Читать книгу: «Злая. Сказка о ведьме Запада», страница 7

– Ну, это не поэзия, а пропаганда, и к тому же довольно скверная.

Эльфаба подошла ближе со стулом под мышкой и поставила его между Галиндой и Шэн-Шэн. Мало того, эта тощая выскочка опустилась на сиденье, склонилась к Галинде и полюбопытствовала:

– Что вы об этом думаете?

Соседка впервые обращалась лично к Галинде на публике. Та ощутила острое унижение.

– Не знаю, – пробормотала она себе под нос, отворачиваясь.

– Весьма искусно, да? – продолжила Эльфаба. – Вот эта последняя строчка с её затейливым акцентом, и непонятно, имеются в виду животные или Животные. Неудивительно, что Дилламонд в ярости.

И это правда было так. Доктор Дилламонд оглядывал зал, словно пытался отыскать союзников в своём гневе.

– Я потрясён, я просто потрясён, – сообщил он вслух. – Глубоко потрясён, – добавил он и вышел прочь.

Профессор Ленкс, – Кабан, преподававший математику, – тоже ушёл, причём по дороге случайно сшиб старинный позолоченный столик в попытке не наступить на жёлтый кружевной шлейф платья мисс Миллы. Мистер Микко, – Обезьяна, преподаватель истории, – печально забился в угол; смущение и шок не давали ему сдвинуться с места.

– Ну, – протянула мадам Моррибль понимающим тоном, – само собой, истинная Поэзия способна задеть. Это Право Искусства.

– По-моему, она чокнутая, – поделилась Эльфаба.

«Ужас какой», – мысленно запаниковала Галинда. А если хоть один из прыщавых мальчишек заметит, как Эльфаба шепчется с ней? Она же не сможет после этого смотреть людям в глаза! Вся её жизнь будет разрушена.

– Тс-с, я слушаю, – строго шикнула на соседку Галинда. – Я люблю поэзию. Не надо со мной разговаривать, вы портите мне вечер.

Эльфаба откинулась на спинку стула и захрустела остатками яблока, и обе девушки продолжили слушать. После каждого нового стихотворения ворчание и ропот в зале становились всё громче. Юноши и девушки, попривыкнув, начали переглядываться друг с другом.

Когда затихли зловещие слова последнего Умиротворения вечера (оно завершилось загадочным афоризмом «Дорога ведьма к обеду»), мадам Моррибль раскланялась под жидкие аплодисменты. Она отрядила бронзового слугу подавать чай гостям, затем девушкам и, наконец, матушкам. В облаке шуршащего шелка и щелкающих ракушек-абалонов Глава школы склоняла голову в ответ на комплименты от профессоров-мужчин и некоторых смелых студентов и упрашивала их подсесть к ней и озвучить своё мнение полностью.

– О, говорите честно. Я читала чересчур театрально, ведь так? Это моё вечное проклятие. Я была создана для сцены, но вместо этого выбрала путь Служения девочкам. – Женщина с мнимой скромностью опускала ресницы под вялые протесты своих вынужденных слушателей.

Галинда всё ещё жаждала избавиться от неуместной компании Эльфабы, которая продолжала бубнить что-то об Умиротворениях, об их значении и о том, хороши ли они.

– Откуда, ну откуда мне это знать? – воскликнула Галинда. – Мы же только первокурсницы, помните?

Больше всего ей хотелось улизнуть туда, где Пиффани, Милла и Шэн-Шэн любезничали с несколькими расхрабрившимися пареньками, выжимая дольки лимона им в чай.

– Не вижу, чем ваше мнение хуже мнения мадам Моррибль, – возразила Эльфаба. – В этом и заключается настоящая сила искусства, как по мне. Не читать мораль, а вызывать протест. Иначе зачем это всё?

К ним подошёл юноша. Вида он был довольно заурядного, но всё равно лучше приставшей к ней зелёной пиявки.

– Добрый день! – прощебетала Галинда, не дожидаясь, пока он сам наберётся смелости заговорить. – Очень, очень приятно познакомиться. Вы, должно быть, из, дайте-ка подумать…

– Ну, учусь я в Бриско-холле, – ответил он. – Но изначально родом из Манникина. Вы и сами, наверное, заметили.

