Читать книгу: «Убийство в садовом домике», страница 4

7

Получив от Агафонова указание – вызвать для Лидии Фурман «Скорую помощь», Петрович по рации связался с дежурной частью РОВД и повторил приказ. Дежурный по отделу позвонил в диспетчерскую службу «Скорой помощи» и сообщил адрес в садоводческом товариществе. Водитель «Скорой», не разобравшись, что к чему, повез бригаду врачей на вызов. На выезде с асфальтовой дороги автомобиль РАФ сел по пузо в грязь и намертво завяз. Врач связалась с диспетчером, попросила помощи. Диспетчер «Скорой помощи» позвонила дежурному по воинской части, расположенной неподалеку от садов. Офицер мигом оценил обстановку и выслал на помощь завязшей машине «Скорой помощи» грузовик «Урал» с солдатом срочной службы за рулем. Старшим на «Урале» поехал прапорщик автотранспортной службы. Без офицера или прапорщика в экипаже машины солдаты за пределы части не выезжали. Прибыв к застрявшему автомобилю, прапорщик выяснил, что водитель «Скорой» толком не знает, куда ехать и в каком месте сворачивать вглубь садов.

– Я думал, доеду до середины и запрошу ориентиры, где повернуть, – пояснил водитель «Скорой» свои намерения.

Прапорщик взял дело в свои руки и наладил связь в обратном направлении: врач связалась с диспетчером, тот – с милицией. Петрович, проинструктированный дежурным по РОВД, пошел к Симонову за разрешением встретить врачей на дороге. Прапорщик, узнав, что их будут встречать, решил, что тащить РАФ по грязи вглубь садов нет никакого смысла, и оставил машину «Скорой помощи» там, где она завязла.

– На обратном пути на дорогу вытянем, – объяснил он.

Солдата прапорщик пересадил в кузов, за руль сел сам. Пассажирские места в кабине предоставил врачу и фельдшеру. После встречи с Петровичем «Урал» доставил бригаду врачей к садовому домику Фурманов. Маслова, увидев коллег, объяснила, какой препарат она вводила Фурман и сколько времени прошло с момента инъекции.

Пока «Скорая помощь» пробивалась к месту вызова, в том же направлении двигались две «Волги». По инструкции, утвержденной в МВД СССР, руководство городских и областных управлений было обязано выезжать на место совершения тяжких преступлений. На практике оказывать помощь следственно-оперативной группе отправлялся ответственный по управлению. Почему-то считалось, что любой руководитель, заступивший ответственным по городскому или областному УВД, априори умнее и опытнее сыщиков из РОВД. На месте убийства Фурмана сложилась ситуация, которая выглядела бы забавной, если бы речь шла не о жизни человека. От городского управления на видавшей виды «Волге» приехал начальник службы тылового обеспечения. От областного УВД – начальник ГАИ. Тыловик и главный автоинспектор области были умными мужиками. Они не стали путаться под ногами у инспекторов уголовного розыска. Для приличия они сходили в домик, посмотрели на покойника и убыли восвояси, сказав напоследок Симонову: «Как вернешься в отдел, не забудь дать сведения по телетайпу о раскрытии преступления!» Никакой практической пользы от их визита не было, зря только государственный бензин сожгли.

Тело Фурмана погрузили на носилки. Его супруга тут же завыла. Врач «Скорой помощи» сделала ей инъекцию успокаивающего препарата, предложила поехать в больницу, но Фурман отказалась.

– Мне надо будет дом закрыть, и потом… – Женщина безудержно зарыдала, но по смыслу присутствующие догадались, что она хотела сказать про похороны, организация которых ляжет на ее плечи.

– Это хорошо, что вы заплакали, – ободряющим тоном сказала врач. – Слезы принесут облегчение.

После отъезда врача наступил момент истины. Надо было решать, кто понесет носилки с трупом наверх, к автомобилю СМЭ¹. Одним из носильщиков был санитар, второго надо было искать. Патологоанатом по традиции трупы не носил. Водители – тоже. Следователь прокуратуры и прокурор города считали, что возиться с трупом – это обязанность милиции и судебно-медицинской службы. Среди милиционеров желающих тащить носилки не нашлось. Пришлось, как всегда, впрягаться Абрамову.

Водитель СМЭ дождался, пока «Урал» и «Волги» с начальниками уедут, развернулся на пятачке и оставил свою машину на пригорке.

