Наши черные стальные кареты прогрохотали по улицам Опала, наполняя раннее утро громом и ужасом. Гоблин превзошел самого себя. Вороные жеребцы на сей раз извергали из пастей и ноздрей огонь, а там, где копыта касались дороги, к небу вздымались языки пламени, угасавшего лишь после того, как мы уносились прочь. Горожане забились по норам.

Одноглазый, опутанный пристежными ремнями, трясся рядом со мной. Напротив нас, сложив руки на коленях, сидела Госпожа. Казалось, ее ничуть не волновала тряска.

Затем наши кареты разделились. Ее свернула к северным воротам, направляясь к Башне. Весь город сочтет, что она находится в этой карете, – таков был наш план. Потом карета должна исчезнуть где-то в малонаселенной местности. Кучер, получивший изрядную мзду, направится на запад, чтобы начать новую жизнь в одном из отдаленных городов на побережье. Мы надеялись, что след затеряется, прежде чем кто-нибудь спохватится.

Госпожа была одета броско и безвкусно – это чтобы ее принимали за путешествующую куртизанку, мимолетное увлечение посланника. Карета была набита ее вещами, а ведь Одноглазый доложил, что целый фургон багажа уже доставлен на борт «Черных крыльев».

Одноглазый сомлел, доверху накачанный особым снадобьем.

Столкнувшись с необходимостью плыть морем, он заартачился. Как всегда. Но Гоблин, издавна знакомый с повадками Одноглазого, все устроил. Лошадиная доза, подмешанная в стакан утреннего бренди, сделала свое дело.

Так с грохотом неслись мы пробуждающимися улицами, направляясь к морю, распугивая бредущих в порт грузчиков. Подкатили к самому краю большой пристани, взлетели по широченным сходням. Подковы загремели по доскам палубы, и тут мы остановились.

Я вышел из кареты. Капитан встретил меня со всеми подобающими почестями, не преминув злобно выругаться по поводу варварского обращения с палубой. Я осмотрелся. Четверо наших новичков были на месте. Я кивнул. Капитан заорал. Матросы разбежались по местам. Другие принялись помогать нам распрягать и расседлывать лошадей. И тут я заметил ворону, устроившуюся на самой верхушке мачты.

Маленькие буксиры с гребцами-каторжниками оттащили «Черные крылья» от причала. Тут заработали наши весла. Забили барабаны. Квинквирема развернулась носом в открытое море. Через час мы, пользуясь отливом, уже были далеко в проливе, и попутный бриз наполнил громадный черный парус. Оснастка корабля не изменилась после нашего плавания на север, хотя сама Душелов была уничтожена Госпожой, когда отбушевала битва при Чарах.

А ворона все сидела на своем шестке.

Для плавания через Пыточное море сезон был самый благоприятный. Даже Одноглазый признал, что путешествие прошло быстро и гладко. Мы увидели берилльский маяк на третье утро, а с полуденным приливом вошли в гавань.

Появление «Черных крыльев» подействовало на местную публику именно так, как я ожидал и опасался.

В прошлый раз, когда это чудище появилось здесь, скончался синдик, последний вольный доморощенный тиран этого города. Его преемник, которого назначила Душелов, стал имперской марионеткой. А уже его преемники имели должность губернатора империи.

Едва квинквирема подошла к причалу, гавань наполнилась чиновниками.

– Мокрицы, – сказал Гоблин. – Мздоимцы и бумагомараки. Крохотные подколодные насекомые, стыдливо прячущиеся от честной работы.

Где-то в глубинах его прошлого таилась причина для лютой ненависти к сборщикам налогов и пошлин. Разумом я его понимаю. То есть хочу сказать, нет на свете людишек низменнее – возможно, за исключением сутенеров, – чем те, кто упивается властью, позволяющей унижать, вымогать и ввергать в нищету. Мне они внушают всего лишь легкое отвращение к человеческому роду, однако у Гоблина эта ненависть превратилась в пламенную страсть. Время от времени он пытается подбить наших на отлов нескольких мытарей с последующим преданием оных самым изощренным пыткам и казням.

