– Не было никакого захвата… – я смотрю на мятый грязный капот и вижу как об него разбивается капля пота, упавшая с моего лба. Дьявол… почему так жарко? Почему так дрожат руки… – Алиса вела меня стандартным маршрутом, но на дороге была засада… На меня напали..

– Этим займётся отдел проверок, – солдат повышает голос, – Видеозаписи уже отправлены. Кто может подтвердить твою личность максимально быстро? – ствол прижимается к затылку, а я ниже опускаю голову.

– Я не знаю… майор Сергеев? – я слышу свой голос и не узнаю его. Почему так жарко? Голова соображает плохо, – Был ещё какой-то… Соколовский, кажется…

– Ты не знаешь своих сослуживцев? – солдат ведущий допрос наклоняется надо мной и кричит мне почти в ухо.

– Нет… я первый день в тридцать втором… и сразу на это задание…

– До этого где служил? – он весь буквально наседает на меня, вдавливая ствол в затылок.

– В…

– Где служил?

– В четырнадцатом…

– Кто может подтвердить? – он орёт ещё громче, буквально впечатывая мою голову стволом в капот «тигра», – Кто? Быстро!

– Сержант, отставить! – раздаётся откуда-то слева, – Сергеев подтвердил всю информацию по личности Мохова. На видеозаписях распознано нападение.

– Так точно! – выплёвывает мне в спину допрашивающий. Он убирает ствол и ударяет меня прикладом под колено. Моя нога подкашивается и я повисаю на капоте.

– Оставить, Буров! – орёт голос сбоку, – Это твой брат по оружию и соратник! Разгрузить машину в техническом у Аганова и ко мне в кабинет!

– Так точно, тщ майор!

– Мохов, за руль! Буров тебе покажет где разгрузить!

Я приподнимаюсь, держась за капот. Раненая нога снова начинает ныть и пульсировать. Дыхание сбито, со лба течёт так, будто меня из ведра окатили. Опираясь о машину иду к водительской двери. Поднимаю взгляд туда, откуда звучал голос, остановивший сержанта. Невысокий, полноватый военный с острым и разумным взглядом:

– Мохов, чо хромаешь? Ранен? – неожиданно спрашивает он.

– Старое, – отвечаю сипло, сам удивляюсь своему голосу, – Заживёт…

– После разгрузки зайди к фельдшеру. Только потом новую путёвку получишь. Понял?

– Понял, – открываю водительскую дверь.

– Что? Ты как отвечаешь, рядовой? – он выпучивает свои тёмные глазёнки.

– Так точно, товарищ майор! – чеканю я каждую букву. Он стискивает зубы, разворачивается и идёт к двери в стене. Я сажусь на водительское сиденье. Рядом на месте штурмана уже ковыряется в зубах Буров, который только что готов был выбить мои мозги прямо на мятый грязный капот. Двое других солдат отходят с пути. Перед нами открываются ещё одни ворота.

– Прямо, – лениво бормочет Буров и смачно плюёт в лобовое стекло пожёванной зубочисткой.

– Прямо двести метров, – как ни в чём не бывало выдаёт Алиса, – Затем поверните…

– Заткнись дура! – Буров в бешенстве хватает с коленей автомат и наносит два удара прикладом прямо по планшету на центральной панели, – Тут я командую!

Алиса хрипит из колонок и больше ничего не отвечает. Я сижу вылупив на него глаза и открыв рот… сержант сначала смотрит на планшет, потом поворачивается на меня и… начинает хохотать:

– Что? А-ха-ха-ха-ха! Что сидишь, баран? В штаны наложил? – он качается из стороны в сторону от хохота, прижимая к животу автомат, – Давай трогай, дебил! Тебе всё равно новую тачку дадут! А-ха-ха!

Я поворачиваю голову вперёд и трогаюсь. Мы минуем ворота и попадаем в бетонный коридор. На стенах развешаны знаки ограничений – не более двадцати километров в час. Мы проезжаем метров двести.

