Читать книгу: «Переговорщики – мир по-нашему», страница 2

Глава 2: Протоколы, Пирожки и Претензии

На седьмой день дипломатического вегетативного марафона делегации встретились уже без удивления. Лица были те же, только слегка уставшие и… потолстевшие. Всё же ежедневный борщ, сало и пирожки с разными намерениями оказали своё стратегическое влияние.

Ингрид Свенссон, вдохновлённая собственной идеей создать “Словарь Дипломатического Самоперевода”, решила пойти дальше:

– Сегодня, коллеги, мы обсудим протокол общения. То есть – формат того, как мы будем общаться в дальнейшем, чтобы не возникало недоразумений, конфликтов, и, самое главное – кетчупа в борще.

Геннадий Петрович, глядя поверх очков, вздохнул:

– Протокол общения? У нас в деревне был такой протокол: хочешь сказать – говори. Не хочешь – бей по столу кулаком. Всем всё ясно.

– А у нас был другой, – парировал Степан Васильевич. – Сначала пел песню, потом говорил тост, потом – предложение. И уже по интонации люди понимали, серьёзно или нет.

Олег Аркадьевич предложил компромисс:

– Давайте сделаем, как в игре в “Крокодила”. Только без жестикуляции – слишком интерпретативно.

– А как тогда? – спросил Алекс, всё ещё стримя с камеры. – Может, смайликами?

– Господи… – простонала Ингрид, – Мы на переговорах, а не в чате.

Дональд Стивенсон внезапно встал и зачитал с бумажки:

– We believe that neutrality must be respected, translated clearly, and not interpreted as passive aggression or culinary sabotage.

– Что он сказал? – шепнул Геннадий.

Португальский переводчик, всё ещё здесь по неизвестной причине, перевёл с сомнительной уверенностью:

– Он говорит: «Нейтральность – это как плавленый сыр. Всем нравится, но не всем подходит».

– Прекрасная метафора! – сказал Степан. – Значит, мы – не швейцарский сыр, а грецкий орех. Нас надо колоть, но мы вкусные.

– А мы тогда – хлеб, – сказал Геннадий. – Без нас ни вареника, ни щей.

– А я тогда чайник, – вмешалась Тамара Ивановна, – потому что без меня все холодные.

Ингрид стучала ручкой по столу, как по морзянке, подавая сигнал SOS.

– Коллеги! Фокус! Нейтральность! Протокол! Мы обязаны создать структуру общения: какие слова допустимы, какие – нет; что считается «обидой», что – «политическим оттенком», а что – «шуточкой про хохлов», за которую можно словить санкции.

– А можно мы введём цветовую шкалу? – предложил Алекс. – Ну, типа, зелёное – нейтральное, жёлтое – потенциально остро, красное – «сейчас будет кипеть кастрюля».

– То есть вы предлагаете превратить дипломатическую беседу в схему светофора? – уточнил Олег.

– А почему нет? – влез Степан. – Мы же все знаем: если кто-то говорит «мы с уважением относимся к вашей позиции», это уже жёлтый. Скоро будет буря.

– Или фраза «мы обсудим это на следующем раунде» – это чистый красный. Перевод: «забудьте, как звали».

– Или «мы признательны за вашу инициативу» – это “зелёный, но только пока никто не начал копать глубже”.

Ингрид достала флипчарт и нарисовала таблицу:

Фраза

Что это значит на деле

Цвет

Мы рассмотрим

Никогда не согласимся

Жёлтый

Интересное предложение

Смешно, но вы держитесь

Жёлтый

Поддерживаем

Мы вас боимся

Зелёный

Осуждаем

У нас выборы

Красный

Предлагаем сотрудничество

У нас нечего предложить, но красиво звучит

Жёлто-зелёный

– А где “мы готовим письменный ответ”? – спросил Алекс.

– Это когда они забыли и срочно придумывают что-нибудь на ходу, – пояснила Тамара. – У меня сосед так делал, когда забыл поздравить жену. До сих пор один.

