Читать книгу: «Парижский шоколад бывает горьким», страница 2

Лестница задрожала, но выдержала, лишь пальцы примерзли. Один из болтов, держащий прихват к стене, вылез из кирпича. Осторожно поднимаясь по ступенькам, Базиль на миг закинул голову, словно хотел насладиться последними мгновениями. Ночное небо над Парижем очень красиво.

– Боятся лишь те, кому есть, что терять, – подумал он, но на душе стало противно.

Снова захотелось курить. Терпеть Базиль не мог, когда кто-то с сомнительным жизненным опытом, ничего из себя толком не представляющий, закуривает с важным видом сигарету на краю пропасти. А тут еще сигареты остались на столике. Наконец он дотянется до круглого окошка мансарды, рискнул подняться на еще одну ступеньку. Лестница вновь закачалась, на этот раз пару второй болт звякнул куда-то вниз, потащив за собой следующий. Едва дыша, Базиль толкнул окошко внутрь, схватился рукой за выступ и присмотрелся. Ему показалась, как где-то в глубине мелькнула тень, но эта могла быть и кошка.

– Камилла…?

Он уже влез в узкий проем. Все, о чем он думал сейчас, это то, как он сможет отбиться. Прошла секунда, две. Никто не предпринял попытки напасть. Базиль поднялся. Со стороны окна шел тусклый свет от звезд, но в глубине мансарды была жуткая темень. Чувство, что кто-то смотрит на него из темноты, не оставляло его.

«Сейчас зажженная менора мадам Рабински была бы весьма кстати», – подумал он, давая время глазам привыкнуть.

Вдруг Базиль услышал шорох платья. Если это ловушка, то ему крышка. Он стоит на просвете, его видно, как на ладони. Где-то должна быть проводка. Базиль провел по стене ладонью. Вот и реле! Щелчок переключателя… Вообще, перед тем, как заколотить мансарду, лампочка горела. Он четко помнил это.

– Камилла… – снова прошептал он, всматриваясь в темноту.

Сейчас он отчетливо ощущал запах ухоженной женщины. Это точно француженка, но не Камилла. Зачем Камилле прятаться от него? Она где-то близко, но где?

– Эй, детка, ты здесь? – пошел он вперед, полностью погружаясь во мрак и наугад, ловя руками все, что можно было обхватить и нащупать.– Хочешь поиграть? Ау…

Кто-то пробежал мимо, неуклюже топая каблуками и увлекая за собой облако пыли. Базиль чихнул. Какой-то звон в ушах. Бедная люстра мадам Рабински… Это она дребезжит все это время. Ага! Кажется, он загнал свою мышку в угол. Вот, она учащенно дышит, не в силах контролировать свой страх. Укусит, точно укусит. Затем послышался вскрик, который принадлежал скорее мужчине, чем женщине.

– И даже не думай, – предупредил Базиль, схватив свою добычу за край платья и потянув ближе к свету.

– О, нет, нет! Не убивай! Да, я виноват перед тобой, но я всегда, слышишь всегда, думал, как искупить свою вину… Да, да, я не бесчувственная пустышка! О Господи, что я несу?

– Жульен? – отпрянул Базиль, узнав перед собой любовника своей бывшей жены. Сколько раз он мечтал поймать этого танцмейстера и переломать ему ноги, и тут такая неожиданная встреча…

– Я думал, ты меня хотел сбросить с крыши…

Базиль почесал подбородок. А что… хорошая идея дать на прощание скотине заслуженный пендель. К счастью, милосердие взяло вверх.

– Что за маскарад, Жюльен?

– Танцмейстер, и в самом деле, был в женском платье и на каблуках.

– Похоже, и ты туда же собрался, – ухмыльнулся тот. – Отличная шубка.

– Заткни свою пасть. Камилла с тобой?

– Нет, я один.

– Один? – гневно сверкнул глазами Базиль.

– Они ищут меня по всему Парижу, дружище! Дурацкая история, я полный лузер.

– Что произошло?

– Произошло то, что и должно было произойти, – и Жульен, присаживаясь на пол, схватился за голову.

– Но почему ты здесь?

– О, Базиль, Базиль… – зарыдал вдруг Жульен. – Я не знал, куда бежать, и тут я вспомнил тебя. Ведь полиция не будет искать у тебя. Это абсурдно, не так ли?

