Читать книгу: «Спиритический сеанс графини Ельской», страница 2

Глава 2
Дама с семью собачками

Людмила Никитична Кропоткина нервически тарабанила по ручке кресла, отвлекая Марию. Однако постепенно тяжёлое, гулкое дыхание, словно у болеющего человека, становилось тише. И тише. И тише…

 
«О жизни забываю, путь смерти открываю.
Тот, кто нем, обретает голос.
Тот, кто говорил, слушает.
Приди на зов, беспокойная душа.
Взываю к тебе, Арсений Кропоткин…»
 

С закрытыми глазами графиня произносила про себя одни и те же заученные слова в надежде, что именно они станут нужным острым предметом, который разрежет тонкую границу между миром живых и потусторонним.

Терпения хватило ровно на десять повторений, на одиннадцатое Мария поняла, что тратит время понапрасну. Разомкнув веки, графиня напряжённо выпрямилась. Вдоль позвоночника прокатилась ледяная волна, а в груди потяжелело. Она по-прежнему находилась в салоне: тот же прилавок, те же потолок и стены, гостья продолжала сидеть на том же месте, в том же кресле из красного дерева. Отнюдь, ощущение схожести с реальным миром было иллюзорным. У ног графини закручивались синеватые клубы тумана. Тени, доселе таящиеся по углам, повылезали из убежищ и теперь словно шлёпали подошвами и шуршали чёрными одеяниями за спиной Марии, сбоку от неё, над головой.

Окружающая действительность двоилась, расплывалась. Черты лица Людмилы Никитичны казались смазанными, будто бы Мария видела женщину сквозь запотевшее стекло. Однако, невзирая на явный успех сеанса, графиня Ельская ощущала, как беспокойство захватывало дыхание и комом подступало к горлу. Если заговор сработал, где же юноша, которого она призвала? Она могла поклясться, что была одна. Означало ли это, что Арсений жив?

Графиню отвлёк глухой стук лошадиного копыта. Мария задержала дыхание, и вскоре в наступившей тишине звук повторился: дробное перешагивание, за которым последовал тяжёлый скрежет колёс. Ещё полгода назад Мария не смогла бы объяснить, почему обращает внимание на столь обыденную вещь, как проезжающая карета. Сейчас же сомневаться не приходилось: в призрачном мороке сеанса не существовало ничего случайного.

Она встала и проследовала к окну и вгляделась в улицу, которая утопала в одеяниях подступающего вечера. Всё ещё доносились отзвуки перестука копыт, но самих животных или экипажа не было.

– Вы не закончили?

Ворчание женщины окатило графиню холодной удушливой волной. Голос гостьи вдруг зазвучал выше и пронзительнее, чем ей помнилось. Впрочем, сейчас из-за пульсации, которая набросилась на её виски и с каждой секундой становилась всё мучительнее, Мария сочла бы неприятным даже едва слышный шорох. Она не ведала, происходило ли так со всеми медиумами, но для неё общение с миром духов всегда имело последствия в виде недомогания.

В годы юности Мария зарабатывала царапины и ушибы, лазая по деревьям, кустам малины или падая с лошади. И когда подобное происходило, она стойко переносила боль и совсем не плакала. Терпела она и сейчас, хоть и чувствовала, как желание шипеть или стонать из-за слабосилия в ногах впервые так отчаянно рвалось с губ. Согнувшись от головной боли едва ли не пополам, Мария заставила себя вернуться к столу. Призрачный морок вокруг начал растекаться чернильными пятнами, и чем ярче становилась картинка вокруг, тем сильнее тело наливалось свинцом.

– Хочу знать, сколь долго мне ещё придётся здесь пробыть. И было бы неплохо вам проветрить помещение. Пахнет как на кладбище. – Людмила Никитична беспокойно заёрзала, наполнив салон нервирующим шуршанием бесчисленных бантов и рюш на её наряде.

Оставаться невозмутимой стоило Марии неимоверных усилий. Ей хотелось попросить женщину немедля покинуть салон и больше никогда не возвращаться. Однако в таком случае графиня Ельская перестала бы считать себя человеком, который гордится своей уравновешенностью.