– Так вот! – подытожила Ингрид. – Составим протокол расшифровок, и каждый будет обязан подавать свои фразы в сопровождении “эмоциональной декларации”.

– Это как? – удивился Геннадий.

– Вот, например: “Мы не поддерживаем введение дополнительных механизмов контроля”, – говорит делегат, и сразу дополняет: “Я злой, но сдерживаюсь”.

– Гениально! – воскликнул Степан. – Это как переводчик внутреннего настроения! Я бы так с бывшей разговаривал!

– Или с налоговой, – добавил Олег.

– Или с таможней, – буркнул турецкий наблюдатель.

– А ещё, – подал голос Дональд, – предлагаю включить в протокол запрет на выражение лица “я вам сейчас объясню, как надо жить”. Это разрушает атмосферу доверия.

– Особенно когда это говорит кто-то, у кого чемодан до сих пор в аэропорту, – вставил Степан.

– А я предлагаю, – вдруг сказала Тамара, – добавить обязательный “пирожковый блок” – после каждого заседания, чтобы не усугублять. Тепло в животе – тепло в политике.

Ингрид не возражала. Наоборот, она уже записывала новую повестку: протокол общения v1.0; введение цветовой шкалы смыслов; эмоциональные декларации; упрощённый дипломатический словарь; ежедневный пирожковый блок; лицо «не учите меня жить» – под запретом; любая “ржачная фраза” сопровождается официальным смайликом.

И вот так, в атмосфере юмора, теста и латентного недоверия, делегации сделали первый настоящий шаг к общению. Не к миру, не к союзу, не к документу – но хотя бы к пониманию, что без пояснений не бывает нейтралитета, а без пирожка – покоя.

Утро восьмого дня началось строго. Не потому что настроение было соответствующее, а потому что Ингрид Свенссон пришла в зал в очках с толстой оправой, с папкой под мышкой и лицом женщины, которой за ночь приснилось, что она генеральный секретарь галактики.

– Сегодня, – сказала она, не дожидаясь, пока кто-то дожует пирожок, – мы впервые попробуем работать по протоколу общения. Но для этого… нам придётся сделать то, чего вы все давно избегаете.

Наступила тревожная тишина. Даже Тамара Ивановна перестала разливать компот по чашкам.

– Вы сядете в алфавитном порядке? – осторожно предположил Степан Васильевич.

– Нет, – ответила Ингрид. – Вы сдадите свои мобильные телефоны.

Гром среди ясного борща.

– Что?! – вскочил Алекс-ТикТок. – Это же нарушение моих гражданских, цифровых и контентных прав! Я сегодня планировал снять, как вы договариваетесь об энергетическом партнёрстве под шубой!

– А если мне позвонит президент? – нахмурился Геннадий Петрович.

– А если мне лайк поставит депутат? – панически подскочил Степан. – Мне надо немедленно реагировать сердечком и фразой «Дякую, пане Іване!»

– Я понимаю, – мягко сказала Ингрид. – Но если мы хотим достичь реального общения, нам нужно перестать общаться с внешним миром. Хотя бы на три часа. Без звонков. Без постов. Без GIF'ок в чатах.

Олег Аркадьевич медленно достал телефон и положил на стол, как пистолет перед дуэлью. За ним последовали остальные – нехотя, мучительно, но под пристальным взглядом Тамары Ивановны, которая стояла рядом с миской с холодцом и тихо шептала:

– Кто не сдаст – получит ложкой по судьбе.

Вскоре на столе лежала целая коллекция смартфонов, планшетов, смарт-часов и одного кнопочного телефона, который, судя по всему, был куплен в эпоху, когда интернет ещё не знал, что такое скорость.

– Всё, – сказала Ингрид. – Теперь – честный, открытый разговор по новой модели. Обсуждаем острую тему: возможность снятия торговых барьеров.

– Отлично, – сказал Степан. – Я предлагаю начать с того, чтобы признать «рошеновские конфеты» не предметом санкций, а объектом культурной дипломатии.

