Читать книгу: «Безмятежность», страница 2
Конечно же, ее прорвало. Вспомнила о крокодиле, о том, что я позже всех дал новости с брифинга, опоздал и нагрубил Ксении (так и знал, что она пожалуется), о том, что половину моих новостей отклонили и я даже близко не подошел к выполнению графика.
– Мы международное агентство, у нас высокие требования к нашим сотрудникам, – чеканила Инесса, вцепившись в спинку моего кресла. – Мы не можем держать здесь абы кого. Если ты не справляешься со своими обязанностями, твое место займет более способный сотрудник.
Ее слова долетали до меня откуда-то издалека. Наверно, у меня было очень несчастное лицо. Наоравшись, Инесса смягчилась.
– Ладно, – сказала она. – Закончи новость про СНТ и можешь идти.
Легко сказать, Инесса! Единственным моим желанием в этот момент было достать мозг из черепной коробки и положить его на стол перед собой, чтобы он проветрился.
Титаническим усилием я собрал себя в кучу и напряг свой ум для последнего рывка. Новость из четырех абзацев заняла у меня минут сорок. Наконец я отправил ее на флаг. Заметку никто не брал, на флаге была пересменка. Дневные редакторы ушли, на их место заступали ночные. Я с ними почти не сталкивался, но говорят, что они еще более въедливые. В каком-то смысле их можно понять. Попробуйте не спать по ночам бóльшую часть недели. Впрочем, это не мои проблемы. Я выключил компьютер и ушел из опенспейса.
Стоя в метро среди других людей, я пялился в одну точку и старался не заснуть. В какой-то момент я увидел в черном окне свое отражение. У меня было застывшее лицо с синяками под глазами.
В супермаркете я купил гавайскую смесь и пару банок пива. Дома помылся, подрочил в душе. Поужинал, выпил пиво, перед сном немного посмотрел видео в интернете. Потом я лег спать.
В два часа ночи меня разбудил звонок.
– Привет! Это Любовь, ночной редактор.
– Привет. Вы знаете, сколько сейчас времени?
– Я писала, но ты не ответил. Вообще-то ты должен быть на связи в любое время, даже ночью. Просто напоминаю, ага.
У нее был очень бодрый, деловитый голос. Наверняка закинула энергетик или пару чашек кофе. Не дождавшись, пока я что-нибудь отвечу, она продолжила:
– Я по поводу новости о вывозе мусора из СНТ. Непонятна пара моментов. Смотри, у тебя написано: «как сообщил председатель Союза дачников на пресс-конференции, заключено 90 процентов договоров»…
Я чувствовал, как мелатонина в теле становится все меньше. С каждым словом, над которым мне приходилось думать и которое приходилось проговаривать, сон покидал меня. Я возвращался в реальность. Еще чуть-чуть, и я не смогу заснуть до утра. Зато когда придет время идти на работу, усталость свалит меня с ног.
– …Однако непонятно, имеется в виду 90 процентов от всех договоров или договоры с 90 процентов СНТ? Что значит 90 процентов? А сто процентов – это сколько?
– Боюсь, я не смогу сейчас помочь. Можете проверить это где-нибудь?
– Вот я и проверяю у тебя. Ты ведь автор новости.
– Что вы от меня хотите сейчас? Чтобы звонил в Союз дачников в два часа ночи? Или, может, сразу в СНТ съездить?
– Как насчет того, чтобы ты нормально делал свою работу, например?
– Я нормально делаю свою работу. Почему вы звоните мне в два часа ночи? Я оставил новость на флаге в восемь вечера. Не могли позвонить раньше, до того, как я лег спать?
– Была пересменка, новость могла затеряться. Как только она попала ко мне, я писала тебе, ты не отвечал. Когда нам не отвечают, мы звоним. Это, между прочим, в гайдлайне четко прописано, почитай его на досуге, ага. Если ты хотел спать, может быть, стоило указать детали так, чтобы не оставалось недосказанности?
Мне хотелось выть.
– Также, – продолжала Любовь, – В третьем абзаце ты пишешь, что для зарегистрированных дачников вывоз мусора будет осуществляться бесплатно. Однако из слов спикера этого совсем не следует. Прости, пожалуйста, тебе напомнить смысл слова «бесплатно»?
Наверное, она ждала, что я встану с кровати, все отредактирую и пришлю на флаг. И наверное, если бы на моем месте был человек более профессиональный, он так бы и поступил. Но я так не смог. В этот момент я вообще забыл, с кем говорю и о чем говорю.
