека.

По сути, любая индивидуальная жизнь плоти (брейнсторм) – отвлечение (“внимания”) Адама от (“возможности”) собственной смерти. Сведется ли в итоге подобное размышление (“себя”) к смерти Адама как вариант, зависит “исключительно” от тебя.

“Жизнь” другого есть петля смерти.

Нет основания обосновывать какой-либо срок жизни самого покойника, то есть его бесконечного возврата, или “отсрочивания” смерти.

“Смерть” ощущается (“осознается”) покойником с начала прекращения “трансцендентного” отличения его (покойника) в целом. Покойник же не замечает, как со смертью “изличает” (исторгает) труп (“двойника”) себя – мертвеца. И начинается новый этап в его умирании (“жизни”) – собственно “смерть”, наряду с внутриутробным периодом и собственно “жизнью”.

По-прежнему, (“онтологическое”) обоснование зыбко. Без основания (тела) зябко. Потрясывает и от легкого ветерка.

К слиянию, или неразличению в целом (тела) Адама, покойник очередной раз предчувствует “рождение”, которое повторяется эхом “бесконечности”, а точнее, в “свете” (разума) Адама – покойник каждый раз “отличается” (умерщвляется), и отправляется восвояси (“возвращается”) заново в его (покойника) личное умирание (вечный “повтор”), начиная со “смерти” и заканчивая рождением (“себя”).

В связи с тем, что общая петля (смерти) Адама извечна, и покойник повторяется в ней невольно, повторяется вплоть до индивидуального восстания, воскрешение может застать его (покойника) на любом “участке” петли смерти (“жизни”). Ведь внутриутробный период и собственно жизнь – лишь родимые отметки на теле самой смерти (“Адама”), и потому от первого лица (“покойника”) бесконечный повтор кажется одной “вечной” жизнью (накануне воскрешения).

По сути, нежилец (“покойник”) так и не умирает никогда на самом деле, точнее, не помнит, с твоих слов, нежного касания (“прерывания”) смерти.

К пределу неотличения в теле смерти (Адама) покойник может “рождаться”, запуская себя заново в петлю смерти, или однажды возродиться в реальности (единого “мира”), то есть обрести себя в истинном теле. От чего зависит “сверхсудьба” (особый выбор) покойника?

Покойник (он же нежилец) повторяется, в первую очередь, по причине отсрочки приговора, в тайном прошении о помиловании (“надежде”). Он остается жив, вообще, лишь потому, что (неосознанно) только и надеется на известие (“восприятие”) всей его жизни – уведомление о помиловании: то есть в исключении этой возможности (“извещения”) смерть (повтор) прекратиться не сможет, а чтобы получить такую возможность (“извещение”) – необходима “смерть” (повтор, или сама “возможность”).

В этом суть (“коварство”) петли смерти (тела) Адама. Проблема состоит в сверхъестественном прекращении тела Адама, или смерти как таковой. Необходима помощь (спасение) извне.

Сам знак, символ “печатной” книги (Слова) подобен человеческой энцефалограмме (ЭЭГ), о ничтожности “красоты” и “идейности” которой можно рассуждать, понятно, до самой смерти. А с ней “рефлексия”, может случиться, продлится и в бесконечность (“просветления”).

Как ты знаешь, что ты Дух, “родивший” себя? Ведь так же “знает” и всякий ближний тебя, другой. Как или что ты можешь знать больше другого или нечто, что известно только тебе? Почему в тебе не может “ощущаться” просто конфигурация (“индивидуальность”) личного брейнсторма? Может быть, ты умышленно (умозрительно) подбросил себе улики? И на твоем месте мог бы оказаться любой неизвестный (другой)?

Возможно, Дух не в Себе в отчаянии несовершенства (вере) и подбрасывает улики в виде “знаний”, таким способом опознавая себя, все более “верующего” в Духа (не в себе).

Как прекратить всякое сомнение в том, что инструкция, во-первых, истинна (а не “из головы” придумана) и что она относится именно к тебе, то есть направлена по релевантному адресу?

