На гуме

– Дядя Хаджибекар, – собравшись с духом, вдруг обратился он к мужчине.

Тот, не сразу сообразив откуда доносится звук, как будто вернулся из астрала и удивленно поглядел вниз. Перед ним предстало лицо говорившего, составленное из огромных, как у слоненка Дамбо, ушей, верблюжьего носа и, очерченных выразительными ресницами, мутных глаз, зиявших пустотой и бессмысленностью стеклянных бус.

– Дядя Хаджибекар, – снова повторил Гера и, возведя перед собой ладонь, придал лицу проникновенное выражение, – клянусь, не знаю, что с Алишкой делать – с каждым днем звереет… Совсем от рук отбился!

Эти слова повисли в воздухе. Толпившиеся вокруг пацаны с трудом сдерживали смех, а возле уголков глаз дяди Хаджибекара лучиками собрались морщины. Молча улыбнувшись, он внимательно смотрел на Геру и, казалось, хотел уже что-то ответить, как о Герину голову с щелчком обрушился подзатыльник.

– Хайван, вынь руку из кармана – со старшим говоришь! – зашипел на него малыш Гагик, но не успел Гера отреагировать, голос подал Хусик, все это время следивший за горизонтом: «Алишка! Вон, Алишка идет!»

Из-за угла первого гума и правда появился массивная фигура, тяжелой поступью шагавшая в их сторону, так, что тряслась земля и дребезжали окна. Густые черные волосы кудрями спадали на лоб, фарфоровая кожа подернулась легким румянцем, суровый взгляд сканировал местность. Выражение лица у Алишки почти никогда не менялось, а потому определить успех или фиаско операции без слов не представлялось возможным. Завидев отца, Алишка сразу ускорил шаг. Весь путь от гума до Макса занял у него не более, чем полминуты, но волновавшемуся отцу они показались вечностью.

– Ну?! – не выдержал дядя Хаджибекар, когда их с сыном все еще разделяли шагов тридцать.

– Сдал, – басом ответил Алишка.

Видно было, что у дяди Хаджибекара отлегло от сердца. Он попрощался с ребятами, молча сел на заднее сиденье своего Майбаха и захлопнул дверь.

– АЙ, КРАСАВЧИК! – бросились поздравлять Алишку пацаны.

А кто-то даже шмальнул из травмака в воздух.

3

Конфронтация между москвичами и гостями столицы разрасталась из года в год, недовольство местных жителей крепло и уже не ограничивалось националистическими настроениями молодежи неблагополучных окраин, все явственнее проявляясь в кругах взрослых и вполне успешных людей, до последнего старавшихся толерантничать.

В какой-то момент приличные клубы, а иногда и рестораны, желая сохранить свой престиж и оградить гостей от хамства и агрессии сомнительных приезжих, отгородились от последних фэйс-контролем. Впрочем, последние не слишком унывали: ведь днем можно было шеренгой вышагивать по торговым центрам, усилиями мэра Лужкова то тут, то там выраставшим в Москве, словно грибы после дождя, или танцевать лезгинку возле институтов (даже не будучи при этом студентом); ночью же шпилили в казино или ходили в клубы, где претензии на элитный статус выражались только в раздутых щеках промоутера, да ценнике в меню. Особой популярностью среди прочих заведений пользовались торговый центр Атриум, кинотеатр Октябрь и кафе Этаж – но то для масс – у университетских была своя Мекка.

В сером, украшенном огромной светящейся вывеской, здании по улице Косыгина, прямо против бывшего особняка Горбачева, дерзко выпячивала грудь гостиница Орленок. В нижних ее этажах бесперебойно работали сносное казино, несколько ресторанов и первоклассный бордель, манившие нашинских в свои сети подобно сладкоголосым сиренам.

Стоял промозглый понедельник в половине октября. Сидя в первом гуме на семинаре по римскому праву, Мини-Гера боролся со сном, кулаком подпирая отяжелевшую голову. Пропуская мимо ушей горячий спор преподавателя-аспиранта с главной ботаничкой группы, Гера мечтательно поглядывал в окно – на возвышавшийся над пожелтевшими кронами Орленок – и представлял себе мигающие огоньки игровых автоматов, гипнотизирующее колесо рулетки, крупье в накрахмаленных сорочках и полуобнаженных пышногрудых грязнух, держащих вахту у входа в стриптиз-клуб. Гера шумно сглотнул слюну, а взгляд его сделался еще более мутным, чем обычно.

