Читать книгу: «Ангел, шельма и одноглазый кот 2», страница 16

Глава 29

Когда тяжелые ладони легли на плечи, я подумала, что это Сатус. А потом уловила теплые шоколадные нотки, скрашенные запахом чего–то резко освежающего, влажного, похожего на то, как пить горячий шоколад на веранде в раннее морозное утро, грея руки об исходящую густыми паром чашку.

Стало очевидно, что это не Тай. От того пахло по–другому.

– Вставай, – проговорил Шейн и легко поднял меня с пола. – Хватит своей юбкой собирать всю пыль с моего пола.

Меня усадили на кровать, вручили чистый белый платок в одну руку, и стакан воды – в другую. Я попыталась сделать глоток, не вовремя икнула, ударилась зубами о стекло и застонала.

– Тай прав, – покачал головой Шейн, сдерживая улыбку, которую я видела, даже сквозь застилавшую взгляд мутную пелену не успевших еще высохнуть слез. – Ты и правда недоразумение.

– Тогда зачем…, – судорожный вздох оборвал с трудом произнесенные слова, не дав договорить.

– Зачем я тебе помогаю? – легко догадался демон, подтягивая к себе стул и усаживаясь на него верхом. – Ты забавная. Как котенок. Постоянно находишь себе неприятности, тыкаешься смешной мордочкой везде подряд и не видишь опасности у себя перед носом.

– Очень красочная аналогия, – прогундосила я из–за заложенного носа.

– Он того не стоит, – вдруг заявил Джеро и наградил меня таким взглядом, от которого я нервно заерзала. Всего в нем было понемногу – мудрости, которой невозможно обучиться по книжкам, понимания, несвойственного для того, кто не привык быть слабым, и светлой снисходительности. Такой, которая встречается у переживших огромную утрату, но научившихся с ней жить и даже гордиться собственной силой, взращенной на осколках разбитых иллюзий.

– Ты этого не знаешь, – я не стала имитировать непонимание. – Потому что ты не знаешь его, как не знаешь и меня.

– Зато я знаю Сатуса, – усмехнулся Шейн и на его лице, обычно беспристрастном, отразилось сочувствие. – И знаю, чем все это закончится.

Я нахмурилась.

– Он постепенно движется из точки «Мне нравится эта странная девчонка» в точку «Я хочу именно её и никого больше». И самое главное – он осознает собственную нарастающую с каждым днем нездоровую одержимость. И даже пытается с ней бороться.

– «Но»? – озвучила я вопрос, повисший в воздухе.

– Но у него ничего не получится, – оперся о спинку стула демон, положив на сложенные перед собой руки подбородок. – В конце концов, он начнет добиваться полного подчинения и не отступит, пока ты не сдашься. Хотя сейчас он верит, что справится.

– Справится с чем? – жалостливо откликнулась я, прикладывая платок к лицу и вытирая слезы.

– С собой.

– Ты пытаешься меня запугать? – прямо спросила я.

– Я пытаюсь тебя подготовить, – сдержанно ответил демон и в его глазах заискрилась магия, его личная магия, с которой он пришел в этот мир. Не в силах отвести взгляд я уставилась на ярко–фиолетовые огоньки, закружившиеся в танце на дне его зрачков, вместе с которыми закружилась и моя голова. – Но сейчас тебе нужно поспать. Кем бы ты ни была по праву рождения, твоему человеческому телу нужен отдых. Иначе ты сломаешься… или Тай сломает тебя. А мне бы этого не хотелось…

Голова потяжелела, веки начали закрываться помимо моей воли, и я поняла, что демон прав. Поспать сейчас будет лучшим решением, а потому покорно упала на подушку, в последний миг бодрствования ощутив, как кто–то заботливо натягивает на меня покрывало, под которым еще недавно спал Тим.

Проснулась от приглушенных голосов, которые быстро узнала и почему–то решила притвориться, что все еще пребываю в объятиях Морфея.

– Моя комната превратилась в ночлежку, – раздалось из–за приоткрытой двери.

– Не жалуйся, сам решил её здесь оставить.

– Я не жалуюсь, я намекаю на компенсацию.

– Обойдешься. Это в наших общих интересах.

Осторожно разлепив глаза, я увидела входящего в комнату Сатуса.