Обуздав раздражение, она вкратце поведала о результатах сеанса, а также предложила обратиться в сыскную часть.

– Моя дорогая! – С выражением полнейшего ужаса на лице Людмила Никитична схватилась за сердце. – Дорогая! Об этом не может быть речи. Если бы мы хотели огласки, то уже давно разместили бы объявление в газету или обклеили все улицы в городе. Нет уж, не хватало только, чтобы о возможном позорном побеге узнали люди.

– Но что, если ваш сын вовсе не сбегал?

– Меня заверяли, что вы знаток своего дела. Так будьте им до конца.

Эти слова не вызвали у Марии охоты ввязаться в сомнительные поиски сломя голову. У неё по-прежнему не было желания разбираться в домашних дрязгах, но имелось материальное основание принять вызов.

– Вот что. – Все слои одежды пришли в движение, когда Кропоткина поднялась с кресла во весь свой внушительный рост. Она бросила на стол кожаный кошель и с важным видом произнесла: – Даю вам ровно неделю. Опровергните предположения о кончине или подтвердите. Иного мы не примем.

Женщина сухо кивнула в знак прощания.

Несмотря на явное упрямство, напыщенность и показательную снисходительность к кому-то вроде графини Ельской, Кропоткина обладала одним привлекательным качеством, которое могло не только сгладить все её недостатки, но и избавить Марию от денежных проблем на ближайшее время.

И если Мария верно истолковала для себя натуру Людмилы Никитичны, то ни она, ни семья женщины в покое не оставят и продолжат обивать порог салона. Поэтому, не тушуясь, графиня поместила кошелёк в ридикюль, подаренный тётей.

* * *

Она повалилась головой на стол. Громкий стук и вспышка боли вернули графиню Ельскую в реальность, в собственную спальню. Сама того не заметив, она задремала во время работы над призрачным пособием своего авторства. Дабы ничего не упустить и собрать разрозненные фрагменты, которые уже удалось изучить, Мария старалась вести каждодневные записи.

Потирая ушибленный лоб, графиня с грустью смотрела на лист. Она случайно опрокинула банку с чернилами и безнадёжно испортила исписанную страницу.

«Придётся начать всё сначала».

Убрав беспорядок, Мария взяла перо в руки. Она выводила букву за буквой и не замечала поведения свечного огня слева от неё. Пламя колебалось, в неспешном танце прогибаясь то в одну сторону, то в другую. Оно слегка тускнело, набирало силу, затем выравнивалось, пока вдруг не взбесилось.

Свеча потухла. Мария чиркнула спичкой, но не успела донести её до фитиля, как огонь с жаром взметнулся, озарив комнату так, будто на её рабочем столе стоял не подсвечник, а пара канделябров. Но как только она отпрянула, прижавшись к спинке стула, то вновь оказалась один на один с темнотой.

Это её не напугало. Мария перестала страшиться темноты, когда поняла, что не только в ночном мраке обитают монстры и злодеи, они прекрасно себя чувствуют и при свете дня.

– Попробуем ещё разок. – Спичка зашипела, и из её верхушки посыпались крошечные искорки.

Графиня занесла руку над подсвечником. Однако вместо того, чтобы продолжить работу над пособием, она обернулась через плечо и нашла глазами задёрнутое окно.

К этому было не подобрать ни разумных, ни даже неразумных объяснений. Появилось предощущение чего-то, что вот-вот случится.

Она подошла к окну, помешкала, но отодвинула шторы. За ними ждало лишь отражение подсвечника и её собственное. Взгляд соскользнул к брошке, которую она часто прикалывала на воротник, и морщинка на лбу исчезла. Этот подарок погружал Марию в утешительные объятия, когда казалось, что не хватает сил. Брошка напоминала экзотический цветок и, хоть не была выполнена из золота, на солнце лучилась благородным приятным блеском.

