На гуме

На улице возле корпуса мы с Максом встретили Мопсовского, предложившего дунуть. Отец этого чувака был главным наркологом Москвы или что-то вроде того, так что я всякий раз испытывал особое удовлетворение, убиваясь в его компании. Скурив косяк, я немного успокоился и решил ехать на Покровку, в гости к Лене, где со вчерашнего дня пьянствовали Рязанцев и Салтыков.

7

Лох – понятие универсальное и, в зависимости от того, с чьих уст сошло, может обозначать диаметрально противоположное – то есть кого угодно. Так, для быка в бархатном спортивном костюме и замшевых мокасинах лохом будет щуплый хипстер в скинни-джинс и с фотоаппаратом, а для хипстера в свою очередь – бык. Я же сочту за лохов их обоих, а они, вероятно, меня. Таких примеров можно привести массу, однако, студент юрфака Вася Малинин переплюнул решительно всех. Не знаю кого считал лохом он, но если бы в МГУ проводили опрос с целью составить рейтинг топ-3 лохов университета, Василий уверенно занял бы весь пьедестал. Этот несчастный ублюдок словно нес печать судьбы. Казалось бы высокий симпатичный парень, с хорошей фигурой, в нормальных шмотках, без проблем с гигиеной, дикцией или финансами должен бы нравиться всем вокруг, но люди реагировали на него как терьер на велосипедиста. Он никому не нравился.

Декабрь, вторник, полдень. Я приехал в университет за десять минут до начала третьей пары – не то что не помышляя о посещении, но и не представляя, что вообще значится в расписании. Настроение было отличное и я хотел разделить его с кем-то из друзей. В кармане джинс я мусолил пакетик с двумя весами чистейшего польского амфетамина, еще у меня завалялся касарь, оставшийся с выходных, безвылазно проведенных у Алисы – я был во всеоружии. На банке же как назло не оказалось ни души. Муслим сдавал экзамен, Барышник завис в игровых автоматах и даже Мини-Гера – мой новый кореш – торчал денег Изуддину по прозвищу Бешенный, старшему брату хромого Якуба, и временно не посещал университет. Во всем корпусе не оказалось вообще никого, кто мне подошел бы. Вариант отправиться в Макс я вообще не рассматривал, не желая наткнуться на Алису, с которой уже сутки не брал трубку, и вляпаться в какой-нибудь беспонтовый поход в кино или суши-бар. Присев на полку, я закурил сигарету и стал грустно пролистывать записную книжку в мобильном. Когда началась пара и коридоры опустели окончательно, я совсем приуныл – перспектива тусоваться одному целых полтора часа мне совершенно не улыбалась. Чтобы хоть как-то взбодриться, я было решил сделать себе колпак, как вдруг услышал гулкий топот борцовок, доносившийся со стороны мажорки – пятака этажом выше малого сачка со столовой и комком, торговавшим газировкой и картонной пиццей. Через пару секунд из-за угла возникла нелепая вытянутая фигура Малинина в светлых, не по сезону, джинсах и приталенной куртке с воротником из искусственного меха (что вроде было модно в том сезоне).

– Эу, Малинин! – окликнул я его, – Ау ола! Иди сюда, говорю!

– Здарова, Марк, – добродушно отозвался он, – как сам?

– Пойдет, – дежурно ответил я, – въебать хочешь?

– Блин, чувак, я бы с удовольствием, но мне на пару надо.

– Мозги не делай, а-ну пошли!

Мне просто нужна была компания и было, строго говоря, плевать, что у Василия другие планы. Раскатав пару дорожек на узкой парте в поточной аудитории, я снюхал одну и протянул Малинину скрученный в трубочку касарь, приглашая оприходовать другую:

– На.

– Эх, ладно, давай, – покорился он.

Дорога за дорогой, мы присели друг другу на ухо и, раскинувшись в изорванных откидных креслах продолбили почти весь день. Непрестанно сбивая сушняк минералкой и одну за другой переводя на пепел сигареты, мы обсудили все что было на душе и на уме – начиная от шмоток и общих знакомых, заканчивая планами на жизнь и семейными отношениями. Знакомые нарики, подходившие поздороваться и за компанию перекурить, удивленно наблюдали эту картину, но не задавали лишних вопросов – только недоуменно отводили глаза. В девять вечера опустевший корпус и все аудитории закрывались на ночь, но расходиться по домам совсем не хотелось, и мы решили переместиться в Макс. Разговор тем временем успел стать душевным.