– Оставьте меня в покое! – заорал я. – Дайте мне, блядь, поспать! Пиши свою ебаную новость, как тебе самой хочется! Делайте там, что хотите! Ебал я ВАС ВСЕХ! Всех! Слышишь меня? Пошла ты нахуй, тупая сука! ПОШЛА ТЫ НАХУЙ!
– Агентство… – начала она.
– ЕБИСЬ ТЫ В РОТ СО СВОИМ АГЕНТСТВОМ! – орал я.
Закончив, я отдышался. На несколько секунд в трубке повисло молчание, потом Любовь сказала:
– Я тебя поняла.
Ее голос немного дрожал. По-моему, она обиделась, и теперь пыталась сделать вид, что сохраняет хладнокровие. Мне даже стало стыдно. Наверно, зря я так накричал на нее. В конце концов, сидеть в редакции по ночам и проверять чужие новости, пока остальные спят – тоже работа не из приятных. Но извиняться я не стал, просто бросил трубку.
Совершенно очевидно: завтра я потеряю работу. Любовь, конечно, с утра расскажет Инессе. И та уволит меня, к гадалке не ходи. Похуй. Уволят так уволят. Имеют право. Я все равно уже ничего не изменю. Возбуждение от разговора ушло, и его место заняла легкость, разливавшаяся теперь по всему телу. Вскоре я заснул глубоким сном без сновидений и, кстати говоря, неплохо в эту ночь выспался.
Проснувшись утром, я некоторое время раздумывал, ехать ли в редакцию. Большого смысла ехать ради одного увольнения нет, да и говорить с Инессой мне не хотелось. С другой стороны, если я сделаю это сразу, не придется ехать потом. К вечеру об Инессе, пресс-секретарях, Ксении и опенспейсе можно будет забыть как о страшном сне. К тому же нужно забрать вещи и зарплату за месяц. Немного поколебавшись, я решил съездить.
Инесса меня ждала. Торжественным, гробовым голосом она сказала мне: «Пойдем в переговорку». При этих словах все вокруг подчеркнуто отвернулись, делая вид, что занимаются своими делами. Только Ксения, сидевшая рядом с Инессой, посмотрела на меня. Я думал, что она будет злорадствовать, но ее лицо не изъявляло никаких эмоций. Она просто смотрела сквозь меня.
Инесса завела меня в отдельную комнату с круглым столом наподобие того, что был на брифинге в Доме правительства, с торчащими из столешницы микрофонами. Я сел, и она села напротив меня. Уставившись немигающим взглядом мне в глаза, Инесса принялась меня отчитывать. Она говорила, что обругать коллегу грязными словами – непозволительно и неприемлемо, так лениво работать – непрофессионально, и так далее. Заканчивая мысль, Инесса постоянно повторяла: «Ты считаешь, это нормально, да?» Я ничего не отвечал, только кивал головой и удивлялся тому, как легко воспринимаются слова Инессы теперь, когда я знаю, что у нее больше нет власти надо мной.
Она пыталась вывести меня на разговор, добивалась, чтобы я сам признал, что виновен. Я что-то мычал в ответ. Говорить мне не хотелось. Я просто ждал, когда она объявит, что я уволен. Скажи это уже, Инесса, и разойдемся. И тут произошло то, чего я никак не ожидал. Инесса перестала меня ругать.
Замолкнув, будто бы выдохнувшись, она сказала:
– Не испытывай мое терпение больше, пожалуйста. И чтобы никаких больше пререканий с коллегами. Перед Любой ты извинишься, я с ней поговорила. И бога ради, начни выполнять KPI по новостям, мы постоянно позже всех.
С этими словами она встала и пошла к выходу. Я сидел ошарашенный. Едва ли Инесса могла нанести мне удар более страшный. Я чувствовал, как ее власть возвращается. Во мне нарастало отчаяние. Я снова был рабом Инессы, снова зависел от того, что она говорит и думает.
Когда Инесса была в дверях, я окликнул ее:
– Подождите.
– Чего? – она удивленно обернулась.
Всю дорогу сюда я морально готовился к тому, чтобы стерпеть нападки Инессы и мужественно принять увольнение. Теперь я просто не знал, что делать.
– Чего? – повторила Инесса. – Ты хотел что-то сказать? Говори.
– Я увольняюсь, – выпалил я.