Мокрицы были потрясены и перепуганы. Они не понимали, чем вызван этот внезапный и наверняка зловещий визит. Прибытие имперского посланника могло означать сотню разных разностей, но для окопавшейся на местах бюрократии оно не сулило ничего хорошего.

Работы остановились повсеместно. Даже ругающиеся на чем свет стоит артельщики умолкли, чтобы взглянуть на корабль-предвестник.

Одноглазый оценил обстановку:

– Костоправ! Уводи нас поскорее из этого города. Иначе снова получим то же, что и в Башне. Только здесь гораздо многолюднее и вопросов к нам будет гораздо больше!

Карета была готова, Госпожа уже сидела внутри. Все лошади эскорта – под седлом. Конные стражи собрали легкий фургон и нагрузили его багажом нашей спутницы. Мы приготовились съехать на берег, едва причалит капитан.

– По коням! – скомандовал я. – Одноглазый, как спустят сходни, организуй какие-нибудь адские трубы. Масло, гони так, словно сам Хромой тебе на пятки наступает! – Я повернулся к командиру эскорта. – А вы отсекайте преследователей. У этих людей не должно быть никакой возможности задерживать нас.

Я уселся в карету.

– Мудро, – сказала Госпожа. – Либо убираемся как можно скорее, либо рискуем попасть в ловушку вроде той, из которой я едва выбралась.

– Именно этого я и опасаюсь. Я могу изображать посланника лишь при условии, что никто не станет рассматривать меня слишком пристально.

Гораздо лучше с грохотом пронестись по городу и умчаться прочь, и пусть себе думают, что посланник из Взятых, со скверным характером, презрительный и надменный, отправляется на юг с миссией, а с какой – это не их, берилльских управленцев, собачье дело.

Сходни громыхнули о пристань. Завыли заказанные мною адские трубы. Мой отряд ринулся вперед. Ротозеи и чиновники кинулись врассыпную от волны пламени и мрака. Мы прогремели по улицам Берилла так же, как и в Опале, сея ужас на своем пути.

Оставленная нами квинквирема отчалила с вечерним отливом, шкиперу был дан приказ следовать к Гранатовым дорогам, чтобы там патрулировать и отлавливать пиратов и контрабандистов. Сами же мы покинули город через Мусорные врата. Обычные лошади уже устали, однако мы продолжали путь, пока нас не скрыли сумерки.

Несмотря на столь поспешный отъезд, мы не смогли стать лагерем достаточно далеко от Берилла, чтобы избежать какого бы то ни было внимания.

Разлепив глаза поутру, я обнаружил Мургена, ожидающего моего пробуждения. Рядом с ним сидели три брата, пожелавшие записаться в Отряд. Звали их Клетус, Лонгинус и Лофтус. Во время прошлого нашего визита они были еще пацанами и как вчера ухитрились опознать нас в дикой скачке через город – загадка. Они заявили, что ради шанса поступить в Отряд дезертировали из городских когорт. Мне не шибко хотелось устраивать допрос, поэтому я положился на мнение Мургена, сказавшего, что с ними, пожалуй, все в порядке.

– Если они такие дураки, что готовы очертя голову переть на рожон вместе с нами, то пусть служат. Отдай их Крутому.

Значит, теперь у меня два худосочных отделения. Четверо опальских с Маслом во главе и эти трое под командованием Крутого. В истории Отряда такое случалось часто. Один человек – здесь, два – там, глядишь, дело пошло.

Забираемся все дальше на юг. Миновали Ребозу, где Отряд успел недолго послужить и где были завербованы Масло и Крутой. Они пришли к выводу, что город безмерно изменился, но кое-что осталось прежним. Расстались эти двое с Ребозой без сожаления. Здесь они привели в Отряд еще одного бойца, племянника, быстро окрещенного Весельчаком – за мрачный вид и саркастический тон.

Далее была Падора, а за ней – перекресток множества торговых трактов, где я был рожден и где записался в Отряд перед самым окончанием его службы в наших краях. Молод был и глуп. Но хоть мир посмотрел.