– Налево тут, – Буров вроде бы успокоился. Слева и правда видны ворота и спуск в подземную парковку. Я поворачиваю и мы въезжаем в огромный бетонный ангар заставленный оранжевыми мусоровозами, – Прямо до конца, – бубнит сержант и снова начинает хихикать.

Я стараюсь не смотреть на него. Мы проезжаем ангар насквозь. В противоположной стене ещё одни ворота, за ними помещение поменьше заваленное грудами какого-то хлама. Только немного приглядевшись, я понимаю, что это баллоны – вроде тех, что лежат в салоне за моей спиной.

– Тормози! – орёт сержант и, не дожидаясь, пока я остановлю, открывает дверь и выпрыгивает из машины, – Де-е-е-ед! Иди сюда, урод волосатый!

Я останавливаю машину. Буров идёт между баллонами вправо от «тигра», продолжая орать:

– Дебил безмозглый! Тебе привезли газ! Вылезай из своей берлоги, скотина дикая! Найду, последние мозги тебе выбью!

Я смотрю ему вслед, совершенно не понимая что происходит, и вдруг начинаю чувствовать, что кто-то смотрит на меня… Это случается так же, как в тот раз на поле со снайпером. Я медленно поворачиваю голову и от неожиданности подскакиваю на сиденье: через стекло водительской двери на меня смотрит измазанная в масле бородатая и волосатая рожа с жутким бельмом на левом глазу. У меня даже сбивается дыхание. Его лоб изрезан глубокими морщинами, волосы почти все седые, а единственный глаз выпучен и разглядывает меня.

– Дьявол! – вскрикиваю я. Старик берётся за ручку водительской двери и открывает её:

– Что расселся? – голос у него сиплый и грубый, – Думаешь, я буду их выгружать?

Я смотрю на него в полной растерянности. Потом поворачиваюсь туда, где недавно орал Буров. Его не видно за кучами хлама, но ругательства долетают из дальней части ангара. Я выхожу из машины и захлопываю дверь. Дед уже копошиться с задними дверями.

– Вот шалопаи, – кряхтит он. Двери, как будто отвечая на его слова, открываются со скрежетом и скрипом, – Машину попортили! – он гладит грязной морщинистой рукой вмятины оставшиеся от пуль. Потом внезапно опять поднимает свой единственный глаз на меня:

– Свежие! Только что в тебя стреляли?

Я молча киваю.

– Страшно?

Я совсем не ожидаю этого вопроса. Но, взглянув в его глаз, сразу вспоминаю тот адреналин, тремор в руках на мокром руле, и жар, и пульсацию в голове…

– Да… страшно…

Дед кивает и отворачивается. Он просовывает руку в салон и вытягивает оттуда один баллон:

– Это хорошо… – старик закидывает чёрную железяку на плечо с такой лёгкостью, будто это не тридцати килограммовый кусок металла, а пенопластовый муляж и тянет руку за вторым.

– Что хорошо?

– Хорошо, что страшно… – он берёт второй баллон под мышку и идёт к одной из куч.

Я тоже ныряю в салон, чтобы помочь. Может они просто пустые? И потому лёгкие. Нет. Я хватаю один за вентиль и понимаю, что баллоны наполнены под завязку. Килограмм по сорок каждый. Хватаю один и тащу за дедом. В это время к нам снова начинает приближаться орущий Буров:

– Так вот ты где, скотина! Почему не откликаешься? А?

Дед кладёт один баллон в кучу, а другой берёт двумя руками и поворачивается к сержанту. Тот ускоряя шаг идёт навстречу одноглазому:

– Ты чего не отвечаешь мне?

Дед поднимает баллон над головой двумя руками как дубину:

– Ну иди сюда, родимый… я тебе как в тот раз железкой по харе съездю и успокоишься…

Буров внезапно останавливается, будто нарвавшись на какое-то невидимое препятствие, и стоит секунду в раздумьях.

– Вот и славно, – продолжает дед, – Иди своими делами займись… небось не всех кошек ещё повесил? Да и майор наверняка просил зайти, а?