– Ты что, спуститься не можешь? – крикнул Агафонов. – Зачем мужикам носилки на самый верх тащить, когда ты к самой калитке можешь подъехать?

– Ты на дорогу посмотри! – сказал вылезший из машины водитель. – Как я спущусь? Меня по этой грязи в самый лог утянет.

– Тогда не надо было «Урал» отпускать! Он бы тебя вытянул.

– Ты сам думай, что говоришь! Я что, ему скажу: «Постой здесь, я сейчас вниз соскользну, потом ты меня на буксире вытянешь»? Тащите его пешком, других вариантов нет.

Санитар и Абрамов взялись за носилки. У самой вершины пригорка идущий впереди санитар поскользнулся и упал на землю. Не ожидавший подвоха Абрамов выпустил носилки из рук и на коленях съехал по грязи вниз метра на два. Покойник вывалился из носилок. При скольжении Абрамов наехал на незаметный в грязи осколок стекла и до крови распорол колено.

Судебный медик пришел в себя быстрее других.

– Грузите его обратно! – скомандовал он. – На грязь внимания не обращайте. Мне его сегодня вечером вскрывать, а я помню, в каком состоянии была его одежда на момент осмотра.

Абрамов поднялся, осмотрел себя. Форменные брюки и плащ были в плачевном состоянии. Левая брючина на колене порвалась. Ладони выглядели так, словно Иван на четвереньках взбирался наверх. Абрамов негромко выругался, рукавом плаща отер кровь с колена. Посмотрел на огород Масловой и увидел женщин у забора. Черненькая медсестра была испугана происшествием, а ее светловолосая подруга… Иван посмотрел в глаза незнакомой женщины и увидел в них искреннее сострадание. Незнакомке было жаль его, здоровенного красивого мужика, из-за досадной случайности вывалявшегося в грязи и поранившего колено. В тот миг, когда их глаза встретились, Иван понял, что никто и никогда в жизни не переживал за него так, как эта светловолосая женщина в старенькой демисезонной куртке. От взгляда незнакомки в груди Абрамова потеплело, и тут же появилось предательское, ранее неизведанное чувство, что, возможно, он шел по жизни не той дорогой и не встретил ту женщину, которую должен был встретить. Один взгляд, одна секунда, и добропорядочный семьянин был сбит с толку и не знал, что ему делать, как поблагодарить незнакомку.

Санитар и судебный медик вернули тело на место. Абрамов кивнул в знак благодарности женщинам за забором и взялся за носилки. Вторая попытка подъема тела прошла без происшествий.

После отъезда бригады СМЭ Симонов собрал на открытой веранде личный состав на совещание. Первым высказался Агафонов:

– Маслова и Пономарев топили ночью бани. Зачем? Если Маслова с подругой перед сном мылись в целях гигиены, то тут еще можно понять. А Пономарев? Ему-то зачем зря дрова жечь? Далее. Папиросы курят трое: знакомый Масловой, Безуглов и Пономарев. Патологоанатом сказал, что после удара топором на убийце должны остаться брызги крови. Если он застирал одежду, то при такой сырой погоде она еще не просохла.

– Он мог ее около печки высушить, – возразил Кейль.

– В холодной воде стирать не будешь, – посмотрев на баню Фурмана, задумчиво сказал Симонов. – С одеждой понятно…

Договорить он не успел. На веранду зашла Маслова с медицинским чемоданчиком.

– Давайте я обработаю рану и сделаю противостолбнячную сыворотку, – сказала она Абрамову.

– Да ладно, чего там, – смутился Иван.

– Товарищ милиционер! – строго сказала Маслова. – Вы с огнем не играйте! Через рану в организм может попасть инфекция, и тогда вы лишитесь или ноги, или жизни.

– Ваня! – приказал Симонов. – Делай, как врач говорит.

– Снимайте штаны! – велела Маслова.

– Как снимать? Совсем? – не понял Абрамов.

– Могу отрезать штанину, – серьезным тоном ответила Маслова.

Кейль, посмотрев на обескураженного коллегу, не смог сдержать улыбки и отвернулся.

– Ваня! – вступил в разговор Агафонов. – Ты что как девочка выделываешься! Снимай штаны, или тетя тебе из них шорты сделает. Приедешь в райотдел, как модный франт с курорта.

Абрамов покраснел, спустил брюки, обнажил порезанное колено. Маслова перекисью водорода обработала рану, наложила на нее пропитанный йодом пластырь, замотала повязку бинтом.

