Читать книгу: «Вознесение», страница 2

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Явление 1

(Открываются центральные двери зала заседаний Горнего суда. Входит Боди-Бог. Он в пурпурной до полу мантии, украшенной золотыми застёжками, увенчан лавровым венком, в правой руке Его – скипетр, на конце которого кадуцей – знак древа жизни, в левой – толстый свод «Горнего УПК». В правых дверях появляются Мать-Исида и Люцифер, в левых – сопровождаемый двумя приставами подсудимый Иаков. За столом секретаря апостол Матфей).

МАТФЕЙ (встав за своим столом, возглашает нараспев, водя пальцем по лежащей перед ним бумаге с текстом). Встать праведным и грешным! Рабы гордыни и служители обжорства, радетели распутства и безделья, кромешники и лицемеры, готовьтесь отвечать за гнусные дела. Невинные бараны, валухи и ярки, степенной чередой со мной пойдёте в рай. А козлищ нечестивых я провожу во ад ко дьяволу и гнусным аггелам его…

ЛЮЦИФЕР (поднимает вверх указательный палец, важно). По высочайшему распоряжению рай и геенна ныне совмещены, о чём наш уважаемый апостол обязан знать и не зачитывать срок отслужившие шпаргалки. Идёт переселение нетленных сущностей в единый Конус Братства. Без сложных разбирательств определяем на постой тупиц и гениев, невинных и кромешных и лечим Благодатью равно всех. Я – новой стромы комендант, прошу, благой иерофант, не забывать об этом!

МАТФЕЙ (Люциферу негромко и гневно). Не путай процедуру, сатана! Я с вашими реформами скоро с катушек съеду. (Обращаясь к Боди-Богу, то и дело сбиваясь и водя пальцем по строкам текста). Зевес! Перун! Амон и прочая! Вселенной Промыслитель, небес и Геи Устроитель, Судья и Вседержитель всеипостасный! Око всепроникающей науки, мастер анализа и синтеза, провозгласивший мракобесию кирдык, Творец-многостаночник… (Матфей на секунду отрывается от своего листка, переводит дыхание и продолжает с новым напором). Боже обрезанных и необрезанных, Который любишь равно всех, будь славен ныне, и вовек, и присно! Купно приветствуем царицу небесную Исиду-Мать, невольную предстательницу подсудимого. Вынужденно приветствуем также по нашей должности – тьфу! тьфу! – ворону в павлиньих перьях, господина прокурора! (Люцифер довольно кланяется.). Поскольку ябеды, им воздвигаемые, препохабны, а речи сквернословны, Суд вводит исключительную меру: режим Суда – in kamera, то бишь закрытый. (Матфей заканчивает вступительное слово, облегчённо вздыхает и отирает платком пот со лба.)

БОДИ-БОГ (Матфею с улыбкой). Недурно, отче, осваиваешь новый этикет, особенно приятно слышать насчёт многостаночника! (Судья усаживается за огромной кафедрой, снимает с головы и кладёт на стол рядом с УПК и скипетром лавровый венок и вооружается деревянным молотком. Люцифер и Мать Исида занимают столики прокурора и защитника. Перед кафедрой Судьи – скромная трибунка для ораторов. Иакова препровождают в загородку для подсудимых. Дверь загородки открыта. Иаков впечатлён торжественностью обстановки и суровым видом Люцифера, с которого не сводит глаз. Люцифер в чёрном блестящем плаще-накидке, из-под которого выглядывает алый камзол. На чёрной тирольской шапочке с петушиным пером, которую он снял и положил на стол, поблёскивают маскарадные лаковые рожки.)

ИАКОВ (прерывающимся голосом – подошедшей Исиде). В душе кумранского ессея Денница не посеет страха! (И добавляет в рифму):

Мы не таких антисемитов-говорков

Скрижалью Моисеевой сшибали с бугорков!

ЛЮЦИФЕР (раскладывая на столе бумаги, весело). Ты, парень, лишку не борзей. Нам ведомо, каков ты Моисея прозелит. Я на твоём бы месте не шебутился, а молил Богиню Мать о снисхождении.

ИСИДА (она в облегающем тёмном платье, в белом льняном шарфе, повязанном сложным узлом, с позолоченными рогами коровы и сверкающим солнечным диском на головном уборе.) Я – Мать-богиня Светлая Исида, исчадью тьмы не уступлю и бедного семита не оставлю! (Иакову.) Мужайся, Яков, прочь боязнь! Нет цели благородней у адвоката, чем проводить влекомого на казнь. Скрепи-ка генеральную доверенность, уполномочь меня. Это тебе добавит твёрдости.