Сказав это, я внутренне сжался. Мне показалось, что я нанес Инессе непоправимое оскорбление, подвел, подставил, предал ее. Она потратила на меня столько времени, они с Аленой обучали меня, а я просто ухожу, не проработав и двух месяцев.
Но она просто сказала:
– Ладно.
Ее голос не выражал ни гнева, ни разочарования. Она восприняла мои слова без эмоций. На всякий случай я решил объясниться:
– Простите. Понимаете, просто я…
– Ничего, – сказала она. – Все в порядке. Я тоже думаю, что тебе здесь не место.
Она попросила меня подойти за обходным листом через десять минут и вышла из переговорки.
Когда я подошел к своему столу, Вика рядом говорила по телефону. Я собрал вещи. Бросил в рюкзак блокнот и диктофон, а чашку оставил.
Перед уходом я подошел к Инессе. Она встала из-за стола. Что-то в ней изменилось. Сам ее взгляд стал другим. Она пыталась подобрать слова, чтобы вынести мне какое-нибудь напутствие. Но так ничего и не подобрав, она сказала: «Старайся больше, и у тебя все обязательно получится. Ты отличный парень, просто тебе нужно меньше лениться». С этими словами она как-то неуклюже потрепала меня по плечу (это был первый раз на моей памяти, когда она до кого-то дотронулась), улыбнулась и вручила мне обходной лист.
У самого выхода я купил себе газировки в автомате. Открыв бутылку, я сделал глоток. Никогда раньше газировка не казалась мне такой вкусной. На прощание я обвел взглядом опенспейс, в котором сидели Инесса, Алена, Ксения, Вика и еще десятки людей, имен которых я не знал. Мне хотелось посмотреть на них напоследок. Больше я сюда никогда не вернусь. Алену я не видел – наверное, она вышла в туалет. Инесса сидела спиной ко мне, скрючившись за столом. Она стучала по клавиатуре и составляла вакансию о поиске редактора в отдел областных новостей.
С обходным листом я зашел в бухгалтерию, там мне выдали деньги. В общей сложности двадцать тысяч с копейками. Перед этим они заставили меня подписать какую-то бумажку, по которой я не имею права разглашать любую информацию об агентстве следующие пять лет.
Крокодил же, как выяснилось позднее, принадлежал какому-то богатенькому мудаку, нелегально купившему его для домашнего зоопарка. Крокодилу сидеть в зверинце не понравилось, и он сбежал. Попав на шоссе, он испугался машин, летевших на него со всех сторон. Последнее, что увидел крокодил в своей жизни, был грузовик, везший крупногабаритные отходы на полигон. Водитель не справился с управлением и колесом отрезал крокодилу голову.
Все это я узнал из заметки, которую написала Вика. Там уточнялось, что если бы на месте крокодила был кабан или, скажем, лось, то водителя бы оштрафовали на крупную сумму денег, потому что давить диких животных запрещено. Но поскольку в законе ничего не написано про крокодилов, штраф выписывать не стали. Вике это рассказал международный эксперт по крокодилам. Думаю, Инесса ею очень гордилась.
Ожидая похитителя вывесок
– Ебаный ты в рот, Лайма!
– Я хочу домой.
– А я уже тысячу раз тебе сказал: это очень важное задание.
– Вообще-то мама сказала тебе сидеть со мной.
– А я и сижу с тобой.
– Ты не здесь должен со мной сидеть, а дома!
– Ебаный ты в рот, Лайма, да какая разница?
– Я расскажу маме, что ты ругался!
– Не расскажешь.
– Нет, расскажу. Мама тебя наругает.
– Не наругает, она меня любит.
– Тогда папе расскажу. Он тебя побьет.
– Твой папа даже себя побить не может.
– Может! Он тебя побьет. Побьет!
– Блядь, Лайма, заткнись, пожалуйста, хоть на минуту. Ты своими криками его спугнешь, понимаешь? Это очень важно.
– Да тут нет никого!
– Лайма, ну в самом деле. Повторяю еще раз. Этот человек – вредитель. Пожалуйста, пойми, Лайма, это очень важно.
– Да он не придет, этот твой человек.
– Придет. Я тебя уверяю, он придет.
– Мне надо дома быть, уроки на завтра делать.
– Успеешь ты сделать свои уроки.
– Не успею!
– Даже если не успеешь, ничего трагического не произойдет.
– Произойдет!