– Ваша конфета – это наш налог, – отрезал Геннадий. – Она сладкая, но вызывает ожог валютного баланса.

– Не понял, – вмешался Дональд. – Вы обсуждаете карамель?

– Мы обсуждаем будущее Европы, выраженное в шоколадной глазури, – пояснил Алекс… и вдруг замер. Его рука потянулась в карман, но там – пусто. Телефона не было. Он бледнел.

– Вы в порядке? – обеспокоенно спросила Ингрид.

– Нет… Я… Я не могу проверить комментарии… Я не знаю, сколько людей сейчас думают, что я умер!

– Это всего три часа, – попыталась её утешить Тамара. – За это время только тесто успевает подойти.

– Или нервы выйти, – буркнул Игорь Вениаминович.

В это время Олег наклонился к Геннадию и прошептал:

– У вас в сумке спрятан старый планшет, правда?

– Тише ты… это на случай дипломатического ЧП. Только Wi-Fi не пали.

Но Wi-Fi уже пал. Швейцарский админ заметил подозрительный трафик, и на экране монитора появилась надпись: “Место подключения: Переговорный зал. Источник: YouTube Live.”

– Кто-то ведёт трансляцию! – закричала Ингрид. – Нарушение режима тишины!

Вся комната в панике. Дональд достал ручку и начал строить карту предполагаемого шпионажа. Турецкий наблюдатель на всякий случай спрятал свой чай в карман. Янек вбежал обратно в зал – вернулся из монастыря с лавандой и миром, но попал в хаос.

– Это было неизбежно! – воскликнул Алекс. – Информацию нельзя остановить! Если ты не выкладываешь – кто-то выложит тебя!

– Это не протокол! – закричала Ингрид. – Это технологическое восстание на дрожжах!

– Я вас предупреждала, – сказала Тамара. – Нельзя лишать людей телефона, пока они не съели пельмени. Нельзя. Это биология.

Наконец выяснилось: стрим вёл робот-пылесос, случайно подключённый к вайфаю. Алекс поставил на него GoPro ещё в первый день «ради прикола», и тот, тихо катаясь под столом, показывал всему миру, как в Женеве обсуждают торговые войны, сидя в носках и поедая холодец.

Итог заседания: смартфоны возвращаются. Но под честное слово; робот-пылесос становится официальным хроникёром переговоров; любой видеопоток должен быть подписан тегом «юмор»; введено правило: «Никаких решений до пирожка».

Так первая попытка общения по протоколу закончилась – по старой традиции – ничем, кроме конфуза. Но, как отметила Ингрид в своём блокноте: «Они не договорились. Но хотя бы никто не добавил кетчуп». И это – тоже прогресс.

Девятый день переговоров наступил как хорошее утро в общежитии – с амбициями, но без ложки. Делегации собрались для первой официальной подписи – документ с громким названием: «Совместная декларация о недопустимости дипломатического кетчупа и иных символических искажений».

В тексте фигурировали такие фразы, как: «сознательное неиспользование гастрономических символов в агрессивной интерпретации», «салатные провокации», «борщевое равноправие»

«десертная деполитизация».

Бумага была распечатана. Стол – накрыт. Флаговая композиция выровнена. Холодец убран в холодильник (впервые). Всё готово. Осталась мелочь. Нужно было подписать.

Ингрид Свенссон торжественно подала первую ручку. Швейцарская. Металлическая. С гравировкой: "Genève Diplomatique 2020." Геннадий Петрович взял её в руку… и замер.

– Вы чувствуете? – спросил он. – Она скользит. Слишком легко. Это не ручка – это позиция без опоры.

– Простите? – переспросила Ингрид.

– Мне нужна ручка с весом. Чтобы чувствовалась ответственность. Желательно – с чернилами из Байкала.

– А у меня – своя, – сказал Степан Васильевич, доставая ручку в форме козака, где при нажатии его сабля поднималась вверх.

– Вы не можете подписывать таким, – возразила Ингрид. – Это… агрессивно визуально.

– Это патриотично! – обиделся Степан. – У него даже усы шевелятся, если потрясти. Кстати, работает как массажёр.