– Тройка, семерка, дама, тройка, семерка, туз, – грустно произнес он.

– Чо?! – из-за впереди стоящей парты удивленно обернулся на него Мага, до того момента увлеченно игравший на мобильном в гоночки.

– Чо? – вернувшись к реальности, переспросил Гера.

– Ну, ты ща сказал тройка, семерка, чота-чота.

– А… – махнул Гера рукой, – хуй его, брат – сморосил.

– Аа, – недоверчиво посмотрел на него Мага и вернулся к своей игре.

Геракл стал прислушиваться к доносившемуся с первого ряда шуму: распалившаяся ботаничка и препод уже готовы были вцепиться друг другу в глотку, время от времени к ним присоединялся староста группы, своими словами повторявший едва озвученные преподавателем тезисы, предваряя их фразой «а я вот так думаю» – за что удостаивался благосклонных кивков последнего.

– Э, Ма-га, – тихо позвал Гера.

– Чоо? – снова обернулся тот.

– Брат, есть воздух у тебя?

– А ты с какой целью интересуешься?

– Ну, есть в загруз у тебя копейка?

– Ну, а сколько тебе надо?

Прикинув, что его бы устроило долларов двести, но желая выглядеть солидно, Гера сказал: две тысячи долларов.

– Не, братан, у меня всего долларов пятьсот, – слукавил Мага, у которого на самом деле не было и ста, – а тебе зачем?

– Брат, я не могу сказать, но мне пиздец как надо. Ты знаешь, у кого можно взять?

– Ну, если пиздец как надо, я могу у брата попросить, у Муси.

– Да, по-братски, – взмолился Гера.

У Муссы, дерзкого поджарого первокурсника, четче всех на юрфаке танцевавшего лезгинку, деньги действительно были и он, не раздумывая, одолжил их Мини-Гере, уговорившись, что тот вернет долг через два дня. Гера почему-то был уверен, что уж с двух-то касарей он сможет подняться минимум до четырех. Нервически подергивая ногой, он изо всех сил погонял таксиста, пойманного от цирка до Орленка за пятьдесят рублей.

Каково же было Герино разочарование, когда через каких-нибудь три часа от двух кусков у него остались жалкие пятьсот рублей.

– Чо ты, хайван, проебался? – с нотками жалости в стальном басе поинтересовался Алишка, когда мы встретили Геру в Орленке. Рубашка на бедолаге была расстегнута почти до пупка, волосы взъерошены, а глаза лихорадочно блестели.

– Ебанный свет, – только и повторял Гера, – две штуки Муссе торчу, ебанный свет!

– Давай, воткни этот пятихатник, я тебе сейчас нормально пробью – снова поднимешься, – предложил Али.

– Ай, все равно уже, терять нечего, – отчаянно дернулся Гера и вставил купюру в Веселого Фермера.

Решив играть по максбету, Гера таки вымолил себе нормальную комбинацию и стал пробивать. Красный – с силой стукнул Гера по клавише. "Та-дам!" – откликнулся аппарат и удвоил выигрыш. Черный – та-дам! Черный – та-дам! Красный – та дам! Черный… Гера пробивал раз за разом пока у него на счету не оказалась сумма эквивалентная долгу.

– Пока дает, можно еще пробить, – посоветовал Алишка и украдкой подмигнул мне, – отдашь долг, и еще покайфовать с этой монеты сможем.

– Черный, – секунду помедлив, отчаянно стукнул Гера по клавише и видно было как смертельный ужас отразился в его мутных глазах, когда аппарат издал издевательский звук и забрал его выигрыш, оставив с исходными пятьюстами рублями.

– Ебанный свет! – схватился Гера за голову, но, овладев собой, попробовал подняться вновь, однако в два удара проиграл последние гроши. Алишка с трудом сдерживал злорадный смех. Казалось, Гера начал седеть практически на глазах.

Бледный, положив руки в карманы, он с ненавистью смотрел на аппарат.

