Читать книгу: «Кранфуриум. Рассказы.», страница 4

Почему дедушка не разобрался?

 Скрипящие под ногами ступеньки. Деревянная лестница на чердак. Балка. Тёплая пыль. Звук удара мяча где-то во дворе раздался под крышей. Побитые ноги ныли от тягучей мерзкой боли, отчего девочка иногда морщила свой конопатый носик и тяжко вздыхала.

– Ну что, твой друг всё ещё красуется с фонарём? – почти хохотал кранфур из угла.

– Ага, над ним весь двор смеётся, что его девчонка побила, – улыбнулась Женька.

– Жень, а как думаешь, ты права? – голос Ноума вдруг стал строгим.

– Конечно! Я ж прямо в него не бросалась. Я кидала в сторону. Чтобы хоть немного его напугать. Просто один камень отскочил и, причём, не мой. Только он этого не видел. Знаешь, сколько камней прилетело мне по ногам? Во-о-о-от. А никому же ничего не объяснишь, всё же видят синяк под глазом только, а на ногах что? На ногах они появляются у каждого по десять штук за всё лето.

– Кидать камни вообще плохая идея с самого начала была, тебе не кажется? – кранфур тронул побитые ноги девочки.

– Я знаю, но я не могла ничего сказать от злости. В этом дворе меня все и так считают деревней. И дружат со мной только некоторые мальчишки. Вон, Лёшка со мной постоянно проводит время.

Женя поджала губки и готовилась уже зарыдать. В зелёных глазках стояли слёзы, но девочка боялась моргнуть, чтобы капли не «развели мокроту» на крыше этого тёплого чердака.

– Так тебе обидно-то отчего было? От поведения деда, который никогда на тебя не кричал раньше, оттого что бабушка не смогла тебя защитить или оттого, что какой-то Димка обозвал «деревней»? – кранфур с видом профессора заложил лапки за спину и отошёл к дыре в крыше, через которую весело заглядывало вечернее солнышко.

– А я не знаю… Дед. не разобрался… Димка кидал и даже не смотрел… Всё вместе

– И всё же… – вопрос застыл в тёплом воздухе и давил на виски с такой силой, что хотелось кричать. Перед глазами снова стоял дед с его ремнём, за его спиной улыбающийся Димка с чёрным фингалом, испуганная бабушка и злющая, с страшным оскалом на лице, тучная мама Димки. Где-то в коридоре стоял Лёшка и лишь всхлипывал временами.

– Почему он не разобрался… – глаза уставились в пустоту, разделяющую её и кранфура. – Знаешь, у меня ощущение, будто всё раскололось надвое. Был тот дед, который вечером надевал очки, читал газету и рассказывал мне самые невероятные вещи из нашего мира. А тут вдруг р-р-раз и его нет. Он будто есть, но его нет. Был дед, к которому я хотела приходить на кухню, пока он рвёт газету и рассыпает табак, а теперь есть старый мужчина, с которым мне даже не хочется молчать в одной комнате. Как будто я что-то потеряла.

Слёз уже не было. Димка такой же дурачок, как и она, стал сразу хвататься за первое, что попало под руки. Его мама – всего лишь защищала того, кого любит слепо и без разбора. Лёшка не мог пойти против мамы и какого-никакого брата. А дед… этот мужчина в одночасье стал чужим и холодным. Ноум сидел рядом и готовился уже было заговорить о том, как люди переживают предательство, но глянув на облако мыслей вращающееся в головке его подруги, решил оставить этот разговор на будущее.

Сложности выбора

– Слушай, Ноум, почему выбирать всегда так трудно? Даже между картошкой с подливом и супом с галушками. Я выбираю всё вместе и не справляюсь с этим. Почему я не смогла выбрать только одно? – Ковыряя ложкой мягкий варёный лук в недоеденном пюре, прошептала сидящему рядом с ней пушистому другу Женька.

– Потому что пути назад не будет. – Ноум облизнул пальцы, после неудачной попытки подержать конфету без шуршащей обёртки.

– Так, я же могу отдать свой суп тёте прежде, чем начать есть! – лениво произнесла Женя.