Мария с нежностью всматривалась в выгравированные завитки. Она смотрела, смотрела, смотрела…

Нежданно грохот обрушился на стекло! Графиня отпрянула, обронив подсвечник. Не раздумывая, она бросилась тушить выкатившуюся свечу. А когда вернулась к окну, обнаружила ничем не примечательное безмолвие. Фонари давно перестали гореть, улица подсвечивалась лишь тусклым лунным светом. На мгновение ей показалось, что она что-то заметила – силуэт, который растворился в дымчатых очертаниях ночи.

Ни через полчаса, ни через час, ни даже после рассвета под окнами дома Марии никто не объявился. В том числе и загадочный В. Д., которого графиня всё ещё надеялась застать врасплох и потребовать ответов.

* * *

Графиня столкнулась с князем Ранцовым на улице перед входом в судебное отделение. Некоторое время они стояли в неловком молчании, разглядывая друг друга, пытаясь подметить, что могло перемениться с их последней встречи.

У Марии перехватило дыхание, когда Влас Михайлович, позволив двери за его спиной захлопнуться, шагнул к ней. Неожиданная радость от случайной встречи нахлынула так внезапно, что графиня растерялась и не расслышала первую фразу князя.

– Мария Фёдоровна?

– Да-да, – сбивчиво ответила она, чувствуя себя непривычно рассеянной.

На лице мужчины отразилось беспокойство.

– Как давно у вас проблемы со сном?

Графиня изумлённо вскинула брови. У неё определённо имелись трудности всякого толка: поимка В. Д., поиск Кропоткина. Тем не менее Мария была твёрдо убеждена, что ни первое, ни последнее не сказалось на её внешнем облике существенным образом. Во всяком случае, сегодняшним утром отражение в трельяже ничем не отличалось от отражения в любой другой день из тех, в которые они с князем виделись лицом к лицу.

– Ко всему прочему у вас замедленная реакция.

Графиня прищурилась и отклонилась чуточку назад, чтобы присмотреться к мужчине под иным углом. Из-за снега его волосы намокли и казались на несколько тонов темнее обычного. Пряди ниспадали на лоб, прикрывая брови и словно приковывая внимание Марии к его серым глазам, которые мерцали на свету.

– Отчего вас так тревожит моё состояние?

– Я доктор. А вы тётя моего ученика, которая по ряду причин может переживать нервное расстройство и его последствия.

Полуулыбка сменилась непроницаемым выражением на лице. Входило ли в перечень причин то, что она едва не замёрзла? А случай во время соколиной охоты? Или, быть может, её поведение в ту ночь, когда они стояли до неприличного близко? Какими бы неловкими ни были те мгновения, Мария помнила всё, будто это только-только случилось.

– Я нахожусь в здравом уме и… – Она хотела добавить чего-нибудь ещё, но, приметив выходящего из участка барона, передумала. – Всего доброго, ваша светлость, – пробормотала она наспех и рванула вперёд, однако тотчас же была остановлена сильной рукой в белой перчатке.

Неслыханная дерзость – касаться её вот так, не будучи родственником или супругом. Однако Мария давно поняла, что князь не из тех, кто строго придерживался правил этикета.

– У вас правда всё хорошо? – Голос Власа Михайловича был наполнен искренним беспокойством, что в равной степени раздражало и смущало.

– Правда. И будет ещё лучше, если вы перестанете приписывать мне всякого рода хвори. А теперь позвольте мне наконец пойти и поговорить с бароном Одоевским.

Хватка на локте ослабла. Князь посмотрел в сторону Григория Алексеевича с недоумением, а затем наградил и графиню странным взглядом, который она не могла истолковать.

Она нагнала барона у поворота. Своим появлением Мария привела его в замешательство, но не настолько, чтобы Григорий Алексеевич охнул от неожиданности или испуганно вздрогнул.

– Ваше сиятельство, чем обязан?

– Разве нужен повод, чтобы поздороваться с добрым человеком?

– С добрым, может быть, и не нужен. – Улыбка проступила на лице барона, но тут же сменилась строгой маской. – Не сочтите за грубость, однако я не могу задерживаться. Дорога каждая секунда.