– А вот моя, – гордо объявил Олег Аркадьевич, доставая ручку в виде ракеты.

– Вы с ума сошли?! – воскликнула Ингрид. – Это же оружейный символ!

– Это всего лишь символ технологического превосходства, – спокойно ответил он. – У неё даже есть мини-компас.

Алекс-ТикТок достал ручку с блестками и подписью “#worldpeace”, из которой, при нажатии, вылетали конфетти.

– С ней – больше просмотров, – пояснил он.

– Вы серьёзно думаете подписывать международный документ этим цирком?! – взвизгнула Ингрид.

Тамара Ивановна достала авторучку с надписью “Лучшему бухгалтеру 1993” и сказала:

– Я этой ручкой развод писала. Всё работает. Чернила – с характером.

– А где ваша, Ингрид? – неожиданно спросил Геннадий.

– Моя? – Ингрид достала элегантную чёрную ручку Montblanc.

Пауза.

– Это французская модель, – заметил Олег, щурясь. – Вы уверены, что у неё нет интересов?

– У неё нет флага, – парировала Ингрид. – Она нейтральна.

– А корпус? – вмешался Степан. – Чёрный. Это цвет траура. Намекаете?

– Хорошо! – Ингрид в сердцах выдохнула. – Найдите ручку, которая устроит всех.

Начался спонтанный письменный саммит. На стол вывалили десятки ручек. Фарфоровые, деревянные, с логотипами отелей, с рекламой йогурта, в виде коров, автоматические, перьевые, капиллярные, даже одна с кнопкой «лайк».

– А это что? – Степан поднял ручку с надписью «Газпром».

– Это не ручка, – резко сказал Геннадий. – Это угроза для ЕС.

– А вот – с Тризубом! – радостно крикнул Алекс.

– Нет! – воскликнул Игорь. – Это как подписывать под фонарём Майдана!

– Так вот же! – Турецкий наблюдатель достал ручку с логотипом отеля, где они жили.

Все замолчали.

– Нейтральный отель, нейтральная ручка, – сказал он. – Даже логотип – чайник. Всем подходит.

– А чернила? – осторожно спросила Ингрид.

– Синие. Ни к кому не привязаны. Не красные, не чёрные. Мирные.

– А запах? – уточнил Янек.

– Запах… пластика и уставшего официанта. То есть, жизни.

Все кивнули.

Ручку поставили на бархатную подушку. Один за другим делегаты подходили и подписывали документ. Геннадий расписался с нажимом, Степан – витиевато, Алекс – сердечком, Тамара – аккуратно, как в ЖЭКе. Даже робот-пылесос проехал рядом и запищал.

Документ был подписан.

Первая дипломатическая декларация – официально утверждена.

– Поздравляю! – выдохнула Ингрид. – Мы сделали это!

– И ручка… – задумчиво сказал Степан. – Такая простая… А ведь именно такие и творят историю.

– Или списывают её, – добавил Геннадий. – Смотря, в чьих руках.

– Это была великая ручка, – согласился Алекс. – Я сделаю с ней интервью.

Так закончилась первая настоящая попытка подписать что-то серьёзное. Все разошлись. А ручку аккуратно положили в коробочку и отправили в архив – между пакетом с борщом и таблицей эмоций.

Десятый день переговоров начался как встреча выпускников исторического факультета. Все пришли с багажом – и моральным, и картографическим.

На повестке дня стоял вопрос: «Военный нейтралитет и механизмы безопасности».

Тема серьёзная, почти взрослая, даже с подзаголовками.

Ингрид Свенссон подошла к трибуне, как учитель к детям перед диктантом, и сказала:

– Коллеги, сегодня прошу всех быть максимально сдержанными. Без соусов, без стримов и, умоляю, без географии в стиле фэнтези.

– Я, между прочим, подготовился, – торжественно сказал Геннадий Петрович и достал огромную карту 1787 года. Карта пахла временем, на ней были нарисованы какие-то гербы, драконы, леса и море под названием «Славянский океан».