– Так, получается, ты выберешь картошку тогда. – Непонимающе бросил взгляд на девочку чудик и резко сменил свой удивлённый вид на заинтересованность хрустальной вазочкой, стоя́щей недалеко от злополучной порции пюре. – А вообще, люди боятся делать выбор, потому что изменить ничего нельзя уже будет. Ты будто касаешься ручки двери, а вторая или даже несколько других превращаются в дым. А пока ты не выбрал, у тебя куча вариантов. Приятно же смотреть на все эти варианты и думать, что это всё может быть твоим.

– Но они же не твои…

– Правильно думаешь, Жень.

– А если выбрал не то? Ты же не сможешь вернуться и выбрать другое. Ну вот представь, стоят три двери. За одной я счастливая художница, у которой по всему миру выставки. Я постоянно путешествую и всё время улыбаюсь, но стоит это для меня, например, хороших друзей и близких рядом. А вот вторая дверь, где девочка, которую ты знаешь, стряпает вкусные пирожки, варит борщи и кормит кучу маленьких ребятишек. Она тоже счастливая – ей это нравится, она тоже улыбается. Но для этого есть своя плата – мечты о кистях и своих книгах остаются мечтами. – Женя вздохнула.

– А третья дверь – это попытка объединить предыдущие две? – захохотал кранфур.

– Нет. Третья дверь – это подъём в одно и то же время, зарплата каждый месяц. Всё понятно, всё удобно и по плану.

– Я так понимаю, ты бы не выбрала третью дверь, да?

– Не-а, – запихав последнюю ложку с картошкой в рот, промычала девочка. – Ноя тебе скажу больше, я бы не выбрал ни одну из этих дверей. Это большая и глубокая жизнь. Чем шире она у тебя – тем счастливее ты себя будешь чувствовать. Девочка с пирожками всегда может взять кисти и начать писать картины. Насколько ей захочется раскрыться в этом, настолько она и добьётся признания. А, может, откроет для себя, что это совсем не её путь. Ты всегда можешь выбрать что-то одно добавить другое. Или вообще решить, что кисти и картины надоели и посвятить себя семье.

Умение прощать – нелегкая задача

Безумная жара плавила чёрный асфальт. Собаки растекались под кустами акации и страдальческими глазами следили за женщинами, несущими сумки, содержимым которых забьют свои холодильники. Одни снова будут размораживать морозилки, потому что льда в них больше, чем съестного наполнения. Другие уже сегодня приготовят большой и вкусный ужин. Бабушка и дед были на работе, Татьяна снова где-то отсутствовала. Во дворе стояла необычная тишина. Женя провернула ключ с брелоком-лисёнком два раза против часовой стрелки, шустро пролетев семь ступенек, разделяющих её и духоту, побежала на ту улицу, к тому самому дому. Раскрасневшаяся, мокрая, она встала перед лестницей на чердак, чтобы дать привыкнуть к темноте глазам. Как только стали видны кривые перекладины лестницы, цепкие руки подняли запыхавшуюся девочку наверх. Под крышей было душнее, чем на улице. Тишина знойного дня давила на уши. Женя несколько раз сглотнула, чтобы убрать ощущение заложенности, но это не помогло…

Под крышей было тихо.

– Ноум? – с удивлением стала осматриваться девочка.

В дальнем углу раздался шорох.

– Иди сюда, – послышалось оттуда.

Женя шагнула в темноту и с удивлением обнаружила, то с каждым шагом становилось прохладнее и свежее.

– Вот тебе не сидится дома в жару, – возмущался кранфур

– Сиделось бы, если б дома было хотя бы свежо, – засмеялась девочка.

– Ну, на реку бы пошла, – продолжал предлагать Ноум.

– Мне запретили без взрослых, ты ж должен знать. Я сегодня быстро. Вечером мы поедем с ночёвкой на дачу, когда бабушка придёт.

– Вот как… – посмотрел на Женю чудик, – и о чём же ты хотела «быстро» поговорить?

Он выделил это слово с особой брезгливостью. Быстрые разговоры были не таким глубокими, и казались пушистому существу ненужными и не такими важными.

– Неужели существуют люди, которые не умеют просить прощения? – задала тему для болтовни девочка.