– Если ты вознамерился её забрать, то забирай, – с раздражением махнул рукой Шейн. – А если нет, то веди себя тише, иначе она проснется.

– А чем ты занимаешься, пока девчонка спит в твоей кровати? – с подозрением поинтересовался Сатус, складывая руки на груди и всем своим видом показывая, что уходить он не торопится.

Шейн захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.

– Читаю.

– Читаешь? – переспросил принц с мрачной насмешкой. – С каких это пор ты испытываешь тягу к знаниям? Ты же больше всех недоволен необходимостью находиться в Академии и ходить на лекции.

– А с каких это пор ты вместо одноразового ночного развлечения занимаешься… Даже не знаю, как это назвать. Благотворительностью? Что в конкретно этой малышке такого, что ты решил тратить на неё драгоценное время? И сколько еще будешь ее доставать?

– Мне интересно, как долго она сможет продержаться, – с коварством, достойным шекспировского пера, ответил демон.

Он сказал что–то еще, но я не расслышала, потому что сознание заполнил крик. Это был пронзительный свист, что–то вроде протяжного «кууууиииит» на самых высоких нотах. Стремительно восходящего и нисходящего, напоминающего парящую высоко в небе крупную хищную птицу, которая, на мгновение зависнув в воздухе, сложила крылья и сорвалась вниз, чтобы едва выйдя из крутого пике… столкнуться со мной.

С губ сорвалось то, что я и сама не сразу осознала: «Анзу!», а после душа будто бы выскользнула из тела. Я понеслась вверх, легко удерживаясь на широко расправленных крыльях устремившейся в бесконечность птицы, оставив внизу слабую и недолговечную физическую оболочку.

Не знаю, как долго длился полет. Не знаю, что вообще происходило между взлетом и приземлением, и было ли это приземление вообще, но в какой–то момента я осознала, что стою в тени на опушке, а прямо напротив меня выглядывает из–за буйно разросшихся кустов ежевики знакомый деревянный домик, возведенный из сложенных друг на друга грубо обтесанных брусьев. Квадратные окошки, как и раньше, украшают резные ставни и белоснежные кружевные занавески, а вот цветы в горшках завяли, лепестки почернели и скукожились, склонившись к сухой, потрескавшейся от недостатка влаги земле. Сразу же вспомнилось, как Милена, заботливо улыбаясь, поливала цветы, что–то тихонько им нашептывая.

– Сократ? – изумилась я, увидев усатую морду на лавочке у хорошо знакомого крыльца, которое за очень короткое время стало родным. – Что ты тут делаешь? Разве ты не должен быть в Академии?

– Я там и есть, – легко спрыгнул с лавки кот. – Физически. А душой – тут.

– Это сон? – не сразу сообразила я.

– Скорее, астральное путешествие, – уточнил кот очень серьезно.

– И как мы тут оказались? – я развела руками, пробегая глазами по пейзажу, который сохранился в точности таким, каким я запомнила его в последний раз. Вот кадушка с водой, в которой мы с Миленой мыли посуду после обеда. Вот ведра, в которых носили воду из колодца за домом. Вот белый передник, брошенный погибшей хозяйкой заставы на край деревянной скамьи. А вот глиняный кувшин, из которого я пила самое вкусное молоко, сиротливо оставшийся стоять у порога. Все выглядело так, словно хозяйка домика отлучилась на минутку и вот–вот должна вернуться. – Да еще и вдвоем?

– Забыла? Я твой дух–хранитель, и могу сопровождать тебя во всех путешествиях, как физических, так и астральных, – кот аккуратно сел на землю, тревожно переступив лапками. – А по поводу того, как оказались… Тут два способа – либо по собственному желанию, либо по принудительному зову. Жаль, что защиту от ментальных похищений вы будете проходить только на третьем курсе. Тебе она бы не помешала уже прямо сейчас.

– Хочешь сказать, меня сюда кто–то вызвал? – я подошла и рухнула на лавку. – Как… по телефону?

– Иногда меня сбивают с толку твои сравнения, – пошевелил усами Сократ, взбираясь обратно на скамейку.

– Ты так много знаешь о мире людей, но не знаешь про телефоны? – упрекнула я.