– Какой ты нахуй фермер?! Да ты… да ты… да ты – ПИРАТ, БЛЯДЬ! – в сердцах бросил Мини-Гера.

– Есть другой вариант по-быстрому копейку поднять, – обнадежил Али, – давай на тебя кредит оформим?

Геракл, в глазах которого на мгновенье вспыхнула надежда, только махнул рукой и, развернувшись, побрел к выходу.

4

Раздосадованный Гера уехал, а мы с Алишкой и нанюханным спидами Барышником решили задержаться в Орленке. В отличие от парней я никогда не был азартным игроком и не имел амбиций выиграть все деньги – в смысле вообще все – поэтому оказавшись в плюсе на пару тысяч, решил остановиться. Снял кэш и просто уселся рядом на высокий крутящийся табурет, на подобие тех, что ставят у барных стоек, и, попивая халявный, подцепленный у покерного стола, виски, глазел на посетителей, увлеченно стучавших по кнопкам, чешущих репу за картами или щекочущих нервы у рулетки. Женщин среди них почти не было, а мужчины делились на немолодых корейцев из Средней Азии и разношерстных представителей кавказских кланов. Первые – с идеальными, благодаря разрезу глаз, покер-фэйсами позвякивали часами и побрякушками – из желтого, а чаще красного золота – по касарю килограмм. Одеты они были в костюмы, идеально немодные в контексте современных тенденций и просто пищащие в рамках куйлюкских представлений о прекрасном. Под пиджаками бликовали черные или бордовые рубашки. В общении эти дядьки были довольно просты, но не упускали ни единого случая продемонстрировать свой достаток, заставив меня вспомнить поговорку об ингушах, услышанную от какого-то парня:

– Если б понты светились, Назрань из космоса видно было бы, – спокойно объяснил он, перехватив мой удивленный взгляд на усыпанный бриллиантами телефон в руках типа с надписью «06 RUS» на футболке.

Меня так развлекла эта мысль, что я всерьез задумался, как правильнее перефразировать столь меткое высказывание применительно к корейцам, однако, копнув глубже, понял, что не учел много всяких «но» – например, если вместо Назрани поставить Ташкент, покажется, что речь об узбеках, если Сеул – не уверен, насколько это соответствовало бы действительности. О Пхеньяне и говорить нечего – в Северной Корее, представляшейся мне чем-то вроде Океании из оруэловского 1984, все слишком увлечены выживанием в условиях диктатуры пролетариата. В итоге я махнул рукой и без сожалений оставил эту затею.

Что до кавказцев, они здесь были на любой вкус: старые и молодые, в вызывающе-полосатых костюмах и прикидах из облегающих черных шмоток, с длинными патлами и набриолиненными проборами, с живой остроумной речью, экспрессивной жестикуляцией и тяжелыми носами над небритыми подбородками. Среди них особенно выделялся один, которого я сразу окрестил про себя «лего-человечком» – накачанный тип в обтягивающем белой водолазке с волосами заламинированными гелем до такой степени, что походили на монолитный пластиковый паричок, крепящийся к специальному пупырышку на макушке.

– Вальтер Скотт! – из раза в раз повторял он, когда выпадал валет.

– Что-то знакомое – Вальтер Скотт, – заметил Барышник в полголоса.

– Хуй его, братан, – цокнув языком, качнул головой Алишка.

– Был такой тип в Шотландии, – объяснил я, – «Айвенго» написал.

– Базару нет, – согласились парни.

Засунув в аппарат последнюю тысячную купюру, Барышник начал выигрывать и велел официантке принести пива. Та, вскоре вернувшись и вручив Вове принесенный стакан, мешкала в ожидании денег. Барышник сделал несколько больших глотков и, обращаясь к аппарату, выложил перед собой очень экспрессивное и столь характерное для МГУ «ЭУООУ!!». Впрочем, на официантку это не произвело ни малейшего впечатления – похожие звуки постоянно доносились из разных концов зала и давно уже стали неотъемлемой частью присущей заведению полифонии, наряду с пиликаньем игровых автоматов.

– Будьте любезны, расплатитесь, – спокойно попросила она.

– Повремени, ну! – раздраженно отмахнулся Барышник.