– Повернитесь ко мне спиной и спустите трусы, – велела она.

– Может, в руку укол сделаете? – предложил Иван.

– Мне виднее, куда сыворотку колоть, – строго сказала Маслова.

Иван подчинился. Когда игла по самое основание вошла ему в мягкое место, Абрамов даже глазом не моргнул. Больше всего ему было неудобно, что Маслова – подруга светловолосой женщины, и теперь она расскажет ей, как выглядели его семейные трусы и как белела ягодица на темном фоне шлакозаливной стены.

«Зря я согласился, – подумал Иван. – Ничего бы со мной не случилось, а тут – такой позор! Перед посторонней женщиной в чем мать родила стоял».

После ухода Масловой совещание продолжилось.

– Версию о том, что убийство совершил случайный прохожий, вы отметаете? – спросил Симонов.

– Один процент из ста, что преступление совершил некто, скрывшийся с места происшествия, – за всех ответил Агафонов. – Картина преступления, погода и местность говорят, что убийца где-то здесь, хотя исключать ничего не следует.

– Тогда начнем! – решил Симонов. – Кейль и Абрамов – к Масловой. Участковый и Агафонов – к Пономареву. Я с экспертом – к Безуглову, потом пошлю его к вам. Переверните все, ни одной тряпки на месте не оставьте. Пепел, окурки, бутылки – все изымайте, в отделе разберемся, что к чему.

Следователь прокуратуры тут же, в садовом домике, вынес три постановления о производстве обыска и раздал милиционерам. Абрамов не хотел идти с обыском к Масловой, но возразить начальнику милиции не посмел.

– Вы что-то забыли? – спросила Маслова, увидев милиционеров на пороге.

Кейль молча протянул ей постановление о производстве обыска.

– Прочтите и распишитесь, – сказал он.

Маслова недовольно скривилась, но подруга успокоила ее:

– Зоя, товарищи выполняют свой долг. Должны же они с нас подозрения снять.

Абрамов уже второй раз за день испытал к светловолосой женщине чувство благодарности. Во время обыска он узнал, что фамилия ее Абызова, а зовут – Светлана.

«Какое красиво имя! – подумал Абрамов. – Как оно ей подходит!»

Иван отошел к бане, прошептал «Света» и ощутил, как легко и красиво произносится имя Абызовой.

Кейль быстро и профессионально осмотрел одежду в домике, нашел на мужской рабочей куртке пятно, похожее на засохшую кровь.

– Муж, наверное, в прошлом году поранился, когда дрова для мангала рубил, – предположила Маслова.

– Эксперт разберется, – сухо ответил Кейль.

Пока старший инспектор занимался одеждой, Абрамов выгреб золу из печки в доме и в бане. В топке печи в домике были окурки из пепельницы. Маслова после первого визита Кейля выбросила их в печь, но затопить ее не успела. Пришедший на помощь сыщикам эксперт снял отпечатки пальцев с бутылок, на которые указал Кейль.

Во время обыска Маслова успокоилась. Увидев, как Абрамов выгребает содержимое печи в доме, пошутила:

– Хоть какой-то прок от вашего вторжения есть – золу выбросите. С золой этой одна морока! За забор не выкинешь, на участке закапывать негде. Приходится в темноте в ручей сыпать, чтобы соседи не видели.

Закончив с обысками, милиционеры собрались у домика Фурманов. Следователь бегло пробежался по протоколам обысков и велел найти понятых. Абрамов остановил первых встречных садоводов и завел их на веранду к следователю. Тот стал объяснять права понятых, но мужчина с большим рюкзаком за спиной перебил его.

– Давайте мы распишемся где надо и пойдем, – предложил он.

Когда с формальностями было покончено, Симонов, Хворостов и следователь прокуратуры уехали на машине начальника РОВД. Агафонов и инспекторы уголовного розыска загрузили изъятые вещественные доказательства в уазик, в котором, кроме задержанного Безуглова, сидела Арефьева, ловко уклонившаяся от участия в обысках и допросах свидетелей.

Когда набитый до отказа УАЗ тронулся с места, Абрамов посмотрел на участок Масловой и увидел, как Абызова помахала ему вслед рукой. Чувство теплоты и признательности вновь нахлынуло на него и уже не проходило до самого конца дежурства.