Сержант вдруг снова начинает хихикать как помешанный. Потом смотрит на меня:

– Майор просил зайти к нему.

Он подмигивает, разворачивается и, насвистывая, идёт к воротам. Я смотрю на деда. Он бросает баллон в кучу и впивается в меня своим единственным глазом. Смотрит секунду и снова идёт к машине.

– А ты не такой, как они… – неожиданно говорит он, сделав пару ходок молча, – Ты вообще армейский?

У меня от таскания тяжестей в таком темпе совсем сбилось дыхание. Я даже и не думаю врать.

– Нет. Случайно здесь.

– Смертник, значит… – старик сбрасывает сразу два баллона в кучу и снова смотрит на меня в упор.

– Почему смертник?

– Потому что дрянь эту возишь, – он пихает ногой один из баллонов, – Потому что в ЗБОМ ездишь… на такую работу или орков ставят или смертников.

– Каких орков? Какую дрянь? Вы о чём вообще?

– Видел придурка этого? – дед кивает в сторону ворот, за которыми скрылся Буров, – Он из орков… как и те двое, что до тебя ездили…

– Откинулись они оба…

– Знамо дело, – кивает дед, – Орки долго не живут…

– Почему орки? Что это значит?

– Потому что ОРК – правительственная программа подготовки убийц и вредителей. Они, кончено, до сих пор не признают, что это их детище…

– Это аббревиатура? Как расшифровывается?

– Никто не знает точно. Некоторые говорят, что Отдел Рецидива Кадров, другие – Опыт Разрушения Карнации. Мне кажется, что и то и другое выдумки.

Я не знаю, что ответить, поэтому ещё пару ходок мы делаем молча.

– Эта программа, говорят, уже лет тридцать существует, – неожиданно продолжает старик, – Дескать, ещё в эпоху соц сетей Им стало ясно, что воспитательно-вербовочную работу можно и нужно проводить там, где тусуется молодёжь. Они создавали соц инкубаторы – что-то типа игр в реальности. Туда активно привлекали неуравновешенных детей, проблемных подростков и всё такое…

– А… чего добивались-то?

– Создавали вот таких вот бойцов – глухих к чужой боли, но послушных приказам. Там была создана целая система роста ребёнка в структуре за счёт подчинения и исполнения приказов. Был вот мальчишка, которого не понимали в семье и в школе, а тут у него появляются старшие друзья в соц сети. И понимают они его, и хорошо относятся и предлагают игру – выполни задание, получишь статус, принятие, уважение. Так шаг за шагом его превращают в… да что там…

– Во что превращают?

– Ещё до первых вирусных волн… помнишь, поджоги, стрельбу в супермаркетах и школах, которые подростки учиняли?

– Это они? Эти орки? Зачем?

– Задания. Это была эпоха экспериментов – Хозяева пробовали, на что способны их психически сломленные роботы, выращенные на социальных и компьютерных стрелялках… Все, вообще все эти эксперименты были успешные…

– Это что-то вроде подразделений СС?

– Что-то вроде… только выращено это подразделение прямо под носом у нас из наших детей и внуков… мы даже заметить не успели, потому что всё время торчали на работе… зарабатывали на одежду им, на институты, на гаджеты… А они изучали оружие и методы ведения боевых операций в компьютерных играх, исполняли приказы ОРК в каких-то там мессенджерах или соц сетях… Все эти приказы были продуманы и выверены опытными социопсихологами на службе ОРК с целью сломить подростка, изуродовать его психику, привести его в состояние нулевой ценности чужой жизни, разрушить человеческую карнацию как явление в его голове, расщепить целостность его человечности…

– Вот почему эта девчонка в гараже так сказала мне: «ты из этих»… – я укладываю в кучу последний баллон и пытаюсь отдышаться.

– Да, брат… «этих» все нормальные люди боятся…

– Зачем вы мне всё это рассказываете?