– Пропал ещё кто-то?

Разыскивать живых оказалось ничуть не проще разговоров с мёртвыми. И если для первого помощников ей не сыскать, то со вторым Мария могла воспользоваться опытом и методами барона Одоевского.

Графиня долго размышляла о своих дальнейших действиях. Пыталась найти причины не вмешиваться в происходящее, но в итоге она направилась к участку.

Григорий Алексеевич нахмурился, и сердце Марии забилось сильнее. Её предположение попало точно в яблочко. Она чувствовала это.

Полицейское управление старалось развеять панику, но газеты и людская молва, которая обрастала всё новыми и новыми страшными подробностями, сводили на нет все усилия.

– Могу я пойти с вами?

– Извольте, Мария Фёдоровна! – Барон поперхнулся от одной мысли об этом. – Не пристало сударыням бродить по переулкам, и уж тем более устраивать погоню за похитителем!

– Так, значит, люди пропадают не сами по себе… – Винтики в голове графини пришли в движение. Возможно, Кропоткин всё же не сбежал, а стал лишь очередной жертвой в списке исчезнувших.

– Вам не стоит переживать на сей счёт. У нас всё под контролем.

Его голос звучал убедительно. Возможно, именно так говорили и другие полицейские. Однако в данных обстоятельствах этого было мало.

– Моя няня, соседи и половина города, ставшие затворниками, не согласятся с вами. Есть и другая половина. Та, что не столь благоразумна и куда решительнее. Не думаете, что она способна выразить своё несогласие более радикальными способами?

И ведь действительно было немало обвиняющих полицейское чиновничество в бездействии. Находились и те, кто расклеивал листовки, в которых громогласно заявлялось, что виновника пропаж и вовсе покрывают.

Подобные распри отвлекали от главного – поимки настоящего преступника. И Григорий Алексеевич, конечно же, это понимал.

– Вы меня убиваете, дорогая.

Непреклонный взгляд Марии не оставил ему ничего иного, кроме как схватиться за переносицу и прикрыть глаза.

– Впрочем, – пробормотал он спустя несколько секунд, – если верить в слухи о ваших способностях, даже моя кончина не станет для вас проблемой.

Мария почти свыклась с тем, что к спиритическому поприщу относились с недоверием. До недавнего времени она и сама не была уверена в своих способностях. Однако в словах Григория Алексеевича не чувствовалось насмешки. Его шутка вышла совсем не обидной и напоминала скорее дружеское перебрасывание остротами, чем попытку задеть. Конечно же, Мария не знала наверняка, ведут ли себя подобным образом друзья, поскольку она не общалась с кем-то настолько близко.

– Вы ведь сами говорили: не гулять без компании. Вот и сопроводите меня.

С крыши соседнего здания упал большой ком снега, когда Одоевский с суровым видом покачал головой.

– Нам в разные стороны, ваше сиятельство.

– Уверена, что в одну, – не отступала графиня.

Ветер раскачивал выцветшую вывеску, криво прибитую над швейной мастерской, закручивал крупинки у их ног. Некоторые снежинки попадали на лица. Но ни звуки, ни холод не могли отвлечь её от игры в гляделки со следователем.

– Настолько безвыходным вам представляется положение? Раз уж полиция не справляется своими силами, то настал час для иных сил – сверхъестественных?

– Вы ничего не теряете, Григорий Алексеевич.

– Разве что своё достоинство следователя… – Он посмотрел наверх, взглянул в сторону, другую, вновь очертил взглядом пространство, словно предметы вокруг могли помочь ему принять решение.

Когда глаза Одоевского снова нашли её – та твёрдая убеждённость и принципы, которые диктовали ему ни в коем случае не позволять сторонним носам соваться в чужие дела, обратилась сомнениями.

Как сильно повредит её вмешательство?

Правда ли с ней говорят мёртвые?

И если она всё же слышит духов, готовы ли те сотрудничать в раскрытии преступления?

Она не ведала, что на самом деле происходило в мыслях следователя, и всё это звучало только в её голове, пусть и голосом барона.