ИАКОВ (внимательно читает поданную Исидой бумагу. Отрывая глаза от доверенности, Исиде). Как странно, что я здесь… Скажите, Мать, а вы не симулякры? Вы мне не снитесь?

ИСИДА. Поторопись.

Явление 2

(Боди-Бог искоса посматривает на Люцифера, разбирающего бумаги на своём столике, и на Иакова, беседующего с Матерью Исидой. Иаков подписывает доверенность. Прикладывается вначале правой рукой, потом перекидывает ручку в левую и ловко расчёркивается под документом. Боди-Бог, усмехаясь, следит за эволюциями Иакова).

ИАКОВ (бодро). Какие будут установки, Исида-Мать?

ИСИДА (тихо). Не лгать, не криводушничать. Ещё одно… (Приблизив губы к уху Иакова и оглянувшись). Судья имеет, как бы сказать, пунктик, идею касательно всех вообще людей. Я не берусь судить, насколько это гениально, но этим он постоянно занят…

ИАКОВ. Так-так. Не мни!

ИСИДА (посмотрев на Иакова с недоумением). Судье далось, что души самосортируются по зрелости. Такая у Него морока.

ИАКОВ. Нормальный бракераж.

ИСИДА. Он выделяет три ключевых разряда душ, блуждающих в истории: растительные, чувствующие и рассуждающие. У вас в Рутинии души в большинстве растительные, Он их зовёт вегетативами, разгневается – овощами, или ботвой. Но я бы их звала детьми. Что делает дитя, сбившись в лесу с дороги? Плутает поперёк и вдоль, а толку никакого. Иное дело – души европейские, заматерелые, рациональные. Попав в дремучий лес, что делает rationalis? Не плачет, не рыдает, он изучает обстановку, сверяет её с картой, компасом, не молится, не ноет, понадобится, лесника, тропы не обустроившего, в казённый дом отправит. Меж овощами и законниками Судья поставил чувственную душу: двуполовинчатую, коктейль ума и концентрат страстей, как переходное звено меж нежным детством и душевной зрелостью. Он называет это сенсуальностью… Он души бесконечно взвешивает, осязает, обоняет, рассматривает и даже пробует на вкус. Я в эти его грёзы не вникаю. Я, как жена, супругу верю. Но, думается, дело проще. По-моему, вы с одного конца очеловечиваетесь, с другого с той же скоростью свинеете… Надеюсь, ты согласен с этим?

ИАКОВ (кивает). Ни разу я не удивлён. Знаю я эти души. Завалы их не разгрести ни людям, ни богам. И время тратить нечего.

ИСИДА. Творец в тебе узрел рационала. Он утешается приятным сном. Нам нужно убедить Его в обратном…

ИАКОВ. Зачем?

ИСИДА. По фактам дела, по своим поступкам, ты суть дикарь, вегетатив. Однако, прокурор тебя Судье подсовывает, как высшей пробы рацио. Но с рацио особый спрос. Нам выгоднее перейти в разряд пониже, не столь ответственный.

ИАКОВ (задумавшись, машинально кивает). Случалось мне на стрелках, на сходняках изображать братка, который как бы не в своей тарелке. Как если бы я был слегка контужен. Я, Мать, могу нести загадочную ахунею не хуже Гамлета.

ИСИДА. Смотри, Гамлет, по месту. Судья, конечно, прост, но может заподозрить, что ты галиматью несёшь намеренно.

ИАКОВ. Да я уж подпустил стебла, когда Он разбирал сродство моё с дедом Иаковом. Так, по привычке. Как будто проканало…

ИСИДА. Не балуйся. Имей в виду, Всевышний с шулерами не играет, но канделябр всегда при нём.

ИАКОВ (себе). Как бы и да и как бы нет… А! пофиг нам три раза. Играем на все деньги!

Явление 3

ЛЮЦИФЕР (встаёт за своим столиком с обвинительным заключением в руках, уверен и непреклонен, бросает насмешливый взгляд на Иакова). Держите меня семеро, я буду его бить! А впрочем, много сил нам не потребуется, процесс будет, надеемся, скоротечным. Это вам не правёж над нечестивыми Искариотом или Брутом с Кассием. Все трое изворачивались до последнего. Иуда, видите ли, не устоял против сребренников, которые с младенчества любил, слезами исходил здесь покаянными, двое других, шпиговавших Цезаря кинжалами, распространялись о демократии, играли в благородство, а с благородными завсегда возня. Ныне я сложностей не жду. Акт обвинительный (демонстрирует залу, подняв над головой, пачку листов), подписан обвиняемым, по его собственному почину, на каждом листе. И то же – на допросных протоколах. Полнейшее признание! Вышинский бы позавидовал: признание – царица доказательств! Не буду тратить время на детали. Преступник сам поведает Суду о своих гнусных подвигах, а мы послушаем, оценим трезво и покараем грешника. Так ли, любезный, едак ли? (Люцифер смотрит на Иакова презрительно. Иаков, напрягая на лбу морщины, соображает нечто своё.) Единственно для проформы, кратко изложим ситуёвину.

