Читать книгу: «Фианит в оправе диадемы», страница 7

Губы Даниэле вытянулись, а взгляд девушка опустила, сосредоточившись на пере для письма, лежащем рядом. Это было смущение? Неловкость? На столе лежала подвеска с большим рубином в центре композиции – весьма искусная работа. Крупный камень подходил как для мужчин, так и для женских платьев.

– У фрейлины Эстель де Буажлен появился любовник. Повеса, барон. Он живёт тут, в столице, любит играть. Ему всё не везло, проиграл целое состояние, а потом принёс вот такой подарок.

– Это могло быть наследство?

– Могло,– мадемуазель де ла Круа произнесла на выдохе, соглашаясь с резонным вопросом. – Её Светлость вежливо спросила про украшение, пока мы были в повозке, раньше она его не видела. Даже спросила разрешения коснуться. Может быть, там какое-нибудь послание спрятано? Механизм какой ловкий. В перстнях же можно яд спрятать на иголочке, так и тут, может, потайной замок.

Когда Жерар провёл пальцем по рубину, он хмыкнул. Камень был тёплым и гладким. До этого, вероятно, пролежал много времени на солнце. Но тактильно не было ни одной лишней засечки. Может, и правда, что-то внутри осталось?

– Я даже не знаю, чем тебя отблагодарить! Это так отважно и рискованно с твоей стороны!

– Ах, кстати об этом! – Даниэле взялась за ручку расписной чашки из сервиза и вдохнула терпкий аромат, поднимающийся вместе с паром, крепкого чёрного чая. – Я полагаю, дорогой брат, ты понимаешь, что мне тоже нужна помощь.

Маркиз Жерар де ла Круа понимал, в котором часу нужно выходить на охоту и как заправлять ружьё. Зачем носить с собой кинжал и как ставить силки. Но по взгляду можно было догадаться, что сестру он не понимал.

– Тебя кто-то обидел? – его лицо побледнело на мгновение, но следом мужчину бросило в жар. Он сжал руку, а с ней и подвес, что лежал в ладони. – Кто этот человек? Я… Я вызову его на дуэль!

Но девушка молчала. И это лишь больше раздувало в сердце Жерара огонь праведного гнева.

– Имя! Назови его.

– В этом нет необходимости, – она сделала глоток и без стука опустила чашку на блюдце. – Я уезжаю из дворца. К родителям, в их имение. Мне нужен отдых.

Так легко и непринуждённо она бросила эту новость, что маркиз замер. Тяжелый камень с груди спал, Жерар словно смог наконец вынырнуть из реки и сделать вдох полной грудью.

– Только и всего?

– Только и всего. После того, как я занялась поисками, на меня начали коситься, и мне это не нравится, – уголки губ Даниэле приподняла в подобии вежливой улыбки. И сейчас маркиз заметил, как вокруг верхней губы пудра смылась, обнажая розовые пятна. – Ты просишь меня остаться здесь, Жерар. Через три дня я отправлюсь в отчий дом.

– И в чём же будет заключаться помощь? Сопроводить тебя?

– Фрейлина не имеет права надолго оставлять Её Высочество. Если мы будем без дела слоняться по дворцу, возникнут вопросы. И в первую очередь – у других фрейлин. Я уеду, но как разогнать их стаю, решать тебе.

Малыми глотками она допила чай и взяла яблочную дольку. Послышался хруст, и Даниэле довольно сморщила нос – кислое, как ей нравилось. Слуги знали привычки детей де ла Круа.

А Жерар положил на стол украшение, задумавшись. С чего стоило начать поиски? Он не был хорошим дознавателем, выудить знания хитростью вряд ли выйдет лучше, чем у младшей сестры. Да и её слова на счёт фрейлин во дворце были правдой. Каждая девушка в свите Её Высочества была заместо служанок: они занимались её туалетом, распорядком дня, выполняли малейшие поручения. Отсутствие мадам Аделаиды будет заметно всем, а фрейлинам – в первую очередь. Наверняка заохают, будут денно и нощно молиться за жизнь и здоровье Её Светлости! Так же женщины должны поступать в подобной ситуации? У них боли головные появятся… А нарушать спокойствие особ из высшего общества Жерару очень не хотелось.