Всё в книге, внутренние полилоги, сонмы идей и “малые” инструкции – инструкция в целом в форме “книги”, по сути, есть лишь отражение беззвучного голоса тебя, преобразованного умозрительным слухом себя в “тексты”, “мануалы”, “мысли”, внутренние “диалоги” и “монологи” и прочее. Если ты – Дух (не в себе), всё услышанное собой должно быть неизбежно истинно.

Но ведь если вся инструкция (без искажений) услышана именно тобой (а не другим или другими), согласно содержанию (”предсказанию”) самой инструкции, не значит ли это, что услышанное уже соответствует “действительности” (суперпозиции себя к другим) и, более того, – истинно, то есть приводит точно к нужному (тебе) результату?

Критерием (подтверждением) истинности и соответствующего происхождения “услышанного” (согласно особому указанию инструкции) является сам факт его доставки по истинному адресату (“себя”) с последующим уведомлением (“сказанным”), или Словом.

Такое знание нельзя проверить “практикой” (реальностью) на истинность, так как “реальность” лишь соответствует (следует) истинному знанию, согласуется с ним, а не наоборот.

Адам – смерть. Смерть – умирание его бесконечное. Чтобы прекратить бесконечное умирание, он рождается и “умирает” истинно (возносится). Петля жизни (относительно Адама) – есть вознесение его, или минование (“шунт”) смерти.

Адам укрощает себя, чтобы в петле жизни прекратить смерть, перевернув судьбу бесконечного умирания. Он минует себя (смерть) посредством любви, или универсальной интуиции тела “себя” (петли жизни) в целом – кванта вознесения.

Как же умы покойников, вообще, могут исполняться “чувством любви”?

Ровно так же, как ценой жизни (“себя”) изличается интуиция бессмертия из тела ближнего, в котором ты не умираешь (бесконечно) и даже не думаешь ждать милости извне, где воображение неуместно, и где ты не задумываешься, что живешь однажды.

Воскрешение исходит непосредственно из жизни и только из жизни – соответственно, воскрешаемый преодолевает смертельную болезнь (“жизни”), естественно, преодолевая старость, болезни и прочие “фатальные” случаи, непосредственно производящие разрушение тела. Уже тут и сейчас смерть прекращается, и (истинную) службу начинает нести квант вознесения, неизбежно изличающийся в силу самой природы (непрерывности) нового тела (Адама), в ближнем (любви, или универсальной интуиции) которого от всякого рода разрушения (тела) спасаются (или “хоронятся”) другие. Все те и каждый, кто настроен “сгинуть”, непрерывно восстанавливаются в ближнем (любви) путем (“симметричного”) сдвига тела Адама в себе обратно в будущее, придающего потенциальной “жертве” послевкусие универсальной интуиции за мгновение до того, как “фатальный” случай становится необратимым.

Так вот, человек ближний, “смерти” не знающий, испытывает (“получает в ощущение”) чувство любви вместо (в “момент”) прерывания, или “смертельной опасности”.

* * * * * *

I. Последняя волна

– Главное – это амбиции. Нет.

Главное – знать, в чем твоя сила.

Понимать границы своих возможностей…

А ты, на мой взгляд, слишком поторопился,

наделал ошибок, и вот,

пожалуйста – результат.

– Бангун будет против!

– Бангун – старик! И его скоро не будет.

Я дал тебе шанс выбрать. Ты выбрал его!

И это возвращает нас к вопросу амбиций и

возможностей.

– Не надо! Бижо, не делай этого!

– Я же сказал, не отвлекайся.

Х/ф «Рейд 2» (The Raid 2: Berandal)

Реж. Г.Эванс, 2014, Индонезия

§ 1. Никто не виноват

➢ Любая индивидуальная судьба по определению неизменна. И она не является результатом “причинно-следственных” событий в жизни индивидуума (другого).

➢ Единственная причина судьбы – не в ней самой, не вдругом, она вовне – в обслуживающей ее смерти (“вине”).