БОДИ-БОГ (ударяет судейским молотком по столу). Не хамить! И ближе к делу.

(Люцифер не торопясь отпивает из фиала и отирает губы белоснежным платком-орарием.)

ЛЮЦИФЕР. Ну-с, к делу-с. (Говорит монотонно, без пауз.) Как установлено доз- нанием, Иаков Фридман, сын Исааков удачно для себя подсуетился при смене вывески «Монархия Рутиноп» на вывеску «Республика Рутиния», вступив в преступный сговор с урлой государственных воров… (Люцифер останавливается и, помолчав, акцентирует. Которая решила использовать сложившуюся в Рутинопе обстановку (о каковой вы все, кто заседает здесь, конечно, информированы) для перехвата власти и для отъёма собственности у законных наследников Рутинопа – его подданных, обывателей и обитателей, мещан, жильцов – и тому подобное. При смене вывесок были отпущены в суверенный плав десятка полтора земель, слагавших Рутиноп. Главной и самой смачной частью Рутинопа был мегарегион Рутиния, издревле славный бескрайними просторами и превеликими достатками. В походах, войнах и трудах приобретали рутины горы и раздолы, болота и пески, а с ними недра с неисчислимыми богатствами. Рутины возводили города, прокладывали дороги через пустыни, степи и тайгу, заводы, комбинаты, ГЭСы, ТЭЦы громоздили, буровили планету шахтами и скважинами, кромсали разрезами, драли плугами чернозёмы и подзолы, и глины тоже драли, не забывая и песков зыбучих, жгли кирпичи огнеупорные и силикатные, бетоны затворяли и прочее подобное и снова строили, творили всем на удивление и зависть, не только неустанно унаваживая любимое гайно, но также защищая его от слишком любознательных молодчиков из-за кордона. На эту землю и положил свой глаз пахан урлы Бориска Загогулин. Опорой его и помогалом, правой рукой, споспешником и всякое тому подобное стал подсудимый. Но!

Но непомерное богатство прямой бумагой (дарением, покупкою, арендой и тому подобное) последний царь не отписал на рутинопов. Не позаботились о том цари-предшественники. Батюшки сами не слишком хапали и подданным не разрешали бесчинствовать сверх меры и даже слов таких толком не знали: «ку-пить-продать». А сами рутинопы по прирождённой скромности своей и убоясь царёва жезла, одну лишь изучили позу при разговорах с властью: коленно-локтевую. Тут-то и отличились члены урлы, с которыми стакнулся подсудимый.

Вышеуказанные земли, ГЭСы и заводы были ворами злостно обанкрочены и по дешовке скуплены. В народонаселении посеяны нелепые надежды на даровые профиты и тем привычные для нации сраженья и усердные труды в мгновенье ока обесценены. Профитов не дождались, зато заводы разорились, домны потухли, угодья превратились в перелог, всё, что копилось в кошельках целую жизнь, сожрали на глазах рутинов чудовищные цены. На все остатки прошлых достижений, на всё, что ещё шевелилось и дышало, были наложены кабальные налоги и поборы. Рутины – извечные бойцы и пахари – освоили ради прокорма профессии халявщиков и торгашей блошиных рынков. Под благовидным объяснением была проведена всеобщая приватизация (термин-протез, костыль, метафора и всякое подобное). Присвоив даром, как бесхозяйное, имущество (уже не Рутинопа, а Рутинии) и возродив фальшиво обанкроченные производства (не все, а только исключительно доходные: нефть, газ, руда!), Иаков сказочно обогатился и ныне он – воротило мирового класса, миллиардер, нувориш, крез… (Люцифер обводит присутствующих взглядом, полным негодования.)

ИСИДА (в тон Люциферу) И всякое подобное…

ЛЮЦИФЕР (гневно глянув на Исиду). Именно так! (Раздувая ноздри.) Как показало следствие, клиент благословенной Матери-Богини, предстательницы всех калек, уродов, воров и богохулов, орудовал в первых рядах урлы, включая операцию по перемене вывесок и кражу собственности Рутинопа и Рутинии. Не поднимая из могил Наполеона и Адольфа, всего двумя-тремя бумажками, начерканными подсудимым на собственной коленке, в три дня великий рейх урла свалила на помойку.

