Читать книгу: «Величайший и Радость», страница 2

Глава 2

Мира без магии не существует, это страшилки, которыми пугают маленьких непослушных ведьмочек.

Распахнув свои золотисто-янтарные глаза, как только отступил сон, дающий такое желанное забвение хоть на время, она быстро встала, накинув на обнаженные плечи шелковый халат до полу. На пути в кухню, ступая босыми ногами по холодному паркету, она мельком бросила недовольный взгляд своих красивых, с хитрым лисьим прищуром глаз в окно, и вид моросящего по набережной дождя, под которым снуют люди, как будто этого не замечая, привычно вызвал в ней волну негодования: «Ненавижу этот серый каменный город! Почему люди им так восхищаются?» Включив чайник, в котором не оказалось воды и пришлось его наполнять, она закатила глаза и недовольно вздохнула. «Пять лет прошло, а я до сих пор не привыкла выполнять эти дурацкие процедуры, будь я дома, мне бы не пришлось…» – но она не закончила фразу у себя в голове, тоска сжала её сердце, и глаза защипало от наворачивающихся слёз безысходности.

Часто поморгав, она тряхнула головой, чтобы высушить непролитые слёзы, и прошла в ванную. Халат скользнул на пол, погладив её стройное тело приятной охлаждающей волной, и она ступила под обжигающе горячие струи воды. Это было единственное место, где ей было тепло и комфортно, единственное, где она могла согреть своё тело и душу от леденящего ужаса, непрерывно следовавшего за ней последние пять лет, и, закрыв глаза, она просто стояла, предоставив возможность каждому миллиметру своей бархатной идеально-кремового цвета коже впитать столь необходимое ей тепло, чтобы пережить очередной день в этом гребаном городе.

Вдыхая аромат свежесваренного кофе – ещё одной причины, почему этот мир был не так уж и плох, она по привычке анализировала события пятилетней давности: «Мы почти это сделали, кинжал был уже у нас, добудь мы булаву в той злополучной вылазке, вопрос о победе остался бы лишь вопросом времени, пусть не все, но медальон был утерян много лет назад, две печати силы против двух печатей власти Вереи – у нас был шанс потягаться в этой войне. Нас предали, но кто?» – она тяжело вздохнула, и безнадёжно добавила вслух:

– Да какая теперь разница, мне ни за что не выбраться отсюда без своих сил. И не за чем, все, кого я любила казнены, всё кончено.

Она посмотрела на красивые антикварные часы, которые купила пару дней назад – это была её слабость, позволяющая хоть немного почувствовать домашний уют: «Какого лешего! Я опять опаздываю! Да лучше б меня казнили, чем приговорили работать до конца жизни! Да ещё в такую рань! И для чего?! Чтобы купить еду и одежду! Этот мир точно самый сумасшедший из всех!»

Поспешно одеваясь, она натянула корсет, не раз защищавший её в бою, ловко справляясь со шнуровкой, застегнула кожаные ремни ножен с двумя кинжалами в каждом на своих изящных бёдрах, проверив по привычке только один из них, серебряный, с рукоятью, украшенной причудливыми узорами. Натягивая чулки, доходящие до краёв ножен, она размышляла о предстоящем дне – дел в кофейне было предостаточно. Застегнув длинную сборную юбку, и накинув лёгкую блузку с открытыми плечами, она взглянула на себя в ростовое зеркало, купленное всё в том же антикварном магазине: «Здесь мне хотя бы не приходиться носить доспехи каждый день». Умелыми движениями она усмирила копну своих золотистых локонов, собрав их в пучок, быстро накинула кожанку и выскользнула в подъезд.

Простаивая в пробке на Приморском проспекте, она опять погрузилась в гнетущие мысли о своём существовании здесь: «Если бы не кинжал, я вряд ли бы здесь выжила – мир людей жесток, слишком жесток для такого никчёмного мира». Поток машин тронулся, и приятное ощущение плавной езды заставило её сделать комплимент человечеству: «Если я когда-нибудь вернусь домой, автомобиль – это единственное, о чем я действительно буду скучать. Ну и немножко об Ирке». В этот момент зазвонил телефон, это была Ира.