– Молодой человек, вы меня задерживаете, расплатитесь, потом играйте.

– Да, нет у меня щас денег! – выдержав небольшую паузу, повысил голос Барышник, не отрывая взгляд от монитора.

– Зачем же вы тогда пиво просили? – вступила в ненужную полемику официантка.

– А по кайфу! – парировал он.

– Молодой человек, мне придется позвать охрану.

– Да тормози, шучу я, есть монета, – быстро взглянув на официантку, объяснил Барышник таким тоном будто говорил "что ты как маленькая?" и, указывая на монитор, добавил, – вон, у меня там больше даже есть.

– Так не пойдет, молодой человек!

– Ебанный свет, – не обращая на это внимания, промычал Барышник, снова обращаясь к аппарату – он был не намерен платить, да и денег у него все равно не было.

– Вот возьмите, – протянул я ей сто рублей, желая просто прекратить этот унизительный цирк и избежать общения с дуболомами-вышибалами. Барышник не обратил на это никакого внимания и повернулся ко мне только через минуту.

– От души, братан, – кивнул он и вернулся к игре.

Минут через десять стало окончательно ясно, что официантка была права – кредиты Барышника неизменно таяли. Он пребывал в состоянии полного или частичного отрыва от действительности. Небрежно глядя на дисплей надрывавшегося мобильного, он равнодушно выключал звук и убирал его в задний карман.

– Пи-да-раса кусок! Пра-сти-тутка! – негодуя, Барышник, бил кулаком по монитору «Золотоискателя», сжиравшего последние карманные деньги, как вдруг менял гнев на милость и начинал его гладить – это охранник в паршивом черном костюме насторожился у колонны. Я ждал, что начнется скандал или хотя бы последует замечание, но блюститель порядка, поглядев на нелепые поглаживания и убедившись, что конфликт исчерпан, с чувством выполненного долга продолжал движение по бескрайней ряби красного ковролина.

Не лучше дела шли и у Алишки – три тысячи, которые он воткнул в аппарат были уже на исходе, когда из его кармана послышалась музыка и мужской голос с армянским акцентом пропел: "Ааай, мама, ты не жди меня, я гуляю до утра, я сегодня буду пить, не смогу я дома быть". Алишка достал мобильный и, на несколько секунд забыв об игре, с проникновенным выражением зажмурил глаза и пропел остаток припева в унисон с исполнителем: "здесь со мной мои друзья, здесь и девочка моя, запыхтим косяк, братва! Я блатной – кайфую я!". Взглянув на дисплей телефона, я прочитал: Yosia MGU.

Этот Йося был сухим высоким парнем с черными глазами-угольками, немного навыкате. Стриженный под горшок уродец с непомерным эго, хоть и учился на юридическом, в большей мере тяготел к социологии, причем полевой практике – теория его мало занимала. Любимым хобби Йоси было моделирование ситуаций, предлагавших друзьям и знакомым два варианта действий – поддержать ему кайф или разбить ебальник. Так, он подошел ко мне в переполненном Максе и слезно попросил прервать нехитрую трапезу и уступить ему столик для свидания с девушкой его мечты. Растроганный, я согласился, но Йося улыбнулся и объяснил, что просто меня проверяет. В другой раз он спрятал мой мобильник и в ответ на просьбу вернуть трубу на хату, изрыгнул что-то агрессивное, сопровождаемое бурной жестикуляцией, за что чуть не получил по зубам. Ни чуть не смутившись, Йося улыбнулся и, протягивая мне телефон, объяснил, что это снова была проверка.

– Да, братан, – дослушав до конца припев, ответил Алишка.

– Али! – взволнованным высоким голосом обратился к нему Йося, – у меня к тебе дело, брат!

– Ну…

– Я сейчас вилять не буду, я тебе как брату скажу: я люблю твою Свету, – выпалил Йося и, дав Алишке пару секунд переварить полученную информацию и проникнуться драматизмом ситуации, предложил, – уступи мне ее!

– Да ну нахуй, – огорченно произнес Алишка – то ли реагируя на услышанное, то ли комментируя провальную комбинацию карт на мониторе.

– Это пиздец как серьезно, братан, – все больше распалялся Йося, – я ради нее на все готов!