– Да и, если я уеду, а у одной из них пропадёт подвеска, начнут судачить на разные лады… – вкрадчивый голос словно намекал на правильный выбор приоритетов. Мужчина сам должен принять решение и действовать, но подтолкнуть в нужную сторону ход его мыслей Даниэле могла. – А если подвеска потерялась во время сборов…

А как же это провернуть? Единственным, к кому мог обратиться Жерар, был регент Готье де Шатрон. Второе лицо, наверняка он был гораздо более сообразительным в этих делах, чем молодой маркиз.

– Даниэле, располагайся. Небольшая усадьба, конечно, меньше Лудье, но чем богаты, тому и рады.

Мужчина поднялся и, раскинув руки в стороны, вежливо поклонился ей. Несмотря на то, что колокола пробили двенадцать, судя по багряному халату, для Жерара это было всё ещё утро. Он оставил вещи на столе и быстрыми шагами направился на выход из кабинета. Спавший кверху лысым пузом Аргус, услышав шаги хозяина, открыл один глаз. И ведь мужчина собирался уйти… Без него! Пёс издал хриплое ворчание, поворачиваясь на бок, и Жерар вынужден был остановиться. Как можно было оставить животное без внимания? Решительный взгляд встретился с чёрным омутом Аргуса, и тот начал весело вилять хвостом и ползти к краю сиденья. Нет, оставлять пса в уязвимом положении наверху решительно нельзя!

В пару шагов Жерар оказался рядом с верным псом, протянул к нему руки, но нос животного покрылся морщинами, а хвост перестал вилять и мгновенно замер. Пасть ощерилась, обнажая ряд длинных белых зубов. Аргус, самый верный пёс, смотрел на ладонь своего хозяина и не мог сдержать предупреждающего рыка.

– Что с ним? – в голосе Даниэле слышалась обеспокоенность, но девушка чуть подалась вперёд, стараясь рассмотреть, что происходит с псом.

– Такого раньше не было… Какая блоха его укусила?

Обычно собаки не рычали на тех, кто их кормил, но Аргус залился грозным лаем на маркиза де ла Круа. Мужчина сделал шаг назад, потом ещё… С каждым шагом бракк лаял менее грозно, под конец его напряжённые глаза неотрывно следили за человеком, но он притих.

Даниэле поднялась с места. Заметив это, Жерар зашипел на сестру, но мадемуазель не обращала внимания. Пёс и ухом не дёрнул, когда девушка сняла перчатку и принялась поглаживать короткую пятнистую шерсть на шее животного. Никакого внимания на неё. Не было ни страха, ни злости.

– Этот человек тебя пугает, да, моя бабочка?

Под весёлое девичье сюсюканье с Аргусом, маркиз поднял ладони и уставился на них. Человеческий глаз не мог уловить всё. Но, может, запах? Кончика носа он коснулся ладонями по очереди – ничего нового и необычного. Но… Жерар резко вернулся к столу. Сгрёб всё, что показывала Даниэле, и встал на то место, где Аргус позволил ему быть. Достаточное расстояние, чтобы тот чувствовал себя в безопасности. Поочерёдно по одному предмету маркиз на вытянутой руке приближал к псу. Тихое предупреждающее рычание на подвесках перешли в отчаянный лай, Агрусу пришлось сесть и прижаться к спинке стула, чтобы держаться от украшения подальше. Слюна вспенилась и начала капать на обивку, да и голос Даниэле не успокаивал.

– Не понимаю, – он убрал подвеску в карман.