И она заметила: ростом юноша едва доходил ей до плеча. Хотя выглядел, невзирая на это, довольно симпатично: с пушистой растрёпанной копной золотистых волос, белозубой улыбкой и приятным лицом. На нём была парадная туника провинциально синего цвета, но с серебряной вышивкой. В целом он смотрелся достаточно аккуратно, даже ботинки у него были начищены, хотя стоял он немного косолапо, ступнями врозь.

– Что я обожаю в Шизе, – заявила Галинда, – так это знакомиться с иноземцами. Вот он, большой город во всей красе. Я из Гилликина.

Она с трудом удержалась и не добавила «конечно» – по её мнению, происхождение было очевидно по её наряду. Девушки из Манникина обычно одевались гораздо скромнее – настолько просто, что в Шизе их нередко принимали за служанок.

– Ну, тогда приветствую вас, – сказал юноша. – Меня зовут мастер Бок.

– Мисс Галинда Ардуэннская с Верхнего Нагорья.

– А вы? – спросил Бок, повернувшись к Эльфабе. – Кто вы?

– А я ухожу, – сказала она. – Всем доброй ночи.

– Нет, нет, не уходите! – поспешно воскликнул Бок. – Мне кажется, я с вами знаком.

– Вовсе нет, – покачала головой Эльфаба, но всё же остановилась посмотреть на него. – Откуда бы вам меня знать?

– Вы ведь мисс Эльфи, да?

– Мисс Эльфи! – весело вскричала Галинда. – Как восхитительно!

– Откуда вы знаете, кто я? – спросила Эльфаба. – Мастер Бок из Манникина? Я с вами не знакома.

– Мы с вами играли вместе, когда вы были совсем маленькой, – сказал Бок. – Мой отец был старостой деревни, где вы родились. Ну, мне так кажется. Вы родились в Раш-Маргинс, в Венд-Хардингс, да? В семье священника-униониста – я забыл его имя.

– Фрекс, – проговорила Эльфаба, настороженно сощурившись.

– Фрекспар Благочестивый! – воскликнул Бок. – Да, верно, это он! Вы знаете, у нас до сих пор ходят разговоры о нём – и о вашей маме, и о той ночи, когда в Раш-Маргинс прибыли Часы Дракона Времени. Мне было года два или три, меня тоже водили смотреть на них, но я этого не помню. Однако не забыл наши с вами игры, когда я ещё бегал в коротких штанишках. Помните Гонетт? Ту женщину, которая за нами приглядывала? А Бифи? Это мой отец. Помните Раш-Маргинс?

– Это всё такие туманные домыслы, – сказала Эльфаба, – что им и противопоставить-то нечего. Но позвольте мне рассказать вам о том, какой была ваша жизнь, которой вы не помните. Родились вы лягушонком. (Это была довольно злая ирония, так как в облике Бока действительно было заметно некоторое сходство с земноводными.) Затем вас принесли в жертву Часам Дракона Времени, и так вы превратились в мальчика. Но в брачную ночь, когда ваша жена раздвинет перед вами ноги, вы снова обратитесь головастиком, и…

– Мисс Эльфаба! – укоризненно воскликнула Галинда, раскрыв веер, чтобы спрятать запылавшие от стыда щёки. – Следите за языком!

– Ну, что ж, детства у меня не было, – сказала Эльфаба. – Так что можете болтать что хотите. Я выросла в Краю Квадлингов с болотными людьми. До сих пор хожу и хлюпаю. А разговаривать со мной не надо. Поговорите с мисс Галиндой, ей светские беседы в гостиных куда привычнее. А мне пора.

Она коротко кивнула на прощание и скрылась почти бегом.

– И зачем она всё это наговорила? – произнёс Бок, но в его голосе не было смущения, только удивление. – Конечно, я её помню. Как будто много на свете зелёных людей.

– Полагаю, – предположила Галинда, – ей не нравится, когда её узнают из-за цвета кожи. Я не знаю наверняка, но можно предположить – её это задевает.

– Но она же понимает, что её все помнят именно поэтому.

– Насколько мне известно, вы правы насчёт того, кто она такая, – признала Галинда. – Я слышала, что её прадед – Владыка Тропп из Кольвен-Граундс в Нест-Хардингс.