– Слушай, Марк, я думал ты такой бесчувственный надменный урод, а ты оказывается хороший человек! – расчувствовался Малинин и, положив руку мне на плечо, едва не прослезился.

– А я всегда считал, что ты (по-братски без обид) – лох и терпила, а ты оказывается нормальный пацан! – ответил я встречной любезностью.

Такая взаимная откровенность растрогала меня до глубины души. Казалось вот оно – простое человеческое счастье: я и мой новый друг, попивая сладкий горячий чай в полупустом студенческом кафе, рассуждаем о жизни, об отношениях, о родителях; за окном буйствует вьюга, а нам тепло и уютно сидеть на этом красном дерматиновом диване. К тому же в носке у меня заныкано фена еще на пару колпаков, а значит горючего для душевного разговора оставалось еще примерно на час.

– Здорово, что ты меня сегодня с пары вытащил, – скрипя зубами и тяжело дыша, улыбнулся Малинин.

– Да, хорошо, что увидел тебя, – ответил я, дергая жилами на лице и обливаясь потом.

Час спустя мы распрощались под блеклым светом фонаря нависшего над автобусной остановкой против цирка. Было уже около полуночи. Редкие машины проносились по Вернадке, поднимая в сухой морозный воздух скрипевший под шинами снег. Мы условились встретиться на другой день – в том же месте, в тот же час.

– Завтра с меня фен, – пообещал Малинин.

– Заметано, – ответил я, садясь в такси.

8

Наутро я проснулся от звона не унимавшегося будильника, раздраженный словно свежевыбритый подбородок опущенный в стекловату. Все было плохо: горло болело так, будто мне дали кулаком в кадык, дерьма не было, денег тоже. К тому же за окном мороз стоял такой, что даже лежа в постели, я мог представить, как у прохожих при вдохе замерзают сопли. Я с головой залез под одеяло и начал было подумывать о том, чтобы забить на универ и остаться дома, но вылежал не долго – ссать хотелось так, что через пять минут мне все же пришлось подняться. Я залез в ванну, помочился, принял душ, оделся, выпил чаю с лимоном и таки отправился в МГУ.

У здания метро Университет я вышел из маршрутки, перешел дорогу по зебре и в торопливом потоке студентов и преподавателей зашагал по аллее мимо опавших скрюченных яблонь. Оказавшись на гуме, целенаправленно поднялся на банк, где застал Мишу и его кореша Ми, неторопливо раскидывавших партию в дурака и ожидавших кусок хэша, который должны были принести с минуты на минуту. Это было весьма кстати – первая хорошая новость за день. Усевшись с ними, я присоединился к игре. На отходах меня потряхивало, тряслись не то что руки – дрожала даже голова, как у тех собачек, что таксисты ставят на торпеду, а нижняя челюсть была уже почти на носу. Парни тоже выглядели несвежими.

Мы доигрывали уже третью или четвертую партию, когда на горизонте возник силуэт. По мере того как он выходил из тени, я все отчетливее узнавал в нем нелепого гуфи Малинина.

– Здарова, чувак! – завидев меня, еще на расстоянии шагов двадцати приветственно поднял он руку.

– Фен принес? – не здороваясь, строго спросил я.

– Блин, нет, не получилось, но завтра…

– Пошел на хуй отсюда! – перебил я его, вскакивая с полки.

– Чувааак!

– Нахуй, я сказал!

Не прекращая движения, Малинин резко развернулся на сто восемьдесят градусов и, несколько секунд спустя, исчез за углом.

Парней это развеселило.

– А я еще вчера удивился, че это вы с ним третесь, – посмеивался Ми.

– Он мой хуй, – отрезал я, желая раз и навсегда закрыть эту тему.

Через четверть часа на банк подтянулись Муслим и Барышник, а еще через полчаса Мише таки принесли кусок гашиша.