– И не говори мне, что ты уже подъезжаешь, – послышался недовольный, но с усмешкой голос в трубке, – дай угадаю, на Приморском, да? Рад, дел невпроворот, и этот тут с утра сидит, бесит меня, давай быстрее!

– Скоро буду. Я. Уже. Подъезжаю. – подчеркнула она каждое слово, её пухлые пепельно-розового цвета губы изогнулись в улыбке, и она сильнее нажала на педаль газа.

Спустя полчаса она торопливо вошла в кофейню, по пути сделав как можно более виноватое лицо, быстрым взглядом оценила обстановку, словно готовясь к бою – никак не могла избавиться от этой привычки, хотя никакой опасности для неё здесь и не было, кроме нерадивого ухажёра, следовавшего за ней последние пару месяцев.

Ирка наградила её укоризненным взглядом из-за стойки, и она чуть опустила глаза, но при этом ехидно улыбнулась, подходя к ней.

– Если ты меня взяла на работу в лучшее место в мире, ещё не значит, что я должна пахать за двоих, – с чуть уловимой обидой сказала Ирка, продолжая смотреть в компьютер, и, махнув головой в сторону столика, за которым сидел молодой человек, читая книгу и нервно постукивая пальцами по своей чашке кофе, лукаво улыбнулась одними глазами и понизила голос, – с открытия тут сидит, пьёт третью чашку кофе, и, похоже, кого-то поджидает, а?

Она ничего не ответила, лишь вздохнула, поморщив лоб.

– Рада, ну дай ты ему шанс, он вроде ничего такой.

– Хочешь, бери себе,– с полной искренностью и добротой в голосе сказала она, заходя за стойку и скидывая куртку.

– Мне своих хватает, а тебе не помешало бы развеяться, а то скоро на стену лезть будешь, – хмыкнула Ирка и удалилась в кухню, не дав ей ни единого шанса ответить.

Она села в кресло и украдкой глянула на парня, поджидавшего её: «Ну что со мной не так? Он вроде и правда ничего, я бы даже сказала лучший из всех, кто пытался меня захомутать, но он человек… Не вызывают у меня люди теплых чувств, а уж представить, что я с кем-то из них…» И от мыслей о физической близости она вся сжалась и передёрнула плечами, как от чего-то отвратительно неприятного, хотя само желание, быть нужной и любимой, неадресованное никому, было ей далеко не чуждо, и порой долгими одинокими ночами заставляло её метаться по холодной квартире, не находя себе места. «Если бы я хоть кому-то могла рассказать о себе правду…» – и на миг представила, каким взглядом посмотрел бы на неё парень, сидящий за столиком, если б узнал, что она ведьма, лишённая своих сил, из волшебного Королевства Светозар, отправленная в мир людей в наказание за восстание против захватившей трон темной ведьмы Вереи. «О боги, я бы точно прослыла городской сумасшедшей», – в этот момент их глаза встретились, парень улыбнулся, но её последние мысли не позволили ответить ему тем же – она нахмурилась и пошла разгребать кучу накопившихся в её кофейне дел.

Сегодня рабочие вопросы приносили ей больше удовольствия, чем когда-либо, позволяя хоть на время забыть, что место её совсем не здесь, забыть насколько она одинока в мире, населённом миллионами людей, забыть глаза своих друзей за миг до того как они обратились в камень, забыть как она беспомощна изменить хоть что-то из этого.

Когда последний посетитель покинул кофейню, и рабочий день подошёл к концу, они с Иркой закрыли двери и пошли по машинам.

– Вот денёк выдался, может в бар? В ресторан? В клуб? Ну, согласись хоть куда-нибудь,– предвидя отказ, тараторила Ирка.

– Не сегодня, ты же знаешь, – ответила она, выдавив из себя улыбку.

– Как всегда, ну тогда до завтра, и, – Ирка обернулась, садясь в машину, – если вдруг устанешь быть хмурой одинокой тучкой, подтягивайся.