Как установлено дознанием, будучи пионером (застрельщиком, зачинщиком и всякое подобное), действуя заведомо против сограждан, фактически финансово их кастрировав, Иаков не испытал ни угрызений совести, ни колебаний духа.

Таков не полный перечень деяний подсудимого. Но и того, что сказано, более чем достаточно для обвинения его в тягчайших преступлениях, а именно: в измене государственной, в диверсионных действиях, в радикализме, экстремизме, в развязывании агрессивных войн и геноциде. Он должен быть объявлен врагом народа, заклятым недругом всех рутинян и всех жильцов Вселенной. При этом скидки, скостки и поблажки на том основании, что сей кромешник по своему менталитету рационал, недопустимы. Высокий Суд – мы в том уверены – не купится на сопли, которые прольются в изобилии здесь, на паркет Суда. Поздно! Сопливых целуют вовремя! (Люцифер эффектно замолкает, бросает на столик обвинительное заключение и, ни на кого не глядя, чинно усаживается на стул. Некоторое время все молчат.)

Явление 4

БОДИ-БОГ (откашлявшись). Вину признаёте, подсудимый?

(Иаков молчит, опустив голову.)

ЛЮЦИФЕР (зловеще улыбаясь). Свои заслуги подтверждаете, ессей?

Рассказывайте, как вы бортанули малых сих! (Хлопает ладонью по стопе бумаг на своём столе.) Как их охолостили!

ИАКОВ (Боди-Богу в замешательстве). Отец, какие «малые сии»? (Говорит всё громче и громче.) О чем талдычет этот долбанутый псих?! (Кивает на Люцифера.) Вы все здесь помешались на каких-то яйцах! Вины не признаю!!! Где я, наконец? В аду кромешном или в благословенных эмпиреях?! (Иаков закатывает глаза и пошатывается. Исида отрицательно качает головой, Иаков приходит в себя и понижает тон.) Ой вэй! Я просто не могу понять, что надо прокурору от меня? Я брови на чело кидаю!

БОДИ-БОГ (медленно). Когда родился предок твой, Я, между прочим, народы радовал двойною радугой! А это вам не лазерное шоу. Наследок преблагого, как ты посмел коснуться государственных имуществ? Оспорь немедля обвинений тень!

ИАКОВ (мечется в клетке, внезапно останавливается, как бы что-то вспомнив и сообразив, трёт голову руками, начинает говорить, медленно подбирая слова.) Насчёт империй и монархий, а также рейхов и держав, не знаю ровно ничего. Какой-то конь в пальто, бредятина и лабусня… (Вдохновившись). О, светоч правосудия! Услыши вопль Иакова, попавшего под сатанинскую пяту! Вины не признаю категорически!

ЛЮЦИФЕР (озадаченно). Та-ак. Едак. Зашибен-но. А поконкретней?

ИАКОВ (выходит к свидетельской трибуне и смотрит в глаза Боди-Богу остановившимся взглядом). Высокий суд, я признаю вину, если Вы так желаете… Да, в Беловежье той ночью был. Участие в кастрации имел. Вернее, был свидетелем, присутствовал при сём…

БОДИ-БОГ (нахмурившись и насторожившись). Кто был кастрирован с твоим участием?

ИАКОВ (сокрушённо качает головой). Пенсионер Звездарин, Аврор Жоресович, заслуженный герой всех войн, восстановлений и разрух, всех путчей, революций, переворотов и реставраций, борец с вредительством, старпёр, а ныне федеральный пенс.

БОДИ-БОГ. Пенсионер Звездарин? Ты не ошибся? Звездарин по докладу прокурора не проходит.

ЛЮЦИФЕР (усмехается, пожимая плечами). Офигенно! Пускай выкладывает. Авось, жильда на правду выведет.