Когда поточные аудитории пустовали, мы курили гаш прямо в них. У каждой было по два входа – внизу – с первого этажа, и наверху – со второго, что оставляло пути отхода в случае палева. Но палева не было – благодаря внушительным размерам помещения дым моментально рассеивался, не оставляя запаха. В дневные часы, когда поточки были заняты, а в коридорах лазили посторонние, курить приходилось в туалете у банка – не самом, кстати, вонючем, не смотря на второй этаж. Как правило в университетских туалетах воняло тем сильнее, чем ниже они находились, но этим сортиром кроме нас, по сути, никто и не пользовался. Стены, полы и высоченные четырехметровые потолки в нем были отделаны белым кафелем, монументальные бетонные перегородки разделяли кабинки, щеколды на дверях которых, на удивление, не были сорваны. Обычно мы оккупировали две соседние кабинки, вставали на унитазы и раскатывали плюшки на широкой смежной перегородке.

Так, мы с Муслимом стояли на толчках и наблюдали, как коптящаяся на конце расплющенной сигареты жирная плюшка черного крема таяла, наполняя густым дымом пластиковую бутылку через дырку у самого днища. Гашиш был вкусный. Скурив по три плюхи, мы, пошатываясь, вернулись на банк и присели.

– Блеать! – воскликнул я скорее от неожиданности, чем от боли.

Торчавший из полки гвоздь вошел в мою ладонь на пару сантиметров. Не теряя самообладания, я высвободил руку и посмотрел на рану – она была довольно глубокой. Собрав волю в кулак, я приложил все усилия, чтобы не думать о том, чем это чревато. Достав из портфеля парфюм, я обработал рану и постарался абстрагироваться.

– Ты нормально, Марк? – спросил кто-то из парней.

– Да, – ответил я, массивным флаконом стуча по гвоздю, – эту падлу нужно загнуть, чтобы еще кто-нибудь не напоролся.

– Покажи, может тебе в медпункт?

– Нет, нормально. Накуренный я туда все равно не пойду.

Я снова присел на полку и, болтая ногами, стал с любопытством вникать в рассказ Муслима.

– Короче, на нальчикской радиостанции два типа, кента моих, диджеями были, – начал он, – и я, один кон, захожу к ним салам закинуть – а они только из Питера вернулись – и привезли оттуда бутирата – канистру пятилитровую.

– Это че такое, стесняюсь спросить?

– Ну, лекарство для женщин беременных, есть. На вкус как Боржом или Ессентуки и выглядит также, а прет от него как будто сразу пороха и колес въебал, только еще сильней. И хуй чем наебешь! Водка, лимон, шмаль – ниче не перебивает! Короче, кайфуем с пацанами на радио-рубке – разлили эту тему по стопкам, сидим за столом, чота-чота… И тут, короче, Фрунзик вваливается – местный нарик перцовый, есть – совсем бедолага, вот такой, – Муслим отогнул мизинец показывая какой, – и чота – «бляяя, пяцяны, а чооо это вы тут пьете, дайте-ка я тоже приколюсь». И берет сходу стопку опрокидывает – а этой темы, понял, пробку от кока-колы достаточно выпить, чтобы вперло. Ну, я думаю пиздец ему щас настанет. Дурак, говорю, это бутират был. Он – «да? да ну на хуй? а чо это за тема такая?» и уходит. Ну, мы чота-чота, посмеялись, сидим, про Фрунзика вообще забыли и тут я, короче, на дальняк пошел. Прихожу на дальняк, смотрю – занято. Я – бля, кто там может быть?

– Фрунзик?

– Да, короче, оказалось, охуеешь: там в кабинке стояла банка трехлитровая, чоб бычки скидывать и газета нарезана, чобы подтираться. Короче, этот фраер выкинул бычки, помыл банку, налил в нее воды из-под крана холодной и сидел читал обрезки газеты, а из банки сушняк сбивал.

Я посмеялся вместе со всеми, но вдруг заметил, что у меня все сильнее темнеет в глазах.

– Прикинь, чо за ебальник, – улыбнулся мне Муслим.

– Братан, пошли со мной на воздух выйдем, – попросил я, – что-то меня хуевит.

– Базару нет, пойдем выйдем.

Собрав все силы, я поднялся и мы направились к выходу.

– Братуха, держись за меня лучше, – заметив, что меня ведет, подставил мне плечо Муслим.

– Я тебя умаляю, не мороси, – отмахнулся я и, сделав еще ровно шаг, в отключке растянулся на паркете.