– О! И ты думаешь, это тема для «быстрого» разговора? – его глаза расширились так, что казалось, будто на его мордашке кроме них больше и нет ничего

– Ну… наверное. – спрятала зелёные глаза Женя.

– Да, ты встретишь на своём пути не одного человека, от которого никогда не услышишь «прости». Они не умеют это делать… Не страшно, потому что ты почувствуешь, что они неправы и понимают это. Страшнее, когда люди не умеют прощать…

– Я, наверное, не умею прощать, – нахмурилась девочка.

– Ну да.

– И это, правда, ужасно?

– Очень.

– Чем же это страшно? Это ж, наоборот, должно быть хорошо – человек, сделавший что-то плохое мне, исчезнет, и я не буду на него отвлекаться, – довольно замахала руками Женя.

– А что внутри останется? У тебя внутри. Не у человека. А если он случайно сделал плохо? Не намеревался, но так вышло. А теперь представь. Вот разозлилась ты на Димку, обиделась на Лёшку, презрительно относишься к маме их. И всё это помнишь долго. Даже постоянно, – Ноум хитро глянул на Женьку, – А через десять лет они забудут о тебе. Навсегда. Вообще! А ты будешь помнить, потому что не простила, сохранила. Тебе оно надо? Таскать за собой такие тяжести.

– Я побегу, Ноум. Баба должна вернуться, в мгновение Женька сорвалась с места и провалилась в отверстие в полу чердака. Ноум вздохнул и прикрыл глаза.

Склад былых обид

Тёплый вечер ласкал пахнущую листву тополей. Накупавшись в реке Уде и отмыв дачную пыль, Женька, не заходя в квартиру, побежала к дому с чердаком.

– Ноум, как ты думаешь, я прощу Димку? – решила продолжить прошлый разговор она.

– Не-а, не простишь. Не умеешь, и долго не будешь уметь отпускать обиды.

– То есть, я – плохая? Я злая? И все обижали будут храниться у меня где-то внутри? – заваливала своего собеседника она вопросами.

– Как ты точно описала себя, – чудик засмеялся и коснулся рукой колена девочки, – из-за того, что ты не умеешь прощать безразличных тебе людей, будешь хранить каждую обиду внутри. Эти обиды будут складываться внутри, слёживаться и черстветь. Они будут превращаться в тяжёлые камни, а тебе всегда придётся носить их с собой, потому что ты не умеешь чистить, прибираться там внутри. Помнишь, как тебе Таня сказала про твоё злопамятство?

– Это ты про то, что мимо воняющих обидчиков надо проходить? – Женя засмеялась, но её маленькая головка уже сейчас понимала, что не может отпустить эти пока ещё лёгкие и несвалявшиеся камушки, лежащие на дне её маленькой души.

– Да, да. Но с тобой всё нормально, ты, главное, это помни! Ты неплохая, и не злая. Но себя пытаешься отравить. А, знаешь, что самое неправильное?

– И что же? – уставившись в облако пыли в центре чердака, поднятого испугавшимся крика с улицы голубем, спросила она.

– То, что ты хранишь обиды, которые нужно рассыпать и отдать ветру. Назову их «неправильными», чтобы тебе было немного понятнее. Это обиды от тех, кто тебя уже завтра не вспомнит. От людей, которые, скорее всего, в твоей жизни не встретятся. Ты же простила Лёшку? – непривычно быстро бормотал Ноум.

– Да… но я же это не забуду? – нахмурилась девочка.

– Нет, ты это никогда не забудешь, но обиды у тебя уже не будет, – Кранфур пожал плечиками. – Она будто превратится из красного воспоминания в что-то более нейтральное. Например, в зелёное или голубое. Такое, которое не будет выбиваться среди кучи твоих залежей памяти.