ИАКОВ (сосредотачиваясь). Аврор был член центральных комитетов, президиумов, комиссий и член ещё чего-то многого. Когда одрях, на выборных постах тусил, традиции берёг, скрепы хранил. Служил народу, обществу, историю трусил, встречался с молодёжью, серую массу ей напрягал. О подвигах былых и перегибах зверских напоминал, рутиновский прославлял свинушник, Запад клеймил, срывал покровы, открывал глаза… На слётах пионэрских вспоминал о голодном детстве с игрушками из липы… Да, я встречался с ним… средка, знал мужика не то что молодым, но ещё в могуте, когда он действующий актор был. Горбатился вытиран напропалую всю жизнь. Сновал в спецухе по стране. Сыт, пьян, нос вечно в табаке. Оформлен был на ставке гегемона. (Тогда ещё не знали, что гегемоном должен быть ОМОН.) Тянул под газ трубу в Германию, афганским моджахедам в составе «батальона мусульманского» салазки гнул. Мостил железку на Амуре. Ломил по совместительству механизатором и сталеваром, обслуживал «товарисчей»: садовником, шофером и на кухне. Картофель кучил, розы подстригал. По разрешенью набольших, в свободные часы стихи слагал о Родине и о любви и тискал их в журнале «Современник». Охоч был до романсов, в подпитии пел со слезой: «Отчизна не забудет вас, робята, она вам отомстит…» Это у него такой романс был задушевный, из Афгана вывез. На грудь возьмёт – разрюмится. Жил барином: с доски почета не слезал, коньяк за шишкарями допивал. Квартировал он в двушке рядом с дворницкой, на первом этаже. Любил оттянуться в коммунальной бане, потом навеселе желал, чтобы послушали его брехню о будущем, о забугорных кознях, о тамошнем рациональном худом житье. Переживал за негритосов, так плакал о них, хлебнув, как будто самого линчуют. А перед тем, как сидя за столом всхрапнуть, о дальнем космосе любил потолковать, о повороте рек сибирских лясил-трясил и ещё о таком многом… Романтик, короче, до старой собаки сказочник-идеалист.

БОДИ-БОГ (переводя взгляд с Люцифера на Иакова). Выходит, у вас у каждого предмет для рассмотренья свой?

ЛЮЦИФЕР (наставительно). Отец, для настоящего процесса предмет один – империя-рейх Рутиноп. Кастрация какого-то Звездарина, которого в глаза никто не видел, – фантазия и шняга.

ИАКОВ (уверенно). Это Звездарин – шняга?! Да он шабер по дому мой. Он здравствует на первом, а я на третьем, на еврейском, этаже.

ЛЮЦИФЕР (досадливо машет рукой на Иакова). Нет, просто опупенно!

ИАКОВ (торопясь, Боди-Богу). Живём мы, Ваша честь, на Болоте (район в Рутинополе такой), на стрит Серафимовича, в одном подъезде. Наверно, читали «Дом на набережной»?

БОДИ-БОГ (Люциферу). Не спрыгнул ли ваш обвиняемый с ума?

ЛЮЦИФЕР. Заговорился. Отойдёт…

БОДИ-БОГ (Иакову). Кого же вы, любезный, кастрировали: субъекта, самика из вашего подъезда, или империю, народ, державу, рейх?

ИАКОВ. Зависит от контекста, Авва. У рутинопов что ни слово – многозначие. Один поэт, славянофил, писал про некого богатыря Потока. Этот Поток, представьте, пашню орал, траву косил, пил зелено вино в больших количествах, плясал, плодился и так – тысячу календарных лет. И всё, представьте себе, во сне! При том, налого- был вполне способен. А после выяснилось, что изображён под именем Потока целый народ, который нынче именуют республикой Рутинией.

БОДИ-БОГ (недоверчиво). Во сне? Все отправления?

ЛЮЦИФЕР. Да, Отче, это так. Чем дольше на печи лежал герой, тем больше отправлений копилось вокруг него. Герою это, однако, не было помехой. У рутинопов любой герой исторический – как бабий пуп. Его, простите, трут, а он всё тут. Но каком Аврории из дома на Болоте толкует обвиняемый, я, Авва, прошу простить, не догоняю. В деле у нас действительно таких лиц нет.

БОДИ-БОГ. Однако, вы оба остроумцы… (Иаков улыбается открытой улыбкой, Люцифер недовольно хмыкает, Исида вздыхает.)

ЛЮЦИФЕР. Что-что, а остроумие у рутинян в почёте.

БОДИ-БОГ (внимательно, как бы впервые, разглядывая Иакова). Ну, хорошо. Давайте дальше. Что знаете по эпизоду о кастрации Звездарина. Слушаем ваш неожиданный пассаж.

Явление 5

ИАКОВ (бодро). Утаивать фактуру от Суда нет оснований, здесь все мужчины, а женщины (Иаков смотрит на Исиду) при должностях… (вздохнув, былинным зачином). А было это в Беловежье, на казённой даче…

БОДИ-БОГ. Давайте в темпе.