– Согласен, но ты здорово напугал толстушку Рабински… Она чуть не отдалась мне от страха.

– Прости, эти лабутены… это просто мука! Обещаю вести себя тише.

– Но что ты задумал?

– Мне бы перекантоваться ночь, может две, потом я уйду. Ведь, ты не выдашь меня?

Базиль промолчал. Последний вопрос поставил его в морально-этический тупик. А собственно, зачем покрывать какого-то трансвестита, так сильно изгадившего ему жизнь?

Снизу вдруг послышался оклик Кревера. Вот скотина, даже тут влезает не в свое дело!

– Месье Базиль, с Вами все нормально? Вы не могли бы мне сбросить ключи. По Вашей воле я превратился в ледышку.

Жульен заметно задрожал от ужаса, и его заплаканные глаза блуждали во тьме, словно искали защиту.

– Кто это?

– Это страховой агент, – усмехнулся Базиль.

– Это тот навязчивый тип на лавочке? Он погнался за мной, как миссионер за девственницей, обещая достойное место в раю. Я чудом спасся на этой крыше. Вообще-то я шел к тебе. Не выдавай меня, прошу. Я всегда защищал тебя перед Камиллой.

– Помоги, придурок!

Жульен со всем, каким возможно, рвением стал стаскивать с широких плеч экс-чемпиона шубу. Наконец, с большим трудом ему это удалось.

– Все нормально, Кревер, – крикнул русский, выкидывая кроличью шкуру в окошко – Согрейся малость, но не вздумай даже подходить к моей двери.

– Спасибо, месье. Вы очень любезны, – донеслось снизу. – Но могу ли я хотя бы отогреться в подъезде. Эта чертова шуба совсем не греет. Вы ее порвали, месье в четырех, нет, в пяти местах. Ужасно, месье, так относиться к вещам!

– Заткнись, – огрызнулся Базиль и, повернувшись к ненавистному Жульену, схватил того нещадно за ухо. – Чувствую, вы найдете друг друга, проклятые гомики.

Танцмейстер едва сдержал стон и встал на колени в умоляющей позе.

– Дай мне отсидеться здесь до утра, – прошептал он сквозь боль в какой-то бредовой горячке. – Обещаю, я уйду с первыми лучами солнца. Только не выдавай меня, только не выдавай.

– Итак, что же ты натворил, Жульен?

– Мы немного повздорили. Я дал оплеуху, может быть, оплеуха не то слово…

– Ты дал Камилле оплеуху?

Нет, все-таки разговор на мирный лад не получится. Он сжал свой свободный кулак и поднес его к носу танцмейстера.

– Ты чувствуешь, чем все это пахнет, Жульен? Ты чувствуешь, скотина, чем это пахнет?

– Ну, я не помню… – испугался тот, слезно рыдая. – Она вывела меня… Ты же знаешь ее, вздорный характер… В общем, она закричала, чтобы я немедленно вернул ее шмотки. Кто-то из соседей вызвал жандармов. Они стали вламываться к нам, выбивать дверь, я подумал, что это какие-то бандиты и дал отпор.

– Что ты подразумеваешь под словом «отпор»?

– Я стрелял, Базиль. Кажется, убил одного. Потом поджег дом и ушел через окно.

– Ты поджег дом вместе с Камиллой? Ты в своем уме, парень? На что ты рассчитывал? Думал, я тебя по головке поглажу?

– Я не отдавал себе отчета… К тому же, я рассчитывал на понимание… Камилла сущая стерва, что с нее взять?

– Да, но с ней была кошка!

– Была… – и свет от звезд озарил бледный страдальческий лик с потекшей тушью. Потом беглец улыбнулся, показывая свои золотые коронки.

– И какие же твои планы, Жульен или как тебя, Жульетта? – спросил Базиль, не скрывая отвращения. Он даже отпустил ему ухо.

– Податься в Испанию. Я не сяду в тюрьму. Ты же знаешь, что бывает с такими, как я, там… Пожалуйста, не сдавай меня! – и несчастный танцмейстер вдруг пополз на коленях в сторону Базиля, обливаясь горючими слезами. – Что же я наделал?! Что же я наделал?! Мне до сих пор не верится, что это произошло со мной. Бедная Камилла, бедная…

Базиль чесал свой подборок, пока Жульен все продолжал надрывно всхлипывать, обнимать ему ноги. Ситуация с одной стороны забавляла, с другой угнетала.