– Смотри, не опаздывай, – подразнила Рада пунктуальную до мозга костей подругу.

Доехав до дома, она оставила машину на парковке, немного посидев в ней, как будто собираясь с мыслями. Прошла мимо своего подъезда в ближайший магазин, купила бутылку виски и неторопливо побрела по набережной. Дойдя до первого моста, она заправила края подола юбки за пояс, ловко перемахнула за ограждение и уселась на самый край, свесив ноги над сверкающей в лунном сиянии рекой.

«Всем, что у меня сейчас есть, я обязана лишь клинку, его способности приносить удачу владельцу, – она посмотрела вниз на чернеющую шумную воду, – пока он мой, мне ничего не угрожает, даже если я сейчас сигану с моста, я всё равно, к сожалению, выживу». Она открыла бутылку, отпила большой глоток, от которого перехватило дыхание: «Выпивка здесь, кстати, дерьмовая». Она запрокинула голову к небу, закрыла глаза и медленно втянула свежий ночной, с речным запахом воздух, наслаждаясь теплом разливающегося алкоголя по крови, согревающего не столько тело, сколько её растрёпанную душу. Открыв глаза, она долго смотрела в небо, такое же звездно-красивое как и над бесконечными долинами Светозара. «Остаётся лишь смириться и нести своё бремя до конца». Отпив ещё глоток, она бросила бутылку в реку с намерением встать и идти спать, но в тот самый миг всё в округе погрузилось во тьму – погасли фонари и одинокие окна ночных домов, по земле прошла чуть уловимая волна вибрации от которой поверхность реки покрылась частой рябью, сияющими остались лишь её глаза: «Не может быть! Это… Магия! Я смогу вернутся домой!»

Глава 3

Когда тебе кажется что ты спятил, то кто-то должен тебе об этом сказать, если некому – ты не сумасшедший, ты просто до сумасшествия одинокий.

В тот день они вернулись с задания, и можно было бы сказать успешно его выполнили, если б не одно но: пуля снайпера, предназначавшаяся для него, досталась шедшему следом молодому лейтенанту с позывным Чех, лишь потому, что сам он споткнулся в тот момент, когда стрелок нажал на курок. Чех был хорошим парнем, они успели подружиться за те короткие пять месяцев его службы. И вроде ничего необычного – это война, на ней гибнут люди… только не он. По части и так шла шуточная слава о его бессмертии, и не в силах уснуть в ту ночь, он пришёл на вертолётную площадку и сидел там с единственной мыслью: «Это я должен был умереть! Я! Не он!» Чувство вины захлестнуло его волной, набирая силу, смешиваясь где-то в груди с болью утраты, с несправедливостью и злобой на себя, на стрелка, на Чеха, пока не превратилось в бушующую ярость, разрывающую его на тысячи осколков. Слезы прыснули из глаз, и он заплакал, как ребёнок, впервые с тех пор как ему было семь. Он сорвал медальон с груди, чтобы навсегда избавиться от него, но, решив ещё раз взглянуть на столь дорогую его сердцу вещь, он разжал ладонь, и в этот самый миг всё погрузилось в кромешную тьму, тьму и тишину…

Через считанные секунды по небу пробежала еле уловимая волна света, превратившая небо в пасмурно-серое, вновь загорелись фонари и одинокие окна зданий части: «Опять перебои с электричеством», – подумал он, ещё раз глянул на медальон в руке, но буря, бушевавшая в его душе мгновение назад уже стихла, и он быстро сунул его в карман, встал и отправился спать. Спускаясь по пожарной лестнице, он слышал звуки редких глухих ударов чего-то тяжёлого о каменный плац, но не придал этому значения. «Как я не заметил, что так быстро стало пасмурно?» Он побрёл к запасному выходу казармы, от которого у него был ключ, чтобы ночью можно было выскочить покурить, теперь же он шёл туда в надежде ни с кем не встретиться по пути в комнату – видеть, а тем более с кем-то говорить не было в его планах. По плацу были раскиданы обломки камней: «Наверное, вертолёт скинул их с крыши», – заключил он. Он был слишком уставший, чтобы думать о чем-то, но если бы он хоть немного пригляделся, то понял бы, что это обломки окаменевших в полёте птиц. Он прошмыгнул в свою комнату, упал на кровать и забылся тяжелым сном.