– А есть правильные обиды и неправильные? – такого девочка ещё не слышала и не могла даже представить, как это «правильно» обижаться, а как «нет»

– Это я сам придумал, чтобы тебе было понятнее. На самом деле привязывать к чувствам слово «неправильно» это немного грубо и.... неправильно, – засмеялся маленький чудик и подмигнул своим огромным синим глазиком, – Вот смотри… Терпеть и носить в себе обиду на человека, который наступил тебе на ногу в автобусе – это неправильно, прям как, оставить косточку от курицы на столе, на всю оставшуюся жизнь просто, чтобы она там лежала. Проще было накормить кошку, а ты не отдала. И кость начала вонять. Кстати, кошек кормить костями куриц нельзя. Но, вернёмся к обидам. Так вот, есть такие, которые должен почувствовать тот, кто обидел. Твоя же задача не нести внутри, простить и отпустить.

– Но ведь есть огромное количество этих, которые как бы ни объяснял – не поймут! И будут потом думать, что я вся такая отходчивая и меня никакие гадости не задевают, – недовольно бурчала Женька.

– Ну, ты же должна понимать, какой перед тобой человек. – тут кранфур поперхнулся и добавил, – хотя, нет, не должна. Просто наблюдай. И, если ты знаешь, что ему человеческое чуждо, зачем мучить себя? Таких проходят мимо и стараются не впускать в свой личный садик чувств и эмоций. Просто человек не твой.

– И что же, этот человек станет для всех чужим? Как же тогда общаться? – недоумевала конопатая девочка.

– Жень, все люди разные, – неторопливо и мягко произнёс слова пушистик. – Для кого-то и этот человек будет добрым и нежным, неспособным сделать больно. Оливки едят не все, а кто-то их обожает.

Организм подскажет

– Давно тебя не видел. Даже соскучился, – пушистик сел рядом и мягко прикоснулся к локтю девочки, – ты себя плохо чувствуешь и уши до сих пор болят, да?

– Да, иногда будто стреляет внутри, прямо в ухе. Скажи, а у тебя что-нибудь болит? – девочка разворачивала конфету, чтобы угостить своего маленького заботливого друга.

– Да, иногда лапы и уши зажимает падающими досками. Или голуби пытаются пощипать. Но мне проще, эта боль недолгая, потому что всё быстро заживает, ты же знаешь, – Ноум наклонил голову набок и улыбнулся.

Женя вспомнила свою первую и страшную ссадину, которую она получила на этом чердаке в день знакомства со своим другом – кранфуром.

– Мне бы так, – вздохнула девочка. – И к тебе не отпустили. Представляешь, ты лежишь на диване, на мягкой подушке. Вроде всё хорошо. А смотреть можешь только прямо. Если ты отведёшь взгляд влево или, например, вверх такое ощущение, будто в голове много маленьких злых человечков тянут за верёвки, на которые привязаны там внутри глаза. А ещё ты никого не слышишь. Твои уши залиты кучей лекарств и страшно болят. Я и теперь не очень хорошо слышу. Представляешь, как будто море шумит всё время. И вот то, что тише моря – я не слышу и не понимаю.

– Вот угораздило тебя искупаться в холодной реке, – сочувственно вздохнул Ноум. – А ведь говорили, что не надо лезть в воду. Ты ж никого не слушаешь, Женька. Теперь я тебе не помогу. Поздно уже. Я не в силах исправлять, к сожалению.

Ноум медленно переместился на рядом валявшуюся деревяшку и посмотрел в зелёные глаза девочки

– Ну, я ж всё делала так, как хочу! Помнишь, мы разговаривали на эту тему? Ты говорил, что всё правильно! – удивлению в глазах девочки не было предела.

– Глупая Женька, а может, ты не будешь путать ситуации, когда твой организм тебе всё говорит? Кроме «хочу» в голове, должны же быть «хочу» и в теле, – пушистик пытался оттереть остатки шоколада с шкурки, – у тебя салфетка есть? Или тряпочка какая-нибудь.

⠀⠀Девочка протянула платок из потрёпанной сумки кранфуру. Маленький чудик почти укрылся им и смешно пытался убрать остатки.

– Тебе же было холодно. У тебя дрожало всё тело, а ты всё равно лезла в эту воду. Твоё маленькое тельце чуть ли не кричало тебе, что оно не хочет в воду, – Ноум протянул один край платка девочке, но не успел спрыгнуть с другого конца, на котором стоял одной лапкой и полетел кубарем, поднимая огромное облако чердачной пыли. Женя подхватила друга на руки и прижала к себе.