Я отдал приказ остановиться на день в просторном караван-сарае за городской стеной у западной дороги, а сам отправился в город и позволил себе малость побродить по улицам, где бегал еще мальцом. Как говорил Масло о Ребозе, все то же самое, но до чего же изменилось! Все перемены, конечно же, во мне самом…

Украдкой зашел в родной квартал и посмотрел на бывшее мое жилище. Никого из знакомых не встретил – разве что женщина, увиденная мельком и похожая на бабку, была моей сестрой? Я не окликнул ее, не спросил ни о чем. Для этих людей я мертв. И возвращение в качестве имперского посланника ничего не изменит.

Мы стояли у последнего мильного столба империи. Госпожа старалась убедить лейтенанта, командовавшего конногвардейцами, что его задача выполнена и что переход имперских солдат через границу может быть принят за провокацию, а это совсем нежелательно.

Порой ее люди слишком преданы ей. Полдюжины ополченцев из пограничной стражи – равно распределенных по обеим сторонам дороги, одинаково оборванных и, очевидно, давно подружившихся – стояли поодаль, в благоговейном страхе обсуждая нас. Наши нервничали.

Казалось, целую вечность не покидал я пределов империи. Ныне такая перспектива навевала легкую грусть.

– Костоправ, а знаешь, куда мы идем? – спросил Гоблин.

– И куда же?

– В прошлое.

Назад, в прошлое. В нашу собственную историю. Утверждение достаточно простое, но мысль важная.

– Ага. Пожалуй, ты прав. Пойду помешаю в горшке, a то, похоже, ничего не сварится.

Я подошел к Госпоже. Она бросила в мою сторону раздраженный взгляд. Я же вылепил на физиономии сладчайшую улыбку и сказал:

– Так, я гораздо старше тебя по званию, лейтенант. В чем дело?

Лейтенант вытянулся в струнку. Мое звание и титул, хоть и незаслуженные, внушали ему большее благоговение, чем женщина, являвшаяся вроде как его высшим начальством. Он верил, что должен выполнять определенные обязанности по отношению к ней, но при этом она не может быть выше его.

– В Отряде есть место для нескольких дельных людей с опытом службы, – продолжал я. – Теперь мы не на территории империи и не нуждаемся в специальном разрешении на активную вербовку.

Он тут же уловил намек и подскочил ко мне, широко улыбнувшись Госпоже.

– Только вот что, – сказал я. – При этом ты должен присягнуть Отряду так же, как и при поступлении на любую службу. Это означает, что ты не имеешь права на преданность кому бы то ни было еще.

Госпожа одарила его сладкой, но недоброй улыбочкой. Лейтенант отступил от меня, решив, что такой шаг надо серьезно обдумать.

– Это относится ко всем, – обратился я к Госпоже. – Прежде я не осмеливался сказать, но если ты покидаешь империю и продолжаешь путь с нами, то на тех же условиях, что и все прочие.

Каким взглядом она меня прожгла!

– Но ведь я женщина…

– Прецедента ты, подруга, не создашь. Конечно, случай редкий, искательниц приключений в мире немного. Однако в Отряде служили и женщины. – Я обратился к лейтенанту: – Если запишешься в Отряд, к твоей присяге отношение будет серьезное. При получении приказа не вздумай спрашивать у Госпожи одобрения и утверждения, иначе немедля вылетишь вон. И останешься один в чужой стране.

В тот день я был самоуверен как никогда! Госпожа пробормотала под нос какие-то совсем не подобающие даме ругательства и сказала лейтенанту:

– Ступай, обсуди это со своими людьми.

Когда он покинул пределы слышимости, она спросила:

– Это означает, что нашей дружбе конец? После того, как я приму вашу чертову присягу?

– Ты полагаешь, я перестал быть другом всем остальным, когда они выбрали меня Капитаном?

– Пожалуй, не перестал. Не много я слышала от них «так точно», «никак нет» и «слушаюсь».

– Однако они выполняют распоряжения, когда видят, что я говорю серьезно.

– С этим не поспоришь.

– Разве что Одноглазый с Гоблином изредка нуждаются в уговорах. Ну так как? Ты собираешься поступать на службу?

