ОН. Дьявол

Глава 4.2

Ева

Чувствую, как ОН ведёт пальцем по моей спине. Медленно. Отсчитывая позвонки. Едва касаясь, скорее дразня. Между тем, даже скупая ласка после очередного прожитого дня лечит покалеченную душу.

Пусть ещё не верится, пусть страх ещё леденит кровь, сжимает внутренности, а сердце – стонет и болит, и будто просит о помощи, словно молит его: помоги!

Двадцать часов – озноб, издевательства и пытки. И только двести сорок минут на возможность забыться. Это не передышка, а всего лишь один из воспитательных этапов, после которого всё начнётся сначала.

Вот его палец достигает верхнего края пижамных шорт, замирает, и на секунду я задерживаю дыхание.

Надеюсь…

На что?

Молюсь…

О чём?

Хочу, чтобы всё зашло дальше… чтобы ОН подцепил резинку моих шорт и проник-провёл-скользнул… Чёрт! Пусть выберет из этих действий любое! И коснётся меня… там.

Хочу. Отчаянно.

Разве не догадывается? Неужели не знает, что ночью я жду не только его бесшумных шагов по паркету? Не одних лишь спасительных объятий после тяжелейшего адского дня!

Спина продолжает болеть. Запястья по-прежнему ноют. Ладони горят и зудят после того безумия, с которым я тёрла их мылом, чтобы содрать вместе с кожей тошнотворные ощущения, оставленные членом Уолтера, побывавшем в них.

Не позволяю себе думать об этом. Иначе снова сорвусь в ванную, чтобы опять вымыть руки.

Таблетки дарят облегчение.

В еде, что дают мне, наверняка, что-то есть. Иначе, зачем женщине, которая работает в этом доме, следить за тем, чтобы я доедала всё до последнего кусочка?

После ужина голова тяжелеет, сознание притупляется. И тогда оставшиеся крохи разума, те, что каким-то чудом за день не выжгла боль, перестают сопротивляться желанию, которое навязано легчайшими возбуждающими прикосновениями.

Разрешаю никому меня не жалеть, и сама себя не жалею, потому что да, я позволяю Келлану Дагеру меня касаться.

Если выбирать из двух зол, то, по крайней мере, пусть на моём теле буду его руки, чем Уолтера.

На мгновение его указательный палец замирает, словно ОН раздумывает, стоит ли ему зайти дальше. Однако, нет, если она и была, то внутренняя борьба с самим собой закончилась; и его палец, поочередно обведя ямочки на моей пояснице, вновь заскользил, только теперь уже вверх по позвоночнику; следом за ним потянулись мурашки.

От чувственности.

От интимности.

От раздражения.

Из-за понимания того, что он ничего не сделает. Как этой ночью, так и следующей. И я догадываюсь почему.

Понимаю, что он задумал. Осознаю в полной мере, что, невзирая на волнующие прикосновения и его нежную заботу ночью, ОН манипулирует мной. Но мне это уже безразлично. После того, как Уолтер перешёл от хорошей порки к другим безнравственным «делам»; не насиловал, но заставил меня дотрагиваться; сомкнул мои пальцы вокруг своего члена и начал онанировать моей рукой.

Не хочу, но помню это ощущение у себя в ладонях – как кожа ходит туда-сюда. Премерзкое.

Я думала, что готова к подобному. Единственная жизнь, которую я знаю, со всеми её извращёнными сторонами – та, что мне дал отец. Казалось, его чёрствость, жестокие воспитательные меры и бесчеловечное окружение, должны были сделать меня сильнее. Но этого не случилось.

Я не подготовлена. Не собрана. Я ненавижу собственную слабость.

А ещё я недостаточно опытна, чтобы манипулировать Келланом Дагером так, как он мной. Но я попытаюсь.

Заставлю себя быть послушной.

Тихой.

Молчаливой.

Покорной.

Я ещё не сдалась и собираюсь выбраться отсюда.

Губы сами растягиваются в широченную улыбку, но я прячу её в подушку.

Интересно, ОН, так же как я, осознаёт, что когда у меня всё получится, то вероятность ситуационного секса со мной сведётся к его собственной мастурбации; даже смешно об этом подумать. Он обязан понимать, что если хочет меня, то брать надо сейчас.