Графин с колодезной водой всегда стоял на столе рядом со стаканом. Сейчас мужчина подошёл к фикусу и несколькими поливами умыл себе руки, используя большой горшок, где и было растение, вместо таза для умывания.

– Что ты говоришь? Мадемуазель Эстель?

– Де Буажлен, – поспешно отозвалась Даниэле.

Маркиз де ла Круа подошёл к Аргусу. Пёс уже критически обнюхал мокрые руки мужчины, шумно вдыхая запах. Мотнул мордой, подставляя свою бурую макушку под знакомую ладонь.

– А повесу этого?

Жюль д’Гравел – душа компании. По крайней мере, он таким себя считал. Уже не молодой человек, его возраст неумолимо клонился к сорока годам, но он упорно оставался холост, пусть и лоб понемногу становился всё больше, а русые длинные волосы отступали к макушке. Жюль любил хорошую выпивку, сальные шуточки, красивых женщин и азартные игры. Кости, карты – разницы не было. Голубые глаза с затуманенным взглядом наблюдали за столом, а на губах у мужчины держалась пьяная ухмылка.

По вторникам он оставался в кабаке «Буйный вепрь» – место полностью прокуренное дешёвым табаком, здесь музыка не смолкала до утра. Но Жюль никогда так надолго не оставался, лишь до двух ночи, когда ежедневные выделенные средства таяли в реках вина под мостами червовых семёрок.

Добыча не должна заподозрить о том, что на неё ведётся охота до тех пор, пока не протрубит рог.

Вразвалочку вышел мужчина и запахнул камзол, получше прячась от весеннего ветра. От парика он упорно отказывался, приходилось завивать волосы самостоятельно. Но Жюль не унывал. Он прислонился к стене и вдохнул сырой ночной воздух, полный зловония городских улиц. Но это был глоток свежести по сравнению с удушливым амбрэ пота и расплавленного воска внутри кабака.

Мужчина шёл по улице, некоторые фонари уже горели. Он не смотрел по сторонам и что-то бормотал себе под нос, шаркая ногами по выпирающим камням на брусчатке. Впереди сидели люди. Мужчины в шляпах, издалека их разобрать было сложно, они поджидали кого-то. Не рискнув узнать, кого именно, Жюль свернул на соседнюю улицу, также плохо освещенную, как и любая здесь. Его кренило, словно старое дерево сильными ветрами, в сторону.

Мужчина, облачённый в простой чёрный плащ, следовал на расстоянии. Он не обращал внимания, когда сапогами наступал в лужу, его взгляд неотрывно следовал за пьяницей. Он слышал тихие шорохи позади себя. Д’Гравел не оборачивался. Мужчина продал свои чулки ещё на прошлой неделе, голые ноги почти до колена щекотал холодный весенний ветерок, а шляпа была столь плоха, что не выдавала в нём сколько-нибудь знатного человека. У охотника заскрипели зубы от отвращения к этому человеку. Стоило Жюлю остановиться лицом к стене чьего-то дома, засмотревшись на строение, так пришлось ему быстро перебирать ногами, чтобы не рухнуть под тяжестью своих мыслей прямо на зад.

Смотреть на этот фарс было выше достоинства охотника.

– Взять, – спокойным голосом тихо, но властно произнёс мужчина.

И двое крупных охотничьих собак сорвались с места. Они не в первый раз загоняли дичь. Леса с многовековыми деревьями сменились редкими столбами, разгоняющими тьму, а животное стало почти прямоходящим человеком.

Из темноты раздался утробный рев. Низкий рык звучал одновременно отовсюду, повторяемый сотнями голосов. Или Жюлю так казалось. Но когда он в ужасе оглянулся, из тьмы на него были направлены не менее восьми пар светящихся потусторонним огнём глаз!