На выезде из садов пошел дождь. Дорога, немного просохшая за день, вмиг превратилась в размытую грунтовку. В том самом месте, где днем застрял рафик «Скорой помощи», милицейский УАЗ по самое днище сел в вымоину. Все попытки выбраться самостоятельно, переключая скорости и давая задний ход, ни к чему не привели.

– Передний мост не работает, – объяснил Петрович. – Надо выйти, подтолкнуть, иначе мы тут навеки зависнем.

Выходить отказались Безуглов и Арефьева.

– Я арестованный, – сказал Безуглов. – Меня к работам привлекать нельзя.

– Ваня, объясни гражданину политику партии на данном этапе, – велел Агафонов.

Безуглов тут же проворно выскочил на дорогу и приготовился толкать автомобиль. Арефьева выходить наотрез отказалась.

– Я вам ничем не помогу, – сказала она. – Толкайте машину вместе со мной. Я не тяжелая.

– Или она выйдет, или у меня нога болит! – безапелляционно заявил Абрамов.

Начальник уголовного розыска не стал церемониться с манерной дамой. В двух словах он объяснил Арефьевой, где видал ее и ее маму и что будет, если она не выйдет. Арефьева обиделась, надула губки и вылезла из салона. Абрамов прикинул, как будет двигаться автомобиль, если его с силой подтолкнуть со стороны садов к обочине, и занял место слева у кормы УАЗа. По команде Агафонова Петрович дал газу, мужики навалились на уазик, он двинулся вперед, стал выбираться из промоины. В нужный момент Абрамов толкнул кузов в сторону. Из-под бешено вращающегося заднего колеса жидкая грязь полетела на обочину, где стояла Арефьева.

– Сволочь! – завизжала следователь. – Ты это специально сделал!

Общими усилиями УАЗ выбрался на твердую поверхность. Перепачканная грязью с ног до головы Арефьева со слезами на глазах забралась в салон. Заняла место рядом с Безугловым у задней двери.

– Я этого так не оставлю. Я рапорт на тебя напишу, – пообещала она Абрамову.

Иван ничего не ответил. Он устал за день, хотел переодеться, умыться, поесть, остаться наедине и вспомнить глаза Абызовой, самые прекрасные глаза на свете.

– Дуболом! – прошипела Арефьева.

Абрамов мысленно усмехнулся: «Нашла чем оскорбить! Меня так всю жизнь зовут».

8

Летом 1960 года Ивану Абрамову исполнилось восемнадцать лет. Он готовился уйти в армию, но готовился по-своему: не пьянствовал с дружками, не волочился за каждой юбкой, а усиленно занимался спортом. В то время семья Абрамовых жила в пригородном поселке Предзаводском в двухэтажном кирпичном доме с печным отоплением. За поселком была разрушенная насосная станция, пустырь, поросший одинокими колючими кустарниками, и пыльная грунтовая дорога, ведущая в свиноводческий совхоз «Путь Октября». За пустырем начинался частный сектор, неофициально называемый Нахаловка. Пацаны из Предзаводского и Нахаловки враждовали. Корни их взаимной неприязни уходили в послевоенные годы, когда поселок Предзаводской стал расширяться и вплотную подошел к частному сектору. Делить парням было нечего, но нахаловские считали, что они являются истинными хозяевами пустыря и разрушенной насосной станции. Предзаводские пацаны имели на этот счет другое мнение. К тому же девушки! Любовь вспыхивала независимо от места жительства, и тогда начинались страдания в духе бессмертной драмы Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Вместо враждующих семей в Сибири были группировки молодежи, на дух не переносившие друг друга. По неписаным законам парень из Предзаводского не мог проводить девушку из частного сектора до дома, и наоборот. Вторгшегося чужака местная шпана немедленно избила бы, чтобы неповадно было на чужое добро зариться. Но все равно, вопреки запретам, молодые люди из географически враждебных населенных пунктов влюблялись, встречались на пустыре, и это зачастую приводило к конфликтам, которые заканчивались не только разбитыми носами и выплюнутыми из окровавленного рта зубами, но и кое-чем более серьезным.