Когда я открыл глаза, парни на руках вносили меня в сортир.

– Че это вы мутите? – удивился я.

Встав на ноги и придя немного в себя, я скурил еще три плюшки, после чего решил, что учебы с меня уже хватит и поехал домой.

9

Наркоманский угол на банке не слишком привлекал Нарека. Его пугал этот широкий угрюмый коридор и скопление странных неестественно оживленных людей вокруг дырки в стене, вряд ли задуманной архитекторами под притон. Но иногда, когда Нарек на почтительном расстоянии проходил мимо, Муслим подтягивал его пообщаться за как дела и повеселить собравшихся диковинкой. Воодушевленный таким вниманием Нарек не шутя рассказывал сюрреалистические истории – о том, как в его дом ворвались семь женщин-ниндзя и он был вынужден изрубить их всех катаной – или как у него была девушка.

– Нарек, а как ее зовут? – поинтересовался Барышник.

Мы только что закинулись таблетками – я, Муслим, Барышник и Таня – чокнутая объебосница с красными волосами.

– Не твое дело! – огрызнулся он.

– Э, Нарек! – погрозил пальцем Муслим.

– Ну, а что он меня спрашивает?! – возмущенно развел руками бедный юродивый, а смачные прыщи окаймлявшие его скошенный лоб с массивными надбровными дугами наливались кровью и пульсировали.

– Не вынуждай меня, Нарек, – строгим тоном предупредил Муслим.

Нарек обиженно надулся, но все же ответил:

– Оля.

– А ты ее трахал? – тут же спросил Барыга.

– Конечно, трахал!

– А сколько раз?

Нарек, перебирая пальцами на руке, посмотрел вверх – очевидно, считая, и через несколько секунд смущенно ответил:

– Один.

Смеяться было нельзя, чтоб не спугнуть такой аттракцион, но очень хотелось.

– А ты когда ее трахал, вы предохранялись? – поинтересовалась Таня.

– Не понял? – не глядя на нее уточнил Нарек.

– Ну, презерватив вы использовали?

– А как же!

– А ты кончил когда ее трахал? – не унимался Барышник.

– Да.

– А сколько раз?

– Четыре!

– Сколько ж у тебя презервативов было! – с улыбкой похвалила Таня, но Нарек воспринял это как вопрос.

– Два!

– Да ну нахуй, – не выдержал я.

– Нарек ты, кстати, знаком с Таней? – прервал вивисекцию Муслим.

– Нет.

– Ну, так познакомься – как дикарь себя ведешь, я ебу!

– Здарова! – бросил он вызывающим тоном, искоса, поглядывая на Танину огненную шевелюру.

– Привет, красавчик, – подмигнула Таня.

– Ты уже, Таня, поняла, наверное, Нарек исповедует защищенный секс и никогда не жарится без гондона, – пояснил Муслим.

– Да ладно? Нарек, а если бы я тебе предложила заняться сексом без презерватива, ты бы мне отказал?

– Конечно! – отрезал Нарек.

– Я что тебе на нравлюсь? Ты меня не хочешь?

– А почему я должен тебя хотеть? – возмутился он, – я тебя вообще первый раз вижу!

– Не знаю, вон, ребята хотят, а ты не хочешь…

– Пусть хотят! А у меня своя голова на плечах.

Нарек фыркнул, гордо задрал нос и, придерживая свою палку, в позе Байрона скрестил на груди руки.

– Какой ты независимый. Меня это возбуждает, – замурлыкала Таня, поглаживая его шею, – а если бы я тебе сиську показала?

– Н-не знаю, – помешкав, заикнулся Нарек и моментально сменил агрессию на смущение.

– Ну, давай попробуем, – она повернулась к нам спиной и лицом к Нареку, расстегнула свою красную олимпийку и показала ему грудь.

– Ааа, падла, – рассмеялся я.

– Ой! – только и смог вымолвить Нарек.

– Понравилось? – улыбнулась Таня.

– Да…

Нарека явно начинало клинить. Нижняя челюсть у него в буквальном смысле отвисла, взгляд затуманился сильнее обычного, а из уголка рта к полу шелкопрядом потянулась слюна.

– Хочешь потрогать?

– Нууу… – в смущении заколебался он.