– Ты через несколько лет сама поймешь, что уроки – это пустая трата времени.
– Мама с папой говорят делать уроки.
– Мама просто любит мыслить шаблонами, и у нее нет собственного мнения. А что касается твоего папы… Ладно.
– Ну? Что?
– Да нет, ничего. Он… Он тоже мыслит шаблонами.
– Ты не это хотел сказать!
– Они оба мыслят шаблонами, Лайма, поэтому они и вместе, поэтому они тебя заставляют ходить в эту ебаную школу.
– Если я не буду в нее ходить, то стану такая, как ты. Мне папа сказал.
– Ну и что в этом плохого? Мне лично нравится моя жизнь.
– Фу. Я не хочу такую жизнь, как у тебя.
– Почему это?
– Ты стоишь ночью рядом с закрытым магазином! И караулишь кого-то, кто даже не придет!
– Блядь, Лайма! Я же сказал, что он придет. Просто потерпи немного, не будь такой нетерпеливой мелкой пиздой.
– Я все маме расскажу! Расскажу, как ты меня назвал!
– Да я не специально. Если хочешь, рассказывай.
– Ну зачем ты меня сюда притащил? Я ведь могла остаться дома.
– Потому что не могу я тебя оставить дома одну, понятно? Ты еще маленькая. Что угодно может случиться. Какой-нибудь пожар или короткое замыкание. Крайним потом буду я. Когда ты со мной, с тобой ничего не случится. Так что ради бога! Помолчи хоть пару минут.
– Почему не случится? Ты что, меня спасешь?
– Не буду я тебя спасать, больно надо. Никто тебя просто не станет трогать, когда я рядом, вот и все.
– Скажи, спасешь, да? Ну скажи, скажи, скажи, скажи, скажи.
– Да завались ты нахер, Лайма. Я из-за тебя ничего не слышу. Он уже тысячу раз мог пройти.
– А кто этот, ну кого мы ждем?
– Лайма. Я же сказал. Это опасный человек, который вредит нашему сообществу.
– Ничего не понимаю.
– Один чокнутый мужик, который охотится за вывесками. Наше сообщество…
– Да что за сообщество? Ты постоянно о нем талдычишь.
– Родители тебе разве не рассказывали? Я уверен, твой папа должен был.
– Ну… Он что-то такое говорил, но я не запомнила…
– Лайма, я уже два года состою в обществе Защиты Раритетных Вывесок.
– Защиты чего…
– Защиты Раритетных Вывесок. Это что-то вроде такого маленького «ЮНЕСКО».
– Я ничего не поняла.
– Мы охраняем старые вывески, для нас они… Ну, что-то вроде произведения искусства. Таких вывесок сегодня осталось очень мало, их почти все заменили на новые, безвкусные и крикливые. Это все делается ради денег, понимаешь? Это все происки ебаных капиталистов. Им наплевать на красивые вывески, им главное, чтобы люди видели яркую надпись и заходили к ним в магазин. А о красоте больше никто не заботится. Тем не менее старые вывески еще существуют кое-где, но их очень-очень мало. И мы их охраняем. Реставрируем, когда надо, моем их и защищаем от таких, как этот сумасшедший мужик.
– Кому вообще нужны вывески? На них же даже никто не смотрит.
– Ну, это ты зря. Вообще-то вывески составляют портрет города.
– Будет одной меньше, какая разница?
– Лайма, ты еще мелкая, поэтому тебе простительно пороть подобную хуйню. Это тупая потребительская логика, ясно? Если все будут думать так, как ты, то люди деградируют, а потом вымрут.
– Ну конечно, а спасете всех ты и твое «Любители вывесок», или как там вас зовут!
– Я сделаю вид, что не слышал этого.
– Рассказывай дальше!
– Как я уже сказал, я в обществе два года. У меня пока не очень высокая позиция, но недавно Руководство дало мне важное задание. Они мне поверили, понимаешь? Это шанс проявить себя.
– А что надо делать?
– Слушай. Это долгая история. Недавно, где-то год назад, объявился один псих, который стал мешать нашему обществу. Он начинал как обычный городской активист. Обращал внимание властей на всякие несовершенства вроде разбитых окон, грязных фасадов, открытых люков.
– Ага…
– Оформлял официальные обращения, чиновники их рассматривали, и после этого коммунальные службы все улаживали. Он успел оставить несколько тысяч таких заявлений, и большинство из них рассмотрели.
– И что тут плохого?