– Ладно, – вымолвил он, наконец, поджигателю бывших жен. – Я тебя не видел, ты меня не видел. Мадам Рабински и этому пидорку Креверу я заткну рот. Но ты будешь сидеть здесь тихо, пока я не решу, что с тобой делать.

– Мне б какие-нибудь теплые вещички… Камилла говорила…

– И не рассчитывай на большее! – опять показал свой мощный кулак Базиль рыдающему Жульену. – Вы и так ободрали меня, как липку. Хорошо, хорошо. Возможно, что-нибудь принесу, – и чтобы предупредить нескончаемый поток благодарственных слов, откинув от себя беглого танцмейстера с чувством полной брезгливости.

– Пробежка по Монмартру

Если кто-то Вам скажет, что туризм в Париже окончательно ушел в онлайн, плюньте в него. Ах, да, постойте! За подобное действие Вас могут привлечь к ответственности и отправить на принудительные работы в так называемую красную зону Питье́-Сальпетрие́р, а там уж ищи-свищи. Но если Вы молодой и беспечный придурок, к тому же быстро бегаете, то флаг Вам в руки.

– Эй, нигга, мы с другом немного заплутали. Никак не можем сообразить, где Сакре́-Кёр…

А собственно чего ожидал Базиль, вытирая плевок со своей небритой щеки и провожая мелькающие пятки взглядом, полного сожаления? Нет, он никогда не бегал так ретиво. Все эти утренние пробежки по улочкам Парижа являлись больше возможностью осмотреться, прощупать, так сказать почву под ногами.

– Вот он тебя умыл, а? – похрюкивал Миньо, хватаясь за пузо. – Наконец-то, хоть кто-нибудь тебя поставил на место. Смотри: какого стрекоча дал паршивец! Куда нам! Его навряд ли догонит сам Леметр на стометровке.

– Не понимаю, чего он… Я лишь всего спросил, в какой стороне базилика. Вроде нормальный без маски, но я плохо рассмотрел его мордашку.

– Да не все ли равно. Все эти парни на одно лицо. У меня была знакомая, которая отличала их только по пирсингу на яйцах.

– Заткнись, – заскрипел зубами Базиль. – Лучше давай попробуем догнать ублюдка.

– Что ты, что ты… – даже испугался Миньо, размахивая руками. – Он шустрый, как мой сперматозоид в заду крокодила.

Базиль все еще провожал убегавшего убийственном взглядом.

– Может, он из банды Брюно? – предположил Миньо, продолжив неторопливо бег. – Слышал, что твой хозяин набирает новую команду…

– У меня нет хозяина! И мне плевать на Брюно! Сколько раз я тебе говорил… – кипятился Базиль. – А этого шустрого кирпич догонит.

– Правильно. Такое спускать нельзя. Сегодня он плюнул в тебя, завтра трахает твою жену. Как кстати Камилла?

– Пригласила на карнавальную самбу, – нехотя ответил Базиль. Он вообще не любил трепаться о своей бывшей.

– Тебя?

– А что такого? В конце концов, мы теперь просто друзья.

– Ну-ну, друзья, – съязвил Миньо, усмехнувшись – Дать вам, ребята, дать волю, и Вы вцепитесь друг в друга, как кошка с собакой.

– Не заводись. Тебе то что? – и Базиль резко вырвался вперед по аллее так, что Миньо, чтобы его догнать, пришлось из-за всех сил срезать по газону. Было смешно наблюдать, как лысый толстячок работает локтями, точно игрушечный паровозик дышлами.

– О Боже! – вдруг завопил он, начиная как будто прихрамывать.

Базиль остановился. Как всегда почесал подбородок.

– Ну что опять?

Так и есть. Миньо вляпался своей белой кроссовкой в собачье дерьмо. Но чего удивляться? Миньо всегда такой – вечно куда-нибудь да вляпывается.

– Ты всегда вспоминаешь Бога, когда вляпался?

– Опять ты со своими нравоучениями! – теперь вскипел и Миньо, отчаянно пытаясь обтереть о траву свою запачканную обувь. – Лучше иди на карнавальную самбу.

– Я не пойду.

– Почему? Ведь она тебя пригласила. Заметь: меня нет! А зря! – и Миньо попробовал сыграть бедрами какое-то подобие латиноамериканского танца. – Я бы с удовольствием развеялся. У Камиллы всегда были отличные подружки. Карнавальная самба. Ммм. Не представляю, что это такое…

– Обычная тусовка в масках. Сейчас по всему Парижу карнавальная самба, никуда ходить не надо.