ИАКОВ (собирая морщины на лбу). Так, значит, о Звездарине. Откуда объявился он, никто доподлинно не знает. Участник первой мировой ещё, имел Георгия. Отца и матери не помнил. Братьёв, сестёр не наблюдалось у него. А вот дочурок ажно 15 было душ. Он их нажил по службе. Ой, жу-у-ук! Шоб я так жил. Сплошь в молодых годах – бои, походы, рукопашные, всё через день да на ремень. С бабьём орудовал, сапог не сняв, винтовки не поставив в угол. С кем только не баловал! Хохлушка Галю в Киеве ему давала, в Тбилиси привечала грузиночка Манана, армяночка Ярусь писала слезницы из Еревана, Вусалу-персиянку оприходовал в Баку, а в Минске имела место Зинка. Одно время в Прибалтике стоял постоем, и с моря объявился не пустой, сразу с тремя младенцами зарёванными. И все его дарили почему-то дочерьми. А кроме дочерей были у деда приёмыши: отрепье, недобитки, шваль, выползки из кочевых кибиток: бандеровцы, махновцы, дашнаки, блин, мусаватисты…

БОДИ-БОГ. Жены нормальной не было у деда?

ИАКОВ. Пока Аврор отчитывался в ВЧК, НКВД и КГБ за все свои дела отважные, законная супруга (звали её Русей), которую таскали по кабинетам и камерам за ним, со страху померла. Аврор переживал. Но не утушился. То воевать ему «за Родину, за Сталина» давай, то Днепр прудить, то Волгу с Доном увязать, то в Магадане узкоколейку в коммунизм тянуть. Были у деда и подруги, как не быть! Иные померли в боях, кобылы фронтовые, другие отцвели, поизносились. О барахле накопленном, что характерно, старче не помышлял, хотя за него, не будь он прост и собери бумажки, пошла бы сеньорита юная любая, не говоря о дряхлой леди, которой до смертинки две пердинки. На старости геройских лет Аврор имел утеху. Я её видел с ним раз или два. Совсем ещё деваха, он кликал её Нюркой, Анютой то есть. Бабец что надо, всё при ней: и ляжки налитые, и…

БОДИ-БОГ. Отставить! Не хамить!

ИАКОВ (морщит лоб, вспоминая). Как это у поэтов… палы-ёлы? (Чешет лоб.) Во! Бунин: «лядвии тяжёлые»! Грудь агроменная и очи, что твои ночью фары галогенные. Идёшь по трассе, а она тебя, стервоза, слепит… ну, грудями. (Иаков сладко причмокивает.) Губы, скажу вам, у этой Анны – вишни. Она как бы из терема промяться вышла во садочек. А может, из шатра явилась из монгольского, едрёна корень, в кровать тесовую залезла. Аврор Анюту ревновал, народу не показывал, держал в каком-то родовом гнезде нечернозёмном – то ли во Пскове, то ли в Костроме. Я это всё по слухам знаю. Вот то ли дело бабы иудейские! (Иаков глубоко сентиментально вздыхает.) Любой Абрам и Моисей вам, Отче, скажут: жена – волшебный ключик ото всех запоров. Всё благо входит в дом благодаря жене! Надо ли её от общества заныкивать? Рутиновская баба бабла не может наварить, бабло ей скучно зоблить. Она как будто чемерицы съела. К нехваткам ей не привыкать, была бы койка с шишками.

БОДИ-БОГ (угрюмо). Не отвлекайтесь. Старик-то чем вам помешал?

ИАКОВ (выпячивая губу). Совался не в своё. Привык волну-то гнать. (Иаков говорит, посматривая на Люцифера. Люцифер сидит, мрачно уставившись в лежащие перед ним бумаги.)

БОДИ-БОГ. И я суюсь, покуда Бог…

ИАКОВ. Всё дело в том, что в старичке не иссякала прыть. Член властных органов, всегда в президиуме, грудь в орденах, заслуги боевые, победы трудовые… Характер, как разойдётся, ух, гроза! От ругани его и поучений сановников столичных и местных вельмож мутило, особенно приёмыши переживали, рыло национальное сводило им на сторону. А время шло. От дел старик никак не отходил, вот в чём беда была. А между тем (опять поэтов вспомнишь!):

 
…В Рутении, в садах благоуханных
На Западе, на юге, на востоке
Выгуливались свеженькие Ганны,
Русалы и Яруси
И соком наливались вешним рано
Смуглянки большеглазые Мананы…
 

Он дед-то дед, да у него, у деда, на выданьи косой десяток девок. И каждая с приданым – будь здоров! Понятно, тузы с ними сходились, бывало, что и деток приживали, но – исподволь, тишком да вкрадши. Так всё и шло-катилось. Но на местах дашнаки-кунаки, бурчали на почтенного: «Ай, в рот тебе банан!». Аврору бы признать за молодостью силу, да отойти мирнёхонько в кусты. Могло бы порешиться по-другому…

ЛЮЦИФЕР (сурово). Хватит нести пургу насчёт дашнаков. Давайте ближе к антигосударственному сговору.