– Ничего! Никто этому человеку и слова не говорил, ведь он делал полезное дело. А потом у него в голове что-то перемкнуло, и он обратил свое внимание на старые вывески. Не знаю, чем они ему навредили, но он твердо уверился, что старые вывески вредят городу и их нужно уничтожить. Он стал оставлять заявления на демонтаж таких вывесок…
– Демон… что?
– Демонтаж. Короче, приезжают рабочие и разбирают такую вывеску, а потом ее направляют в программу утилизации.
– Это как?
– Ну, то есть выкидывают.
– А зачем?
– Не знаю, Лайма! И никто не знает. Мы пытаемся понять, но этот человек неуловим. Мы нигде не можем его достать. В общем, он стал просить чиновников уничтожать такие вывески. А им проще удовлетворить его обращения, которые приходят пачками, чем разбирать каждое по отдельности. Отстоять удалось только несколько вывесок – когда вмешались мы и доказали их художественную ценность.
– Что? У вывесок?
– Ну да.
– Это же просто вывески! Какая у них может…
– Блядь, ну ты и дура, Лайма! Я всегда знал, что ты ебаная дура.
– Сам ты дурак! Носишься со своими вывесками ночью. Зачем они тебе сдались?
– Так и знал, что ты не врубишься. Старые вывески красивые, Лайма! Красиво и вызывает приятную ностальгию. Это произведение искусства.
– Мама всегда говорила, что ты чокнутый!
– Когда это она так говорила?
– Недавно.
– Не могла она так сказать.
– Говорила, говорила!
– Это твой папаша говорил, я уверен. А она просто повторяла за ним, потому что у нее нет своего мнения.
– Оставь папу в покое!
– Да я твоему папе глаз на жопу натяну, когда увижу, понятно?
– Врешь! Он гораздо сильнее тебя.
– Это он-то сильнее меня?
– Он тебя гораздо сильнее!
– Лайма, позволь я тебе открою один секрет, окей? Твой папа слабак и неудачник. И то, что он женился на нашей маме, лишь тому подтверждение. Просто ему нужна была женщина еще слабее, чем он. Потому что таким слабакам и неудачникам, как он, всегда нужен кто-то слабый рядом, чтобы самоутверждаться.
– Чушь! Чушь! Ты все врешь!
– Вырастешь и поймешь, что я был прав. А пока живи в своих иллюзиях вместе со своим слабаком-отцом.
Лайма плачет.
– Эй, Лайма. Ты чего? Ну, хватит. Я пошутил.
– Ты… говорил… серьезно. Я слышала. Я все… слышала.
– Да нет, просто я хотел, чтобы ты так думала. На самом деле я пошутил. Ты просто меня обидела, когда стала плохо говорить про вывески. Ну, не реви. Не реви, Лайма. Просто я сам обиделся на тебя.
– Из… из… вин… ни.
– Ты не обижайся на меня, ладно? Я забираю все, что сказал, обратно. Ты только не плачь так громко, пожалуйста. А то мы спугнем его.
– Он… не… придет.
– Еще как придет, я тебе говорю. Мы сегодня с тобой вместе поймаем этого похитителя вывесок, обещаю. На, вытрись.
– Спаси… бо.
– Да не за что. Ну чего ты расквасилась?
– Я… Просто… Меня… меня… обижают.
– Что? Кто тебя обижает? Эй, Лайма. Родители? Твой отец? Мама?
– Нет… В школе.
– Почему?
– Из-за… имени.
– Глупости. У тебя красивое имя.
– Нет… Оно… уродливое. Оно… не похоже на другие имена.
– Нет, Лайма! Просто у нашей мамы склонность к экстравагантности. У тебя отличное имя. Я даже так скажу: твое имя даже почти такое же красивое, как и его обладательница.
– Ты так говоришь, чтобы я не плакала.
– Вовсе нет. Мне оно очень нравится.
– Правда?
– Конечно.
– А ребятам в классе не нравится.
– Потому что они маленькие злобные долбоебы. Когда-нибудь они вырастут, и половина из них станет нормальными людьми.
– А другая половина?
– А другая половина так и останется злобными долбоебами.
– Почему ты называешь людей злобными долбоебами?
– Не ругайся. Не знаю.
– Люди не злобные долбоебы.
– Лайма, не ругайся. Вот это да. Такая маленькая, а такая мудрая.
– Просто это правда!
– Да что ты говоришь. Почему же тебя травят одноклассники?