В конце августа приятель Абрамова по кличке Воробей, невысокого роста щуплый паренек, провожал девушку до насосной станции. Дальше ему путь был заказан. У руин станции его поджидали трое парней из Нахаловки. Расстановка сил была ясна с первого взгляда. Возлюбленная Воробья попыталась предотвратить драку, но ее соседи по частному сектору слышать ничего не желали. Один из них грубо оттолкнул девушку, сжал кулаки и двинулся на Воробья, но щупленький паренек из Предзаводского был не лыком шит. Неделю назад его дядя, брат матери, в очередной раз освободившийся из мест лишения свободы, привез племяннику подарок – настоящий выкидной нож – предел мечтаний любого пацана. Воробей в безвыходной ситуации не струсил, выхватил нож, выщелкнул лезвие и прохрипел:

– Кто первый? Подходи! Кишки выпущу.

Нахаловские замерли на месте. Получить ножом в бок из-за соседки не хотелось, но и отступить они не могли. Если бы они ретировались, то по законам улицы опозорились бы на веки вечные. Позор для настоящего пацана – хуже смерти. Выход нашел семнадцатилетний парень по кличке Окурок, один из предводителей нахаловской молодежи.

– Что, без ножа слабо за себя постоять? – с издевательской ухмылочкой спросил он.

– Одному против троих? – резонно парировал Воробей.

– Ну давай один на один! – предложил Окурок.

Он был на голову выше Воробья и гораздо сильнее. Тут уже представитель предзаводских не захотел возвращаться домой с разбитой физиономией. Жизненный опыт подсказывал, что дружки Окурка просто так стоять не будут и вмешаются в драку.

– Толпа на толпу схлестнемся? – предложил Воробей.

Договорились встретиться на пустыре в ближайшую субботу в четыре часа дня. Каждая из враждующих сторон могла привести по восемь человек. Драться – только на кулаках.

– Воробей, ты дурак, что ли? – узнав о новости, возмутились предзаводские пацаны. – Кто на пустырь пойдет? У нас сейчас народу нет. Лето же, еще не все собрались, не все из деревень приехали, а нахаловские – они сроду своего слова не держали. Они в руинах насосной станции запасную бригаду посадят и в самый критический момент на нас всей толпой обрушатся. Они уже делали так!

Воробей метался по поселку, объяснял, что у него не было другого выхода, кроме как предложить выяснить отношения толпой на толпу. К субботе ему удалось найти шесть человек, готовых постоять за честь поселка, но это были не первоклассные уличные бойцы, а обычные парни. Разгром был неминуем.

Вечером парни и девчонки из Предзаводского сели выпить на школьном дворе, в двух шагах от дома Абрамова. Воробей взял в руки гитару, девушки грустно запели. Настроение у собравшихся было отвратительным. Даже пущенная по кругу бутылка портвейна «777» оптимизма не прибавила. Иван Абрамов шел мимо с тренировки и решил узнать, что случилось, отчего у местной молодежи настроение, словно кто-то из пацанов попал в аварию и должен умереть со дня на день. Выслушав Воробья, Иван удивился его дерзости, но пойти на пустырь драться отказался.

– Струсил? – спросила симпатичная девчонка.

Девушку звали Маша. Ей было шестнадцать лет, но грудь у нее выпирала, как у взрослой женщины. Про Машу поговаривали, что она таскается по мужикам чуть ли не с тринадцати лет, но Абрамов в это не верил. У Маши были такие чудесные невинные глаза, что поверить в сплетни о ней мог только озлобленный на весь мир человек. Маша нравилась Ивану, но подойти первым он не решался. К тому же в армию скоро идти, какой смысл отношения заводить, если скоро расставаться?

Абрамов посмотрел в глаза Маши, потом на парней, на девчонок и увидел в их глазах отчуждение, словно он был не своим, поселковым, а чужаком, которому наплевать на честь коллектива. В первый раз в жизни Ивану стало неловко за свое невмешательство в дворовые дела, за игнорирование интересов общества.

– Ждите меня около моего дома в половине четвертого, – велел он и ушел.

На другой день Иван велел Воробью с пацанами оставаться в поселке, а сам пошел на пустырь. Подходя к выстроившимся в ряд на пустыре нахаловским, он краем глаза заметил движение в руинах насосной станции. Враги заранее спрятались на станции, но Ивану было безразлично, сколько человек притаилось за кирпичной стеной и когда они будут готовы напасть.

Был ясный солнечный день. По небу пробегали редкие тучки. В кустах на пустыре шуршали мыши, где-то вдалеке каркали вороны. Враги выстроились поперек тропинки, ведущей из поселка в частный сектор. Вид у них был самый решительный. С доброй улыбкой Абрамов подошел к парням и спросил самым дружелюбным тоном на свете:

– Привет, пацаны! Чего собрались? Не меня ждете?