Поскольку однажды меня здесь не будет.

И что тогда он будет делать?

Возможно, кто-то заменит меня.

Может, другая девушка начнёт желать его прикосновений также, как я сейчас.

Кусаю губу. До боли. Чтобы отвлечься. Сейчас мне действительно не хочется думать об этом.

В этот момент его руки добрались до моих плеч, и ОН принялся разминать их.

С моих губ сорвался благодарный скулёж.

Надавил чуть сильнее, и я застонала громче. ОН тихо рассмеялся, едва я расслабилась под его сильными руками, гулявшими теперь по моим лопаткам.

Пальцы с нажимом спустились к пояснице, и я громко выдохнула, когда ноющая боль отступила.

Но ОН не всегда так ласков.

И я хорошо усвоила, что борьба с ним – напрасная трата сил и времени.

Моё неповиновение всегда заканчивается одинаково – лицом в подушку; а в промежность упирается твердая эрекция, когда он всем своим весом наваливается сверху.

Но на этом останавливается. Всегда.

Ненавижу его за это.

Бесит то, как его руки тянутся к моей шее и болезненно сжимают её сильными пальцами, сдавливают, чтобы не извивалась.

Как же сильно ненавижу злое рваное дыхание, что шевелит волосы на моём затылке, в то время, как я, задыхаясь, приоткрываю рот.

И вот когда легкие разрывает от нехватки кислорода, а его пальцы сжимаются почти до хруста моих позвонков, он наклоняется ближе к моему уху и шепчет:

– Усвой, малышка, всё, в чём ты нуждаешься – даю тебе я. И забрать могу я.

Затем хватка на горле слабеет, и он позволяет мне отдышаться.

Резко перекатывается вместе со мной на спину, в момент разворачивая и укладывая меня на себя. К себе лицом.

Всхлипываю, скорее, от неожиданности.

ОН тут же впивается в мои губы. Страстно. Голодно. Полностью подчиняя своей воле. До головокружения и привкуса крови. Наши зубы лязгают друг о друга. Его ладони не отпускают мой затылок.

ОН не целует – терзает мой рот, трахая его языком до горла; кусает губы, слизывает стоны.

Контрастами просто размазывает.

Отстраняется, за волосы оттягивая мою голову назад.

Глотаем выдохи друг друга – лбом ко лбу.

– Неужели с ним все точно так же? – сморит в глаза и будто изнутри прощупывает. – Когда Уолтер к тебе прикасается, ты хочешь его так же, как меня?

Но я не слышу. Не хочу слышать.

Пульс частит.

Раздвигаю ноги, чтобы только ОН оказался между ними. Любая его часть. Просто жажду большего, но готова принять от него даже малость.

Хочется ближе.

Теснее.

Вжаться.

Втереться.

Хочется так близко.

Чтобы совсем вплотную.

Рука всё ещё удерживает меня за затылок, в нескольких дюймах от его губ. ОН касается их дыханием.

– Глупышка, мне не нужно твое тело. Его каждый поимеет. Сосредоточься, малышка Аддерли, я хочу вы*бать твой мозг.

Келлан Дагер пока ещё не знает, что даже сквозь медикаментозный морок, я абсолютно сознаю тот факт, что мой разум уже давно про*бан.

Что вовсе не его заслуга. Девственность головного мозга я потеряла ещё в раннем детстве.

Глава 5

Ева

Уолтер не изменяет своим правилам, и, минут за двадцать пять до восхода солнца, я слышу его размашистые шаги с дальнего конца коридора.

Так продолжается уже семь дней, и этот не станет исключением.

Ему и идти пятнадцать метров …

Пришло время принимать душ.

Я молчу. Я не шевелюсь. Я не дышу.

Может, если я не буду двигаться, то он меня не заметит? Эта глупость почему-то не кажется мне невозможной. Я смею верить.

Дверь комнаты – это мой единственный путь к спасению. Я сосредоточена на этом деревянном полотне с резными узорами между мной и свободой. Хочу раздробить её в щепки. Но я усвоила урок на собственном горьком опыте. Бегство невозможно. Готова ли я переходить к следующему, если насколько хорошо запомнила предыдущий?

После пережитой боли пока никаких экспериментов.