– Подними меня на крышу, что-то давно я город не видел, – глазея в отверстие кровли попросил он.

⠀⠀Девочка подняла чудика на край дыры в крыше.

– А ты знаешь, что лень тоже показывает, что с тобой что-то не так? – вдыхая запах городских улиц спросил кранфур.

– Я всегда думала, что лень это нехорошо. И что лениться нельзя, – последовав примеру друга произнесла она.

– А ты и не будешь лениться, если твой организм здоров. Ты не захочешь валяться или спать долго. Просто нужно слушать свой организм. Давай об этом в другой раз? Тебя уже потеряли.

– Точно, пора бежать, – грустно заключила Женька и аккуратно спустила на пол своего друга.

Специальные «аккумуляторы»

– Но-о-оум! Ты обещал, что мы поговорим о лени, – кричала девочка, взбираясь на тёплый чердак. Ступеньки лестницы как обычно скрипели и выдавали каждое движение.

– Ты уж залезь сначала. – Выползал, отряхиваясь от пыли, из угла ушастый чудик.

Женя сделала последние движения, которые требовались, чтобы занять любимое место на протёртой балке напротив пятна света, посередине крыши. Отдышавшись, она взяла кранфура на руки и начала теребить его шкурку.

– Эй, ты решила выщипать весь мех? – Ноум сорвался с рук и встал перед девочкой. В его глазах маленькие молнии искрили так, что перепугали Женьку.

– Прости! Я просто где-то в своих мыслях витаю. Завтра мама с папой приезжают. И впереди деревня, школа, Ромашка, – грустила она.

– Да знаю я! Мучить то меня зачем? – Ноум потихоньку начал успокаиваться, и в его голоске уже не было слышно колкости и раздражения.

Женя впервые видела его таким. Всегда спокойный и рассудительный кранфур сейчас был похож на маленького злого чёртика. Вроде и смешно, но как-то страшно.

– Вот дурная привычка у тебя теребить и рвать в руках всё, когда нервничаешь. Твои приедут не завтра, а послезавтра. Ты ещё успеешь заглянуть ко мне. И у меня для тебя новость будет, если не передумаю. – Ноум подмигнул синим глазом. – Сегодня я не расскажу ничего.

– Поняла. Значит, будем говорить о лени? – виновато спросила зеленоглазая растрёпа.

Она понимала, что решение кранфура изменить нельзя и все эти упрашивания приведут лишь к тому, что он замолчит и больше ни слова не скажет.

– Значит о ней, – вконец успокоился Ноум и улыбнулся. – Вот смотри, если ты с утра решила рисовать, то проснёшься очень-очень рано. У тебя будет куча энергии и сил, чтобы это делать. Ты же любишь рисовать. Когда понимаешь, что у тебя получается – заряжаешься ещё больше. А вот теперь вспомним уроки математики. В сон клонит? А когда уроки по русскому языку? Во-о-от! У взрослых то же самое. Ты видела, с каким настроением твоя мама рисует плакаты? А оформляет сцену? Откуда у взрослого человека столько энергии берётся? Оттуда же… Изнутри. Там включаются дополнительные батарейки, которые садятся, когда ты или твоя мама делают то, что не заряжает их.

– То есть у нас внутри аккумуляторы? – удивилась девочка

– А я не думал, что ты знаешь это слово, – засмеялся чудик. – Да… Жалко, что у многих они садятся и люди теряют зарядное устройство для них.

– А как их заряжать?

– Ну, мы же с тобой только что обсудили это – заниматься тем, что нравится. Оказываться там, где хорошо. Ты когда-нибудь слышала от мамы фразу, что самая хорошая работа – это хобби?

– Да, но… – Женька опустила глаза

–… но твоя мама занимается тем, что её не заряжает?

– Мне кажется, да, – загрустила Женя.

– Не думай за других. Даже за маму. Мы не в силах менять людей, тем более своих родителей.

– Почему же? – округлила глаза она и уставилась на друга. – Может, если я объясню ей, помогу понять, что есть вещи, который ей в радость, она что-то поменяет в своей жизни?