Из чёрной бездны на освещенную фонарём местность вышли первые монстры – гончие неспокойных, не иначе! Их поджарые тела предельно напряглись, а пасть оскалилась, обнажая зубы. Уши прижались к макушкам. А сколько их ещё было в тени? Рык не прекращался, он звучал в голове его, не смолкая, и Жюль сделал единственное, на что он был способен сейчас – пустился в бег.

Ночная свора. Совсем как из той сказки, которую рассказывали детям, чтобы те не покидали дома после захода солнца. Неспокойные открывают костяные темницы, в которых прячутся несущие смрад и разложение псы из ночной своры. Бродят они по свету, спутниками им служат звёзды. И проклинать будешь тот час, когда они учуят твой след. Неминуемо острые, как кинжалы, зубы вонзятся в плоть, разрежут её до кости, и утащат в свою темницу, чтобы обгладывать. И боль будет длиться столетиями, пока вновь не откроется, чтобы в клетке появился новый обречённый.

Пусть меч и бил о голень, против ночной своры фехтовать бесполезно. Разве что бежать. Страх выдал добычу в мужчине, и псы, ведомые азартом, бросились следом. Разве мог пьяный мужчина оказаться быстрее натренированных гончих? Светлые участки под фонарями то появлялись, то исчезали, приходилось двигаться вперёд, надеясь на удачу, пока глаза только привыкали к полутьме. Спасительные островки были столь желанны, словно под ними ночная свора теряла свою силу, а во тьме снова наступала, неумолимо приближалась. Очередное пятно света, д’Гравел уже не понимал, где он, голова кружилась, а рычание звучало отовсюду сразу. Пёс оттолкнулся всеми лапами и совершил длинный прыжок, хватаясь зубами за плащ, струящийся позади. Резкий толчок назад, пьяный мужчина споткнулся о свою ногу, кувыркнулся, запутываясь в длинной ткани, и остался лежать на холодной брусчатке.

Одна из собак поставила передние лапы ему на грудь и угрожающе зарычала. Слюна капала на лицо мужчины, но тот видел только то, как сверкают её клыки.

– Богиня! Милостивая Дева, опусти очи свои на землю грешную, – Жюль со всей силы зажмурился надеясь, что это всего лишь сон, и принялся повторять заученную молитву. Его дыхание сбилось, он путался и заикался.

Псы охраняли свою добычу, второй зверь обходил её, клацал зубами и смотрел по сторонам, ожидая охотника. Круг света выхватывал чётко верхнюю часть добычи, туго закутанную в плащ, нижняя же оставалась в полутьме. Руки его туго были прижаты тканью к груди, выхватить оружие было делом затруднительным. Охотник перешёл на шаг, увидев расстановку сил. Ещё рано было праздновать победу, пока шкура добычи не была у него в руках.

Тяжёлые шаги послышались раньше, чем показался силуэт. О, Жюль бы всё отдал, чтобы это был отряд патрульных! Но нет, ни фонаря, ни форменной накидки. Чёрное облачение простого кроя, тёмная шляпа с пером. И лицо закрыто карнавальной маской грустного шута! Д’Гравел забился в ужасе, хозяин своры собственной персоной явился, чтобы утащить его тело, когда псы будут по кусочкам отрывать кожу. Но плащ сыграл с мужчиной злую шутку, нелегко выбраться из кокона, когда не можешь двинуться.

Длинный простой тонкий кинжал без рисунков и украшений выскользнул из ножен и оказался в чёрной руке Неспокойного. Хиршфангер. От лезвия словно исходил потусторонний холод.

– Пощади! – взмолился Жюль, хватаясь за то, что этот прямоходящий, вероятно, понимает человеческую речь! Ведь не могут же мифические существа говорить на ином языке. – Что хочешь дам! Я богат и…

Охотник остановился, но псы продолжали рычать. Д’Гравел, решив, что нащупал нужную карту в рукаве, поспешно продолжил.

– Деньги? – Неспокойный продолжил идти вперёд. – Нет-нет, не деньги! Люди? Сколько душ тебе нужно? Три? Семь?