Окна тоже имеются – большие квадраты с выходом на крышу второго этажа и открытым видом без угрюмых решеток, но отчего-то эта предоставленная свобода выбора кажется мне ещё большей ловушкой.

– Подъём!

Окрик Уолтера разрывает тишину комнаты. Пронзительный щелчок – и помещение озаряется вспышкой тёплого электрического света.

Я собираю всё своё мужество и выбираюсь из кровати. Каждое утро одно и то же.

Впрочем, ночь тоже не исключение. Я выключаю свет и заползаю в постель. Закрываю глаза. Прекрасно понимаю, что за двадцать пять минут до восхода солнца этот ад начнётся снова.

Ад несбывшихся надежд.

Ад непройденных расстояний.

Ад полушага и проходящего времени.

Ад следов от ремня.

Одурманенная. Полусонная. Я бессознательно поскуливаю.

Нет, не от боли. Я всасываю воздух сквозь стиснутые зубы и жду, когда она пройдёт. Я привыкшая. Отец собственноручно выработал у меня к ней иммунитет. Если можно сказать, вбил жизнестойкость. Поэтому, фиолетовые ссадины на моём теле хоть и выглядят ужасно – они почти не приносят физического беспокойства.

Без слов. Без сути. Тихонько подвываю от безысходности. И приходит ОН.

Всегда ложится на кровать, притягивает меня ближе и заключает в объятия.

Его злит любое неповиновение и женские слёзы. ОН не приемлет их ни в каком виде. Даже невольных. Даже инстинктивных. В том числе тонких психологических манипуляций плачем.

Келлан Дагер изощрённее самого дьявола, потому что вынуждает моё тело откликаться. Заставляет меня чувствовать. Желать. И делает это не всегда приятными способами. Его руки временами совсем не ласковы, но меня это не волнует, поскольку его прикосновения лучше тех других, что я получу за день.

Ноги сами торопливо несут меня в ванную, чтобы Уолтер видел – я выполняю его приказ.

Как только он заходит в комнату, с ним вместе появляется и тошнотворный запах сандала с корицей, но теперь я могу его выносить. Меня больше не тошнит от его парфюма, как в первые дни. Впрочем, это не приносит облегчения. Когда я прохожу мимо, мой желудок по-прежнему ухает вниз и там привычно сжимается в комок.

Хорошо помню ту ночь, когда неожиданно чувствую себя чуточку лучше, убаюканная пьянящим мужским ароматом, очень напоминающим лёгкий океанский бриз. Он удивительным образом оказывается редким для меня удовольствием и перекрывает удушливый древесный. Но с каждым новым утром он ускользает, едва я засыпаю, – схожу с ума от моих безумных попыток поймать его, удержать, вернуть.

Иногда мне хочется не спать вовсе. Кажется, что если я буду очень, очень спокойной, если не буду двигаться совсем, то всё изменится.

Интересно, если я не сдвинусь ни на дюйм, ОН всё равно уйдет?

Дыши, приказываю себе.

Уолтер смотрит в окно.

Дыши.

– Ванная, – командует он, скрестив руки на груди.

Дыши.

Высокий, стройный, русоволосый, с цепким взглядом светло-голубых глаз, он ненамного старше меня; в неизменном деловом тёмно-сером брючном костюме в голубую полоску, пиджак который он всегда снимает и вешает на спинку стула, а рукава кипенно-белой рубашки медленно закатывает до локтя, перед тем, как взяться за воспитательный ремень.

Кто его научил быть жестоким?

Содрогаюсь, вспоминая, как он наказал меня за попытку побега. Доходчиво.

Скидываю майку и пижамные шорты. Мои движения механические.

У меня есть лишь восемь минут на то, чтобы сходить в туалет и уединиться в душе. В восемь ноль одну – зайдёт Уолтер и вытащит меня оттуда за волосы.

Смотрю на себя в большое зеркало над раковиной, когда чищу зубы: на осунувшемся бледном лице выделяются большие серые глаза и тёмные круги под ними; я похудела; на рёбрах следы побоев – сине-фиолетовые жуткие кровоподтёки; на спину я даже смотреть не хочу, главное, что до мяса не разодрана, но ссадины… они по-прежнему там.

Одна неделя.

Всего лишь семь дней, и я едва узнаю себя.