– Идёмте, ваше сиятельство. Чем меньше времени прошло с момента преступления, тем больше шансов скорее выйти на след.

У неё была уйма вопросов, однако барон не тратил на разговор ни минуты, да и Мария боялась спугнуть его решимость.

Несмотря на травмированную ногу, он двигался пусть короткими, но быстрыми перебежками. Мария едва поспевала, изредка дивясь про себя кардинальным переменам в спутнике. Она впервые разглядела в этом добродушном и несколько неловком мужчине настоящего судебного следователя.

* * *

Барон невольно сбавил темп. Всё это время Мария Фёдоровна покорно и молчаливо следовала за ним, он успел позабыть о её присутствии. Возможно, то было к лучшему, ведь, вспомнив о спутнице, Григорий с трудом справлялся с сожалением.

Чем он думал, позволяя графине Ельской отправиться вместе с ним? Истаптывать тропинки парка, мотаться из одного конца города в другой, опрашивать местных завсегдатаев питейных заведений – это лишь малая часть проделанного и того, что только предстояло сделать. Сущее страдание для знатных дам. В общем-то, и для офицеров тоже. Розыск людей – работа долгая и даже заунывная. Он хорошо знал об этом, поскольку несколько лет прослужил в сыскной части. И вот теперь ответственность за сыск вновь легла на его плечи.

– Как бы всё не обернулось массовой истерией… – Мария точно выносила приговор. Безжалостный и мрачный, но, как барон надеялся в глубине души, который никогда не приведут в исполнение.

– Предпочитаете давить на больную мозоль, да? – Короткий неловкий смешок вырвался у него. – Какое удовольствие открывать новые грани вас, графиня, пускай и при таких обстоятельствах.

– Я не стараюсь раздуть проблему в ваших глазах. Я лишь озвучиваю то, что не даёт покоя многим… И вам тоже, барон. И вам тоже.

Глаза Марии Фёдоровны лучились таким пониманием, что на секунду он чуть не свернул на кривую тропинку: «А не способна ли она залезать в чужие головы и распоряжаться там мыслями как у себя дома?»

Григорий недоверчиво покосился на графиню. Он ведь следователь. «Человек логических суждений и фактов», – напомнил он себе, когда натура творческая, склонная к романтизму и мистицизму, решила проснуться в неподходящее время.

– С чего обычно начинают поиски?

Её решительный настрой ввязаться в дело выглядел как банальное любопытство или прихоть. Она не первый медиум, который предпринимает попытки разузнать подробности громких преступлений.

В прошлом году один из таких представителей спиритизма по воле случая или же по спланированному расчёту оказался в питейном заведении. В тот же вечер туда зашли полицейские. Медиум стал свидетелем их частного разговора, а затем, на своих сеансах, утверждал, что благодаря призраку убитой женщины смог раскрыть преступника, пока полиция оставалась в неведении.

Отправная точка расследования всегда была одна и та же: обыск места пропажи и места проживания потерпевших. Дальше, в зависимости от того, какие обнаружены вещественные доказательства на месте преступления или улики на трупе, если таковой найден, в ход шли допросы родных, близких и возможных свидетелей. С последним «несказанно повезло», ведь до сегодняшнего случая в обращениях о пропаже не упоминалось никого, кто видел бы преступление своими глазами.

– Куда мы направляемся сейчас? На место происшествия или к кому-то в дом? – деловито уточнила Мария Фёдоровна.

– Второе. В парке я был сегодня утром. Там же я и опросил главного очевидца.

Внутренний голос не переставал нашёптывать, что он поступал неверно – ни по закону, ни по собственным устоям. Хотя барон не мог не признать, что графиня вовсе не кисейная барышня.

– Станете понятой, – решил Григорий Алексеевич, прежде чем они завернули в переулок, дабы сократить путь. – Ничего не трогайте. Следите за моими действиями и запоминайте предметы, которые я буду показывать. Ясно?

– Вполне, – уверила графиня.