– Да ты в дуб въебался, что ли?!

– Нет! Того рот ебал, Алишка. Она нужна мне!

– Ладно, раз любишь, – после недолгого раздумья спокойно ответил Али, прикидывая, что кредитов осталось всего на пару ударов, – тридцать штук завтра приноси… и я тебе разрешу поцеловать ее – максимум.

– В смысле? Ты чтоо?! Какие тридцать штук?! – стряхнув с себя романтический пафос, Йося перешел в режим бизнесмена, изо всех сил сжимая в кулаке свою навороченную инкрустированную сапфирами, трубку, – братан, у меня нет таких денег, ты сам знаешь!

– Значит, не любишь, – отрезал Алишка.

– Нет, клянусь, больше жизни люблю! Али, я тебя как брата прошу, уступи мне ее! – отмахнувшись от меркантильных поползновений, взмолился Йося.

– Братан, ты хочешь со мной поссориться?

– Нет.

– Тогда давай забудем этот разговор. Я тебе максимум поцеловать ее разрешу… – раздраженно проговорил Алишка, и, не дав Йося возразить, уточнил, – если тридцать штук найдешь.

Света, барышня из хорошей семьи, в меру избалованная, но не капризная, была в доску своим парнем – всегда готовая прикрыть твою задницу, поддержать в сложной ситуации, дать денег, погладить рубашку – причем не только Алишке, но и его друзьям – тем из них, к кому сама испытывала симпатию. Чуткая и женственная, она с завидным хладнокровием принимала участие в аферах возлюбленного, цинично разыгрывая роль приманки для распалившихся мажоров. На первом курсе ей было семнадцать, и она еще не водила машину, но безропотно открывала свою сумку для холодного, травматического и огнестрельного оружия Алишки и всех нас, его друзей, когда мы собирались в Орленок (на входе, разумеется, стояли металлоискатели), и как примерная студентка шла с этой ношей на семинар. Пока они с Алишкой были вместе, она казалась мне почти женой декабриста, правда необразованного, промышляющего криминалом и время от времени сообщающего ей об изменах. Вопреки неумеренности в косметике, Света была настоящей красавицей и нравилась почти всем пацанам, к тому же была остра на язык и могла заткнуть за пояс многих – так что вряд ли кого-то могло удивить, что Йося потерял от нее голову.

Телефонным разговором история, разумеется, не закончилась.

Уже на следующий день Алишка и Йося повстречались на малом сачке первого гума. Было видно, что новоявленный Ромео провел бессонную ночь, терзаясь охватившим его чувством – он был смертельно бледен, а на осунувшемся лице выделялись только крючковатый нос, напоминавший клюв, и маленькие черные глазки-бусинки, горевшие лихорадочно. Превозмогая себя, Йося поприветствовал Алишку как ни в чем не бывало и справился о делах.

– Пойдет, – отвечал Алишка, – как сам, братан?

– Я не могу без нее, Али, – выпалил Йося страстно, – и буду за нее бороться.

– Братан, не вынуждай меня, – нахмурился Алишка, – кончится тем, что мы поедем в лес и вернется только один.

– Зачем далеко ездить? – дерзко парировал Йося, – давай прямо здесь.

Глаза не ожидавшего такого поворота Алишки вдруг стали большими.

– Отсюда и вон до того окна – кто быстрее, – пояснил Йося.

– Хорошо! – принял вызов Али.

Бежали по темному коридору – только двое – один на один. Дистанция составляла метров пятьдесят – от мажорки до банка. Пока Мини-Гера отсчитывал "на старт, внимание, марш" двое бегунов носом пускали пар и били копытом, словно быки, ждущие шанса вырваться из загона и в лоскуты изрубить разряженного торреро. Сначала шли ноздря в ноздрю, но ближе к финишу Алишка, напоминавший скорее биомеханического солдата, нежели семнадцатилетнего студента МГУ, таки вышел на пару корпусов вперед. Йося же, бежавший так, будто на кону была его жизнь, рвался к победе с таким отчаянием, что не успел затормозить и на полном ходу разбил собою окно, осколком поранив лоб.

Прибывшая скорая помощь увезла окровавленную тушку на скотобойню.