Не теряя времени, забираюсь в душ. Здесь три стены из серого мрамора и одна стеклянная дверца. Включаю воду на полную мощность и настраиваю струю. Я должна поторопиться.

Я много раз это делала и запомнила наиболее эффективные и быстрые методы мытья, ополаскивания и дозировки мыла для тела и волос. Триста секунд, потом выхожу и заворачиваюсь в полотенце.

– Давай быстрее! Не заставляй меня заходить за тобой.

От резко прозвучавшего голоса прямо у двери, я вздрагиваю всем телом.

Глотая собственный страх, покидаю ванную. Если не поторопиться, то будет гораздо больнее.

Глава 5.2

Переступив порог комнаты, обнаруживаю Уолтера стоящим у кровати. Останавливаюсь, глядя на его прямую спину в искусно сшитом пиджаке, – приталенный, он идеально облегает мужскую фигуру, подчёркивая ширину плеч и форму бицепса.

Не успеваю опустить взгляд в пол, когда он поворачивается. Я осознаю, что поплачусь за свою нерасторопность, и даже примерно понимаю, какое меня ждет наказание за эту вольность. Пока он рассматривает меня, своими светло-голубыми глазами, которые кажутся в этом освещении совсем тёмными, я поспешно исправляю ситуацию – и теперь смотрю вниз, вцепившись пальцами босых ног в толстый ворс ковра так, будто меня пытаются утащить черти.

Даже когда он подходит совсем близко и останавливается рядом, я всё равно стою смирно и прожигаю взглядом пол, больше не поднимая головы.

– Займись. Делом.

Такое чёткое выделение слов обычно ничего хорошего не сулит.

Я быстро скидываю с себя полотенце и надеваю свежую майку и шорты. В шкафу несколько вещей, но выбора одежды у меня нет. Ежедневно, когда выхожу из ванной, Уолтер раскладывает их на кровати.

Надеясь, что он не смотрит, лишь мельком я бросаю на него беглый взгляд и сразу же отвожу глаза. Он замечает.

В ту же секунду хлесткая пощёчина обжигает щёку, заставляя голову дёрнуться. Больно. Но терпимо.

Мне не в новинку дрожать перед отцом, бояться слово сказать и получать побои. Взрослея в доме, как мой, быстро учишься распознавать настроение жестоких мужчин. Я настолько подготовлена к физическим страданиям, что действительность лишь на самую малость хуже ожиданий.

Тем не менее, к этому ощущению невозможно привыкнуть. Боль остается болью.

Сжимаю челюсть, ощущая во рту металлический привкус крови.

– Никакого. Зрительного. Контакта. Усвоила?

Я быстро учусь, и в первый же день, как только мы начали, поняла, что вопросы Уолтера – это уловки.

Сглотнув кровь во рту, однократно киваю, не поднимая взгляда. Если заговорю, он снова меня ударит.

Я не хочу этого. А он – хочет.

Мне не нужно смотреть на него, чтобы знать, что в этот момент он, – с агрессивным выражением лица и оскалом вместо улыбки – ждёт, что я вот-вот облажаюсь.

Закрываю глаза, сжимаю руки в кулаки, стискиваю их изо всех сил. Чувствую, как дрожат разбитые губы.

– На колени, – произносит Уолтер тихо и невозмутимо, практически вежливо. Ну да.

Я-то понимаю, что в этом его тоне и скрыт вызов. Если он когда-нибудь решит замолить грехи, то у него жизни не хватит.

Кому, как ни мне знать, что Уолтер наслаждается неповиновением. В отличии, кстати, от самого Дагера, которого оно приводит в бешенство.

Чувствуете разницу?

Первый из них хочет моего сопротивления, дабы снова наказать. Он ищет любой повод, чтобы причинить мне боль. Второму же – просто нужно видеть меня на коленях. Хотя, общее у них всё-таки есть – они оба чудовища.

Комфорт, удобство и красота интерьера вокруг настолько запятнаны, что я не могу на это смотреть: грязные деньги капают со стен, годовой запас пищи тратится на мраморные полы, сотни тысяч долларов медицинской помощи выливаются в антикварную мебель и шёлковые ковры.

Я не могу двигаться.

Я не могу дышать.