– Это что такое? – сразу напрягся Степан Васильевич.

– Это историческая основа обсуждаемого вопроса, – ответил Геннадий. – Вот, гляди, здесь – Киев, а рядом – крепость имени Ивана. А тут – территория “Печенежская Усадьба”, а вот это – “Область Великого Пирога”.

– Простите, – перебила Ингрид. – Что?

– Область Великого Пирога, – повторил Геннадий. – Это старая карта. Очень достоверная. Тогда ещё на нейтралитет смотрели через кулинарию.

– Это вы серьёзно? – Степан достал карту в ответ. Современная. Google Maps.

– Вот нормальные границы. А вот здесь – кофейня, где вчера вы мне обещали не спорить!

– Современная карта?! – Геннадий фыркнул. – Да это как фотошоп на топографию! Там даже Крым в центре экрана, будто в рекламе турагентства!

– По крайней мере, тут нет гербов с драконом и надписи "Земли временного использования славянским духом", – огрызнулся Степан.

– А я, – вмешался Янек Ковальский, – принёс карту своего дачного участка. Вот где настоящий нейтралитет. Сосед с одной стороны – молдаванин, с другой – литовец. Мы уже семь лет делим колодец по расписанию. Никаких конфликтов.

– Гениально, – сказал Олег Аркадьевич. – Предлагаю записать в резолюцию: “международный нейтралитет по модели огородов”.

– А что если мы все нейтральны только на своём квадратном метре? – задумался Дональд. – Это же как Wi-Fi – сигнал есть, но как только ты выходишь за пределы – всё, ловишь VPN.

Ингрид хлопнула в ладоши:

– Хватит! Давайте вернёмся к делу!

Что каждая сторона понимает под “военным нейтралитетом”?

Геннадий:

– Это когда мы никого не трогаем. Но все знают, что трогать нас – опасно. И у нас всё под контролем. Даже то, что не наше. Но временно.

Степан:

– Это когда мы можем дружить с кем хотим, но никто не имеет права нас ревновать. Мы нейтральны, но если что – зовём НАТО на вареники.

Олег:

– Это как отношения на паузе.

Янек:

– Это когда ты не лезешь в конфликт, но тайком читаешь все чаты.

Алекс:

– Это когда делаешь вид, что не участвуешь, но ведёшь стрим и ставишь хэштег “нейтралитет”.

– Всё это чудесно, – устало сказала Ингрид, – но ни одно определение не подходит для юридического документа.

– А давайте не юридический! – предложил Степан. – А народный! Словарь! Там так и написать:

Нейтралитет – это когда все хотят с тобой дружить, но ты живёшь как швейцарский сыр: с дырками, но вкусно.

– Или как холодец, – добавила Тамара. – Вроде ни к кому не липнет, но всех держит.

– Мы можем согласиться на культурный нейтралитет? – предложила Ингрид. – То есть, мы не спорим, кто прав, пока едим одни и те же блюда.

– Согласен, – кивнул Степан. – Только без кетчупа.

– Поддерживаю, – добавил Геннадий. – И без французской горчицы. Намёки считываются.

Итог обсуждения: военный нейтралитет – пока рано; культурный – уже почти достигнут; исторические карты – под запретом; территория «Великого Пирога» – признана художественным вымыслом, но вкусная.

Алекс подвёл итоги стримом: «Когда география превращается в гастрономию – наступает первая стадия мира.»

Так закончилась четвёртая страница главы. Без договора. Но с новой табличкой у входа в зал:

«Глобус не приносить. История – только в анекдотах.»

Вечером десятого дня, когда переговорам угрожало заснуть окончательно, Ингрид Свенссон предложила:

– А давайте устроим культурный вечер?

Молчание. Потом шевельнулся Геннадий Петрович:

– Что это значит? Без повестки? Без документов? Без пирожков?

– С пирожками! – быстро ответила Тамара Ивановна. – Я как раз испекла. С картошкой, капустой и с нейтралитетом. Без агрессии.