ИАКОВ (согласно кивая и тяжело вздохнув, Боди-Богу). Я, Ваша честь, издавна по Рутиновским болотам промышлял, давал уроки местным бизнесам. Меня пригрел ещё покойный император Павел. (Он бы и нынче, полностью сойдя с резьбы, отлично Рутинопой заправлял). При Николашке при втором я по Рутинии имел сеть кабаков. Ильич меня ценил, закон издал насчёт меня охранный. Иосиф, правда что, немножечко гонял, хоть я ему и помогал с науками, культурой и Гулагом. Но при Андропове и Горбачёве я снова всплыл. Я же всю жизнь был истинным рутинофилом. На радио, по телеку – Маркс твою Энгельс! – сколько одних лекций читано! Дискуссий и бесед не сосчитать. Я и Аврора к Ремарку прилучил, к «Скотному…» Оруэлла. Аврор меня в «Листах Литературных» читывал, где я хульные мысли под хитрым ником заявлял. За правду, за гулажью дерзость равнял меня с Исаичем и Галичем. Я был, считайте, диссидентом! Частенько мы толковали со Звездариным и с дочерьми его при включенном на полную катушку душе. И всякий раз, как избираться Жоресовичу – в Верховный там Совет или куда, – я за него руками и ногами агитировал и всем, что может подниматься!

ЛЮЦИФЕР. Гал! Гал! Довольно, чать! Рассказывай, как вы империю прикончили. Подробности гони!

БОДИ-БОГ (останавливая жестом Люцифера). Пусть излагает, не перебивай. (Иакову). Так как же оказался почтенный и заслуженный Аврор в охотничьем именье Беловежском?

Явление 6

ИАКОВ (потянув носом). Вопрос, как говорится, интересный… (Иаков наклоняет голову набок и задумывается.) Они Звездарина зазвали в Беловежье вроде как на охоту. Хватит, мол, заседать, качать идеи, айда проветримся… Короче, выкушал он с ними по первой, поикал (как выпьет, обязательно икает, горло наджабил в молодости, всё у него: «полундра!» да «ура!», ну а леченье, сами знаете, – первач свекольный). Выпил, значит, и объявляет, точно пахан какой: «Что-то мне дремлется, пойду помоюсь да сосну… Мотрите у меня, робята, казённую посуду не побейте!». Любил помыться дед! По молодости было некогда – то заграничные походы, то в Соловках отсидки… Короче, дёрнул старче гранчака и, уходя, в дверях оборотившись, так ещё сказанул: «Помру, что будете жевать? Друг друга? Всех вижу насквозь: вор на воре. Поедете с катушек, начнётся бордальеро, а там пойдут хлопушки. Народ замучаете, вот что обидно, мля! И звёзды с Кремля спустите. Пиндосы спустят их. А вы всем хором лестницу подёржите… Мои недоработки! Эх, годики, где прыть былая? Пора вам, дети, на лесоповал, или канал какой-нибудь порыть…»

МАТФЕЙ. Врёт, поди, антитип! Его и рядом не стояло, чай.

(Боди-Бог предупреждающе ударяет молотком по столу и пальцем грозит Матфею.)

ИАКОВ (злобно). Может, и так. Может, и не стояло, на кухню выходил: Хохол потребовал украинского сала, Мякинник – бульбы жареной, а Загогулин – ведёрко водки заказал, душа-де мера. (Пожимает плечами и понижает тон). Нет, точно помню: был насчёт утвари базар! Это-то я застал. И вот ещё его слова: «Я, дети, не стращаю: народ не видит в командирах тщания!..» Короче, сам налетел на грубость. Ушёл. Бояре поскучнели. Они по команде привыкли жить, по окрику. Слепить Звездарина за просто так у них не получилось бы: идеи нет, подъёма духа. (Иаков шумно вздыхает.) На счастье, в кармане у меня жменя песочка золотого замоталась… Помнишь, Отче, тельца из золота отлил Верховный Моисеев жрец Арон. Прогневаться изволил ты на дерзкого. По твоему приказу Моисей уханькал подлого тельца и золотую пыль рассеял. А я надыбал это место, разгрёб. Кварц, известняк, оксид железа… Простой песочек с краснотой, а стоимость какая! «Подай, гарсон!» да «Наливай, гарсон!» – какой мне резон им наливать? А на ухо мне шепчут: «Шмурдило посолоди…»

БОДИ-БОГ. Когда ты этот песок добыл?