Сколько людей, должно быть, умерли, чтобы поддерживать эту роскошь?

Боль проглатываю вместе со слезами. Мои суставы начинают сгибаться в синхронности с ударами сердца, и я медленно, но всё же опускаюсь вниз. Прямо на пол.

Реальность дает мне вторую пощёчину. Я должна продолжать. Должна быть послушной.

Отец явится за мной, дабы сохранить лицо. Не из любви или чувства долга, а лишь потому, что продажа его дочери – серьезный удар по репутации.

Он соберёт деньги и оплатит долг. Если не сделает это сам, то за мной придёт Томас.

Кто-нибудь, чёрт их подери, обязательно вытащит меня отсюда!

Не отрываясь, смотрю в пол, когда Уолтер присаживается передо мной на корточки. Чувствую, как нечто грубое обвивает шею. Не слишком туго, если бы я хотела глубоко вздохнуть, то расстояния от крепкого ошейника до моей кожи вполне хватило бы. Однако, дышу, скорее поверхностно, не пытаясь испытать на себе его удушливую прочность.

Уолтер проверяет надёжность крепления, пристёгивает короткий поводок и поднимается на ноги, делая шаг к двери, зная, что я ползу следом на четвереньках.

Вчера мы уже практиковались с этой его новой забавой.

Если в первый день я пыталась упрашивать. Умолять. Плакать. Кричать. Во второй – сбежать. То в третий и последующие, когда тело оцепенело от побоев, горло иссохло от жажды, губы потрескались и кровоточили, я прекратила тупить и подчинилась. Нет, даже не Уолтеру или Дагеру, а собственному неистовому желанию выжить.

Тем не менее, в тот момент, когда я проползаю на четвереньках мимо охранника у дверей и вижу лишь безупречно отполированные мысы его ботинок, у меня всё равно возникает практически непреодолимый порыв остановиться, прижаться к его ногам и умолять помочь мне. Позвать Дагера.

Зачем?

В этом доме нет секретов. Ему не нужно самому выбивать из меня покорность. ОН поручает другим делать эту работу за него.

Моя челюсть настолько сильно сжата, что начинают болеть зубы.

НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ… НЕ СМЕЙ ПРИКАСАТЬСЯ КО МНЕ!

Я хочу кричать, осуждаю и ненавижу его, но ночами позволяю ему утешать меня. Возможно, дело в таблетках. Или в том, как сильно я истощена. Наверное, и то, и другое. Но есть и иная причина, ещё более ужасная, чем первые две: кажется, за все мои восемнадцать лет жизни, руки Келлана Дагера – самые нежные из всех тех, что когда-либо до меня дотрагивались.

Глава 6

ОН

Именно в тот момент, когда мои ладони обхватывают горло Паулы, и я, расположив большой палец на её гортани, ощущаю, как она тяжело сглатывает, – отчётливо слышу, как малышка Аддерли шаркает на четвереньках.

Мимо моей комнаты.

Мне отлично знаком подобный звук. Глухой. Однообразный. От которого волосы на руках встают дыбом.

Казалось, я давно его забыл…

Именно так обязаны были передвигаться рабыни в доме, где я рос. Отняв дурной бизнес отца, я не перенял этот его особый подход к унижению человеческого достоинства; нет, я не был этому ярым противником, и в то же время видел его недостатки. Мой собственный способ помогал достигать поставленных задач гораздо быстрее.

Почему Уолтер вдруг решил поменять свой подход – вообще изменить свои действия и одеть собачий ошейник именно на малышку Аддерли, я не понимал.

Вот уже несколько дней она послушна. До приторности. Именно так, как мне нравится.

Разве разумно с его стороны подходить к проблеме столь радикально?!

Многочисленные ссадины и гематомы на её теле только-только начали сходить. На протяжении всей недели её колени были иссиня-чёрные – превратившиеся в один сплошной синяк… как она вообще может передвигаться подобным способом?!

Уже не впервые, за время её пребывания в моём доме, мне приходилось вынуждать себя вернуться к реальности. Я прямо-таки с мясом воспоминаний вырывал сознание из мерзкого и липкого прошлого, заставляя себя не думать о сестре.