– Да, это она, – сказал Бок. – Это Эльфи. Даже не думал, что увижу её снова.

– Не желаете ли ещё чаю? Я позову слугу, – вежливо предложила Галинда. – Садитесь и поведайте мне о Манникине. Я вся внимание.

Она откинулась на спинку кресла, обивка которого так гармонировала по цвету с её платьем, и постаралась выглядеть как можно более привлекательно. Бок послушно сел, но продолжал качать головой, словно появление Эльфабы полностью выбило его из колеи.

Когда Галинда тем вечером вернулась в спальню, Эльфаба уже лежала в постели, натянув на голову одеяло и издавая явно фальшивый храп. Галинда шумно забралась в постель, раздражённая тем, что зелёная девчонка смеет избегать разговоров с ней – и к тому же её, Галинду, это задевает!

На следующей неделе только и разговоров было, что о вечере Умиротворений. Доктор Дилламонд прервал лекцию по биологии, чтобы спросить у студенток мнение по этому вопросу. Девушки не находили ничего общего между биологией и поэзией и в ответ на его наводящие вопросы настороженно молчали. Наконец он взорвался:

– Неужели никто не видит связи между выражением этих мыслей и тем, что происходит в Изумрудном городе?

Мисс Пиффани, которая полагала, что за её обучение платят вовсе не для того, чтобы на неё кричали, огрызнулась:

– Мы не имеем ни малейшего представления о событиях в Изумрудном городе! Что это за игры? Если вам есть что сказать, говорите прямо. И нечего блеять!

Доктор Дилламонд отвернулся к окну, пытаясь сдержать гнев. Студенток привело в восторг это бесплатное шоу. Затем Козёл вновь обратился к аудитории и значительно мягче, чем они ожидали, сообщил им: Волшебник страны Оз объявил о запрете свободы передвижения Животных, и закон вступил в силу несколько недель назад. Это означало не только ограничение Животных в доступе к транспортным средствам, жилью и общественным институтам. Под свободой передвижения также подразумевалась профессиональная сфера. Любому Животному, достигшему совершеннолетия, запрещалась работа по профессии или служба в государственных учреждениях. По сути, Животных принуждали вернуться в сельское хозяйство и в провинцию, если они вообще хотят получать зарплату за свой труд.

– И как вы полагаете, что имела в виду мадам Моррибль, когда закончила своё Умиротворение эпиграммой о Животных? – риторически спросил Козёл в заключение.

– Ну да, есть чему расстроиться, – признала Галинда. – То есть Животные могут расстроиться. Но ведь на вашей работе это никак не скажется, да? Вот вы стоите тут и по-прежнему нас учите.

– А как же наши дети? Как же мои дети?

– У вас есть дети? Я не знала, что вы женаты.

Козёл прикрыл глаза.

– Я не женат, мисс Галинда. Но вполне мог жениться. И ещё могу. Возможно, у меня есть племянницы и племянники. А им уже фактически запретили учиться в Шизском Университете, поскольку никто из них не способен держать карандаш, чтобы написать вступительное эссе. Много ли вы видите Животных в этом храме науки и образования?

Что ж, это было правдой – студентов-Животных в колледже не было.

– Да, всё это довольно ужасно, – согласилась Галинда. – И зачем же Волшебнику страны Оз вводить такие законы?

– И зачем, действительно, – горько хмыкнул доктор Дилламонд.

– Нет, действительно, зачем? Я серьёзно спрашиваю. Я не понимаю.

– Я тоже не понимаю. – Козёл повернулся к кафедре, подвигал туда-сюда какие-то бумаги, а затем, у всех на виду, извлёк зубами носовой платок с нижней полки и высморкался. – Обе мои бабушки были дойными Козами на ферме в Гилликине. Благодаря своему многолетнему труду, жертвуя всем ради меня, они заплатили местному школьному учителю, чтобы он занимался со мной и написал под мою диктовку вступительные экзаменационные работы. И их усилия скоро пойдут прахом.

– Но преподавать-то вы всё ещё можете! – сердито напомнила Пиффани.

– Это лишь вопрос времени, дорогая, – сказал Козел.