– Нет, Жень, такого не будет. Во-первых, меняются люди только по своему желанию, – серьёзно произнёс кранфур. – А во-вторых, родители – это люди, которые воспитывают и помогают вырасти тебе. В обратную сторону воспитание не работает. У каждого своя роль. Родители – это самые сложные люди для тебя, потому что их энергия обратно не возвращается, иначе это будет нарушение хода мировых вещей.

– Но, они же учатся с нами, детьми, что-то новое чувствовать, говорить, – неуверенно выдавила из себя Женя.

– Потому что это их новый этап, но это не ты учишь их, а они учатся рядом с тобой, – засмеялся Ноум. – Я понимаю, что это трудно осознать, но вот так устроено всё в этом большом и волшебном Мире.

– Спасибо, Ноум, я попытаюсь понять, – виновато, будто она должна была сразу осознать каждое слово, произнесла Женька. – Мне пора.

– Приходи завтра! – кивнул пушистый житель чердака вслед уходящей девчонке. – Я буду тебя ждать.

Лето пролетело

За окном показалась папина красная машина. Автомобиль, который преодолевал расстояние в двести десять километров в течение долгих и нудных четырёх часов. Жаркий, пыльный и невозможно воняющий бензином после каждой заправки. Казалось, что летом эта машина становилась каким-то автомобилем из ада – в ней плавилось всё. Открытые окна не спасали от этой убийственной духоты и горячих диванов. И вот, это красное техническое создание въезжало на улицу, ставшую за это лето родной. Папа за рулём, мама рядышком и на заднем сидении распаренная маленькая сестрёнка.

Прятаться? Бежать? Куда? Слёзы начинали душить белокурую девочку. Домой ехать, мягко говоря, не хотелось. Пока из машины никто не вышел, есть возможность спрятаться за кустами акации и сбежать. Дверь, ступеньки, подъезд, яблоня. За углом дома нога проваливается в ямку. Волосёнки разлетаются веером, пока маленькие ручки не трогают землю. С запястий сорвана кожа… Больно. Но останавливаться нельзя. Таня, скорее всего, ищет её, свою белобрысую племянницу и ругает её на чём свет стоит. Тётя с большой вероятностью догадывается, куда сбежала девочка.

– Они приехали. Скорее всего, меня ищут. Там сестрёнка. Я к ней хочу. Домой не хочу, – выпалила Женя, только успев подняться на чердак.

Вокруг было так много голубей, что непонятно было то ли пух от них в воздухе, то ли такое количество пыли оттого, что они купаются в земле.

– У тебя есть, куда меня посадить? – послышался голос Ноума за спиной.

Глаза девочки округлились. Хотелось так много спросить, объяснить и выяснить, но дыхание перехватило. Непонятно отчего больше – оттого, что сейчас пришлось много и быстро бежать или от этого ошеломляющего вопроса. Она суетливо стала обыскивать своё тельце в поисках места, куда можно было впихать пушистика так, чтобы его никто не заметил.

– Ты можешь посадить меня в свою сумку, – махнул он головой на потрёпанную белую сумку с ремешком через хрупкое плечико. – А дома мы что-нибудь придумаем. Только одно условие.

⠀⠀Женя уже открывала самый большой карман, чтобы выкинуть лишние бумаги, «красивые» камешки, высохшую тушь, которую отдала Таня. Она вопросительно посмотрела на кранфура и ждала, когда же он огласит своё единственное и, скорее всего, не очень приятное для неё условие.

– Как только захочешь меня показать кому-то, я исчезну. А ты должна понимать, что я узна́ю об этом, – он произносил эти слова спокойно и так, будто просто беседовал с Женькой.

Та в свою очередь махнула головой и открыла самый глубокий карман сумки.

– Обещаю! – прошептала она.

– Алёнка такая загорелая. Мам, вы много купались этим летом? – слёзы всё ещё стояли в глазах девочки.

Её глаза становились ещё зеленее на фоне раскрасневшихся век. Женька разглядывала свою младшую сестру с красивым ровным загаром и выгоревшими белыми волосами, туго собранными в причёску ленточкой. За спиной оставался двор с обидой на деда, бабушка с кошкой и тётя с кучей ночных историй. Из-за угла дома выскочила девчонка с четвёртого этажа и помахала красной машине рукой.