Они пробежали еще немного, Миньо стал заметно сдавать и хватался за печень с охами и ахами. На него было жалко смотреть. Даже ветровка взмокла на спине. Того гляди и свалится где-то и свернется калачиком. Но Базиль не щадил приятеля и придал зачетный импульс на первом же лестничном подъеме. Что поделаешь. Все лестницы для него всегда ассоциируется с Монмартром. Вот и знакомые места. Стоит поднажать, чтобы не выглядеть в глазах соседей полудохлой клячей. Пусть знают, что Медвежонок еще в форме. Он даже гордо выпрямился, поворачивая на довольно живописную улочку Шевалье де ля Барр.

– Ну, все, я тебя вывел, дальше сам, – встал на дыбы Миньо где-то далеко позади.

От усталости он даже вперся плешью о первую попавшуюся стену. Его тяжелое дыхание под маской в цветочек можно было легко перепутать с предсмертными хрипами.

– Дурак, сними забрало. Сдохнешь! – оглянулся Базиль, преодолевая новые ступеньки. – Даже негры бегают без масок.

– Не могу, тут везде камеры… – едва выговорил Миньо, вытирая пот со лба. – А у меня рожа примечательная. Мой почтовый ящик сыт по горло письмами счастья! Не понимаю, вообще, откуда они берутся. Я законопослушный гражданин…

Базиль преодолел высоту и остановился. Он прикинул свои силы и решил, что можно добежать до дома, не снижая ритма. Вверху над черепичными крышами домов уже бледнел на фоне сизого неба купол базилики Сакре́-Кёр.

– Трус! – крикнул он на прощание Миньо.

– Отдай мне Камиллу! – простонал тот в ответ, наконец, раскрыв истинную причину их совместной пробежки.

«Ну, конечно, же все дело в Камилле! Вот хитрец!»

– Не сегодня! – отмахнулся экс-чемпион.

– Сволочь!

– Ага!

«Еще чего! Камиллу захотел. Если бы ее конкретно, а то ведь, Бог весть, какую-то мазню психопата. Бл.! Как измельчали французские мужики! Пошел н..»

Силы уже были на исходе, крутой подъем выжимал последние соки, но где-то там наверху его ждал довольно приятный парк Тюрлюр, где можно было сбавить немного обороты и отработать мышцы шеи, кивая местным мамашами. С одной из них Базиль как-то закрутил роман таким образом. Она до сих пор, наверно, ждет его в тени каштанов, пока ее малышня копается в песочнице.

– Bonjour, mes crottes… (Добрый день, мои какашечки), – так Базиль называет всех детишек в районе не старше пяти лет, более или менее похожих на него.

– Bonjour, papa (Добрый день, папа), – отвечают они хором, даже не глядя на него.

Да, так можно спалиться, черт возьми! Базиль поплелся по аллее, волоча уставшими от резкого подъема ногами. Хорошо, что сразу за парком родная Сен-Венсан и так называемый в народе дом могильщика, в котором он прозябает после развода с Камиллой. Эта женщина все еще не выходит из его головы, но не потому, что он по ней сильно скучает. Просто ее портрет висит в комнате Базиля на самом видном месте, и привыкнуть к этому невозможно. Делец Миньо давно навострил глаз на эту стоящую вещичку, вот почему он бегает кругами вокруг Монмартра, хотя его вотчина Булонский лес. У друзей даже есть такое негласное понятие. Если что-то очень нужно Базилю, то придется чесать аж в Багатель, к черту на кулички, а если что задумал толстячок Миньо, то уж, извините, бег по лестницам – самое оно для его пухлых булок.

А вот и невзрачный особнячок, загораживаемый от солнца повитой плющом стеной старого кладбища. Горшки когда-то с ярко красной геранью – гордость мадам Рабински к зиме все больше похожи на удрученные могилки для гномиков. В них даже коты – вечный бич Монмартра перестали гадить. Все вокруг мерзко и убого. Облупившаяся штукатурка и пробивающийся сквозь нее рыжий кирпич лишь усиливают удручающее впечатление. Еще добавьте сюда пару мусорных баков, из которых, когда Вы подходите, выпрыгивают тощие крысы в надежде поживиться. Все это один общий пейзаж. Правда, если пробежать мимо никуда не сворачивая, то можно добраться до перекрестка с улицей де Соль, где находятся «Проворный кролик». Это уже цивилизация. Там можно взять кружечку пива на вынос и знаменитое фрикасе из кролика с печеным яблоком.