Лицо барона смягчилось. Мария Фёдоровна умна и, что самое важное, проницательна. Благодаря своей наблюдательности она пролила свет на смерть в институте благородных девиц и на тёмные секреты князя Измайлова. Эти качества делали Марию Фёдоровну ценным компаньоном. Если уж на то пошло, и ему надо объединиться с барышней… Он прислушался к своим ощущениям. Да, определённо, сейчас он был готов принять помощь даже от призраков. Только бы прервать череду пропаж да убить в зародыше панику и беспорядки, готовые вот-вот вспыхнуть.

Что ж, так тому и быть. Он поведает ей о свидетельнице.

* * *

Баронесса Зайцова всегда питала слабость к собачкам. Маленькие, пушистые, миленькие создания радовали глаз и возвращали жизнь в её загрубевшее после потери мужа, а затем и родителей сердце. Хотя супруга она едва ли сильно любила. Они поженились по решению родителей, когда обоим было по семнадцать, а в браке не прожили и пяти лет, когда супруг из-за частых похождений в дома терпимости стал жертвой «любострастной болезни»².

Баронесса не заразилась. Кто-то назвал бы это благословением свыше, но в действительности причиной везения послужило лишь отсутствие интереса. Сперва со стороны мужа, а спустя несколько ночей, проведённых вместе с венчания, равнодушие стало взаимным. В конце концов их встречи на одной кровати сошли на нет.

После многих лет бракоразводного процесса, после многих усилий по поиску очевидцев прелюбодеяния и доказательств неспособности мужа продолжать достойное брачное сожительство Александра Иннокентьевна наконец-то добилась своего.

Но это отбросило тень на её имя. Её персону исключили из списка «приличных» людей, за спиной шептались. Многие винили баронессу, хотя грешил супруг. Александра Иннокентьевна лишилась статуса, друзей и мужа, однако не жалела ни о чём. Даже повернись время вспять, она не изменила бы ни одного своего решения.

Невзирая на позор, отец и мать не бросили любимую дочь в беде и заботились о ней до конца. Они помогли ей с жильём, а потом приобщили к семейному ювелирному ремеслу, которое женщина продолжала и по сей день.

Недостаток общения баронесса Зайцова восполняла своими пушистыми чадами. Все семь разношёрстных, гладко вычесанных болонок являли собой воплощение преданности и всепоглощающей любви, которая, как считала сама баронесса, была недоступна людям.

Вчерашним вечером, когда она прогуливалась вместе с питомцами, Александра Иннокентьевна столкнулась с Дмитрием Петровичем Безруковым – пожилым цирюльником, который каждый день проходил через главный парк города, чтобы добраться до своей квартиры. Бывало, он посещал на дому некоторых достопочтенных господ, желавших навести марафет и провести несколько лечебных процедур. Хороший цирюльник ценился высоко, а Безруков, вне всяких сомнений, считался знатоком в своей сфере.

И подкован он был во многом: помимо бритья бороды Дмитрий Петрович занимался бородавками, умело управлялся с пиявками и банками, да к тому же ловко орудовал «козьей ножкой», крючком-лопаткой, предназначение которого заключалось в вырывании больного зуба.

Зайцова и Безруков побеседовали о погоде, изредка касались более серьёзных тем. В этот момент с болонками баронессы стали происходить странные вещи. Животные начали нервно лаять, натягивали поводки, порываясь вырваться из рук хозяйки.

Вскоре именно это и произошло. Собачки бросились вглубь парка, словно пытались от кого-то скрыться. Извинившись за подобное недоразумение, Александра Иннокентьевна настояла на том, чтобы цирюльник подождал её возле лавочки, пока она самостоятельно вернёт питомцев.

Разыскав всех семерых, женщина поспешила обратно, ломая голову над причинами поведения любимцев, ведь её собачки всегда были очень послушными. Возвратившись, баронесса обнаружила, что Безрукова нет на оговоренном месте. «Быть может, устал ждать или замёрз?» – подумала она тогда, однако всё же решилась обойти парк в надежде нагнать мужчину и ещё раз принести извинения.