– Зачем… – дед ухмыляется, – Ты спрашиваешь! А я, знаешь ли, разговорчив. Потому что не с кем мне тут пообщаться особо… вот хоть с тобой душу отведу. Пока и ты не откинулся.

– Я не планирую пока, – тоже пытаюсь улыбнуться, но, похоже, паршиво получается.

– А это никто не планирует. Да только Они, – старик снова пихает ногой баллон, – Они иначе решили. За тебя. И за других. Так вот оно у нас сегодня.

– Кто они? Что решили?

– Так ты и об этом не в курсе? – он смотрит на меня своим глазом хитро и с интересом одновременно.

– Похоже, что не в курсе…

– Не будет никакой вирусной атаки со стороны врагов. Раньше может и было что… хотя я лично сомневаюсь, а сейчас не будет.

– Всё это профанация? Обман? Зачем?

– Нет. Вирус будет. Но запускать его будут не враги, а мы. Вот он, тут, – дед облокачивается на баллоны и хлопает по одному из них ладонью, – Вирус наш, родимый.

Я тупо смотрю то на деда, то на баллоны:

– Вирус в баллонах?

– Да. А «Технопарк-12», в котором ты сейчас находишься, создан чтобы оснащать специальные автомобили баллонным оборудованием для распыления вируса.

– Бред…

– Бред не бред, а я сам ставлю это оборудование.

– А я привёз баллоны с вирусом?

– Ну не совсем так… ты привёз баллоны с хлором. Пока.

– Не понял ничего…

– Да что не понятно? Это же армия… вирус просто ещё не привезли на склады ЗБОМ. Какая-то заграничная лаборатория делает его для нас и вот задержали партию. Но по изначальному плану поставки уже должны делать, потому возят хоть что-нибудь в баллонах. Потому что был приказ возить. Давай вот те баллоны к тебе загрузим, повезёшь обратно.

Я стою и смотрю на него. Не могу сдвинуться с места.

– То есть… никакой вирусной атаки нет? Нас травит наше же правительство?

– Не нас. А их. Правительство травит тех, кто не в бункерах. Тех, кто не готов подчиниться. Тех, кто не принял правила игры. Ты так удивлён, будто впервые это слышишь? Хочешь жить – лезь в бункер!

– Нет… я не понимаю… почему?

– Ты как будто не местный… тебя не пустили в бункер что ли? Когда закрытие гермоворот было?

– Не пустили…

– Значит, неблагонадёжный. Значит, дал повод когда-то усомниться в своей управляемости, – дед снова усмехается, – Ты не переживай. Я тоже из неблагонадёжных. Просто, пока я нужен им, как инженер… а потом наверняка тоже в расход…

Я не знаю, что сказать… слова появляются в голове и зависают где-то между горлом и языком таким тяжёлым комом, что чуть слёзы не наворачиваются…

– Неужели, нет выхода? И негде спрятаться от этого?

– Спрятаться… – он кивает, глядя на меня своим единственным глазом, – Все хотят спрятаться, убежать, спастись… Говорят, что есть спасение только в Раю…

– На небесах типа? – ухмыляюсь я.

Дед неожиданно начинает заговорщически озираться по сторонам, потом подходит ко мне вплотную и шепчет мне прямо в ухо:

– Есть где-то место, которое называют «Маленький Рай». Туда бегут люди. Там спасёшься… Конечно, если сможешь его найти… до того времени, как Они запустят вирус.

Краем глаза я замечаю шевеление у ворот и поднимаю глаза. Там снова идёт Буров и с ним два солдата.

– Как думаешь, – подмигивает мне старик здоровым глазом, – За тобой или за мной?

Я ошарашенно молчу.

– В любом случае… увидимся в Раю, – кивает он и быстро исчезает за кучами баллонов.

Глава 16

– Где он опять? – издалека орёт сержант, – Эта мразь опять убежала?

Я чисто автоматически пожимаю плечами.

– Этого отведите к майору, – кивает он на меня двум солдатам, – А я поищу дебила старого!