– Одна, – в голосе Жерара сквозило неприкрытое отвращение.

– Не надо! Я… Я! —он всхлипнул. А может это выпитый алкоголь после тряски во время погони просился наружу?

Из кармана маркиз де ла Круа достал рубиновую подвеску. Собакам на неё, как оказалось, было всё равно, а Аргуса мужчина брать не желал, пока тот не восстановится. Драгоценный камень отражал свет фонаря, словно внутри рубина разгоралась сотня пожаров. Амулет Разрушения! И Жюль в ужасе подумал, что точно такое же украшение подарил мадемуазель Эстель в знак вечной любви! И если ночные гончие не могли пробраться за стены дворца, то Неспокойные будут тянуть свои тонкие сучковатые пальцы в её сны, раздирать её сознание острыми ногтями, путать мысли и шаг за шагом сводить с ума. Конечно, если Амулет Разрушения сам не сделает своё гнусное дело.

Пьяница взвыл громко и протяжно. Так просто умирать не хотелось, но выбраться из кокона не удавалось. Даже если бы и получилось, острая пасть одной собаки, рядом вторая. А сколько ещё во тьме? Они только и ждали команды своего хозяина.

– Или ты можешь откупиться, – мужчина в маске шута горой возвышался, принижая д’Гравела до ничтожного муравья. – Тебе всего лишь нужно поведать мне. Шепни на ухо имя того, кто передал тебе этот чудесный подарок.

– Я его выиграл!

– Ты? – явное удивление. Жюля выдавали голые ноги, торчащие их туфель. – Назови имя человека, поставившего на кон то, что не принадлежало ему по праву!

Сердце Жюля пропустило удар, он уже не мог бояться сильнее. И если сейчас можно было умереть от страха, он бы посчитал это милосердием!

– Украденное? – шёпотом, полным ужаса осознания, проговорил он. Вот, на что можно выменять свою жизнь! – Я скажу всё-всё скажу! Я…

Пока Жюль вспоминал, мышцы маркиза де ла Круа оставались напряжены. Он правой рукой сжимал хиршфангер, старательно вслушиваясь в тишину спящей улицы. «Буйный вепрь» располагался довольно далеко на западе, ближе к той части города, где приличным людям делать нечего, а гончие не позволили Жюлю выйти на основную улицу, где изредка ходят патрули. Так и остался пьяный лежать в узком проулке между домами. Если патрули будут проходить мимо, если заметит неладное, стенания Жюля, маркиз де ла Круа с собаками собирался просто сбежать и дождаться более подходящего случая для небольшого маскарада.

– Это были кости. Я выиграл у… Нет-нет, не выиграл. Проиграл? Да, точно! – обрывки воспоминаний появлялись у д’Гравела, он старательно их перебирал, сравнивая, когда и что он успел отдать. И ведь Неспокойного обмануть нельзя, узнает. А как быть, если память подводит? – Да, верно, в тот день я был на мели, вернулся домой. Уснул в прихожей, а в кармане…

– Сами собой возникли? – его гнев был громок, но голос оставался тихим. Не стоило привлекать лишнее внимание.

– Да! Нет! Нет-нет! Я помню… Кто-то мне говорил!

– Кто? – Жерар прикусил язык.

Такое любопытство и выдавало его интересы перед Даниэле, теперь следовало контролировать свои слова, чтобы поддерживать образ отродья Богини, отрёкшегося от её Света и Слова.

– Не помню! Я его лица не видел. Он… Говорил со мной, когда я проиграл. Брал вино ещё и ещё, всё больше, не позволяя мне осушить мой кубок наверняка. Речи говорил про семьи, дом, игры… Да, спросил, когда я в последний раз дарил возлюбленной подарки. Утром, когда я нашёл подвес, воскликнул – провидение!

– Кто это был?