– Я знаю не всё, никто не знает всё, – скривился кот. – К тому же, давно не бывал в вашем мире. Но это не главное. А главное то, что ты оказалась слишком чувствительной к тонким материям. Необычайно чувствительной. Обычно души студентов от похищения защищает магия Академии, но ты – особый случай.

– Погоди, а тогда, на кладбище, когда статуя ожила – это тоже было астральным путешествием?

– Да, – признал пушистый. – Только цели были разными. Тебе нужно кое–что узнать, Мира, – кот низко опустил бело–рыжую мордочку, и заговорил, прикрыв глаз. – Даже не знаю, с чего начать. В общем… Я… Я знал твою мать.

– Что? – в первое мгновение показалось, будто я неправильно его расслышала. – В каком смысле «знал»?

– Это я нашел её, – печально вздохнул кот и в этой затаенной грусти послышалось отголосок веков, сквозь которые он пронес свои воспоминания. – Умирающей, истекающей кровью из раны, окропляющей слезами тела погибших сестер.

– Ты? – начала я и задохнулась от переизбытка эмоций.

– Я, – покорно махнул пушистой макушкой кот, которую украшали тигриные полоски. – Я и Наганашиквэ, тот эльф, с которым мы встретились на базаре.

– И который очень заинтересовал Сатуса, – пробормотала я, рассматривая Сократа с чувством, будто вижу его впервые.

– Еще бы, его проницательность не могла не вызвать у демонов вопросов, – согласился Сократ.

– Разве не все эльфы такие? – я вспомнила Тату, чья светлая улыбка вызывала желание улыбаться в ответ, и не только ей, а вообще всем.

– Не настолько, – хмыкнул кот, словно понял движение моих мыслей. – Да, они могут рассмотреть тьму или свет в твоей душе, но распознать спустя века во внешне ничем не примечательной девчонке эмпузу сможет только тот, кто встречался с одной из них лично.

– И? – я напряженно покусала губы. – Что же случилось? С мамой? И с тобой? Со всеми вами?

– Это произошло в начале третьего цикла, когда холод и снег уже начали терять свою силу, уступая место надвигающемуся теплу, которое должно было прогреть землю и реки, вернуть к жизни деревья и обеспечить урожайность полей. Мы с Наганашиквэ отправились к храму Богини–Матери, чтобы зажечь от священного алтаря лампады, а после принести их в наше селение. Зажжённый сестрами огонь дарил благословение, а потому раз в четыре цикла двое мужчин из Туманных эльфов отправлялись за ним к храму.

– Так ты, – я постаралась не измениться в лице, – эльф?

Сократ с затаенной тоской уставился куда–то вдаль и тихо прошептал:

– Был когда–то. Очень давно. Так давно, что уже и сам с трудом могу вспомнить.

– Как ты стал… таким? – трудно было представить, что мой упитанный питомец, знакомство с которым началось с перепалки, а закончилось обедом под бодрых хруст рыбных косточек на кошачьих зубах… мужчина. Такой же мужчина, как папа, Тим и, чего уж греха таить, Сатус. И его я тискала, прижимая к груди?

– Наказание, – проронил кот, становясь еще более отстраненным, будто погружаясь в воспоминания, к которым долгое время старался не возвращаться.

– Суровое наказание, – осторожно оценила я. – Соизмеримое с преступлением?

– Они думают, что да, – прерывисто вздохнул кот. – Но сейчас это уже не важно, потому что пути назад нет. И мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне, а чтобы говорить о тебе. О твоей маме.

– Ты остановился на вылазке за огнем, – напомнила я, не став настаивать.

– Да, да, – кот потерянно покивал, все еще размышляя о прошлом, а после обстоятельно начал:

– Горные тропы знали, что мы идем с чистыми помыслами и сами нас вели, поэтому дорога была достаточно легкой. В пути мы несколько раз останавливались, разбивая лагерь на ночь, чтобы перекусить и вздремнуть, а на заре отправлялись дальше. На исходе третьей луны мы увидели храм, у подножия которого клубились белые облака, окутывая величественное строение дымкой утреннего тумана и создавая ощущение, словно святилище парит в небе. Солнце было еще не высоко, но уже ощутимо пригревало. Стояла такая непоколебимая тишина, что в какой–то момент мне показалось, будто со мной разговаривает мое собственное сердце. А потом я услышал стон и рваный, надрывный всхлип. Мы с Квэ не раздумывая, хотя и стоило, бросились вперед, побросав лампады, которые трепетно берегли на протяжении всего восхождения. Когда приблизились вплотную, облачная пелена расступилась, и мы увидели окровавленные ступени. И мертвые тела. Много тел. Все молодые женщины, все прекрасные, прекраснее, чем их описывала молва, все в белых ритуальных одеждах с золотыми нитями, вплетенными в длинные распущенные волосы. И все лежащие неподвижно, уже навеки скованные смертью. Лишь одна девушка продолжала слабо шевелиться. Пытаясь подняться, она зажимала рану в груди, из которой сочилась кровь. Это была твоя мама. Тогда, на кладбище, я сразу тебя узнал, потому что вы невероятно похожи. Одного взгляда в твои глаза, на твое лицо, было достаточно, чтобы понять, кто передо мной.

Кот умолк, отворачиваясь.

– Что было дальше? – поторопила его я, понимая, что вот она – разгадка. Ответ на все те вопросы, которые я задавала себе долгие годы. – В храме?

– Твоя мама… умирала. Это было очевидно. Её бледные губы мелко дрожали, она всеми силами пыталась что–то сказать, но голоса не было. Лишь стоны вырывались из её горла, а глаза смотрели с такой мольбой, что невозможно было не броситься ей на помощь. Но сколько бы мы не пытались зажать рану и остановить кровотечение, ничего не помогало. Она слабела с каждым сбивающимся вздохом, хватаясь за руки младших сестер, словно не веря в то, что они погибли. В то, что она осталась одна. Единственная выжившая… Посовещавшись с Квэ, мы приняли единственно верное в той ситуации решение.

– Вы её добили? – предположила я, глядя на кота сверху вниз.

– Что?! – содрогнулся Сократ, возмущенно распахнув глаз. – Чё это за фантазии у тебя такие?

– Тогда хватит рассказывать куда–то в область скамейки! – потребовала я, добившись нужного эффекта, а именно – заставив его посмотреть на меня. – Если говоришь со мной – говори со мной, а не с собственными лапами. Так, что вы сделали?

– Мы соорудили что–то вроде носилок из того, что нашли в храме. Носилки были очень ненадежными и хлипкими, но выбора не было. Уложив раненную, мы начали путь в обратную сторону. На самом деле, ни я, ни Квэ не верили, что девушка доживет до того момента, когда ей смогут оказать помощь.

– А остальные? Их вы оставили там же, на ступенях?

– Да, к ним мы не прикасались, ведь побоялись даже подойти. Так много крови… Уже потом, после того, как по Межмирью и соседним мирам разлетелась весть о случившемся, за телами снарядили отряд. Многие хотели к нему присоединиться, чтобы проститься с сестрами и отдать последнюю дань уважения.

Глава 30

– Почему вы не использовали магию?

– Чтобы вылечить? Ни один из нас не был целителем, – буркнул Сократ и с наслаждением чихнул. – Кроме того, – длинный розовый язык облизнул мордочку, – в тех горах нельзя колдовать.

– Иногда правила можно нарушить, – поморщилась я.

– Но не тогда, когда на твоих руках умирающая женщина, – отрезал кот. – Горы мстят за нарушение установленных правил, уводя все глубже и приближая жестокую смерть от голода и холода. Они просто не позволят уйти тому, кто пренебрег заведенным порядком.

– Тогда понятно, – извиняющимся тоном пробормотала я.