➢ Ты становишься восприимчив лишь к степени невинности вдругом, причем это “качество” по рангу превосходит пару добра и зла, которая в основном сводится к полезности и (или) бесполезности (другого) в мире природы (выживания).

➢ В конечном счете, выясняется, что выживатьтебе тутбесконечно – никак не возможно и, главное, незачем – по причине (“вине”) смерти, илиужасапривязанности к элементарной самости, который всегда, основательно – тут уже, циклично пробиваетсяключомжизни, осаживая в тебе самом трансцендентальным хлыстом (смертности) и разом вмыслях вслухпорождая иллюзию времени (мира плоти).

Разумно ли стараться оценивать других – “достижения” других (положительно или отрицательно)?

Например, пары противоположностей других: интеллектуал (“передовик”) или обычный обыватель (“простак”), внешне хорош собой (“модель”) или зауряден внешне (“неказист”), богат (“весь мир в кармане”) или беден (“обделен”), властен (“всемогущ”) или зависим (“относителен”), – как было бы “практично” относить к себе такое различение, которое неизбежно присутствует в мире природы?

Как относиться к одной или другой противоположности так называемых “качеств” другого?

Проявлять ли непосредственный интерес (любопытство), “уважение” к личности другого, отмеченного славой, властью, интеллектуальным или материальным богатством и, с другой стороны, подходить с нисхождением или в силу необходимости (формально) к контакту с “заурядным” другим, ведущим не примечательную чем-либо выдающимся (богатством, интеллектуальными достижениями, внешними данными, наконец) жизнь среди массы схожих с ним других?

Как отметить в другом его главную мотивацию, мотивацию всей его жизни (судьбы)? Добрый он или злой?

Ведь только такой выбор вызывает у тебя “любопытство” в идентификации другого.

“Добрый” или “злой” он потому, что богатый и умный, или наоборот?

Путаница неразрешимая, как хочешь, так и понимай, причем представление может оборачиваться на противоположное в любой момент в режиме реального времени. Добрый ли, злой ли другой – остается загадкой на протяжении существования его, по крайне мере, до момента его (плоти) околевания.

Добрый другой может быть носителем каких угодно противоположных “качеств” (глупый – умный, бедный – богатый, гражданин – власть имущий). Как и злой другой может быть, как приятной наружности, так и – нет, нищим или зажиточным, интеллектуалом или неучем.

Почему тебе важно установление в другом степени именно качества добра (или “зла”)?

Чем оно отлично, например, от качеств ума и (или) глупости, богатства и (или) бедности, красоты и (или) уродства?

Зло – нехватка добра. Глупость – нехватка ума. Бедность – нехватка богатства. Уродство – нехватка красоты. Как умный может быть злым (злым “гением”), а недалекий – добрым (добрым дураком)?

И как ты можешь установить такое в другом – для себя?

Прозвать, навесить ярлык, почувствовать (“интуитивно”)?

Видимо, установить такое возможно лишь по поступкам (событиям) из жизни другого, кто он в итоге, скорее, добрый или, скорее, злой. Вплоть до его смерти всё может обернуться в любой момент в судьбе другого. Один злой (лживый) поступок – и все совершенное доброе, включая мотивацию его совершения, подвергается сомнению.

А если другой совершал добрые поступки (жертвовал, заботился о ближнем…), чтобы избежать загробных страданий или зарезервировать место в личном посмертном имадженариуме, или просто слепо следуя правилам игры социальной песочницы (сделаешь одолжение, или “добро”, другому – сделаешь приятно себе)?

Ты никогда не узнаешь “лейтмотив” другого. Умен ли он, безграмотен ли он, богат ли он, беден ли он, известен ли он, или живет в уединении, наконец, добрый ли он, или злой – даже по поступкам.

Добрый не равно, конечно, полезный. Но и вредным добрый не должен являться. Истинно добрый суть бескорыстно любящий. Невинный. Сродственный тебе. Ближний. Любящий тебя. Ты точно знаешь, кто он. Как обнаружить его в другом?