Он отпустил класс пораньше. Галинда поймала себя на том, что посматривает на Эльфабу: у той был странно сосредоточенный вид. Когда Галинда уходила из класса, Эльфаба, напротив, направилась к кафедре, где стоял доктор Дилламонд. Он судорожно, неконтролируемо вздрагивал, низко склонив рогатую голову.

Несколько дней спустя мадам Моррибль читала открытую лекцию о древних гимнах и языческих песнопениях. Когда она объявила рубрику вопросов, все несказанно поразились: Эльфаба, которая, как всегда, сидела, сгорбившись, на задних рядах, выпрямилась и напрямую обратилась к Главе.

– Мадам Моррибль, если позволите, у нас не было возможности высказаться насчёт тех Умиротворений, которые вы декламировали в гостиной на прошлой неделе.

– Высказывайтесь, – щедро разрешила мадам Моррибль, широко разведя унизанные браслетами руки.

– Вот доктор Дилламонд, похоже, счёл их весьма сомнительными, учитывая недавний запрет свободы передвижения Животных.

– Доктор Дилламонд, увы, – ответила мадам Моррибль, – учёный. Он не поэт. Также он Козёл, и тут я могу спросить вас, ученицы: помните ли вы хоть одного Козла, который состоялся как исполнитель сонетов и баллад? Увы, дорогая мисс Эльфаба, доктор Дилламонд не понимает поэтической условности, а также иронии. Не могли бы вы дать определение иронии для класса, пожалуйста?

– Вряд ли я смогу, мадам.

– Ирония, по некоторым утверждениям, – это искусство сопоставления несочетаемого. Нужна осознанная дистанция. Ирония предполагает отстранённость, отсутствие которой в отношении Прав Животных, мы, увы, должны простить доктору Дилламонду.

– Так что, эта фраза, против которой он возражал, – «Животным говорить не должно», – была иронической? – продолжала расспросы Эльфаба, глядя в свои бумаги, а не на мадам Моррибль.

Галинда и её сокурсницы в упоении наблюдали за ссорой – было ясно, что каждая из собеседниц весьма бы обрадовалась, если бы вторая скончалась на месте от разрыва селезёнки.

– Разумеется, при желании можно рассматривать её в ироническом ключе, – согласилась мадам Моррибль.

– И вы тоже так её рассматриваете? – не сдавалась Эльфаба.

– Какая дерзость! – оскорбилась Глава.

– Я вовсе не собиралась вам дерзить. Но я пытаюсь учиться. Если вы – или кто-либо ещё – полагаете, что это утверждение соответствует истине, то это в точности сочетается с предшествующей ему скучной провластной частью. Это просто тезис и вывод, и я не вижу ни малейшей иронии.

– Вы многого не видите, мисс Эльфаба, – парировала мадам Моррибль. – Вам следует научиться ставить себя на место кого-то куда более мудрого, чем вы, и смотреть на ситуацию с его стороны. Погрязнуть в невежестве, навечно остаться в рамках собственного не самого точного чутья – это слишком печальная участь для такой молодой и исключительной особы.

Она с таким презрением высказала это «исключительной», что Галинде оно показалось завуалированным оскорблением цвета кожи Эльфабы. Щёки соседки сегодня действительно полыхали зеленью в запале от публичной стычки.

– Но я как раз пыталась поставить себя на место доктора Дилламонда, – почти жалобно, но с прежним упрямством возразила Эльфаба.

– В случае поэтической интерпретации, смею предположить, этот тезис вполне может быть правдой. Животным не должно говорить, – резко ответила мадам Моррибль.

– Это вы снова иронизируете? – зло спросила Эльфаба, но затем села на место, закрыла лицо руками и больше ничего не говорила до конца занятия.

4

Начался второй семестр, а Галинду по-прежнему обременяло соседство с Эльфабой. Она кратко выразила мадам Моррибль протест. Но Глава не позволила никаких перемещений, никаких перетасовок.

– Это слишком всполошит других девушек, – сказала она. – Разве что вы хотите переехать в Розовую спальню. Ваша матушка Клатч, как я посмотрю, вполне успешно оправляется от недуга, который вы описали в нашу первую встречу. Может быть, теперь ей по силам присматривать за пятнадцатью девушками?