– А у меня есть выбор? Подонок ты, Костоправ…

– Конечно есть. Возвращайся со своими людьми и оставайся Госпожой.

Лейтенант тем временем поговорил с подчиненными, и идея насчет прогулки на юг оказалась менее популярной, чем я ожидал. Бо́льшая часть отряда выстроилась лицом на север еще до того, как он закончил свою речь.

Наконец он подъехал с шестью воинами, пожелавшими примкнуть к нам. Себя он в эту группу не включил. Очевидно, совесть подсказала ему, как избежать того, что он минуту назад полагал своей обязанностью.

Я наскоро опросил людей. Похоже, тем в самом деле было интересно идти с нами. Тогда я зачислил их в Отряд и привел к присяге, устроив из этого представление специально для Госпожи. Насколько помню, прежде ни с кем мы не обходились столь формально.

Шестерых я передал Маслу с Крутым, одного приберег для себя. Позже, когда мы узнаем, как они хотят зваться, я внесу их имена в Анналы.

Госпожа пожелала и впредь величаться Госпожой – все равно это на всех языках, за исключением одного, звучит совсем как имя.

А с дерева неподалеку за всем этим спектаклем наблюдали вороны…

10. Хозяева Теней

Несмотря на солнечный день и целую дюжину полукруглых окон, там, где собралась Тьма, было тускло.

В центре просторного зала мерцал бассейн расплавленного камня, озаряя кровавым светом четыре фигуры, сидящие в воздухе, в нескольких футах над полом. Обращенные лицом друг к другу, они образовали равносторонний треугольник – одну из его вершин занимали двое. Эти двое объединялись часто. Были они союзниками и теперь.

Все четверо долго воевали друг с другом – и без видимой пользы. Сейчас они заключили перемирие.

Вокруг каждого ползали, вились, плясали Тени, а посему виднелись лишь смутные очертания фигур. Вдобавок все четверо предпочитали прятаться под черными балахонами и масками.

Наименьший, один из двоих объединившихся, нарушил вот уже час царившую в зале тишину:

– Она идет на юг. Те, кто служат ей и до сих пор носят ее несмываемое клеймо, идут с ней. Они переплыли море. У них могущественные амулеты. И путь их делят с ними те, кто посвятил свою судьбу черному знамени. Включая и тех, чьей силы глупо не остерегаться.

Один из углов треугольника презрительно хмыкнул. Другой спросил:

– А что же с тем, на севере?

– Величайший остается в безопасности. Меньший же более не лежит под сенью древа-тюрьмы. Он был воскрешен и принял новое обличье. Тоже движется на юг. Но он так безумен, так жаждет мести, что его не стоит брать в расчет. С ним справится и ребенок.

– Имеем ли мы причины опасаться, что о нашем присутствии здесь известно?

– Нет. Даже в Трого Таглиосе лишь несколько человек доподлинно знают о нашем существовании. За Первым Порогом мы – лишь досужие сплетни, а за Вторым о нас и не слышали. Но тот, кто сделался повелителем великих болот, способен почувствовать нас. Он может заподозрить, что грядет нечто большее, чем известно ему.

– Они идут, – добавил его компаньон. – Она идет. Но их сдерживает медлительность человека и лошади. У нас есть год. Может, и больше.

В противоположном углу снова презрительно хмыкнули:

– Болота как нельзя лучше подходят для их смерти. Позаботьтесь об этом. Вы можете подавить волю ведущего их величием и ужасом моего Имени.

И поплыл прочь.

Остальные воззрились на него. Злоба, сгустившаяся в зале, сделалась почти ощутимой.

Уплывавший остановился:

– Вам известно, что́ столь беспокойно спит на моей южной границе. Я не смею ослабить бдительность.

– Разве что ради удара в спину одному из нас. Я заметил, что при каждой такой попытке угроза отступала на второй план.

– У вас есть залог – мое Имя. Мир не будет нарушен мною, пока живы несущие опасность с севера. Вы сможете объявить меня союзником, когда протянете руки к тем землям, что еще не накрыты вашей тенью. Я не могу, не рискую дать вам больше.