На утро он проснулся совершенно больным и вымотанным, быстро собрался и вышел в коридор. Было подозрительно тихо: «Наверное опаздываю». Не встретив ни одного человека и уперевшись в закрытую дверь столовой, он глянул на часы: «Все должны быть на завтраке, это что ещё за херня?!» Он прямиком отправился в комнату Клыка, и не стучась вошёл.

Клык сидел на кровати, рядом с ним сидел сержант Вишня с гитарой, напротив, на стуле – командир третьей роты Мухарямов – они поминали Чеха. Всё было также как и вчера, когда он оставил их и пошёл спать, но теперь он стоял в дверях не в силах пошевелиться от ужаса, сковавшего его – они были… каменные. «Нет, нет! Не может быть! Это розыгрыш!»

– Клык! – позвал он, – охеренный розыгрыш, я чуть не обосрался от страха! Клык! – но никто не шевелился, не улыбался, не выскочил из шкафа с камерой и криками «Бу!».

Он подошел и склонился перед лицом Клыка – это был он, его друг, со всеми шрамами, шероховатостями и изгибами своего доброго лица – точнее его каменная копия. Он резко развернулся и пошёл в свою комнату, сел на кровать в исступлении. Мысли роились в голове, сердце стучало так, что его звук отдавался эхом в ушах.

Он потерял счёт времени, но немного взяв себя в руки, помчался в кабинет генерала: «Степаныч точно знает, что тут происходит». Подойдя к двери, он постучал, но ответа не последовало и он вошёл. Серая статуя Михаила Степановича лежала на кожаном диване – видимо он решил переночевать в части. Подойдя к дивану, он сел в ногах генерала, не в силах отвести от него взгляд: «Не может быть! Это сон! Мне нужно проснуться!» Тряхнув головой, он ущипнул себя за внутреннюю поверхность бедра, где было больнее, но ничего не произошло – Степаныч остался лежать недвижим. Он окинул кабинет взглядом полным отчаяния: «Не может этого быть! Что это? Диверсия? Психологическое оружие? Что? Или я просто схожу с ума…» Его взгляд остановился на телевизоре, висевшем на стене: «Такое точно будет в новостях», – промелькнул в голове лучик надежды. Аккуратным движением, как будто боясь разбудить генерала, он достал из его тяжелой холодной руки пульт и включил – телевизор отозвался серой мерцающей рябью на экране, он переключил все каналы по порядку – ничего. Бросив пульт, он подошёл к столу, поверхностно осмотрел бумаги – стопки повседневной рутинной документации по краям стола, и лишь одна бумага в центре рядом с открытой бутылкой коньяка и недопитым стаканом – его вчерашний рапорт, он быстро пробежал по нему глазами: сухие официальные формулировки, за годы он выучил их наизусть, менялись лишь имена: «При выполнении боевых задач погиб младший лейтенант Чехов Василий Евгеньевич, проявив мужество и героизм». Он обречённо сел в кресло.

– Похоже я не только тебя подвёл, Чех, а вообще всех… – прошептал он вслух, допил коньяк из стакана, затем снял трубку стационарного телефона – тишина. «Значит и интернета нет». Он достал свой мобильный, лежавший в кармане брюк, и медленно, как будто боясь спугнуть, посмотрел на экран, хотя уже заранее знал, что там увидит – нет сети. Руки его задрожали, он уронил телефон, упёрся локтями в стол, обхватив голову руками. Животный страх с ощутимым во рту привкусом гнева подкатывал к горлу, ища выхода, и не в силах больше сохранять самообладание он взвыл и резким сильным движением скинул всё со стола и заорал:

– Блять! Не может быть! Не может этого быть!