– Пойдем в туалет, – предложила Таня и мягко увлекла его за собой.

– Нарек, главное в пилотку не ныряй – уважать перестанут, – бросил ему вслед Барышник, но опомнившись, добавил, – хотя, кому я это говорю?

В следующие минут сорок Таня развлекала нас дрессировкой несчастного юродивого, капризничая, сменяя холодность лаской и наоборот. Но оказалось, что и Нарек – не подкаблучник – он до последнего показывал характер, то виляя хвостиком, как послушный пудель, то вдруг агрессивничая как замкнувший пит-буль. В какой-то момент, охваченный порывом ненависти, он замахнулся на Таню своей палкой.

– Знаешь, Нарек, иди-ка ты на хуй, – заключила она, – раз собрался меня бить, я с тобой вообще разговаривать не буду.

Не находя, что сказать, Нарек опешил.

– Ладно, все, Нарек, иди, куда шел, раз вести себя не умеешь, – вмешался Муслим, – давай-давай! Все! Завтра придешь.

Нарек нехотя послушался.

На другой день, мы вновь торчали на банке. Кто-то принес гашиш и карты и мы в шесть рук раскидывали партию в дурака. На отходах после вчерашних таблеток, совпавших, вероятно, с ПМС, Таня была явно не в духе, а о своих невинных шалостях с бедным Нареком и вовсе не вспоминала.

Зато помнил он. Ромео появился на банке едва мы доиграли очередную партию и прямо заявил, что им с Таней необходимо объясниться. От неожиданности Ми, пропустивший разыгравшуюся накануне драму, поперхнулся газировкой, вскочил со своего места и разбрызгивая содержимое бутылки во все сторону убежал на мажорку.

– О чем нам с тобой, говорить, Нарек? – скрывая раздражение и игнорируя реакцию присутствующих, спросила Таня, а ее губы скривились в насмешливо-снисходительной улыбке.

– О том, что между нами произошло.

– А что между нами произошло?

– Ну… – затянул он.

– Я просто дала тебе потрогать сиську. Ты хочешь это обсудить? Давай обсудим.

Казалось, что безмолвие Нарека вот-вот должно прорвать исполненной любви тирадой, но – он молчал, и, судя по выражению лица, был ближе к тому, чтоб начать пускать слюнями пузыри.

– Все, заебал, иди, Нарек, не нависай, – снова вмешался Муслим, – видишь, дама не хочет с тобой сейчас общаться. Нахуй ты такой навязчивый? Тебя родители не учили не приставать к людям?

С надеждой Нарек посмотрел на Таню, но, не найдя в ее глазах и тени сочувствия, тяжело вздохнул и нехотя поплелся прочь.

С тех пор он приходил на банк каждую перемену в надежде застать Таню. Все это продолжалось пару недель, пока Мини-Гера – однокурсник Нарека – скорее от безудержности, чем из благих побуждений, избавил его от любовного помешательства, а Таню от назойливого воздыхателя.

В тот день я, Муслим, Мини-Гера и еще несколько человек петочились на банке. Мы только что покурили и рассуждали на псевдо-философские темы. Моя нехитрая гипотеза заключалась в том, что вовсе не обязательно убивать кого-то топором, чтобы почувствовать себя «право имеющим». Речь шла не о каком-то пафосном триумфе воли в духе Достоевского или Лени Рифеншталь, напротив, все сводилось к тому, что можно изменить судьбу человека просто окропив его уриной или попросту обоссав. Когда-нибудь забудет тот, кто сделал, забудут и те, кто наблюдал, но тот, кого обоссали, для самого себя до самой смерти останется обоссаным.

Нареку просто не повезло оказаться не в том месте не в то время. Он как обычно дежурил шагах в пятидесяти от нас, надеясь встретить Таню, когда Мини-Гера, внимательно слушавший мою речь и ловивший каждое слово умными, как у собаки, глазами, решил испытать услышанную гипотезу жизнью.

– Кайф, я на Нарека поссу? – предложил он Муслиму.

– Аааа давай, – обрадовался накуренный Муслик.

Отлучившись в туалет и вернувшись с полной бутылкой, Мини-Гера давился смехом в предвкушении задуманного розыгрыша.

– Эу, Нарек, подойди-ка сюда, – позвал Муслим.