Я почему-то не переживаю за чумазого деда. В сопровождении солдат я прохожу обратно в ангар заставленный мусоровозами, часть из которых уже заведена.

– А кто на них ездит? – я обращаюсь к солдатам.

Один из вояк, который пониже, удивлённо мерит меня взглядом:

– Как это кто? Мусорщики.

Я недовольно морщусь. В такие момент всегда не понятно – это тупой ответ, или ты задал тупой вопрос?

– А зачем их столько?

– Ну так они же всю Москву обслуживают.

– Столько мусора много?

– Ты специально такие вопросы спрашиваешь? – недружелюбно вмешивается высокий солдат, – Из центра что-ли? Проверяющий?

Я молчу и отвожу взгляд.

– Ну так передай там в центре, – продолжает он, – Что мы всё вызубрили: «Если не вывозить вовремя тела, скопление которых на улицах города неизбежно в результате вирусной атаки и военных столкновений, то возможна эпидемия различных страшных заболеваний вплоть до чумы».

Выпалив это, он идёт молча секунды три, а потом смачно сплёвывает:

– Вместо контролёров и соглядатаев лучше бы помощь нам выделили – я уже вторую неделю без выходных, а Серёга вон, – он кивает в сторону напарника, – Четвёртую! Четыре недели без выходных! – солдат заглядывает мне в глаза и энергично трясёт рукой, – Это нормально вообще? Мы должны быть в таком состоянии боеспособными что-ли?

Я коротко киваю:

– Не нормально.

– Вот. И я о том же.

Мы выходим из ангара и поворачиваем в одну из железных дверей в бетонной стене. За ней снова однообразные коридоры, двери, лестницы.

– А ещё этих помешанных к нам шлют… – продолжает бубнить высокий солдат, – Я вообще на начальство никогда не ругаюсь. Они учились, они умнее, но этот… Он же если два-три дня не убивает никого, то у него руки дрожат, как у нарика…

– Да, – кивает Серёга, который пониже, – Я сам видел – дрожат!

– Ну! И какую он может службу нести, если как будто с перепою? А? – он смотрит на меня, потом на Серёгу, но никто ему не отвечает, – А никакую! Я, кстати, говорил Сидрычу, что он того…

– И что Сидрыч? – Серёга явно заинтересовался.

– Да ничего… Говорит, не его это компетенция. Как меня не допускать к службе из-за перегара – это его компетенция, а как психа ненормального освидетельствовать – тут он значит лапки кверху… не моя компетенция…

Он вдруг останавливается у одной из дверей, оправляет форму и торжественно стучит:

– Товарищ майор! Привели нового курьера!

– Заходи! – раздаётся из-за двери.

Высокий солдат распахивает передо мной дверь, я вхожу. За старым письменным столом в убого обставленном кабинете сидит тот майор с острым взглядом.

– Давай, давай… проходи. Как тебя там?

– Мохов.

– Точно, Мохов… Мужики, сходите к Сидрычу – скажите, что сейчас придёт к нему курьер новый, нужно будет осмотреть его.

– Так точно, товарищ майор! – высокий солдат вытягивается по стойке смирно и с мощным хлопком закрывает дверь.

– Ух, боец… – сокрушённо кивает майор, – С такими иногда и врагов не нужно…

Ухмыляясь, он открывает ящик стола, достаёт оттуда пачку сигарет и коробок спичек. Чиркает спичкой и закуривает.

– Ты садись, – он указывает мне на потрёпанный чёрный офисный стул и так сладко затягивается сигаретой, что я сам начинаю ощущать этот вкус, хотя бросил уже лет десять назад. Он замечает мой взгляд:

– Покуришь со мной? – майор протягивает мне пачку, – Прости, сразу не предложил…

– Не… бросил…

– Понимаю… – ухмыляется он, – Тоже всё хотел бросить. Даже пробовал раза три. Последний раз – перед распределением сюда.

Он тяжело вздыхает.

– Как видишь, не получилось.