– Иди, куда шел, – растерянно сказал Окурок. – У нас тут дело.

Остальные парни промолчали. Если бы Иван просто шел мимо, то они бы разошлись в стороны и дали ему пройти, но он остановился и начал разговор. Окурок, как инициатор драки, просто обязан был что-то ответить, и он посоветовал Абрамову первое, что пришло на ум.

Иван не обиделся на хамский тон, кивнул на велосипедные цепи в руках нахаловских:

– Вы зачем цепи с собой принесли? Велик собрались ремонтировать?

Нахаловские ничего не ответили. Дружелюбная улыбка с лица Абрамова сползла. Он мрачно осмотрел врагов. Стоявший ближе всех к нему парень с ужасом увидел, как глаза Ивана помутнели, и он стал похож на племенного быка, приготовившегося поддеть на рога совхозного пастуха вместе с лошадью. Нахаловским было чего бояться! В восемнадцать лет Иван Абрамов был ростом сто восемьдесят девять сантиметров. Весил он больше ста килограммов. В плечах Иван был в полтора раза шире самого крепкого из врагов. Абрамов занимался легкой атлетикой, но не бегом или прыжками в высоту, а метанием копья. Кулак у него был как пивная кружка, как верхняя часть молота в руках у кузнеца с пятидесятикопеечной монеты сталинских времен. С одного удара он мог с легкостью разнести вдребезги челюсть чемпиону области по боксу, а уж если по ребрам даст, так тут все, без заупокойной молитвы не обойтись.

Окурок тоже видел, как глаза у Абрамова налились кровью.

«Он меня плевком перешибет, – предчувствуя встречу с кроватью в больничной палате, подумал главный задира. – Зачем меня мама на свет родила, если такие чудовища по нему бродят?»

Иван набрал воздуха в легкие и взревел так, что у пацанов ноги подкосились:

– Я не понял! Вы чего тут собрались? Где велик? Вы что ремонтировать будете? Вы куда, сукины дети, велик дели?

Нахаловским не надо было повторять два раза. Они разбежались кто куда, и каждый своим путем помчался под защиту родных стен. Группа поддержки из руин незаметно выскользнула и растворилась между кустами и телеграфными столбами. Все закончилось как нельзя лучше. Ничья честь не пострадала. Нахаловские пацаны не обязаны были биться с какой-то гориллой из-за велосипеда, который у него украли. Кто украл, тот пускай и бьется с этим чудовищем, а Окурок с друзьями на пустырь по другому поводу пришли. Казалось бы, восьмером, с велосипедными цепями в руках, нахаловская шпана одолела бы одного, даже самого сильного противника, но это только так казалось. Чтобы нанести удар по чужаку, к нему надо было сделать шаг, который бы гарантированно закончился многооскольчатым переломом челюсти или потерей печенки-селезенки. Расставаться со здоровьем из-за какой-то девчонки с соседней улицы никто не хотел.

Вернувшись домой, Абрамов победу не праздновал. Ему было противно, что он поддался обманчивому чувству дворового товарищества и вмешался в разборки, которые его, спортсмена и комсомольца, не касались. Не того Иван был воспитания, чтобы своей силой похваляться. А сила у него была, и еще какая!

Ваня Абрамов родился ширококостным крепким мальчиком. Породой он пошел в отца, погибшего в пьяной драке, когда сыну исполнилось пять лет. В школе с первого класса Иван был самым высоким и физически крепким мальчиком, хотя спортом никогда не занимался и посвятить ему свою жизнь не планировал. Когда Абрамов учился в седьмом классе, в его школу приехали представители областного спортивного общества «Урожай», чтобы отобрать перспективных юношей для занятий спортом. Иван сразу же привлек их внимание. Тренеры «Урожая» поговорили с учителем физкультуры, расспросили его о приметном ученике.

– Он самородок, который требует терпеливой огранки, – высказал свое мнение физрук. – Здесь, в поселке, для занятий спортом условий нет. Попробуйте в городе, но я сомневаюсь, что у вас что-то получится. Ваня не годится для командных видов спорта. Он индивидуалист. Скоростные качества у него низкие, гибкости нет, но силовые данные просто великолепные!