Базиль жадно осушил кружку и, поставив ее на столик, подмигнул знакомой официантке. Она отвернулась. Обычно когда так подмигивают, ее затем вместо чаевых трахают в уборной. Закурить что ли? Он явно не рассчитал силы на подъеме. Еще того гляди, толстячок Миньо выползет по ступенькам и схватит Базиля за ногу, как доморощенный мертвец из фильма ужасов. «Отдай Камиллу!» Нет, надо двигаться немножко живее, и Базиль попробовал включить второе дыхание. Бесполезно. Выдохся на сто. И пива в «Кролике» повторно не взять, цены взлетели, как на свежих дрожжах, остается разве что потрогать наудачу бронзовые сиськи Далиды – пока еще бесплатно, но власти уже поговаривают установить на площади киоск с билетами. Но что это? И тут все опошлили. Какой-то умник повесил на святое лицо певицы поношенную медицинскую маску. От досады Базиль достал из кармана примятую пачку.

– Окурки не бросать, месье! Для этого есть урны, – предупредили его.

Ах да, местная достопримечательность – папаша Люсьен. Его метла перемела весь Монмартр, но ни разу не коснулась носа Базиля.

– Привет, уродец. Клевая шапочка…

Они безутешно брели друг на друга по аллее Туманов, как два козла по бревну через реку, не желая друг другу уступать. На Люсьене, и правда, клевая шапочка. Турецкая феска, словно перевернутый цветочный горшок.

– Не заговаривай зубы, – оскалился дворник. – Ты чего тут шляешься? А ну марш в свои казематы!

Базиль обрадовался. После зануды Миньо можно хоть поговорить по-человечески, а заодно узнать последние новости. Люсьен – самый злобный карлик на свете, но не прочь поболтать по душам. Главное – найти нужный подход.

– А ты все метешь?

– А что мне еще делать? Моей подруге (метле) так и не терпеться пощекотать твой носик.

– Это верно. Только решил закурить, а ты тут как тут.

– У меня нюх на эти безобразия, и ты у меня в плохих списках, Базиль. Вообще курить на улице запрещено.

– Вчера я с Далидой выкурил здесь пол пачки, а ты делал ртом, как рыба, и твоя подружка даже не рыпалась.

– То было вчера, дружок. А сегодня – это сегодня, – и карлик взмахнул метлой. —Вирус обожает курильщиков.

– Ну-ну. Что-то я не вижу тут горы трупов.

– Сейчас увидишь.

Базиль на всякий случай отступил на пару шагов. Они с папашей Люсьеном играют в очень странную игру. Задача дворника – выбить сигарету метлой, задача курящего докурить ее до фильтра, рассчитывая только на прыжки в сторону и гибкость спины и шеи. Пока сухой счет в пользу Базиля.

– Слыхали, француз, который поджег дом, сбежал? – сказал он, сметая со своего пути кучу рыжей листвы.

– Нет, – чиркнул спичкой Базиль и затянулся.

Ему не то что было плевать на то, что вокруг происходит, просто курить хочется. Ну, уж окурок он бросит мимо урны. Зачем тогда государство содержит этих коротышек с метлами?

– Ну как же? – и, подняв облако листьев, Люсьен попробовал вновь подобраться ближе.

Бесполезно. Базиль прозорлив. Даже воробьи знают, что папаша Люсьен орудует метлой, как шаолиньский монах.

– Около пяти утра, в коммуне Амбер в департаменте Пюи-де-Дом стреляли в жандарма, – продолжал дворник подкрадываться. Базиль сделал вид, что с трудом припоминает, о чем речь.

– Говоришь, в Амбере? А кто стрелял?

– Да, ты его хорошо знаешь! Тебе напомнить, дружок? Она за рулем, вся такая нарядная и счастливая, а он шлет щедро всем воздушные поцелуи, – в голосе карлика появились издевательские нотки. Он даже стал посмеиваться в кулак. – Ну, Жульен. Танцмейстер, с которым укатила твоя ненаглядная в Ниццу. А ты весь в пене бежишь за ними, как оставленная собачонка. Все еще веришь в любовь. Хорошие времена были, месье, да?