Секунд тридцать он смотрит в стену, обклеенную старыми грязными обоями, рассеянно выпуская в потолок белый дым. Я молчу, разглядывая мебель и стены. Меня удивляет такая разница между кабинетом Сергеева и этого майора.

Он вдруг резко, как будто неожиданно что-то вспомнив, поворачивается ко мне:

– Ну и ладно! Значит ты теперь вместо этих катаешь? Корреспонденцию я всю получил, как ты, наверное, уже догадался… Хотя в следующий раз лучше передай её мне в соответствии с уставом, хорошо?

Я молча киваю.

– Вот и чудно. Ты мне больше нравишься, чем те. И… – он вдруг останавливается на полуслове, как бы боясь что-то сказать, – Тебя же Сергеев уже просил?

– О чём?

– Значит не просил ещё… – он начинает нервно чесать затылок и шею.

– Про грибы? – совершенно не подумав, выдаю я.

– Да, – морщась кивает майор, – Уже просил, значит…

– Ну это с его стороны не совсем просьба…

– Да, я понимаю, – майор энергично сминает в пепельнице недокуренную сигарету, – Сергеев умеет уговаривать… Да только знай, Мохов, что всеми теми благами, которые он тебе наобещал, ты не сможешь воспользоваться!

– Я для себя ничего не просил.

– Да не важно, Мохов, для себя или не для себя, – он подаётся в мою сторону, облокачиваясь на стол, – Военный курьер между ЗБОМ и «Технопарком-12» – это опасная работа. Да тут даже от Технопарка до Убежища опасно. А Полигон – это гарантированно труп. У нас мусоровоз обычно группа сопровождает! И то постоянные потери. Здесь у нас как в Афгане в восьмидесятые или как в Чечне в девяностые – боевики, стычки… война, одним словом!

– Я видел мусоровоз без группы…

– Ну… – майор снова начинает нервно чесать шею и затылок, – Я же не говорил, что всегда с группой… Обычно. Но не всегда. Людей не хватает.

Он снова достаёт сигарету и закуривает.

– Ладно, – продолжает майор, немного подумав, – Дело твоё, в конце концов. Я смотрел видео с камер, где ты уходил от нападения…

Я поднимаю на него заинтересованный взгляд.

– Так вот, ты везучий, похоже… – он снова морщится и нервно затягивается, – А раз везучий, то может и сгоняешь раза три на Полигон. А потом получишь то, что обещал тебе Сергеев и больше ни за что на свете не соглашайся на это. Ни за что! Обещаешь?

Его вопросительный взгляд сверлит моё лицо секунд пять, а потом… как будто обессилев сползает ниже, ниже и вот он уже смотрит на сигарету в своей руке.

– Я не хочу там подохнуть, – отвечаю ему, – Мне бы своих вытащить из плохой ситуации. И тогда всё.

– Молодец, Мохов. Ты хороший солдат. Наш.

Он снова сминает в пепельнице сигарету, импульсивно и немножко дико:

– Людей я тебе не дам – даже не надейся. Оружие – получишь, машину – без проблем, но справляйся сам.

– Спасибо, товарищ майор.

– Спасибо… да не за что, Мохов! – он берёт трубку старого чёрного телефона, подносит её к уху и набирает на вращающемся диске две цифры. Гудки из трубки такие громкие, что даже сидя в двух метрах от неё, я их прекрасно слышу.

– Да! – раздаётся из трубки.

– Сидрыч, зайди ко мне, забери Мохова. С ногой у него что-то.

– Ща зайду, – отвечает трубка.

– И потом ему машину и оружие, помоги, будь другом.

– Ладно, – бухтит Сидрыч.

Раздаются короткие гудки. Майор со звоном кладёт трубку на аппарат и складывает руки замком, глядя на меня в упор… В этой неудобной нелепой паузе проходит секунд пятнадцать. Затем он, как бы снова очнувшись, берёт со стола конверт и протягивает мне:

– Чуть не забыл. Корреспонденция.

Я встаю и принимаю конверт из его рук.