5

Пробило пять, и Макс оставался заполненным не более чем на треть. Не было ни громкого смеха, ни шумных переговоров по мобильному с Сухуми или первым гумом, ни «инч чка чка», ни «ау ола», ни плеч, ни лаковых туфлей. Воцарилась тишина. Я сидел за столиком с Алисой и с любопытством наблюдал за ее трапезой – она ела калифорнийский ролл и пила энергетик. Тонкими пальцами, которые не просвечивались на свету лишь благодаря ровному шоколадному загару, она держала палочки и, доставая из ролла то рисинку, то кусочек авокадо, отправляла в рот и тщательно пережевывала. Причем делала это с таким непосредственным видом, что было ясно – она это всерьез. Я украдкой взглянул на часы и, зевнув, посмотрел в окно. Черный наглухо тонированный Лансер уже в третий или четвертый раз пронесся мимо и с лихим заносом припарковался у самого входа. В послеобеденный штиль белым барашком на гребне волны ворвался Квази-Ахмедов, визгливым голосом оповещавший присутствующих о том, что у Алишки через двадцать минут будет рамс на Воробьевых горах. За ним, едва поспевал Арам по прозвищу Дядя Хуй – грузный восемнадцатилетний парень, выглядевший лет на сорок пять не смотря даже на идеально выбритое лицо. Подобно паровозу-первопроходцу, преодолевавшему расстояние между Москвой и Питером по Николаевской железной дороге, он напряженно пыхтел и мерно работал полусогнутыми в локтях руками, комичный в своей массивной богатой дубленке и поблескивавших на пальцах золотых перстнях. Справедливости ради стоит отметить, что в местах, откуда он родом, словосочетание "безвкусная золотая печатка" тавтологией еще не считалось.

– Брат… пастой… умаляю, ну… – борясь с одышкой, звал он не менее грузного, но проворного Тараса.

– Э, давай, ара, нэ тар-мазы, ну! – без тени смущения отвечал тот с акцентом, столь вопиющим, что афганка-уборщица дернулась было искать телефон доверия ФСБ.

Впрочем, подбежав ко мне, Тарас несколько умерил свой пыл и, не здороваясь, заголосил:

– Марк, братуха, у нашего брата Алишки рамс на Воробьевых! Поехали, ну!

Прикинув, что лучшей перспективы на ближайшие пару часов у меня все равно нет, я посмотрел на Алису, которая все уже поняла.

– Мне все равно на пару. Осторожней там, зая-зая! – напутствовала она меня.

На Воробьевых горах, недалеко от смотровой площадки собралось человек сорок – все как один слившиеся в однородную массу из оттенков и градаций черного. Исключение составлял только жирный Гога по прозвищу Хач-терьер в салатовом пуховике и желтых кедах – будущий клубный промоутер, который, впрочем, тогда еще не был ни жирным, ни промоутером, а только учился на подготовительных курсах МГУ и лазил с бандой Тараса, в которую также входили Дядя Хуй, его брат хиппи и индус по имени Леня.

Алишке предстояло драться с коренастым накачанным азером, за которого на заряженном S-классе приехали впрягаться незнакомые вайнахи из Нефтегаза – парни с небритыми лицами и руками по локоть перепачканными в крови. Однако, по ходу дела, узнав, что Али их земляк, они перешли на его сторону. «Лучше свой долбаеб, чем чужой красавчик» – гласило неписаное правило их народа. Один из них – походу накуренный – долго и удивленно смотрел на Арама, раздевшегося до пояса, невзирая на декабрьский мороз и сугробы. В конечном итоге любопытство взяло свое и он таки поинтересовался:

– Братуха, не обессудь, а ты зачем голый?

– Э, братуха, я спортсмэн, – важно ответил Арам, и нанес пару сокрушительных ударов по воображаемому сопернику, пустив нехилую волну от тучных боков через живот и грудь до самых локтей, где заканчивались жировые отложения.

– Ааа, я так и подумал, – хихикнул вайнах и отошел.