Дмитрия Петровича и след простыл. Баронесса проверила все тропки, все закуточки, в которых мог бы притаиться мужчина, но безуспешно. В конце концов женщина пришла к выводу, что он просто ушёл по делам. Ей и самой давно пора было идти домой. Ветер крепчал, кружа в воздухе снежную крупу. Небо становилось всё угрюмее, и Александра Иннокентьевна неосознанно ускорилась. Поскорее к выходу. Поскорее в тёплые стены.

На подходе к центральным ажурным воротам собачки вновь заупрямились, отказываясь идти. Их жалобный скулёж пробирал до мурашек. Превозмогая холод, баронесса стянула перчатки, присела на корточки и ласково провела рукой по шёрстке каждой болонки.

– Ну что вы, что вы, милые? Отчего такие беспокойные?

Жоан, самая старенькая кудрявая собачка, прижимая уши к голове, лизнула пальцы хозяйки и несколько раз тявкнула, будто пыталась что-то рассказать, о чём-то предупредить.

На какой-то миг баронессе почудилось, что под ногами задрожала земля. Впереди раздался грохот, словно по улице пронеслись тысячи лошадей, запряжённых в тысячи повозок. А затем Анастасия Иннокентьевна услышала крик, от которого кровь застыла в жилах.

То был голос Безрукова.

И он молил о помощи.

* * *

В каморке Безрукова, которую он снимал за три рубля за месяц, было тесно и душно, однако, надо признать, достаточно чисто. Впрочем, могло ли быть грязно в крохотном помещеньице с одной только кроватью? По словам знакомых Дмитрия Петровича, все деньги цирюльник тратил исключительно на смысл всей его жизни и не вкладывал ни сил, ни средств в место, куда приходил лишь переночевать.

Как и было обещано, Мария придерживалась роли свидетеля и старалась на всё обращать внимание. Немногие предметы, что сыскались в каморке, барон показывал ей, а потом заносил в лист. То были: прохудившаяся пара сапог, тёмно-фиолетовый тюбик с помадой для ращения волос, пальто и шляпа.

Когда они закончили, графиня обвела взглядом унылую комнатку в последний раз и, едва заметно покачав головой, побрела к лестнице, ведущей из подвала наружу. Лицо, разгорячившееся от духоты и спёртого воздуха, обдало приятной прохладой. Хотелось остановиться ненадолго и насладиться спокойствием вечера, но вместо этого Мария прошествовала к своему спутнику, одиноко курящему возле фонаря.

– Почувствовали что-нибудь? – Григорий Алексеевич убрал сигарету ото рта и увёл в сторону, дабы дым не попал на графиню.

– Ничего, что говорит о похищении. В общем-то, как и показания свидетеля, – многозначительно закончила графиня.

– Вы крайне недоверчивы для медиума, ваше сиятельство.

– Даже призраки рассказывают больше, чем поведала вам баронесса.

«То ли крик о помощи, то ли завывание ветра?» – Этим туманным высказыванием Александра Иннокентьевна завершила заявление.

– Разве этих слов достаточно, чтобы взяться за расследование? Почему вы поверили ей?

– Показания Александры Иннокентьевны не единственное, что вызвало у меня беспокойство. Осматривая парк, я кое-что обнаружил. Согласитесь, трудно пропустить ящик длиной более одного аршина³, доверху забитый ножницами, бритвами и прочим.

Мужчина изъяснялся туманно, направляя размышления графини в желаемое русло.

– А ведь для цирюльника этот ящик как вторая рука. Оставить его – всё равно что её лишиться. Зная это и помня о том немногом, что я уже успел поведать вам о личности Безрукова, ответьте: что могло заставить его бросить тот самый ящик?

Губы графини округлились в немом восклицании.

– Баронесса стала свидетельницей преступления, – настаивал Григорий Алексеевич. – Расценивайте мои убеждения как бред, если хотите, я предпочитаю называть это чутьём.

Что ж, это она понять могла. Особенно теперь, когда сама постоянно опиралась именно на эту способность.