С этими словами он направился к выходу, и покинутый им треугольник перестроился.

– Что ж, быть по сему, – сказала женщина. – По крайней мере, в одном он прав: болота – весьма подходящее место для гибели наших врагов. Если раньше их не постигнет наказание судьбы.

Тени отчаянно засуетились вокруг, словно крепнущий смех причинял им нестерпимые муки.

– Прекрасное место для смерти.

11. Поход в былое

Сначала названия городов звучали как клички из детства: Кочан, Братец, Серый, Пискун. Одним Отряд служил, с другими воевал. Мир менялся чем дальше, тем больше; становилось теплее, города встречались все реже и реже. Эти имена сделались легендарными, они успели выблекнуть на страницах Анналов – Обод, Потяг, Чуток, Гребень и Кивок… Мы ушли за края карт, когда-либо виденных мною; лишь благодаря Анналам я знал об этих городах, и только Одноглазый бывал здесь раньше. Борос, Терис, Виг, Ха-Джах…

Мы держали курс на юг, и первый долгий переход все не заканчивался. Вороны следовали за нами. Мы приняли еще четырех рекрутов, профессиональных охранников караванов из кочевого племени под названием «рой», перебежавших к нам. Я начал формировать отделение и для Мургена. Его это совсем не обрадовало. Ему нравилось быть знаменосцем, и он чаял перенять от меня должность летописца. Сам я был слишком занят обязанностями Капитана и лекаря. Я не осмеливался лишать парня надежды – кроме Мургена, на эту должность годился лишь Одноглазый, но на него полагаться не стоило.

Еще дальше, еще южнее, и все же мы не добрались даже до родины Одноглазого, то есть до джунглей Д’лок-Алока.

Одноглазый клялся и божился, что никогда в жизни и названия такого – Хатовар – не слыхал. Возможно, он находится далеко, за поясом мира.

Что ни говори, а есть выносливость у бренной человеческой плоти.

Все эти бесчисленные мили пути дались нам нелегко. Карета вороненой стали и фургон с багажом Госпожи привлекали внимание бандитов, а также разномастных князей и княгинь – тоже бандитского толка. С ними разбирались главным образом Гоблин с Одноглазым, наводили страх. А был и такой отрезок пути, где магия вообще не действовала.

Если парочка колдунов и научилась чему-то за годы службы в Отряде, так это убедительности. Когда они создают иллюзию, у нее из пасти разит аж на семьдесят футов. Еще бы не практиковались друг на друге…

Я решил, что пора сделать привал на несколько дней. Наш юношеский задор нуждался в подпитке.

– Впереди, неподалеку, есть такое место – Храм отдохновения странствующих. Он принимает путников вот уже две сотни лет. Можно там и отдохнуть, и провести кое-какие исследования, – предложил Одноглазый.

– Исследование?

– Из поведанных путешественниками бывальщин и небывальщин за двести лет должна была скопиться огромная библиотека. Другой платы, кроме рассказов, жрецы никогда не просили.

Да, он нашел, чем меня зацепить. И самодовольно заухмылялся по этому поводу. Пройдоха слишком хорошо знал старину Костоправа. Ничто другое в мире не заставило бы меня забыть хоть на время о решении добраться до Хатовара.

Я принял решение. И упер в Одноглазого стальной взгляд:

– Значит, ты бросаешь валять дурака, решил заняться делом?

– Чего?

– А кто, по-твоему, будет переводить?

Он со стоном закатил единственный глаз:

– Да когда же я научусь держать проклятый язык за зубами?

Храм оказался слегка укрепленным монастырем, угнездившимся на вершине невысокого холма. Здание сияло золотом в лучах клонящегося к закату солнца. Леса позади и поля впереди храма были великолепны – отродясь не видал такой зелени. Похоже, тут и правда можно отдохнуть на славу.

Стоило войти, и на нас нахлынула освежающая волна благополучия. То же самое чувствуешь, вернувшись после долгих странствий в родной дом. Я взглянул на Госпожу. Ее лицо светилось тем же, что чувствовал я, и это тронуло мое сердце.

– Вот сюда я мог бы уйти на покой, – сказал я ей на второй день нашего отдыха.