– Это значит, – объяснила Ингрид, – каждая делегация покажет что-то национальное. Песню, танец, символ, анекдот, еду – всё, что раскрывает душу народа без геополитики.

– Мы за! – тут же сказал Степан Васильевич, уже доставая из чемодана вышиванку, казакофон и кассету с надписью: "Кубанский хор. Версия для ЕС."

– Мы тоже за, – кивнул Геннадий. – У нас баянист, балалайка, сборник частушек 1957 года и табуретка из берёзы – чтобы на ней плясать.

– У нас будет TikTok флешмоб, – заявил Алекс, надевая светящиеся кроссовки.

– А я… спеку ещё, – сказала Тамара. – Культура без еды – это как заявление без печати.

Сцена была готова. В холле отеля поставили флаг каждой страны, под ними – столы. Один – с самоваром и солёными огурцами, второй – с борщом и варениками, третий – с непонятными турецкими сладостями, которые шипели при укусе.

Первыми выступали украинцы. Степан с серьёзным видом запустил музыку:

“Ой у лузі червона калина…”

– Это символично, – пояснил он. – Мы начинаем с мягкого. А потом будет номер с казаком на ведре.

Следом выступили россияне. Геннадий вышел с баяном, за ним – Игорь с ложками, а Олег принёс самовар, на который был привязан плакат с надписью: “Культурная неприкосновенность начинается с кипятка!”

Зазвучала частушка:

“На границе, на буфете – мы вареники в пакете!

Но не делим сало зря – мы ж не НАТО, мы семья!”

Алекс-ТикТок снимал всё, добавляя фильтры: сначала "олдскул", потом "панда", потом "пельмень-эффект".

Далее – Янек Ковальский. Он вышел на сцену в шерстяных носках и сыграл на ложке марш «Полонез Огинского», после чего зачитал стих собственного сочинения:

“Если сало на тарелке – значит, вечер удался.

А без шпрота и фасоли – ты культурой не спасся.”

– Сильная поэзия, – сказал Геннадий.

– Глубоко, – согласился Степан.

Настал черёд культурного конфликта.

Когда второй баян (российский) начал вступление, украинская сторона начала хлопать… в ритме “Щедрика”. Это вывело баяниста.

– У нас свой ритм! – обиделся он.

– У нас свои ладони! – парировал Степан.

– Что, опять политизация музыки? – вмешалась Ингрид.

– Я чувствую нацио-культурную агрессию в 3/4 такта! – пожаловался Олег.

– Музыкальный сепаратизм, – добавил Игорь.

Тут вышел турецкий наблюдатель с сазом, сел на ковёр и заиграл что-то тягучее, странное, но душевное.

– Вот это – нейтралитет! – объявил он. – Он ни о чём, но красиво.

– Идеально! – сказала Ингрид. – Давайте объединимся! Все вместе – хор! Пан-славянский интернациональный! Я дирижёр!

– У вас же нет слуха! – воскликнул Алекс.

– Я – из Швеции! У нас вместо слуха – система!

И она взмахнула ложкой, которую нашла на столе. Все вступили. Один – басом, другой – фальшиво, третий – слишком громко. Вышло как обычно – плохо, но трогательно.

В завершение вечера Ингрид встала и сказала:

– В знак объединения культур я… исполню танец. И она станцевала гопак. Или что-то, что гопаком быть пыталось. Она прыгала, крутилась, падала и поднималась с видом страдающего лося. Но никто не засмеялся. Все встали и захлопали стоя.

– Почему вы хлопаете? – спросил Янек. – Это же было ужасно!

– Потому что она пыталась, – ответила Тамара. – А у нас за попытку – уже уважение.

Так культурный вечер завершился:

Первым совместным выступлением.

Небольшой дракой баянистов, завершившейся объятиями.

И спонтанной инициативой создать Международный Хор Без Репетиций.

(все – участники по умолчанию)

Глава заканчивается словами Ингрид, записанными в блокноте: «Когда политика молчит, поёт душа. Иногда – фальшиво. Но поёт».