ИАКОВ. Да всё тогда же. Ивримы с лагеря снялись, а я притормозил и покопался.

БОДИ-БОГ. А кто шептал насчёт шмурдила? Кстати, это что?

ИАКОВ. Это вино, Отец, ссанина.

БОДИ-БОГ. А кто шептал?

ИАКОВ (задумавшись). А как бы из окружающего пространства, Авва. Голос был, вроде как, женский. Или мужской, точно не скажешь. Выговорок с акцентом. (Люцифер фыркает.) Кстати, похож на прокуроров тенорок… (Иаков кивает на Люцифера, Люцифер фыркает возмущённо.) Отцу настой женьшеня, бывало, ставила Ревекка-мать. Решил и я гостей подстимулировать. Напомнить им под коньячок о Моисее, о Творце и золотом тельце… Сыпнул боярам – по щепотке, а Загогулину-вождю – напёрсток… (Показывает средний палец.) И только я попотчевал вельмож, моментом щи прояснило…

БОДИ-БОГ (настороженно). Ты о какой помянул Ревекке? О той, что Исааку в Вирсавии три тыщи лет назад святых двойняшек родила: Исава и Иакова?

ИАКОВ (с мягкой улыбкой). О ней, о ней, Отец. О ком ещё? У нас с тобой была одна Ревекка. (Боди-Бог безнадёжно машет рукой.)

ЛЮЦИФЕР (мрачно). Про матушек оставим трали-вали. Рассказывай, как расхерачили империю?

БОДИ-БОГ. Не хамить!

Явление 7

ИАКОВ (Люциферу, насупясь). Я про империю не в курсе, уважаемый. Я в стороне курю. А что по делу знаю, расскажу. (Иаков на минуту задумывается и тяжело вздыхает.) К Аврору мы подошли глубокой ночью. (Иаков перед кафедрой Судьи изображает лазутчика, согнувшись и ступая с носка на пятку.) Аврор отпарил окорока и, развалясь, в предбаннике кемарил. Тузы струхнули, как дошло до дела: пальцы трясутся, руки прыгают, жвала отвисли. Обнюхали Аврора: тыква и борода, бункер и в кальсонах шасси… Хохол суёт от корочек шнурки: «Возьмите, нате-ка, перетяните-ка ему канатики, чтобы молоки изливать, подлец, не мог, тогда и весь придёт в негодность. Мякинник нудит, мол, китайцы, гонады опростав, на место подшивают блону… А Загогулин вспомнил коптов-христиан: они-де режут всё сподряд. Я Загогулина поостерёг: если гонады вчисть отсечь, права нарушим гражданина. Как ты Европе растолкуешь потом его вину? Скажешь, мол, замуж зрелых девок не выдавал, осёл упрямый? Куцей сочтут аргументацию. А он: «Кончай базар, имай, каналью, за препуций!». Видать, он от кого-то про препуций слышал. А где этот препуций, ни один в компании, включая Загогулина, не знает. Я, как единственный учёный-эрудит, был вынужден вмешаться: «Препуций – это, попросту сказать, мошня». И, подспустив Аврорию кальсоны, препуций ветерана обнародовал…

МАТФЕЙ (хмуро). Ты поступил, как Хам, младший сыночек Ноя, балбес-вегетатив, хоть прокурор тебя и подаёт рационалом…

ИАКОВ. А Загогулин разоряется: «В ножи его, орёлики, в ножи! А чтобы, понимаешь, не лягнул, – вяжи!!!» Хохол с Мякинником робеют. Нечего делать, надо выручать. В углу, на костылях куча садовых приспособ была развешена. И вдруг секатор мне прямо в руки – шмыг! Я передал «зубастик» Загогулину: на, мол, держи! Он цап инструмент, пощёлкал в воздухе и… Высокий суд, я действовал как бы во сне… (Иаков закрывает глаза.) Что-то в районе живота, в самом низу во мне росло и тужилось… Помню, блеснуло лезвие, щелкнуло, свистнуло и что-то на пол смачно шлёпнулось тяжёлое и кокнуло, как бы электролампа лопнула… (Иаков чмокает, открывает глаза). И по всему составу моему, по органону из центра на периферию волна горячая, тугая прокатилась… (Приходит в себя. Люциферу.) Ты не гони, начальник, негатив. Такое было время: рынок, прогресс, новации… императив эпохи! Аврор не вписывался в тренд. (Замолкает и тяжело дышит.)