– Не знаю. А ты правда хочешь поймать этого похитителя вывесок?
– Да, очень хочу.
– Больше всего на свете?
– Не знаю даже. А как понять?
– Ну… Есть что-то, чего тебе бы сейчас хотелось больше?
– Наверное, нет. Мне очень нужно его поймать, Лайма. Это тот самый человек, который закончил школу и остался злобным долбоебом. Он только приносит вред.
– А вдруг он не понимает, что делает плохо?
– Может быть, но это не имеет значения. Я должен не дать ему уничтожить еще одну вывеску. Это мое задание.
– А вдруг он на самом деле поступает хорошо?
– Он же только разрушает.
– Ну это ты так думаешь! А вдруг похититель на самом деле делает хорошее дело, просто ты этого не знаешь? И это ты на самом деле…
– Кто? Ну, говори, я не обижусь. Злобный долбоеб?
– Да.
– Не знаю. Мне это не приходило в голову. Думаю, это маловероятно. Что хорошего в том, чтобы уничтожать вывески? Они же красивые.
– Я тоже не знаю… А тебе платят деньги?
– Блядь, Лайма, ну конечно нет! Мы участвуем в жизни организации на добровольных основах. Это не для денег.
– Не кричи на меня! А то опять зареву.
– Ладно-ладно, извини.
– А почему этот человек должен прийти сюда?
– Он не всегда может уничтожать вывески законным путем. Иногда чиновники доказывают, что вывески, которые он просит убрать, имеют художественную ценность. Тогда их не трогают, потому что закон как бы признает, что они произведение искусства. Тупость, конечно, ведь все старые вывески – это произведение искусства. Но чиновникам похеру, им главное, чтобы все было окей и жизнь была без потрясений. Чтобы все у них было ровно. Поэтому они и подчиняются его приказаниям. Был бы там среди них хоть один человек, который стоял за принципы, Лайма! Все было бы по-другому. Все было бы как надо.
– Если чиновники их не трогают… то тогда как?
– О… Тогда… Именно поэтому мы и здесь. Если чиновники все-таки находят основания не сносить, он сам приходит глубокой ночью и ломает вывеску.
– Какой ужас!
– Да. Это чудовищно. Я же говорил: его надо остановить.
– А почему он так ненавидит вывески?
– Я не знаю. Никто не знает. Он просто помешался на вывесках.
– Ха-ха!
– Что?
– Ничего!
– Нет, скажи.
– Прямо как ты!
– В смысле?
– Помешался прямо как ты!
– Я не помешался.
– Еще как помешался! Тоже помешался на вывесках! Носишься со своими вывесками как сумасшедший! Может, ты еще целуешься с ними? Обнимаешься с ними, когда никто не видит.
– Блядь, Лайма! Завались нахер.
– А то что?
– Не то я тебя оставлю здесь одну и уйду домой.
– Не уйдешь. Тебе же надо поймать своего похитителя вывесок.
– Лайма, хватит действовать мне на нервы. Перестань.
– А вот и не перестану! А вот и не перестану!
– Лайма, а ну-ка заткнулась! Он каждую минуту может появиться здесь и услышать, как ты орешь на всю улицу! И тогда все пропало. Я уйду ни с чем.
– Что будет, если ты уйдешь ни с чем? Тебя накажут?
– Нет. Хуже.
– А что тогда?
– Просто эти люди, которые стоят во главе общества… Они поверили в меня, Лайма. Они дали мне это задание. Я не могу подвести их, они ждут, что я поймаю этого психопата, и он больше не будет уничтожать вывески. Никогда.
– А если он сегодня решит остаться дома?
– С чего бы это…
– А если ему захочется посмотреть телевизор.
– Не захочется. Он придет за этой вывеской, вот увидишь. Он же помешанный.
– Я пока только одного помешанного вижу!
– Лайма, не смешно. Это серьезное дело, я уже жалею, что тебя взял. Надо было оставить тебя дома. Сгорела бы в пожаре, ну и хуй с тобой.
– Да не было бы там никакого пожара!
– А вдруг был бы. Это я для примера говорю.
– Просто ты вечно из-за всего беспокоишься!
– Ничего я не беспокоюсь. Я абсолютно спокоен.
– Ага, конечно! Орешь каждые две минуты, чуть что не понравится! Ругаешься как сумасшедший!
– Лайма, заткнись, пожалуйста. Ты слишком громкая.