Вымывшись в первый раз за последние несколько месяцев, мы вышли на прогулку в сад, никогда не видавший битв серьезнее воробьиной драки.

Она слегка улыбнулась в ответ и из вежливости не пустилась в рассуждения об иллюзорной природе мечтаний.

Здесь нашлось все, чего я только мог пожелать. Комфорт. Покой. Защиту от недугов мира. Цель. Громадное количество исторических материалов для утоления моей охоты разобраться, что и как происходило в прошлом.

И самое главное – освобождение от ответственности. Каждый новобранец, казалось, удваивал тяжесть моего бремени – всех нужно кормить, содержать в полном здравии, следить, чтобы не попали в беду…

– Воронье, – пробормотал я.

– Что?

– Везде воронье, куда мы ни приходим. Может быть, я просто начал замечать ворон пару месяцев назад, однако теперь везде их вижу на пути. И никак не могу избавиться от чувства, что они следят за нами.

Взгляд Госпожи сделался озадаченным.

– Вон, взгляни: на той акации две расселись. Будто черные вестники несчастья.

Взглянув на дерево, Госпожа посмотрела на меня еще более озадаченно.

– Но… – (Одна из ворон взмыла и скрылась за монастырской стеной.) – Там нет никаких…

– Костоправ! – Сквозь сад, распугивая птиц и белок, забыв о всяких приличиях, к нам ломился Одноглазый. – Эй, Костоправ! Угадай, что я нашел! Копии Анналов! Остались с тех дней, когда мы проходили здесь, направляясь на север!

Ну и ну! Усталому старому разуму не подыскать подходящих слов. Восхищение? Пожалуй. Экстаз? Вы уж поверьте, почти сексуальное возбуждение обуяло меня в ту минуту. Мои чувства напряглись примерно так же, как если бы самая желанная женщина вдруг ответила взаимностью.

За многие годы несколько старейших томов Анналов потерялись либо пришли в негодность. Некоторые из них я никогда не видел и даже не надеялся увидеть.

– Где?! – выдохнул я.

– В библиотеке. Один монах решил, что тебе будет интересно. Не помню, как мы оставили их здесь по дороге на север, но ведь тогда я вообще не шибко интересовался такими вещами. В ту пору мы с Тамтамом только назад успевали оглядываться.

– Пожалуй, мне будет интересно… Определенно – будет.

Здесь куртуазность изменила мне. Я сбежал от Госпожи, даже не буркнув: «Извини».

Хотя, возможно, я был вовсе не так увлечен, как старался изобразить.

И когда понял, что сделал, почувствовал себя полным ослом.

Чтение этих копий потребовало коллективной работы. Написаны они были языком, которым уже не пользовался никто, кроме храмовых монахов, и ни один из них не говорил на понятном мне диалекте. Поэтому чтецу пришлось переводить с листа на родной язык Одноглазого, а уж Одноглазый переводил мне.

Даже в таком упрощенном виде все было дьявольски интересно.

У монахов нашлась Книга Чоу, которая была уничтожена за пятьдесят лет до того, как я записался в Отряд, и после лишь частично восстановлена. И Книга Те-Лара, известная мне лишь по загадочной ссылке в позднейшем томе. И Книга Скета, прежде не известная вовсе. И еще полдюжины – равной ценности. Однако ни Книги Отряда, ни Первой или Второй Книги Одрика не нашлось. То были легендарные первые три тома Анналов, содержащие наши изначальные мифы. На них ссылались в последующих томах, однако никто из летописцев не упоминал, что видел их после первых ста лет существования Отряда.

В Книге Те-Лара объяснено почему.

Была битва.

Без битвы не обходилось ни одно объяснение.

Топот многих ног и лязг оружия – все равно что очередной знак препинания в долгой повести Черного Отряда.

В данном случае люди, нанявшие нашу братию, дали деру после первого же вражеского натиска. Скрылись прежде, чем Отряд понял, что произошло. Наши с боем отступили в укрепленный лагерь. В течение последовавшей осады враг несколько раз врывался в него. И в ходе одного из таких вторжений исчезли эти самые тома. Летописец с учеником погибли, и некому было восстановить Книги по памяти.