– Зачем? – откликнулся Нарек с безопасного расстояния.

– Ебанный свет, ты чо такой сложный, а? Тут пацаны тебе интерес задать хотят.

Осторожно ступая по вздувшемуся паркету, на нешуточной измене, Нарек стал медленно приближаться к нам. Он явно что-то заподозрил и потому готов был удрать в любую секунду. «С этими нерусскими нужно держать ухо востро» – читалось в его взгляде.

– Нарек, – обратился к нему Мини-Гера, когда расстояние сократилось до убойного, – чо у тебя с этой Таней, приколи.

Нарек было открыл рот, и приготовился излить душу, но не успел издать и звука, как по-кошачьи молниенсным движением Геракл выхватил из-за спины уже открытую бутылку и выпустил струю янтарной жидкости в его сторону. Чудом увернувшись, Нарек бросился наутек.

Со звонким смехом Мини-Гера пустился в погоню, разбрызгивая на ходу капли мочи. Когда оба скрылись на мажорке, мы все буквально покатывались со смеха.

Спустя минуту, на горизонте показался Геракл с пустой бутылкой в руках.

– Догнал! – победоносно провозгласил он и голос его эхом разнесся по коридору.

Больше Нарек не приходил на банк, но на Муслима, вроде, зла не держал – варианта не было – и через пару недель прислал ему плоды своего творчества – книгу, первая глава которой, называлась «Таня, королева секса».

10

Близился март, зимняя сессия, наконец, миновала. На абсолютных голяках мы с Барышником и Муслимом сидели за компьютером в Максе и, попивая газировку, любезно приобретенную терпилой по имени Димарик, просматривали сайт с анкетами московских проституток. С мороза один за другим в Макс заходили разрумянившиеся абреки с инеем на смоляных ресницах и до блеска начищенными летними туфлями на ногах. Все как один, согласно последним университетским трендам, были одеты в полосатые брюки, приталенные куртки из дубленной кожи, отороченные мехом, и неизменные шапки-пидарки – те самые, с крупными логотипами.

– Бля, смотри че за путана! – понизил голос Барышник и, как олигофрен застучал ладонью по клавиатуре.

– Э, тебе вообще нельзя такое смотреть, – забрал я у него мышку, – походу про тебя говорят: качан дымит – башка не варит.

– В натуре, хайван, – стал смеяться над ним Муслим.

– Заебал, Марк, отдай, – возмутился Барышник, – ща ебну!

– Э! Послушай! – одернул его Муслим, – тему пацан один приколол. Короче, у них на РУДН два шабиста – Мага и Дато – в конкретных тягах заходят в лифт, а там, короче, стоит какой-то пиздец здоровый бурят или ханты-мансиец, хуй его, пиздаглазый, короче. Ну, двери закрываются и один из этих пацанов решил походу хаха половить – оборачивается к этому быку и говорит: «Вот ты и попался, хитрый Чен!». А тот походу шутку не понял и сходу обоих уработал, прикинь, – Муслим раскраснелся от сдерживаемого смеха, – этот приколоться хотел, а тот ебанат в серьезку воспринял и разъебал их!

– Свой рот ебал! – захлебываясь от смеха восторженно воскликнул Барышник.

– Ну, мне так по крайней мере прикалывали, – пояснил Муслим.

– А я вчера с ТТ разговаривал, – поделился Барышник, – хотел дисков взять в загруз. Она говорит у нее нет – пиздит, конечно – но зато, говорит, есть барбитура, которая штырит как экстази. Четыре табла выпиваешь и прет.

– И что это за дерьмо? – поинтересовался я.

– Баклафен называется – лекарство от паранойи для старых людей.

– А рецепт?

– Не нужен.

– А сколько стоит?

– Рублей двести упаковка.

– Почему мы еще здесь? Поехали! – воодушевился я.

– Куда? – не понял Барышник.

– В аптеку, куда!

– Не, пацаны, вы езжайте, а мне на пару надо, – поднялся с места Муслим, – потом приколите, чо за тема.