Тем временем драка уже началась. Алишка и азер обменивались ударами внутри живого кольца болельщиков, скандировавших «А-ли! А-ли!» Азер уже почти был повержен, когда вдалеке послышались звуки милицейских сирен. Очевидно, кто-то сучнул мусорам, приняв невинный студенческий раз на раз за бандитские разборки. Все сразу бросились врассыпную. Я, Муслим, Барышник и жирный Гога прыгнули в машину к Тарасу. Мини-Гера, то ли включивший автоматический режим выживания, то ли просто подхваченный потоком, влетел в S-класс к пацанам из нефтегаза. Однако, проехав пару метров, машина остановилась, и Геру из нее высадили, а вместо него забрали кого-то из своих. Не долго думая, Геракл успел просочиться к нам, плюхнувшись на переднее сиденье на колени к Муслиму. Страдая одышкой, Арам, чья кофта и дубленка лежали подо мной на заднем сиденье, словно снежный человек со своим жирным лохматым торсом выбежал на обочину. Половина народа уже успела разъехаться, и Дядя Хуй сунулся было в тарасовский Лансер, но обнаружил, что двери заблокированы.

– Брат, открой двэрь! – умалял Арам, схватившись за ручку.

– Арам, что ты делаешь? Отойди от машины! – на чистейшем русском закричал на него Тарас.

– По-братски, открой, тут холодно!

– Господи, что за люди! – негодовал Тарас

– Э, ты ебанулся чо ли? – осадил его Муслик, – он же близкий твой. Открой, пусть сядет пацан.

Раздраженно Тарас нажал на разблокировку, и Арам всей свой тушей растянулся на наших коленях на заднем сидении, словно выброшенный на берег кашалот.

На том все только начиналось. В то время как остальные машины, развернувшись, стали уезжать от мусоров, Тарас зачем-то поехал на них. Разумеется, нам преградили дорогу, и моментально окружили высыпавшие на улицу маски-шоу. Держа наготове калаши, они потребовали, чтобы мы вышли из машины и легли на землю.

– Ребят, я вообще русский, – причитал Тарас, с поднятыми руками выскакивая из машины, – чего вы меня-то остановили?

– НА ПОЛ, БЛЯ! РУКИ ЗА ГОЛОВУ! ЛЕЖАТЬ, МРАЗЬ! – проревел в ответ омоновец.

Повинуясь, Тарас смиренно пал ниц, распластавшись по залитому грязной жижей асфальту.

***

– А этот хайван – «я русский» кричит! С понтом, идите, вон, с черножопыми разруливайте, – на утро рассказывал Муслим в Максе собравшимся вокруг него пацанам.

– Да ну нахуй! – слушатели разразились смехом.

– Того рот ебал! И все, короче, на сторону, где газон вылезли и на снег легли, а Барышник с водительской стороны сидел. На него мусор, такой, калаш направляет – «на пол, на пол» кричит – а этот фраер как уж на сковородке изворачивается и с поднятыми руками вокруг машины съебываться начинает – бляяя, там грязно, – и Муслим изобразил убегающего извивающегося Барышника.

– А Гога, этот ебукентий – я, базарит, вообще школьник, я тут вообще не при делах, – приколол я.

– Да пиздец, она секим!

– А Муслим на землю ложится, снимает очки и мусору сует – накось, говорит, васечек, подержи покамест, – добавил Барышник.

– А чем кончилось-то?

– Да ничем, – отмахнулся Муслим, – они поняли, что мы студенты, а не бандиты, хуй его. Три касаря взяли – при чем из них два Тарас дал с перепугу – и отчалили восвояси.

Вытирая проступившие от смеха слезы, мы сидели, откинувшись на стульях, и курили.

– От души, пацаны. Так хаха давно не ловил, – поблагодарил кто-то из парней, когда все стихли.

– А брат Тарас – красавчик, – донеслось из-за соседнего столика, где своими впечатлениями делился Арам, – наебал мусоров – сказал, что он русский.

6

– Я летом, короче, старика одного нашел – грузина с двойным гражданством. Он бедолагой был, хотел на хату свалить, но у него монеты не было, – делился Муслим, – ну, я, короче, забрал у него российский паспорт, оформил на него кредит и по итогу на шестьдесят касарей в плюсе остался.

– А он?

– Ему билет купил на поезд до Тбилиси и так, по-босяцки, чота-чота уделил ему, чо бы с голодухи не отъехал по дороге.