Ну что ж…

Я с головой погрузился в работу.

Найденные Книги обрисовали наше будущее до самых краев имевшихся у монахов карт – а уж монахи-то исходили все, до тех самых мест с надписью «Здесь водятся драконы». Еще столетие – и половина путешествия в нашу историю… Мало-помалу мы так далеко проследили маршрут Черного Отряда, что у меня появилась надежда: а может, мы стоим посреди карты, на которой есть и его конечная остановка?

Как только выяснилось, что мы напали на золотую жилу, я добыл письменные принадлежности и девственно-чистую тетрадь. Писать я мог с той же быстротой, с какой Одноглазый и монах переводили.

Время понеслось вскачь. Монах принес свечи. Наконец на мое плечо опустилась рука, и Госпожа сказала:

– Не хочешь отдохнуть? Могу подменить тебя.

Примерно полминуты я сидел весь красный. После того, как практически выставил ее из библиотеки. Но зато потом целый день даже не вспоминал о ней.

Она сказала:

– Я понимаю.

Может, оно и так. Она ведь неоднократно читала Книги Костоправа – или, может быть, потомки вспомнят их как Книги севера.

Под диктовку Мургена и Госпожи перевод двигался быстро. Единственным ограничением была выносливость Одноглазого.

Это делалось небезвозмездно. Я выменял здешние Анналы за копии моих, более свежих. Госпожа подсластила сделку сотней занимательных историй о мрачной северной империи, однако монахи никак не связали нашу спутницу с той самой королевой Тьмы.

Одноглазый у нас хоть и стар, но он тот самый конь, что борозды не портит. Колдун держался. Через четыре дня после его великого открытия работа была закончена.

Я привлек и Мургена, он здорово помог. И мне пришлось не то купить, не то выпросить четыре чистые тетради, чтобы переписать все переведенное.

Мы с Госпожой возобновили нашу прогулку с того самого места, где прервали, только теперь я был несколько подавлен.

– В чем дело? – буркнула она и затем, к изумлению моему, пожелала узнать, не пребываю ли я в посткоитальной депрессии.

Ну и тонкая же шпилька, подумалось мне.

– Нет. Просто я узнал уйму фактов из истории Отряда, но ничего принципиально нового.

Госпожа все поняла, однако помолчала, давая мне выговориться.

– Она описана сотнями способов, худо ли, бедно ли, в зависимости от искусства каждого летописца, но, за исключением некоторых интересных подробностей, все то же самое. Наступления, отступления, битвы, тризны и бегства, и списки погибших, и разборки с очередным предавшим нас покровителем. Даже в том месте с непроизносимым названием, где Отряд прослужил пятьдесят шесть лет.

– Гиэ-Ксле.

У нее выговорилось легко, словно она специально упражнялась.

– Да, верно. Где контракт длится так долго, там Отряд совершенно теряет лицо, переженившись на местных и всякое такое. Солдаты превращаются в наследственных телохранителей, передающих оружие от отца к сыну. Но рано или поздно дает о себе знать моральное разложение сильных мира сего, и кто-нибудь решает обмануть нас. Тогда ему режут горло, и Отряд движется дальше.

– Ты читал уж очень избирательно, Костоправ.

Я взглянул на нее. Она тихо смеялась надо мной.

– Возможно.

Я слишком упростил упомянутый эпизод. Князек попробовал надуть нашу компанию, и ему перехватили глотку. Однако Отряд посадил на трон новую династию, дружественную и достойную, и еще несколько лет прослужил ей, пока в тогдашнем Капитане не взыграло ретивое и он не замыслил отправиться на поиски сокровищ.

– У тебя нет нравственных колебаний насчет командования бандой наемных убийц? – спросила она.

– Иногда бывают, – признался я, аккуратно обходя ловушку. – Но мы не обманываем покровителей. – (Ну, это не совсем так.) – Однако каждый покровитель рано или поздно обманывает нас.

– Это и к моей особе относится?