– Нет, нет, – быстро запротестовала Галинда. – Время от времени с ней ещё случаются приступы, но я стараюсь об этом не говорить. Мне не хотелось бы лишний раз вас беспокоить.

– Как это предусмотрительно, – сказала мадам Моррибль. – Благослови вас бог, милое дитя. А теперь, моя дорогая, раз уж вы заглянули поболтать, я думаю, стоит воспользоваться моментом и обсудить ваши учебные планы на следующий год. Как вы знаете, на втором курсе студентки выбирают будущую специальность. Вы уже задумывались об этом?

– О, разве что немного, – сказала Галинда. – Честно говоря, я полагала, что мои таланты со временем проявятся сами и таким образом я пойму, чему стоит посвятить себя: естественным наукам, искусству, магии или, возможно, даже истории. Вот разве что в своей предрасположенности к религии я сомневаюсь.

– Я не удивлена, что юная особа вроде вас испытывает сомнения, – сказала мадам Моррибль, что не очень воодушевило Галинду. – Но, может быть, всерьёз обдумаете магию? У вас бы прекрасно получилось. Я горжусь своим умением определять такие вещи.

– Я подумаю об этом, – пообещала Галинда, хотя на самом деле её первоначальный интерес к магии угас, когда она узнала, как изнурительно зубрить заклинания и, что ещё хуже, понимать их.

– Если вы выберете магию, возможно, – есть такая вероятность, – получится подобрать вам новую соседку, – заметила мадам Моррибль. – Учитывая, что мисс Эльфаба уже сообщила мне, что её интересы лежат в области естественных наук.

– Ну что же, тогда я, конечно, хорошенько подумаю об этом, – согласилась Галинда.

Внутри себя она старалась побороть некое безымянное противоречие. Мадам Моррибль, несмотря на аристократический выговор и великолепный гардероб, казалась ей немножечко – самую капельку – опасной. Сияние её широкой улыбки напоминало блеск острых лезвий, ножей и копий, её низкий голос словно заглушал собой отдалённый грохот взрывов. Галинда всегда чувствовала, что не видит полной картины. Это сбивало с толку, и, надо отдать ей должное, Галинда, по крайней мере, ощущала, как внутри неё страдает нечто ценное – нечто целостное, – в моменты, когда она сидит в гостиной мадам Моррибль и пьёт её превосходный чай.

– Ведь и её сестра, как я слышала, в итоге приедет в Шиз, – заключила мадам Моррибль несколько минут и пару печений спустя, словно и не было никакой паузы, – поскольку не в моих силах ей помешать. И вот это, насколько я понимаю, будет настоящий ужас. Вам нисколько не понравится. Ох, эта её сестра. Которая, несомненно, будет проводить много времени в комнате мисс Эльфабы, ведь ей требуется уход.

Она слабо улыбнулась. От её шеи вдруг резко запахло духами – почти как если бы мадам Моррибль могла каким-то образом по собственному желанию источать мягкий аромат.

– Да, ох уж эта её сестра. – Мадам Моррибль цокнула языком и, качая головой, отправилась проводить Галинду к двери. – Да, это воистину бедствие, но я полагаю, мы все сплотимся и справимся с ним. В этом суть нашего колледжского сестринства, ведь так?

Глава подала ей накидку и нежно положила руку на её плечо. Галинда вздрогнула. Она отчетливо понимала и ничуть не сомневалась, напротив, знала отчётливо, что мадам Моррибль почувствовала её дрожь, но та ничем не выдала себя.

– Да, в этом случае моё использование слова «сестринство» крайне иронично. Остроумие на грани. Впрочем, спустя время, когда становятся видны масштабы, в итоге всё сказанное и сделанное оказывается глубоко ироничным. – Она с силой стиснула плечо Галинды, точно ручку велосипеда, – чересчур крепкой для женщины хваткой. – Мы можем только надеяться – ха-ха, – что эта сестра привезёт достаточно вуалей! Но это будет только через год. А пока у нас есть время. Подумайте о магии, ладно? Подумайте как следует. А теперь всего доброго, лапочка моя, и славных снов.

Галинда медленно пошла обратно в спальню, размышляя, какой же была сестра Эльфабы, чтобы спровоцировать столь ехидные замечания о вуалях. Она хотела спросить саму Эльфабу, но не могла придумать, как это сделать. Ей не хватало смелости.