«Склад ЗБОМ. Начальнику склада Иванову. От С. В. Гурова»

Я только хочу ответить, что всё доставлю, как открывается дверь и из коридора в неё просовывается осунувшееся старческое лицо:

– Которого забрать то?

– Сидрыч, вот этого. Рядовой Мохов. Нормальный мужик – наш.

Сморщенный пережиток прошлых эпох, просунувшийся в приоткрытую дверь, бесцеремонно оглядывает меня с головы до ног. Потом, как будто разочаровавшись, чмокает губами и, горестно качая головой, снова исчезает за дверью:

– Идём со мной, рядовой Мохов, – раздаётся уже из коридора.

Я коротко киваю майору Гурову и направляюсь за старым Сидрычем. На вид этому сгорбленному и сморщенному старику лет девяносто – не меньше. Но по коридору он бежит очень даже бодро. Вышагивая в таком темпе, замечаю, что нога снова начинает ныть и пульсировать при каждом шаге.

Старик ныряет в одну из дверей, я захожу за ним. Сильный медицинский запах резко ударяет в нос. Я снова удивляюсь тому, что оснащение тут сильно хуже, чем в «Убежище 32».

– Садись, рассказывай, Мохов.

Я опускаюсь на кушетку.

– Нога прострелена. В «Убежище 32» мне…

– Нет у меня того, что тебе в убежище кололи, – перебивает он, – Мы тут обходимся малым.

– А что мне там кололи?

– Да есть у них дрянь какая-то, которая специально для орков – и боль снимает, и тонизирует. Не знаю что это. Я не провизор тебе.

– Поня… – я не успеваю ответить. Он резко разворачивается, в один прыжок оказывается возле меня и двумя руками отодвигает мои нижние веки.

– Точно. Его тебе кололи. Не так давно. Жар был? Тошнило?

– Да… – я вспоминаю как было жарко, когда я только приехал в «Технопарк» и в меня тыкал автоматом Буров.

– Хорошо. Скоро выйдет. Я могу тебе парацетамол дать. Морфий даже не проси.

Он снова отходит и пропадает в соседнем кабинете. Оттуда слышно журчание воды. Через полминуты он возвращается в маске и перчатках:

– Снимай штаны – перевяжу ногу и пару уколов сделаю.

Я раздеваюсь и укладываюсь на кушетку. Сидрыч подкатывает ко мне ржавый столик на колёсиках покрытый выстиранным вафельным полотенцем с выложенными на нём инструментами. В моей голове всплывают воспоминания о стоматологиях моего детства. В животе начинает биться тревожный мотылёк.

– Лежи, не дёргайся, рядовой, – скрипит надо мной Сидрыч, видимо, заметив мой страх. Он берёт со столика ёмкость с прозрачной жидкостью и обильно поливает повязку. Она начинает шипеть. Я усилием воли отвожу взгляд и упираюсь глазами в серую стену с подтёками краски. Они такие крупные, рельефные… как восковые слёзы на свече. Я слышу треск разрезаемого бинта. Ожидание боли хуже самой боли. Я чувствую, как жутко напряжено всё моё тело. Звон инструмента. Подтёки краски на стене похожи на подтёки воска. Я вспоминаю свечу, её тёплое пламя, Сашу, которая со слезами перевязывает мою ногу.

Дышать со свечой. Вдох. Выдох. Вдох. Ай! Я поворачиваю голову. Сидрыч вогнал иглу в мою ногу и медленно вводит раствор.

– Терпи, рядовой… рана хорошая, уже на поправку. Как на собаке на тебе заживает.

Спасибо на добром слове. Как на собаке… Снова отворачиваюсь к стене и изучаю серые подтёки. Всё внимание на них, чтобы не думать о боли. Чтобы не ждать того момента, когда он полезет в рану и…

– Всё боец! Ты полежи минут десять – пока лекарство начнёт действовать. А потом перевяжу и свободен.

Я с удивлением поворачиваюсь на врача. Он уже уходит в другую комнату. Я смотрю в крашенный потолок. Целых десять минут. Медленно закрываю глаза.