– Видимо, Богиня нам благоволила и горы открыли короткий путь, потому что мы смогли за одну луну вернуться обратно в поселение и вызвать лекарей. Девушка к тому моменту была уже совсем плоха, но что–то… или кто–то… удерживал её в этом мире. Несмотря на чудовищную рану она дышала, неровно, неуверенно, но дышала. И сердце продолжало биться, игнорируя потерю крови. Наши врачеватели не отходили от неё на протяжении нескольких дней и ночей, сменяя друг друга и, как умея, поддерживая в ней жизнь, в ожидании, пока прибудет королевский целитель, за которым отправили посланника в Восточный дворец. Большую часть времени эмпуза барахталась в беспамятстве, периодически бредя. И иногда даже казалось, что её время настало, что она уже не проснется, устав бороться. Но вот, наступал рассвет, поднималось солнце, и она делала очередной вдох. Меня пускали в её шатер в любое время. Не одну долгую ночь я провел рядом с ней, всматриваясь в посеревшее осунувшееся лицо, в котором было мало от жизни и очень много от смерти. Смерть стояла у её изголовья, кружила над её постелью, ловила её дыхание. Мне почему–то казалось, что если я буду рядом, то ей это как–то поможет. Она почувствует, что не одна, что несмотря на гибель сестер, есть те, кто борются за то, чтобы она жила. Я держал её тонкую хрупкую ладонь в своей руке, радуясь, как ребенок на Йоль, когда улавливал движение её пальцев. Это давало мне знать, что она еще здесь, со мной, что жива, что не сдается. В одну из таких долгих, изматывающих ожиданием ночей я задремал, уронив голову на её постель, а проснулся от ласкового поглаживания. Подняв голову, я встретился взглядом с самой красивой женщиной, которую когда–либо видел. Несмотря на отсутствие красок и истощенность, каждая черточка прекрасного лица была наполнена нежностью и изяществом, силой и мудростью, в каждой – отпечаток высшей божественности, недоступной тем, кто живет простыми вещами, наполняя ими свой день.

И потому, как восхищенно Сократ описывал её, с придыханием в каждом слове, я поняла – он не просто был знаком с ней. В какой период своей жизни, возможно, очень недолгий, а возможно и наоборот, чрезмерно длительный – он жил ею, дышал ею. И он бы умер за неё. Как и многие до него.

– Очнувшись, она рассказала, что случилось. На них с сестрами напали, когда они были в храме. И она, твоя мама, была знакома с нападавшим. Это был тот, кто убеждал её в своей любви. Достаточно самонадеянный, чтобы покуситься на эмпузу, достаточно тщеславный, чтобы решиться воспользоваться её чувствами, достаточно сильный, чтобы обмануть магию гор, и достаточно бессердечный, чтобы вырезать сестер, одну за другой, и воткнуть меч в грудь той, которую любил. Убить не смог, но смог полностью отнять её магию. Твоя мать была убеждена, что когда он узнает её спасении, а он непременно узнает в силу высокопоставленного чина, – придет, чтобы добить, потому что желаемого нападавший так и не достиг. Она боялась, очень сильно боялась оставаться в нашем селении. И боялась не за себя, за нас. Она вздрагивала от каждого шороха, шарахалась от собственной тени и каждый миг проживала с ощущением, что он – последний. Я хотел ей помочь, очень хотел… но помог ей другой.

Кот шмыгнул носом и вновь скрючился, словно пытаясь спрятаться, но не имея возможности этого сделать.

– Её спаситель пришел с закатом, на исходе дня. Одетый в белые одежды, с закрытым тканью лицом, лишь глаза блестели под капюшоном. Не произнося ни слова, он подал руку твоей матери – и она, так же молча, приняла её. Быстро попрощавшись, она улыбнулась мне нежной улыбкой и их окутал белый песок. Уже позже, когда они вернулись в том же вихре песка, в котором и исчезли, она – перепуганная, дрожащая, прижимающая к груди серый сверток, и он – с клинком, торчащим из шеи и залитыми кровью руками, я узнал, что этот мужчина – один из пустынных братьев, которые только что подверглись нападению. Тот, кого так боялась твоя мать нашел её и в Тимеисе. И даже магия Древней земли не смогла его остановить.

– Погоди, – поморщилась я, подтягивая колени к груди. – Но братья вроде были великими магами. Как целое братство не смогло защитить одну женщину?

– Да, – сосредоточенно кивнул Сократ. – Они были великими. Великими мудрецами, сосредоточенными на поиске знаний и вычислении истин. Но не воинами. А тот, кто пришел за эмпузой был взращён в жестокости и обучен лучшими военачальниками своего времени. Звериная свирепость, беспощадность, кровожадность и вера в то, что все методы хороши, если они помогают добиться цели – вот его привычные спутники, благодаря которым количество трупов за его спиной росло с каждым днем. Впрочем, это стандартная характеристика для демона.

– Он был… демоном? – задохнулась я.