– Сам ты громкий! Хочу и кричу! А-а-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а!
– Лайма, закрой рот! Быстро, заткнись, я не шучу! Если не заткнешься, я тебя ударю!
– Попробуй только, мой папа…
Подзатыльник.
– А-а-а-а-а! Больно! Ты чего, совсем с ума сошел!
– Лайма, в следующий раз я тебе ебну по-настоящему. Быстро замолчи, слышишь?
– Папа тебя убьет, понятно? Тебе конец!
– Хорошо, пускай он меня убьет, но это произойдет завтра. А пока завали свой маленький избалованный ебальник и дай мне уже поймать этого помешанного!
– Я не избалованная.
– Да без разницы.
– Почему ты думаешь, что избалованная? Это не правда. Я не избалованная.
– Еще как правда.
– Нет, не правда!
– Родители тебя облизывают, со мной мама никогда так себя не вела.
– Ты что, завидуешь?
– Нет.
– Завидуешь!
– Ладно, чуть-чуть. В любом случае ты не виновата, что ты избалованная. Я тебя в этом не виню.
– Я не избалованная.
– Говорю же, без разницы.
– Ты думаешь, что мне так хорошо живется. А это не так!
– Ха-ха. Не смеши меня. Что у тебя может быть не так?
– В школе…
– Да, я уже слышал. Тебя задирают твои долбоебы-одноклассники. Ну и что? Такое со всеми происходит. Меня тоже обижали, когда я был маленький. И за меня, в отличие от тебя, никто не вступался.
– Никто за меня не вступается.
– Как это?
– Вот так. Мама с папой не вступаются за меня.
– Ты им говорила?
– Да, тысячу раз!
– И что они?
– Папа ничего не говорит и делает вид, что все хорошо.
– Ну, я ничего другого от него и не ожидал.
– А мама говорит мне не придумывать. Один раз она пришла все-таки и разговаривала с учительницей в школе.
– И что?
– Та ей наврала с три короба! Она сказала, что у нас отличные отношения в классе. И еще она сказала, что я все выдумываю, чтобы привлечь внимание родителей и отвлечь их друг от друга… И… Кажется, что я… Как это было… нарциссическая натура.
– Господи, вот старая пизда! Она же старая, да?
– Нет, она молодая.
– Значит, молодая пизда. Без разницы.
– Поэтому мама не верит мне! А я не знаю, что делать.
– Они как те чиновники, Лайма. Мама, твой отец и эта учительница. Каждый боится обосраться из-за своих шкурных интересов и делает какую-то хуйню. А страдаешь из-за этого ты. Ты – вывеска, Лайма!
– Я не вывеска!
– Это метафора.
– В смысле?
– Ну это когда говоришь в переносном смысле. Ты – вывеска, училка – это чиновники, а твои одноклассники – это псих, которого мы ждем. Ты красивая и на самом деле никому не мешаешь. Но люди так устроены, что злятся на все, что красивее их. Завидуют.
– Никакая я не вывеска.
– Лайма, это же метафора.
– Дурацкая метафора! И сам ты дурацкий, если думаешь, что я вывеска!
– Хорошо-хорошо, ты не вывеска. Хотя лучше бы была вывеской, от тебя бы хоть польза была.
– Вот и они так же думают.
– Кто?
– Мама с папой.
– Бред. Они тебя любят. Мама бы не заставила меня сидеть с тобой, если бы не любила тебя.
– Она заставила тебя сидеть со мной, потому что не верит, что я могу что-то сделать сама! А я уже взрослая!
– Какая ты взрослая? Вот я взрослый. А ты нет.
– Ты не взрослый! Ты постоянно ведешь себя как маленький.
– С чего это ты взяла?
– Вывески какие-то охраняешь.
– Так, Лайма, мы это уже обсуждали.
– Тебе даже деньги не заплатят.
– Лайма, ты маленькая тупая пизда-капиталистка! Я презираю людей с логикой как у тебя! Вы все меряете бабками, как будто кроме них ничего нет!
– А ты чем меряешь? Раз умный такой.
– Есть вечные вещи!
– Вывески…
– Да, блядь, вывески! То, что ты этого не понимаешь, только о тебе говорит с плохой стороны. И убери эту тупую улыбку с лица.
– Зачем тебе сдались эти вывески? Их все равно когда-нибудь сломают. Не этот человек, так кто-нибудь другой.
– Не знаю. Я не могу так просто сказать, это сложнее, понимаешь?