Тренерам «Урожая» долго уговаривать Абрамова не пришлось. Они соблазнили его бесплатными талончиками на питание. Вечно голодный Иван согласился пройти испытания. Почти полгода тренеры не могли понять, к какому виду спорта приобщить перспективного юношу. К игровым видам спорта он действительно не был приспособлен. Иван не понимал, что такое чувство локтя и зачем оно вообще нужно, если все можно сделать самому. Тренер по боксу после нескольких пробных занятий сказал, что у Абрамова нет природной агрессивности и хороший боец из него не получится. Заниматься тяжелой атлетикой Абрамов отказался по совету отчима, считавшего, что подъем тяжестей пагубно скажется на позвоночнике и суставах. «Сегодня ты будешь чемпионом, а завтра – никому не нужным инвалидом», – сказал отчим, и Ваня внял его словам. Специалист по общефизической подготовке, понаблюдав за Абрамовым, пришел к выводу, что из него выйдет толк в технических видах легкой атлетики. С наступлением тепла Иван стал пробовать на стадионе свои силы в метании диска, молота, копья и толкании ядра. В первый раз, взяв спортивное копье, Абрамов почувствовал необъяснимую любовь к этому спортивному снаряду. После пары месяцев тренировок он играючи выполнил норматив на первый спортивный разряд. Через год Абрамов победил на областных юношеских соревнованиях по легкой атлетике в разряде «метание копья». В 1957 году Иван окончил семилетнюю школу и собрался пойти работать, так как учиться дальше не хотел, но у руководства общества «Урожай» были свои планы. Перспективного спортсмена они упускать не хотели.

Профессиональных спортсменов в СССР официально не было, так как в общесоюзном классификаторе профессий рабочих, должностей служащих и тарифных разрядов профессия «спортсмен» отсутствовала. Ее не могло быть в принципе. Спорт в Советском Союзе был только любительский. Это за границей процветал профессиональный спорт, а в Советском Союзе слесари или чертежники устанавливали мировые рекорды исключительно в свободное от основной работы время. Казалось бы, советский спорт не сможет развиваться, но выход был найден. Перспективные спортсмены закреплялись за воинскими частями или предприятиями, получали зарплату по месту работы и могли целиком посвятить себя служению советскому спорту. Ивана Абрамова по профилю спортобщества «Урожай» оформили скотником в свиноводческий совхоз «Путь Октября». Зарплата у Вани была небольшая, но как скотник он мог за копейки приобрести выбракованных поросят, не годившихся для дальнейшей откормки. Родители Ивана были в восторге. Мало того что сын отдавал им всю зарплату, так еще и регулярно привозил тушку молочного поросенка, купленную по символической цене. На свиноферме Абрамов появлялся только в день получки, в свинарнике был один раз, когда директор совхоза проводил для него экскурсию по производству. Директору совхоза скотник, который воротит нос при виде свиньи и на работе не появляется, был бы даром не нужен, но в сельскохозяйственном отделе облисполкома приказали: «Надо!» – и директор взял под козырек. До самой армии Иван усиленно тренировался, стал чемпионом области по метанию копья, успешно выступал на всесоюзных соревнованиях, выполнил взрослый норматив мастера спорта.

После бескровной победы на пустыре Маша сама пошла на сближение. Воспользовавшись случаем, она попросила Абрамова проводить ее до дома. Ваня, краснея от смущения, согласился. Теперь он все свободное время проводил с девушкой, рассказывал ей о соревнованиях, о строгой дисциплине на сборах в спортивных лагерях. Маше было откровенно скучно с Иваном, но ее устраивал новый статус – быть девушкой самого видного парня в поселке. Маше завидовали не только подруги, но и незамужние молодые женщины. «Выйдешь за него замуж – всю жизнь будешь как сыр в масле кататься, – говорили они. – Спортсмены знаешь сколько зарабатывают? Ого-го! Не чета нашим заводским мужикам». Перед призывом Маша решила перейти к более активным действиям и перевести отношения на новый уровень. Она пригласила Ивана домой и стала вести себя так, что Абрамов пулей вылетел на улицу. Он не ожидал, что чистая, невинная девушка окажется такой порочной и сама предложит интимную близость. До отъезда на призывной пункт Абрамов избегал встреч с бывшей подругой. На ее письма в воинскую часть не отвечал. С тех пор при имени Маша Абрамов стал себя чувствовать так, будто у него грязь на руках, а вот имя Света после выезда в садоводческое общество «Огонек» стало его завораживать.