– И не простым, – твердо заявил кот. – А принадлежащим к семье нынешнего императора Аттеры.

Я осела на лавку.

– Он… родственник Сатуса? – голос предательски дрогнул.

– Дядя, младший брат его отца, – сообщил Сократ и я испытала двойственность чувств. С одной стороны – облегчение от того, что родственная связь не такая уж и близкая. А с другой – желание отомстить. Оно нагрянуло внезапно и было столь яростным, что запекло где–то под сердцем, накаляясь, словно металл на огне. – Много лет назад Луан бежал из Аттеры, опасаясь политических репрессий. Благодаря сети своих шпионов Луан узнал, что его собираются посадить и решил, что лучше покинуть империю, чем просидеть за решеткой ближайшую тысячу лет. И я его понимаю, демоны славятся своей изобретательностью в пытках. Например, эту изобретательность хорошо испытал на собственной шкуре старший брат Шейна Джеро, который был посажен по аналогичным обвинениям и гниет в темнице по сей день без надежды когда–либо вернуть свою свободу. Но старший Джеро демон весьма заурядных способностей, а вот Луан – совсем другое дело.

– Еще один одаренный? – буркнула я.

– Да, и очень щедро, – кажется, Сократу было очень трудно признавать глубину чужого таланта. – Его мать была артефактором, потомственным. И передала сыну все свои знания, навыки и умения. Луан способен наделять разные предметы, в том числе, и оружие особыми свойствами. Таковым является и его меч, он – единственный в своем роде. Не только поражает насмерть, но и отнимает магическую силу, поглощая её. Именно этим мечом демон поразил твою мать и заколол её сестер.

– Погоди, – попыталась я притормозить кота. – Я не понимаю. Получается, мама любила демона, а он на неё напал?

– Думаю, он её тоже любил, – отстраненно пробормотал кот.

– Любил – и пытался убить? – горько захохотала я.

– Любовь никогда не противоречила смерти, – фыркнул кот, явно с высоты собственного опыта. – И не мешала убивать друг друга.

– Что это за любовь такая? – поморщилась я, все еще будучи не в состоянии поверить в услышанное.

– Демоническая. Смерть и любовь смотрели на твою маму одними и теми же глазами. И она это знала.

– Но как демон нашел её, если она скрывалась в Братстве? – я многого не понимала.

– У демонов есть одна очень паршивая особенность. Паршивая не для них, а для тех несчастных, кто оказывается предметом их… интереса. Если демон влюбляется, то это один раз – и навсегда. И свою любимую он будет стеречь аки дракон золото, чувствуя её везде и всегда, где бы она ни была и как бы далеко не сбежала.

– Это не объясняет, как он попал в Тимеису. У демонов ведь нет способностей входить в межпространство, так? И вряд ли братья впустили в свой дом демона с мечом наперевес.

– Вот именно! Все дело в мече! В нем – сила двенадцати убитых сестер и одной выжившей. И до тех пор, пока он с ним – демон может использовать то, что внутри меча. Но даже этого Луану было мало, он хотел получить всю мощь образуемого эмпузами круга. И получил бы, вот только нарисовалось одно «но». Круг уже был нарушен, задолго до гибели сестер. Твой матерью.

– Что? – выпучила я глаза. – Как это?

– Она… Твоя мама забеременела… и родила ребенка. Это… уничтожило всё. Жизнь одной эмпузы – это смерть другой. Чтобы следующая сестра появилась на свет, одна из уже живущих должна была покинуть круг. Таков был закон их существования. И никто не имел права его нарушать. Сестер всегда было и должно было оставаться тринадцать. Но на момент нападения в храме их было уже четырнадцать, что нарушило равновесие сил. Луан знал об этом правиле, но не думал, что сам факт рождения ребенка разрушит силу круга. Он верил, что вступлению в него предшествует что–то еще, какой–то обряд, но как только еще одна эмпуза появилась на свет, та магия, за которой он охотился была уже недоступна.

– Четырнадцатая сестра это…, – начала я, но сил договорить не хватило.

– Нет, это не ты, – мигом успокоил меня Сократ. – Ты родилась гораздо позже и от обычного человека, с которым твоя мама познакомилась уже в родном для тебя мире. Нет, это была твоя старшая сестра.