Выйдя из Макса, мы двинули в сторону метро. На гуме, конечно, тоже была аптека, но старая ГБ-шница, которая в ней работала, не продавала нам даже пипетки. Зато в аптеке на Строителей мы беспрепятственно замутили пачку этого дерьма и сразу же закинулись. Решив, что четыре таблетки – доза для девочек, Барышник закинул девять, я же ограничился шестью. В приятном предвкушении, томясь от сладостного ожидания трипа, мы прогулочным шагом возвращались в универ. Через пару у Барыги начинался зачет, поэтому, едва войдя в Макс, он почти сразу же соскочил в корпус, а я, заметив Алису в компании ее странных подруг, решил заморозиться с ними.

– Зая, представляешь… – набрав в легкие воздуха, начала Алиса какой-то несносный невыносимый рассказ. Я хотел было послушать, но что-то меня отвлекло, поэтому я просто пил газировку, которую она мне купила, и с отсутствующим видом пялился по сторонам.

За соседними столиками, насколько хватало глаз сидели платиновые блондинки с рыжей от автозагара кожей и шумные, облаченные во все черное, южные девицы, всегда готовые в случае чего сделать проход в ноги или бросок через бедро – те и другие с модными в том сезоне белыми сумочками Луи Виттон с разноцветным брендированием. В очереди у кассы выстроился весь свет московского университета. Вырядившийся в розовую футболку и драные джинсы Дима Акопян с игривым ирокезом через всю голову любезничал с Шервони-фэйсконтролем – самопровозглашенным смотрящим за малым сачком первого гума – упитанным парнем в черном пуховике с крупной надписью Гуччи через всю спину – от плеча до плеча. Распаленный, видимо, живым разговором, Шервони ни с того ни с сего ударил Акопяна в плечо. Тот пошатнулся, но не рассердился, а с заискивающей улыбкой уточнил, можно ли и ему ударить в ответ. Шервони великодушно дозволил, кивнув в знак согласия. Впрочем, великодушие на глазах сменилось презрением, когда Акопян лишь слегка коснулся его кулаком. «Даже пуховик Шервони смог бы отпиздить Акопяна» – подумал я и улыбнулся собственной шутке.

– Зая, ну что ты молчишь?! – тормашила мое плечо Алиса. Заглядевшись на пуховик, я не заметил, что она уже закончила свой рассказ.

– Да ладно? – заинтригованным тоном, переспросил я.

Барбитура начинала впирать.

– Да! Я сама в шоке! – бедная девочка, она одна в МГУ не знала, что я травлюсь, как последняя тварь.

– Ну, ясно, – ответил я очень серьезно и, заговорщицки подмигнув ей, вышел из-за стола, – вечером еще обсудим.

Покинув Макс, я направился к первому гуму. Войдя в корпус через малый вход, я обнаружил, что мест в гардеробе не было и мне пришлось идти прямо в куртке. Едва миновав пропускной пункт, я услышал, как охранники, выполнявшие функции турникета, попытались не впустить шедшего следом за мной Алишку, брата моего однокурсника Ислама – ему было лень лезть в карман за студенческим.

– Предъявите пропуск! – вопил один из охранников.

– Я граф Алиев! – рявкнул на него Алишка и потопал дальше.

Второй охранник лишь махнул рукой – пусть идет. На меня же, словно благодать, неожиданно снизошли воздушная легкость и эйфория. Взлетев по ступеням на банк, я стал носиться по коридору, как невесомая пушинка, подхваченная порывом ветра.

– Я лечууу! Лечу! – кричал я, бегая вокруг ничему уже не удивлявшихся местных обитателей.

Так совпало, что зачет Барышника проходил в аудитории, вход в которую находился как раз возле банка. Я продолжал радоваться жизни, когда в коридор неожиданно вышел Ислам, державший раскрасневшегося с полузакрытыми глазами Барышника, переборщившего, как выяснилось, с дозировкой и висевшего теперь безжизненной тряпочкой на руках друга. Заметив во время зачета, что Барышник отъезжает, Ислам догадался вывести его из аудитории, объяснив преподавателю, что «пацан пиццей траванулся и ему не вариант сейчас».

– Вова, я летаю, дай мне еще, – завидев парней, я как коршун спикировал к ним.

– Нет, я их выбросил, – выдавил Барышник и блеванул на пол.

Немного огорчившись, но моментально об этом забыв, я развернулся и продолжил свой нелепый забег. Немного устав, я решил присесть. В кармане завибрировал телефон – звонил Сега.