– Ну попробуй!
– Да не знаю я, отвали.
– Ну расскажи, расскажи, расскажи, расскажи!
– Лайма, заткнись.
– Расскажи, и я не буду кричать.
– Я не знаю. У меня когда такое спрашивают, то мне сразу нечего сказать. Я много раз это формулировал в своей голове, но сейчас у меня все слова путаются.
– Потому что это важно для тебя!
– Наверное.
– Ну попробуй. Я не буду смеяться, обещаю.
– Ладно. В общем… В мире не так много вещей, которые вызывают восхищение, понимаешь? Что-нибудь, на что ты смотришь, и оно даже никак не относится к тебе, но ты все равно чувствуешь, что не зря живешь. Такие вещи, которые дарят тебе хоть на минуту смысл жить.
– Это у тебя так с вывесками?
– Да.
– Они тебя восхищают?
– Ну да. Они же такие красивые, ты этого не видишь?
– Нет.
– Ну и дура, Лайма!
– Эй! Не обзывайся!
– Люди редко такое видят. Когда ты находишь что-то, что восхищает тебя, для остальных это просто предмет, они не видят его красоту. Поэтому я и состою в обществе Защиты Раритетных Вывесок. Люди, которые состоят в нем вместе со мной, они… Они то же самое чувствуют, что и я.
– Потому ты выполняешь это задание дурацкое?
– Блядь, да оно не дурацкое! Просто, понимаешь… Да кого я обманываю, ничего ты не понимаешь.
– Эй, ну продолжай!
– Я сбился с мысли. Давай лучше просто помолчим. У меня голова болит от того, что ты вечно орешь.
– Ты сам на меня орешь.
– Я ору за дело, а ты нет.
– А я все равно считаю, что вы с этим похитителем очень похожи.
– Лайма, мы совершенно не похожи. Между нами нет ничего общего.
– Есть, есть! Еще как есть! Вы оба ночью бегаете с какими-то вывесками.
– Ну так ты тоже. Ты что теперь, получается, сумасшедшая?
– Нет. Я пострадавшая.
– Да ладно. И от чего ты страдаешь?
– Я… Не знаю. Но я очень страдаю.
– Да и от чего ты можешь страдать? От четверки в четверти?
– Помолчи! Ты глупый и ничего не понимаешь.
– Ну ладно, извини. Я не хотел тебя обидеть.
– Просто ты не понимаешь. И ты, и все твое глупое общество – вы ничего не понимаете!
– Да чего тут понимать! Мы просто делаем правое дело. Тут понимать ничего не надо, нужно просто делать. Мы делаем то, что кто-то должен делать.
– Вы же не знаете, почему этот человек уничтожает вывески.
– А зачем? Ты будешь узнавать у убийцы, зачем он убивает? Нет, конечно, просто посадишь его в тюрьму. Нечего тут понимать, Лайма. Мы просто должны спасти эту вывеску.
– А если он сейчас спиливает какую-то другую вывеску, в этот самый момент? А? Что тогда?
– Я… Э… Я не знаю. Предлагаю не думать об этом и исходить из того, что он сегодня придет сюда. Да придет он как миленький! Мне так сказали в обществе, значит, он придет.
– Вот!
– Что вот?
– А то, что ты тупой! И доверчивый.
– Никакой я не доверчивый. А хотя думай как хочешь, я с тобой спорить не собираюсь. Просто если так жить, как ты говоришь, то можно с ума сойти. Если вечно обо всем беспокоиться и во всем сомневаться. Какое мне дело, почему похититель вывесок крадет вывески? Он ебанат, и это самое главное.
– Да ты сам ебанат!
– Эй! Ну-ка не ругайся, слышишь? Не ругайся. Еще раз что-то такое скажешь, я тебе рот с мылом вымою.
– Почему это, ты ведь сам постоянно ругаешься.
– Мне… Мне можно, я уже взрослый.
– Ну и что? Я тоже взрослая.
– Лайма, ты маленькая приставучая пизда! Тебе далеко еще до взрослой!
– Ты такой же, как они. Ты так не думаешь, но ты совсем такой же.
– Кто они?
– Мама с папой.
– Почему?
– Они тоже мне все запрещают. Говорят, что я маленькая. А маленькие на самом деле они!
– Ну и пускай. В том, что они не разрешают тебе ругаться, они правы.
Начислим
+13
Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.
Участвовать в бонусной программе