Да, хорошие времена были, но при воспоминаниях о них можно поперхнуться дымом. Карлик мгновенно воспользовался замешательством и опасно близко взмахнул от дымящейся сигареты метлой. Промазал. Базиль – профессионал, нельзя пропускать удары ни при каких обстоятельствах.

– Жульен… – затянулся он вновь, дразня Люсьена своей показной беспечностью. – Что-то припоминаю. Это точно тот Жюльен, что танцует?

– Жульен, а кому еще быть. Я сто раз предупреждал, что шашни с танцмейстерами всегда плохо кончаются.

– Но что же случилось?

Опять этот вечный вопрос. Кругом, действительно, что-нибудь да случается.

– Обычный акт насилия со стороны мужчины в отношении женщины, которая совсем не умеет готовить, – снова хихикнул карлик.

– А если без шуток?

Папаша Люсьен вздохнул.

– Этой ночью они сильно шумели. Соседи вызвали жандармов, только их Жульен перепутал с пекинскими утками. Затем поджег дом. Спецоперация все еще продолжается. Непонятно, сбежал ли он или находится под завалами.

– А что с Камиллой?

– Она, слава богу, не пострадала, ждет тебя у подъезда, – и тут дворник, изловчившись, все-таки выбил сигарету Базиля и обрадованный такой редкой удачей, стал приговаривать. – Вот так-то, месье. Вот так-то.

– Камилла

Подходя к дому, Базиль сразу узнал ее со спины. Чтобы не случалось в ее жизни, она всегда держалась ровно, точно вместо позвоночника у нее был стальной стержень. Страховой агент заботливо покрыл ее обнаженные плечи лохмотьями кроличьей шубки. Они сидели на лавочки и жаловались друг другу. Базиль замедлил шаг, прислушиваясь к этой милой беседе, и у него заныло под ложечкой.

– Я хороший, – постукивал зубами от холода месье Кревер. – А вот Ваш бывший муж – отпетый садист. Как Вы могли жить с ним, мадам?

– О… Это был сущий кошмар! – грустно улыбалась Камилла. – К счастью, я быстро поняла, что он – медведь, который предпочитает впасть спячку, чем выполнять супружеский долг. Вы знаете, какая я была красивая в молодости, месье Кревер?

– Ну, что Вы, мадам! Вы и сейчас обворожительны!

– О нет… – даже встрепенулась она, будто обожглась о плечо сидящего рядом. – Все вы, мужчины – подхалимы… Давайте будем честны, месье Кревер…

– Я от чистого сердца, мадам. Я от чистого, – запротестовал страховой агент. – Ваша красота вне всяких сомнений…

– Увы, Вам меня не обмануть. С годами я стала слишком мудра, чтобы попадаться на такие уловки. Одно знаю. Ведь любые воспоминания, озарения, ощущения, именно они остаются всегда с нами, а красота увядает, как любой весенний цветок…

Кревер вздохнул понимающе.

– Но Ваша низкая самооценка меня все равно немного пугает.

– Она пугает не только Вас… Как только я вижу себя поутру в зеркале, у меня ноет в правом боку.

– О… Древние утверждали, что вся желчь сидит в печени. Я срочно рекомендую Вам застраховаться от цирроза на выгодных условиях.

На плечо страховщика вдруг опустилась волосатая лапища. Беседа мгновенно прервалась. Кревер скукожился в пиджачок, как улитка в раковину. Его хотелось выковырнуть оттуда, встряхнуть, а потом проглотить, но Базиль счел себя нужным остаться голодным.

– Иди погуляй, – сказал ему Базиль, и тот на цыпочках отошел в сторонку, посвистывая себе под нос какую-то дурацкую мелодию. У него неплохо получалось, просто соловей какой-то.

Камилла обернулась вполоборота, выдавила жалкую улыбку уголком губ. Ну и зрелище. Растрепанная челка, глаза и нос красные и припухшие, и эти рваные колготки. Юбка, видать, сгорела в огне, а на оголенных коленках какая-то живность. Совсем не та кошка, с которой Камилла сбежала от него в тот роковой день.

– Привет, – встрепенулась она, пытаясь выглядеть достойно.

Ему вдруг стало смешно видеть свою бывшую тут на лавочке в таком подавленном состоянии, в каких-то обносках. Предложить что ли жареных каштанов?