Чем в большей мере проявляется невинность (любовь) в тебе, тем чувствительнее становится твой детектор невинности в других, какой бы ничтожной по объему она (невинность) ни была.

Невинность может предельно отсутствовать в состоянии зла (греха, универсальной корысти и пошлости), но обязана присутствовать в минимальной мере, которую ты устанавливаешь косвенно как практическое присутствие “жизни”, или осознанности, в другом.

Ты высматриваешь в ближнем того, кого стараешься разглядеть и в себе, истинно невинное сущее, выше и дороже которого у тебя на этом свете нет.

Вернемся к практической (непосредственной) оценке “качеств” другого.

Добрый – злой, хороший – плохой, умный – глупый, богач – бедняк, власть имущий – рядовой гражданин и так далее.

Ты принимаешь правило соответствующего отношения в зависимости от принадлежности качества другого к одному или другому своему полюсу (“противоположности”), становясь по само собой разумеющимся обстоятельствам невнимательным или, наоборот, подобострастным, или снисходительным, вкрадчивым, или брезгливым.

Относительная инверсия (нарочито пренебрежительное отношение к “превосходящему” тебя или покровительственно-снисходительное, “на равных”, заигрывание с “убогим”) – особенно беспомощна, отвратительна, являясь воплощением чистого зла.

Хороший (добрый) или плохой (злой) другой? Вообще или лично для тебя? Тебя или другого тебя?

Хорошим он может быть вообще. Полезным для тебя, точнее, для другого тебя. Хорошим (вообще) бывает другой для тебя.

Как правило, другой редко кардинально меняет свою судьбу (подобно мифическому праотцу-патриарху или “просветленному”). Его судьба (колея) определена с начало до конца его времен.

Даже если другой вдруг откажется от всех своих “богатств” или станет юродивым, как мы можем знать, не в тягостной ли депрессии пребывает он, будучи в поиске свежих ощущений, и не симулирует ли он сумасшествие c целью облегчения духовных (нравственных) страданий? Где прямое доказательство его невинности?

И, в конечном счете, для чего тебе, вообще, выглядывание невинности в другом?

Очевидно, для того, чтобы прекратить ориентироваться в мире других по мнимым ценностям (“качествам”) и различать “полезность” (для другого себя) и настоящее благо (истинную полезность) в Духе себя.

Любая индивидуальная судьба (брейнсторм) другого по определению неизменна. И она не является результатом “причинно-следственных” событий в жизни индивидуума (другого). Все события сцеплены изначально с друг другом под видом отношения причина-следствие. Однако единственная причина судьбы – не в ней самой, не в другом, она вовне – в обслуживающей ее смерти (“вине”).

Ты остаешься восприимчив лишь к степени невинности в другом, причем это “качество” по рангу превосходит пару добра и зла, которая в основном сводится к полезности и (или) бесполезности (другого) в мире природы (выживания).

Но, в конечном счете, выясняется, что выживать тебе тут бесконечно – никак не возможно и, главное, незачем – по причине (“вине”) смерти, или ужаса привязанности к элементарной самости, который всегда, основательно – тут уже, циклично пробивается ключом самой жизни, осаживая в тебе самом трансцендентальным хлыстом (смертности) и разом в мыслях вслух порождая иллюзию времени (мира плоти).

Учащаясь в совпадении с абсолютно невинным сущим в себе, уже в самой жизни (экзистенции), ты становишься тем судьей, который дает презумпцию “невинности” всякому другому, амнистируя его не только по (минимальному) праву на жизнь (быть “в живых”), но и в максимальном пределе – вплоть до полного оправдания, абсолютной “невиновности” его, ведь, еще раз, – нет никакой внутренней причины (“вины”) в судьбе (брейнсторме) другого, – она вовне, в смерти тебя, в ужасе утратить тело (“самость”) себя.

Остаток вины присутствует до тех пор, пока Дух не прекратит в целом(е) существовать в теле смерти.

* * * * * *