Бок

1

– Пойдём! – звали студенты. – Ну давай, пошли!

Они маячили в дверях комнаты Бока: пёстрая компашка в тусклом свете масляной лампы у них за спинами.

– Задрали уже эти книги! Идём с нами!

– Не могу, – отказался Бок. – Я отстаю по теории орошения.

– Да в пекло твою теорию орошения, когда пабы открыты! – возмутился рослый гилликинский парень по имени Аварик. – Уже поздно исправлять оценки: экзамены почти закончились, экзаменаторы сами в запое.

– При чём тут оценки, – возразил Бок. – Я просто хочу разобраться.

– Мы идём пить, мы идём пить, – принялись скандировать в коридоре, как будто раззадоренные его отказом. – Бок идёт на хрен, а мы идём пить! Всем хватит эля, и мы идём пить!

– В какой хоть паб? – спросил Бок. – Может, я найду вас через часик.

Он нарочно откинулся на спинку стула и не стал поднимать ступни на скамеечку – в противном случае однокашники могли бы взвалить его на плечи и силой унести с собой кутить. Его невеликий рост предсказуемо провоцировал такие выходки, а с ногами на полу, по его мнению, он выглядел хоть немного солиднее.

– В «Кабана с фенхелем», – ответил Аварик. – Там новая ведьмочка выступает. Говорят, горячая штучка. Из кумбрийских.

– Ха, – фыркнул Бок, ничуть не поколебавшись. – Ну иди, полюбуйся. Я приду, когда смогу.

Парни убрались, по пути хлопая дверями чужих комнат и задевая плечами портреты бывших выпускников, которые уже успели вырасти в меценатов, покровительствующих Университету. Аварик задержался в дверях.

– Ещё можно сплавить парочку грубиянов по дороге и завалиться избранной компанией в Клуб Знания, – тоном искушения добавил он. – Попозже, я имею в виду. В конце концов, выходные на дворе.

– Аварик, охолони, – вздохнул Бок.

– Ты же сам говорил, что тебе любопытно. Твои слова! Так почему бы не поразвлечься под конец семестра?

– Я уже жалею, что когда-то такое сказал. Смерть тоже любопытная штука, но я не тороплюсь узнавать о ней больше, уж спасибо. Сгинь, Аварик. Лучше пойди догони своих друзей. Посмотри на кумбрийские кривляния – хотя молва, мне кажется, врёт. Настоящие кумбрийские ведьмы исчезли вместе со своим колдовством сотни лет назад. Если вообще существовали.

Аварик поднял высокий воротник студенческого мундира с подкладкой из тёмно-красного бархатистого плюша. Вкруг его длинной бритой шеи она смотрелась как почётная лента. Бок снова обнаружил, что мысленно сравнивает себя с красивым Авариком и оказывается – закономерно – куда ниже его. Во многих смыслах.

– Ну чего тебе, Аварик? – безнадёжно вопросил он в раздражении и на себя, и на друга.

– С тобой что-то не так, – сообщил тот. – Я же не тупой, я заметил. Что случилось?

– Ничего, – поспешно отказался Бок

– Можешь сказать мне не лезть не в своё дело, идти на хрен и отвалить от тебя, что угодно – но не смей заявлять, что всё в порядке. Лжец из тебя никудышный, а я всё же не так глуп. Пусть и шалопай-гилликинец из разлагающейся аристократии.

В его словах ощущалось искреннее беспокойство, и на мгновение Боку захотелось рассказать правду. Он уже открыл было рот, но колокола на Башнях Озмы пробили час, и голова Аварика в тот же миг непроизвольно повернулась на звук. При всех красивых словах его проблемы не так уж сильно заботили его друга. Бок закрыл рот, подумал ещё немного и сказал наконец:

– Считай это обычной флегматичностью манникинца. Я не буду лгать тебе, Аварик, ты же мой друг. Но рассказывать мне пока нечего. Иди развлекайся. Только будь осторожен.

Он собирался ещё раз предостеречь соседа против Клуба Знания, но сдержался. Наседкины причитания могут раздразнить Аварика ещё больше, и он, напротив, решит непременно туда пойти.