Я одобрительно кивнул.

Мы сидели на мажорке на батарее и жевали пиццу. Из аудитории напротив вышел Барышник и направился прямо к нам.

– С Али говорил, они в Орленке кайфуют, – сообщил он.

– А монета у кого? – поинтересовался Муслим.

– По ходу у него.

– А он подтягивает? – мою меланхолию сняло как рукой.

– Да, сказал, если есть масть, приезжайте – у него там президентский люкс или типа того.

– Ну, так поехали! На мотор есть воздух?

Через четверть часа мы уже выходили из лифта на последнем этаже невзрачного серого здания по улице Косыгина, где располагался Орленок. Отыскав нужный номер, постучали в дверь. Нам открыл незнакомый тип, кажется Хафизулла, с которым Муслим, правда, облобызался очень тепло.

По тучному серому кавролину стелился густой желтоватый дым, из комнат по обе стороны просторного холла лупили два разных трека – «Доля воровская» в исполнении Боки из левой и какой-то говнорэп из правой – сливаясь в кровавую какофонию где-то посередине. Зато из огромного окна разворачивался чудный вид на припорошенную снегом Москву, раскинувшуюся бескрайним аляповатым пейзажем кирпичных жилых и стеклянно-бетонных офисных зданий, сияющую на солнце десятками золотых куполов.

Алишка в окружении человек десяти университетских персонажей из числа дерзких, закинув ногу на ногу, сидел на безвкусном золотистом диване и курил сигарный бычок, завалявшийся в пепельнице после вчерашнего кутежа. После церемонии приветствия с объятиями и помпой, все собрались вокруг самодельного водного кальяна, водруженного на круглый резной стол. Сделав напас-другой, народ постепенно стал расходиться, пока в огромном двухсотметровом номере нас не осталось четверо – Алишка, Муслим, Вова Барышник и я.

– Это не из-за нас все разбежались? – полу в шутку уточнил Барышник.

– Нет, братан, это из-за денег, – грустно отвечал Али.

– В плане?

– В плане вчера у меня семьдесят касарей баксов было, и Хусик с Гагиком чуть не дрались из-за того, кто рядом со мной будет сидеть – ни на шаг не отходили. А сегодня бабки закончились – и где они все?

– А где ты копейку взял? – стараясь скрыть досаду от того, что безудержное буйство прошло без его участия, поинтересовался Барышник, – мокранул кого-то?

Алишка поднялся с дивана, на котором сидел, подошел к столу и вылил в стакан остатки восемнадцатилетнего виски, весело плескавшегося на донышке литровой бутылки.

– Нет, братан. Мне их пахан оставил – велел, чтоб я ни копейки оттуда не брал. Я хотел с этих бабок еще поднять – приехал сюда. Начал выигрывать и тут пацаны как коршуны налетели – мне сто баксов дай, мне сто баксов – когда столько копейки на кармане не откажешь ведь… Потом хуй какой-то подошел, говорит, мы вас приглашаем в ВИП-зал – для серьезных игроков – там я, бля, и проебался в пух и прах.

– Ебаный шут… – затянул Барышник, мотая головой.

– Заткнись! – басом отрезал Алишка.

– Тормози, Вова, – Муслим пресек насмешки и жестом попросил Али продолжать.

– Ты бы видел, братан, как я играл! Весь Орленок собрался смотреть, девочка-официантка плакала, когда я проигрывал… – не без прикрас рассказывал Али, а глаза его, разгоревшиеся было, как раздутые угли – померкли вновь, – пока играл, набухался. Тысяч десять оставалось – решил, гулять, так гулять – номер этот взял и путан по девятьсот баксов.

– А че теперь пахан скажет? – издевательски поинтересовался Барышник.

– Скажет – проститутка! – ухмыльнулся я.

– Пиздец, машину мог купить! – проигнорировав мою ремарку, сокрушался Алишка, – Х5 мог за эти бабки взять… – Алишка залпом прикончил содержимое стакана, – зато хоть путаны по кайфу были. В стриптиз внизу зашел – самых красивых взял. Сосали, пиздец, как пылесос!

– Хомячка делали? – усмехнулся Барышник.

– Конечно, делали! – оскорбился Али.