Он сразу забрал у нее кошку, которая замурлыкала, выпуская когти в тельняшку.

– Узнала, узнала, пушистая сучка! – захохотал он, трепля ее довольно грубо против шерсти. – И каково тебе жилось без меня? А? Новый хозяин, я смотрю, тебя не сильно баловал и решил сделать из тебя шашлычок напоследок?

– Слышал? – спросила женщина, печально вздохнув.

– Слышал.

– Все мои шмотки сгорели, документы, сумочка, я едва спасла нашу Пушинку.

– Что-то она не сильно похожа на нашу.

– Да, после кастрации все немного полнеют. Смотри, она не забыла тебя… – Камилла шмыгнула носом, выдавила из глаз слезинку. Довольно убедительно. – Мне некуда идти, Базиль, – добавила она вполне серьезно.

Его рука, было, дернулась, чтобы почесать подбородок. Он медлил. Камилла угадала, о чем он думает, и, заметно нервничая, поправила кроличий мех на своих гордых плечах. Ей было неловко в роли блудной собачки, вернувшейся, наконец, после затянувшейся на пять лет течки. Но в то же время она старалась держать осанку и ловила пристально блуждающий по ней взгляд с достоинством.

«Видимо, Жульен предпочитает, наверно, тратиться только на балетки, – узнавал он на ней шмотки, подаренные во время брака. – Довыпендривалась, доскакалась, а еще на карнавальную самбу звала тут намедни. Интересно, на что она рассчитывала? Хотела показать, что у нее все замечательно?».

Он посмотрел ей в глаза, стараясь быть холодным и жестоким, но что-то дрогнуло в нем, надломилось, и он понял, что жалеет ее вопреки здравому смыслу. Но, блин… Она же сама виновата! Доверилась вертихвосту, любителю покрасоваться перед зеркалом в чужом лифчике.

– Ну, не к Миньо же мне идти в самом деле! – не выдержала Камилла молчания, не уводя глаз. – У него четверо совершенно диких детей…

Базиль вальяжно присел рядом на лавочку, закинул ноги на один из желтых чемоданов Кревера и вздохнул. Милая картинка. Ноябрьское солнце ослепило их на мгновение, зачирикали воробьи в ветвях голой сирени. Ему вдруг захотелось обнять эту женщину. Полный дрындец. Он попробовал побороть это невероятно сильное сумасшествие, и эти десять секунд замешательства напомнили ему последний бой с Дидло. Тогда Базиль ударил упавшего соперника двойным коленом и заслужил дисквалификацию. Сколько можно наступать на одни и те же грабли? Но сейчас, несмотря на уличный холод, ему было жарко. Он ощущал, как горячий пот течет по спине, как взмокли подмышки, как зачесалось в паху, а все тело заломило от нелепого положения на этой чертовой лавочке так, что хотелось вскочить и размяться. Камилла чуть пододвинулась, склонив свою головку ему на локоть. До плеча она просто не доставала.

– Ты не сердишься на меня? – стала вдруг ластиться она, не хуже своей кошки.

– Нет. Но где моя машина?

– Ее пришлось продать. Разве Миньо тебе не говорил?

– Нет.

– Ну-ну. Я боялась, что ты заберешь ее обратно…

Они помолчали, так все же не решившись броситься в объятия друг другу. Может быть, во всем была виновата кошка, которая разрывала когтями его клокочущую грудь? Чушь. Раньше ничто его не останавливало, ни место, ни свидетели. Он вспомнил, как занимался любовью с Камиллой в партере. Тогда в Опере был аншлаг, давали Гамлета в немецкой интерпретации, а Базиль и Камилла предусмотрительно сбежали туда со своей шумной свадьбы, чтобы уединиться. Одна из финальных сцен поразила жениха откровенностью, и он, казалось бы, прежде ничего не смыслящий в искусстве, посмотрел на молодую невесту взглядом, понятным даже конченой феминистке. Тогда их горячие ладони сами собой соприкоснулись и сжались, и Камилла сквозь белоснежную нежность фаты улыбнулась в ответ.

– Ты такая красивая, – прорычал он на ухо, покусывая ее мочку с сережкой. Он ощущал себя тигром, львом, самцом гориллы, едва контролируя свои законные желания.