Аварик подошёл к нему, расцеловал в обе щеки и лоб – эта привычка аристократов-северян всегда вызывала у Бока глубочайшую неловкость. Затем, подмигнув Боку, студент показал на прощание непристойный жест и исчез.

Комната Бока выходила окнами на мощёный брусчаткой переулок, куда с хохотом высыпали Аварик и его дружки. Парень поспешно отпрянул от окна, но его беспокойство было излишним: однокашники уже выбросили его из головы. Они одолели половину экзаменов и получили пару дней передышки. После экзаменов кампус опустеет – останутся только самые увлечённые профессора и самые бедные студенты. Такой опыт у Бока уже был, но просто учиться ему нравилось куда больше, чем чистить старые манускрипты широкой щёткой из тековой щетины – этим он занимался в библиотеке колледжа Трёх Королев всё прошлое лето.

С противоположной стороны вдоль переулка тянулась стена из голубого камня – частная конюшня, пристройка какого-то аристократического особняка, расположенного на площади в нескольких улицах отсюда. За крышей конюшни виднелись кроны фруктовых деревьев в саду Крейг-холла, а над ними – стрельчатые окна аудиторий и жилых спален. Когда девушки забывали задёрнуть шторы (что случалось поразительно часто), можно было случайно увидеть их полураздетыми. Не совсем голыми, разумеется, – в таком случае Бок сумел бы отвести взгляд или, по крайней мере, строго велел бы самому себе отвернуться. Но на девушках оставались розовые и белые нижние юбки и сорочки, корсеты с оборками, шуршащие турнюры и лифы. Это была целая наука о дамском белье. Бок, у которого не было сестёр, видел всё это впервые.

Крейг-Холл находился слишком далеко, чтобы различить, кто из девушек кто. Но Бок сгорал от желания снова увидеть возлюбленную. Вот проклятье! Теперь никак не сосредоточиться. Его же выгонят, если он провалит экзамены! Он подведёт своего отца, старого Бифи, – и родную деревню, и всю округу.

Ад и преисподняя! Жизнь и так тяжела, а бесконечно сидеть над орошением зерновых культур и вовсе невозможно. Неожиданно даже для себя Бок сорвался со стула, схватил студенческую накидку, промчался по коридорам и опрометью сбежал по винтовой каменной лестнице в угловой башне. Он не мог больше ждать. Нужно было что-то предпринять, и ему пришла в голову идея.

Он кивнул дежурному привратнику, повернул от ворот налево и поспешил по дороге, в сумерках стараясь огибать высокие кучи конского навоза. По крайней мере, однокашники убрались развлекаться, и ему не придётся выставлять себя дураком при них. В Бриско-холле не осталось ни души. Он дважды свернул налево и вскоре уже шагал по переулку, ведущему к конюшне. Поленница, выступ разбухшей ставни, железный остов флагштока. Бок был не только маленьким, но и ловким и, отделавшись всего парой царапин, добрался до жестяного желоба конюшни, а затем бочком, словно озёрный краб, вскарабкался по крутому скату крыши.

Вот это да! Он мог догадаться сделать это ещё неделю назад, месяц назад! Но только сегодня выдался вечер, когда все парни ушли пить, и никто не мог увидеть его из окон Бриско-холла – и это, возможно, был его единственный шанс. Словно сама судьба велела ему отказаться от приглашения Аварика. Теперь Бок сидел на крыше конюшни, и внизу сырые листья водяники и груш тихонько хлопали на ветру, как будто рукоплескали ему. И вот в комнатах появились девушки. Словно подождали в коридоре, пока он устроится поудобнее – словно знали, что он придёт!

Вблизи, конечно, не все они оказались красавицами…

Но где же та самая?

И, красавицы или нет, сейчас все эти девушки были близки как никогда. Видно было даже их пальцы – которые развязывали банты из атласных лент, стягивали перчатки, расстёгивали по несколько десятков миниатюрных перламутровых пуговок, помогали соседкам распутывать сложные завязки в таких местах, какие и не снились студентам колледжа! А волосы, растущие в самых неожиданных местах – как мило и вместе с тем очаровательно вульгарно. Бок бездумно сжимал и разжимал кулаки, словно желая немедленно коснуться того, чего он толком и не знал, – но всё-таки, где же Она?