Он выбежал на улицу и впервые увидел свод купола, так низко, как будто небо опустилось почти до краёв крыш зданий: «Что за гребаная херня?!» – добежал до стоянки и сел в первый служебный УАЗик. Ворота части были закрыты, остановившись перед ними он чуть помедлил: вдруг постовой откроет, но не дождавшись, он вошёл на пост, где его встретили две пары серых безжизненных глаз дежурных и сам открыл ворота.

По дороге к посёлку он заметил в кювете машину: «Боже, пусть там будут раненые, но живые», – взмолился он, хотя верующим никогда не был. Ещё на подходе он разглядел в разбитых окнах автомобиля обломки двух каменных тел – у них не было голов, словно у древних античных статуй, он попятился назад, ноги не слушались и он почти упал, но ловко помог себе руками сохранить равновесие и бегом вернулся к машине, так быстро, как будто за ним кто-то гнался.

Пустынные улицы поселка оказались угрожающе безлюдными, и если бы было раннее предрассветное утро, не вызвали подозрений отсутствием на них жизни, но время перевалило за полдень, когда он въехал в посёлок, ни встретив ни единой души. Проезжая мимо мусорных контейнеров, он увидел двух бродячих собак, которые видимо весело игрались в тот миг когда и их настиг каменный сон: «Неужели и животные тоже…»

К вечеру колёса его машины остановились возле знакомого дома, он зашёл во двор и позвонил в звонок – никто не открыл. Дверь оказалась заперта, и он обошёл дом в круговую, заглядывая в окна. Везде было до жути тихо. Решившись выломать дверь, он подумал: «Лишь бы она была жива, а я уж как-нибудь смогу объяснить почему разворотил её дверь». Но объяснять было некому – в спальне изящное изваяние его близкой подруги Ольги умиротворённо лежало на кровати. Он опустился перед ней на колени и прижался своим горячим с испариной лбом к холодному камню её щеки.

– Олечка, родная моя, прости меня, я всё исправлю, – он не врал, в этот момент он всей душой верил, что во всём виноват именно он, раз уж он единственный, кто остался жив, и верил, что всё сможет исправить.

Он поднял голову, посмотрел на неё таким нежным взглядом, как будто его тепло могло растопить камень, провел рукой по её лбу, стараясь убрать небрежно упавшие пряди волос, застывшие в камне – он не любил её, но она была его добрым другом, лечившим его душевные раны, и он знал – она любила его. Он поцеловал её застывшие губы: «Я ещё вернусь», – пообещал он ей. Уходя он вспомнил о сыне Ольги – на каникулы она отправила его к бабушке в соседний город. Его логичный военный склад ума теперь хотел знать, как далеко распространилась эта каменная зараза – он сел в машину и отправился прочь из посёлка вслед за сияющей стеной облаков на горизонте.

Едва выехав за границы поселка, он увидел, как дорога впереди тает в непроглядном тумане, он остановился и пошёл пешком. Подойдя ближе, он посмотрел на резкую границу, образованную стеной серого, немного сияющего тумана, создающего чуть уловимый гул, протянул руку, чтобы прикоснуться к нему, ожидая всего что угодно – удара, взрыва, монстров, прячущихся в глубине этой облачной мглы, он зажмурился и ощутил… просто стену, немного теплую и вибрирующую, но просто стену.

– Серьёзно? Просто стена? Слабоватый финал для такого фильма ужасов! – заговорил он то ли со стеной, то ли с собой.

Он сел на дорогу прямо перед туманом, закурил и сложил руки на коленях. Его сигарета ещё не успела дотлеть, как сильное жжение на бедре, словно его ужалила пчела или оса, заставило его быстро разогнуть ноги и сунуть руку в карман, он нащупал медальон, который в спешке положил туда вчера на крыше штаба: «Совсем забыл, что ты там», – обратился он к медальону. Ослепительно-белые нити энергии, как крошечные молнии от стены потянулись к медальону, он застыл: «Так я был прав – это всё из-за меня».