Она приподняла край своего подвенечного платья, свет софитов на миг осветил открытое декольте… Тогда у нее была настоящая грудь, и на ней сверкало настоящее золото.

– Эта холодная лягушка целует его… В классическом варианте у них нет любовной сцены, – и Камилла устремила свой взволнованный взгляд на сцену, где двое влюбленных разыгрывали страсть. – А как он рыдает, как рыдает…

Страсти накалялись. Зал замер в тревоге, угнетающая музыка Вагнера делала свое дело. Но для Базиля спектакль уже не существовал. Рядом с ним сидела самая красивая женщина на свете, и ее грудь вздымалась от его влюбленного взгляда, точно прибрежная волна под ласковым солнцем. Сейчас или никогда. Ты мужчина, Базиль! Порви этот мир условностей, все вокруг иллюзорно, и все в твоей глупой башке! Есть только ты и она, так было всегда, и между вами любовь. Любовь…

– В жизни бывает минута, когда понимаешь, что сила и красота в любви.

Это была как раз та минута. Они с Камиллой и были любовью. Он той неудержимой варварской силой, она доводящей до умопомрачения красотой. Тогда он просто посадил ее к себе на колени и под ворохом бесчисленных тряпок нашел то, что искал.

– Что ты делаешь? – прошептала Камилла, поглядывая с ужасом на соседей по креслам. Она, кажется, не думала, что так далеко зайдет. – У нас так не принято…

– А у нас принято, – прорычал снова он, ощущая, как вопреки всему стремительно проникает в нее, сливаясь в одно сакральное целое.

– Тут люди… – словно оправдывалась молодая невеста, пряча свой зардевший румянец под бледной фатой.

– Люди? – Базиль сделал вид, что не видит зрителей.

Может, он и вправду тогда не замечал никого, и те сами не замечали их и всей этой упоительной страсти, которая была так мимолетна, что закончилась под шумные аплодисменты.

Воскресшие артисты выходили на сцену и кланялись направо и налево, им кидали и выносили цветы, кричали «бис», а Базиль все стискивал свою молодую жену в объятиях, вдыхая нежнейший аромат ее взмокшей спины.

– Просто сумасшедший, – закусила Камилла губы, едва контролируя стоны оргазма, и тоже аплодировала вместе со всеми.

– Нет, я просто люблю тебя…

Неужели он сейчас боялся той, которой когда-то так искренно признавался в любви? Нет, он никогда не был трусом. Скорее, он чувствовал, как теряет защитную корку, тот огрубевший нарост, который образовался под долго незаживающей раной – то, что с таким трудом взошло на пепелище его прежней жизни. Руки как будто онемели. Он с трудом погладил бедную кошку в какой-то жуткой прострации, отдавая все остатки того горького чувства, что называлось когда-то любовью. Ветер трепал паленую шерсть, взъерошивал, слезил и без того мокрые глаза, но Пушинка, совсем не привыкшая к улице, урчала от счастья. Ей было хорошо, и он знал, что точно также заурчит и ее хозяйка, стоит только прижать ее к себе, поцеловать в эти порочные губы… Изредка проходившие мимо жители Монмартра узнавали Камиллу. Она была родом из здешних мест, из местного кабаре. Один трясущийся от Паркинсона старичок, очевидно, в прошлом ярый поклонник стриптиза, на радостях от встречи замахал приветливо шляпой.

– Ладно, пошли. Еще немного, и тебе начнут засовывать деньги под трусики, – поднялся он первым.

– Ты мне даже не подашь руку? – спросила она с робкой надеждой.

– Нет.

Они зашли в подъезд, во всю эту мерзкую темень и убогость его нынешней жизни. Никогда еще запах подъезда не казался ему более противным, чем сейчас. Камилла вдруг взвизгнула, увидев перебегавшую путь крысу. Кошка еще больше пустила когти в грудь Базилю, и он почувствовал боль, глубокую ноющую боль от беспросветной человеческой глупости, и ему захотелось расплакаться.

– Это же просто дыра, милый. Настоящие трущобы Шампиньи-сюр-Марн! Неужели ты не мог найти что-нибудь лучше после развода? У тебя же были еще деньги.

– Они у меня и сейчас есть, – резко оборвал ее намеки Базиль, толкнул дверь ногой. Уж что – что, Камилла всегда была не тактичной. Но сейчас после ее возвращения ему вдвойне не понравилось, что бывшая жена говорит о нем, как о конченом человеке.