– Братан, надо шабануть вырубить. Есть вариант?

– А сколько надо?

– Грамма четыре.

– Ща попробую, – согласился я.

В МГУ вариантов не оказалось, поэтому я позвонил Шмуле в МАрхИ и договорился на четыре куска по четыре рубля каждый. В ситуации, когда в кармане не было ни копейки, это казалось номальным проектом. Сеге, который не приходился мне ни другом, ни братом, я объявил по шесть. В конце концов, он просил не дверь придержать, а обдолбанному тащиться через всю Москву с палевом на кармане, рискуя попасть под статью.

МАрхИ располагался в бывшей городской усадьбе графа Воронцова на Рождественке и казался камерным и миниатюрным – особенно в сравнении с МГУ, численностью населения и территорией, напоминавшим небольшой город. В МАрхИ же не было ни пафосного интернет-кафе для мажоров и сочувствующих, ни заветренных суши по цене самолета, ни ряженных в розовое блондинок, ни агрессивных абреков на дорогих иномарках. Там ничего этого не было и я сочувствовал Шмуле всей душой. Из явных плюсов на ум приходил лишь отличный гашиш. «Если б не хэш, я вообще не знаю как бы они тут учились» – подумал я, спускаясь в подвальное помещение столовой, где уже ждал меня Шмуля.

К этому моменту мне стало совсем хреново. Забрав стаф – огромные куски шикарного черного крема – я зашел в туалет и хорошенько проблевался, после чего отрезал себе немного гашиша и поехал назад. Поездочка была не из приятных – холодно, я по колено в грязной ледяной жиже, замешанной с реагентами, борясь с позывами к тошноте, чапал к метро… Спустившись в подземку на Кузнецком мосту, чтоб не спалиться перед вооруженными собакой мусорами, я молниеносно струганул проходя мимо колонны, после чего, как ни в чем не бывало, снова появился перед их всевидящим оком. То ли разнервничавшись, то ли увлекшись этой игрой в прятки, я сел на тот поезд и вынужден был пересесть на следующей остановке. Стараясь не стругануть в переполненном вагоне, я считал секунды, до объявления «станция Университет».

Едва поднявшись по эскалатору, я вылетел на улицу практически по частям. Из-за стеклянных дверей сначала появилась мощная, как из пожарного шланга, струя нечистот, и только после – вся моя скромная персона.

Не успел я дойти до корпуса, как позвонил Сега и сообщил, что Барышник отъезжает на гуме.

Войдя в первую поточную аудиторию я увидел возложенное на верхний ряд сидений тело, вокруг которого собралась целая делегация представителей высокогорных кланов во главе с Муслимом. Барышнику то и дело предлагали воды, тыкали его в бок, проверяя жив ли он, а по аудитории эхом разносилось многоголосое неодобрительное цоканье.

Барышник был в бреду.

– На, братан, попей воды, – попытался влить в него минералку Хусик.

– Па, отъебись, – промямлил Барышник.

– Какой я тебе па, пидор, воды попей, говорю. Приди в себя, ну!

– Па, умаляю, отъебись, пожалуйста, иди на хуй, па, я еще сплю.

– Надо ему лимон дать, – отдав Сеге стаф, посоветовал я.

Кого-то тут же отправили в палатку.

Лимон Барышник жрать наотрез отказался, а когда ему силой запихивали рот дольки, он словно пушечным залпом выплевывал их в сторону кафедры.

– Бля, че делать, он не хавает, – посетовал Мини-Гера.

– Ты че за немощь, Гера? Заставь! – раззадоривал его Муслим.

– ДАЙТЕ МНЕ ЛИМОН! – с каким-то отчаянным вызовом закричал вдруг Барышник, поднявшись на своем ложе.

– На, ебанат, блядь! – протянул ему четверть плода Мини-Гера.

Барышник резким движением вырвал его из Гериных рук и швырнул в сторону.

– ДАЙ ЕЩЕ!

– Ты долбаеб! – негодуя, замахнулся на него Геракл.

В ответ Барышник смачно харкнул ему в лицо, и скрючился в каком-то диком припадке.

– Ааа, хайван, ты даже с калекой справиться не можешь! – сквозь смех проговорил Муслим, – Как ты людей на бабки выставлять умудряешься?