Возвращаю сосредоточенность и смотрю прямо в глаза Паулы, наблюдая, как она борется с паникой от невозможности дышать. Разжимаю пальцы на её горле – всё это время моя рука перекрывала ей воздух. Тем не менее, она послушно не отводит своего взгляда. Ни разу.

Развожу ноги шире и накрываю её затылок ладонью, рывком прижимая к паху – насаживая ртом на стояк. Сразу задав правильный темп, вколачиваюсь в плотное кольцо припухших губ. До хрипа. До постыдного женского скулежа. С нажимом.

Рвано выдыхаю и прикрываю глаза.

Девчонка Аддерли снова будто в голову залезла; в ней просто не остаётся никаких посторонних мыслей – одна рефреном – прямая, как линия – мне дико, до воя хочется в её рот.

Этим странным осознанием припечатывает и сердце лупит под кадыком.

Ту, что передо мной на коленях, я вижу насквозь и на три метра вглубь, а другую – никак не могу; только представляю, как она запрокидывает голову, глядя на меня снизу-вверх, облизывая взглядом своих больших серых глаз с пляшущими выпускной вальс чертями на дне расширенных радужек.

Сжав волосы на затылке Паулы, рву её голову на себя, толкаясь членом в горло. Кончаю. И ослабляю хватку.

Она задыхается, но пытается максимально продлить мой оргазм; обхватывает ствол ладонью, мажет по нему губами, скользит кольцом пальцев и, зажимая головку в кулаке, посасывает с влажным звуком – совершенно по-бл*дски.

Паула не рабыня. Всего-навсего любовница одного из моих уважаемых партнёров по бизнесу. Девушка, которой я пользуюсь втайне от него. Впрочем, не без её на то согласия.

Она в последний раз засасывает головку в рот и медленно выпускает, позволяя члену выскользнуть. Облизывает губы от спермы и, не поднимая на меня взгляд, кладёт ладони на обнаженные бедра, а ноги подгибает под себя.

Ждёт.

Провожу большим пальцем по её распухшей нижней губе, даря единственную скупую ласку. Стискиваю зубы сильнее, чувствуя, как она поддаётся щекой к моей руке, притираясь и прижимаясь, но, чётко и сразу улавливая мои настроения, возвращается на исходную.

Она знает, что мне нравится… абсолютное повиновение.

– Умница. Придёшь в следующий раз.

Она всегда ждёт этих слов. Только их. Потому, что знает, если хоть раз не произнесу – мы больше не увидимся.

Я позволяю Пауле уйти. Сам иду в душ, быстро смывая с себя запах секса и ощущения прикосновений её рук.

Одеваюсь, надевая брюки, натягивая на чуть влажные плечи рубашку и неизменно наплечную портупею с пистолетом. Пиджак просто прихватываю с собой – сегодня мне предстоит парочка официальных встреч.

Но сначала я хочу понаблюдать за Уолтером и малышкой Аддерли, дабы понять, как много работы ещё предстоит проделать с ней в последние несколько недель.

Наивная. Она надеется, что папаша найдёт деньги и заберёт её; а может, на то, что сглупит братец и попробует забрать её у меня из рук.

Вот только я знаю, что это им не поможет.

Даже если младший Аддерли посмеет – получит дыру во лбу, а сам Бенни никогда не сможет предложить мне то, что уже пообещал покупатель его дочери.

Не всё в жизни можно оценивать деньгами – есть вещи куда поценнее и поважнее их.

***

Киваю Оскару, проходя мимо него, и спускаюсь в подвал.

Она не плачет. Это первое, на что я обращаю внимание, подходя к двери.

Не слышно раздражённого голоса Уолтера и ударов ремня в свисте. Тихо. Смею предположить, что малышка Аддерли ведёт себя подобающе, и губы сами собой складываются в довольную улыбку.

Тем не менее, знать о себе не даю.

В комнату не вхожу, предпочитая остаться в тени и понаблюдать за ними.

Прийти за тем, чтоб своим появлением нарушить воспитательный процесс – не моя цель. Я не хочу, чтобы она решила, что я здесь ради того, чтобы спасти её, и допустила оплошность; он непременно этим воспользуется.

Отполированные до блеска полы из твердой древесины сверкают даже в лучах приглушенного света над столом – единственным здесь предметом мебели.

Ни Уолтер, ни малышка Аддерли не подозревают, что я тут.