– Один из твоих сатрапов тебя опередил. Но со временем нужда в Отряде сделалась бы менее острой, и ты принялась бы искать на нас управу, вместо того чтобы честно расплатиться и расторгнуть договор.

– Вот чем ты мне нравишься, Костоправ! Неослабной верой в человечество!

– Точно. И каждая унция моего цинизма подтверждена историческими прецедентами, – проворчал я.

– А знаешь, Костоправ, ты умеешь растопить сердце женщины.

– Чего? – Я всегда ношу при себе арсенал вот таких блистательных, остроумных ответов.

– Я поехала с тобой, имея дурацкое намерение соблазнить тебя. Почему-то уже и пробовать не хочется.

Кое-где вдоль стены монастыря были построены обзорные мостки. Забравшись в дальний северо-восточный угол, я привалился спиной к саманным кирпичам и обратил взор назад, туда, откуда мы пришли. Я был очень занят – жалел себя. Полезно это делать через каждые пару сотен лет – обостряется проницательность.

Чертовых ворон вокруг стало еще больше. Сегодня собралось около двадцати. Я от души проклял их – и поверьте, они в ответ передразнили меня. А когда я швырнул в них обломком самана, они взмыли и направились…

– Гоблин!

Наверное, он не спускал с меня глаз – на случай, если задумаю наложить на себя руки.

– Что?

– Хватай Одноглазого и Госпожу и тащи сюда. Быстро!

Я отвернулся от него и вновь посмотрел вверх по склону на предмет, привлекший мое внимание.

Он остановился, но, без сомнения, то была человеческая фигура в одеждах столь черных, что выглядела прорехой в ткани мироздания. Фигура несла что-то под мышкой – что-то величиной со шляпную картонку. Вороны, двадцать или тридцать, так и вились вокруг идущего, ссорясь за право устроиться на его плечах. До него от того места, где стоял я, было добрых четверть мили, однако я ощущал взгляд невидимых, укрытых под капюшоном глаз. Взгляд обжигал, точно жар из кузнечного горна.

Тут явилась толпа во главе со сварливыми, как обычно, Одноглазым и Гоблином.

– Что случилось? – спросила Госпожа.

– Взгляните туда!

Все посмотрели в сторону фигуры.

– Ну и что? – квакнул Гоблин.

– Как это – ну и что?!

– Что такого интересного в старом пне и стае птиц?

Я поглядел… Проклятие! Пень… Но тут внезапно возникло едва уловимое мерцание, и я снова увидел черную фигуру. Меня пробрала дрожь.

– Костоправ, что с тобой? – Госпожа все еще была зла на меня, однако всерьез встревожилась.

– Нет, ничего. Глаза шутки шутят. Показалось, что этот треклятый пень движется. Забудьте.

Они примчались по первому моему слову, бросив все дела. Я смотрел, как они уходят, и на минуту усомнился в здравии собственных мозгов. Затем снова взглянул вверх по склону.

Вороны толпой улетали прочь – все, кроме двух, направлявшихся прямо ко мне. А «пень» шествовал по склону, точно намереваясь обойти монастырь кругом.

Я немного помолился про себя, но это ничего не дало.

Я хотел дать храмовой магии отдохновения поработать над нами еще несколько деньков, однако вновь обретенные полтора века странствий Отряда барабанной дробью гремели в моей голове. Да и передышка перестала быть живительной. Шило уже воткнулось в мою задницу. Я объявил о своем намерении и возражений не встретил – только согласные кивки. Возможно, даже вздохи облегчения.

Что же происходит?

Я спохватился. Костоправ, ты опять замкнулся в себе! Слишком много времени там проводишь, переставляя давно надоевшую мебель и не обращая внимания на людей.

А они между тем тоже встревожились.

Что-то витает в воздухе. Что-то подсказывает каждому: пора сваливать. Даже монахам, пожалуй, не терпится избавиться от нас.

Любопытно.

На воинской службе выживает тот, кто прислушивается к подобным наитиям, даже когда они не имеют никаких видимых причин. Если чувствуешь, что пора двигаться, то двигайся. А если не прислушаешься, останешься на месте и влипнешь, плакать будет поздно.