– Эй, ты что там делаешь?

Окрик застал Бока врасплох, и он, разумеется, поскользнулся. Видимо, прежде милостивая судьба, одарив его этим восхитительным зрелищем, теперь в противовес вознамерилась его убить. Он потерял равновесие и попытался ухватиться за дымоход, но промахнулся. Парень перекувырнулся через голову, больно врезался в грушевые ветви – которые, вероятно, спасли ему жизнь, смягчив падение, – и глухо шлёпнулся на грядку салата, причём от удара через все естественные отверстия в его теле унизительно громко вышел воздух.

– О, блестяще, – прокомментировал девичий голос. – Как рано осыпаются плоды в этом году.

У Бока ещё оставалась последняя зыбкая надежда, что заговорившая с ним незнакомка окажется его любовью. Он постарался принять как можно более учтивый вид, – несмотря на то, что его очки куда-то отскочили.

– Здравствуйте, – неуверенно поздоровался он, садясь. – Я не планировал оказаться здесь таким образом.

Из-за беседки, увитой розовым пертским виноградом, вышла босая девушка в переднике. Определённо не Она, не его единственная – а та, вторая. Это он мог сказать даже без очков.

– О, так это вы… – проговорил Бок, безуспешно стараясь скрыть досаду.

В руках девушка держала дуршлаг с кислым молодым виноградом для весеннего салата.

– О, так это вы, – передразнила она, подойдя ближе. – Я вас знаю.

– Мастер Бок, к вашим услугам.

– Вы хотели сказать, мастер Бок в моём салате. – Она выудила его очки из побегов стручковой фасоли и вернула ему.

– Как ваши дела, мисс Эльфи?

– Послаще, чем виноград, поживее, чем салат, – язвительно ответила она. – А вы как поживаете, мастер Бок?

– По правде, мне ужасно неловко, – сознался он. – У меня здесь будут неприятности?

– Могу устроить, если хотите.

– Не утруждайтесь. Я уйду тем же путём, каким пришёл. – Он взглянул на грушевое дерево. – Ох как жаль, я сломал несколько хороших веток.

– Да, жаль бедное дерево. Зачем вы с ним так?

– Ну, я был несколько ошарашен, и у меня не оставалось иного выбора: либо кувыркнуться в листву, словно лесная нимфа, либо тихонько спуститься с противоположной стороны конюшни на улицу и вернуться к своим делам. Что бы выбрали вы?

– Хороший вопрос! Но меня с детства учили, что первым делом следует отринуть предопределённость дилеммы. Если бы меня застали врасплох, я не пыталась бы тихо улизнуть обратно – и тем более шумно сводить знакомство с деревьями и салатом. Я бы вывернулась наизнанку, чтобы стать легче, и парила бы в воздухе, пока меня не уравновесит атмосферное давление. А потом плавно, пользуясь своим вывернутым состоянием, спустилась обратно на ту же крышу.

– И там перевывернулись бы обратно? – спросил он в шутку.

– Зависело бы от того, кто там внизу, что ему нужно и по нраву ли мне это. А также от того, какого цвета окажется моя изнанка. Я ведь ещё не выворачивалась, откуда мне знать? Всегда считала, что это просто кошмар – быть розово-белой, как поросёнок.

– Порой и правда кошмарно, – согласился Бок. – Особенно в душе. Чувствуешь себя недожаренным…

Тут он осёкся. Этот абсурдный разговор стал слишком личным.

– Прошу прощения, если напугал вас, я не хотел.

– Вы тут глазели на верхушки фруктовых деревьев, изучая молодую поросль, я полагаю? – насмешливо спросила она.

– Именно, – ответил он сухо.

– Надеялись увидеть дерево своей мечты?

– Дерево моей мечты принадлежит моим мечтам, и я не говорю о нём даже с друзьями – и с вами не стану тем более: мы едва знакомы.

– Но вы же меня помните. Мы вместе играли в детстве, вы напомнили мне об этом, когда мы встретились в прошлом году. Да мы почти что брат и сестра. Можете описать мне своё любимое дерево, и я скажу вам, знаю ли где оно растёт.