– Не знаю… Мужчина! Не молодой. В том кабаке много пришлых бывают, западные ворота близко. Этих лиц там мелькает…

– Это всё?

– Провалиться мне на этом месте, если я хоть словом солгал!

Его речь была сбивчивой и торопливой, глаза были ещё затуманены алкоголем, но не было похоже, что Жюль врал. Он боялся. И с этим надо было считаться – под страхом смерти Неспокойному он выложил всё, что знал, опасаясь расплаты.

Пауза повисла в воздухе, д’Гравел чувствовал, как его сердце ударялось о собачью лапу с длинными когтями. По цельной маске невозможно было определить, о чём думал Неспокойный. Доволен ли он ответом?

– Уходим! – скомандовал он.

Псы перестали скалиться. Тот, что прижимал к земле Жюля, сначала повернул морду в сторону хозяина, потом предупредительно зарычал на пленника и спустился с него. Собаки засеменили за фигурой в чёрном, проходя через узкие улочки. Воры? Никакие кражи не страшны человеку с двумя охотничьими гончими, преданно следующими по пятам за своим охотником.

Жюль д’Гравел утром не мог сказать наверняка, что с ним приключилось: видения из-за алкоголя или на самом деле Неспокойный приходил по его душу. Он помнил только обрывки, но предпочёл больше их не вспоминать.

Как мог маркиз де ла Круа позаботиться о том, чтобы фрейлины покинули дворец? Так ещё и не заметили потерь в своих сплочённых рядах. Пусть мужчина и был воспитан по всем канонам представителей дома потомственных аристократов, но к дворцовой жизни он близок не был. И сам не стремился, и родители настаивали, что защищать интересы семьи должна Даниэле, пока Жерар, как сын и наследник земли и титулов, будет более полезен в отдалении.

Узнав, что герцог де Шатрон вернулся в город, Жерар отправил слугу предупредить о своём визите, а сам вышел следом через час. Готье мог отправиться во дворец Лудье, но маркиз надеялся, что застанет регента на площади Ирисов. Де ла Круа провёл пальцами по длинному кружевному воротнику, белоснежными крыльями закрывающие плечи, надел перед выходом голубой короткий плащ и вышел на улицу.

Готье де Шатрон и правда недавно вернулся, он не успел насладиться здоровым сном, как в его кабинет ворвалась девушка. Длинные волосы были убраны в высокую причёску, на белом платье с золотистым повторяющимся узором через плечо была перекинута синяя шёлковая лента. И она была не одна, а со своей служанкой. Та хваталась за юбки мадемуазель, но, стоило двери открыться, как женщина отпрянула и смиренно опустила глаза в пол в присутствии регента.

– Отец! Вы на самом деле были на Ладьере? И даже не навестили матушку!

Констанция упёрла кулаки в бока, приподняв нос. У Готье не было тех лихо закрученных усов, которые он носил обычно, но четырёхдневная щетина уже проглядывала. Должны пройти месяцы прежде чем он снова сможет вернуть свой удалой вид. Под голубыми глазами появились тёмные круги, а плечи осунулись. Великий герцог словно постарел за эти пару недель отсутствия.

– Можете идти, – обратился он к служанке, устало закрывая глаза. Готье не встал с кресла, чтобы поприветствовать дочь, лишь отозвал лишние уши, предпочитая тратить меньше сил на поддержание образа.

Женщина поклонилась и вышла за дверь, а Констанция поспешно подошла к отцу и опустилась на колени, не заботясь о том, как примнулись складки пышной юбки. Она взяла руку отца в свои ладони, опасаясь, как бы ему не стало плохо.

– Вам давно делали кровопускание? – с беспокойством отозвалась она. – Я могу вам помочь, отец? Позову доктора. Пусть немедленно отправит вас на море, к матушке! Раз вы меня не слушаете, вашу дочь, то умного человека…

– Спокойно, Констанция. Мне нужен сон.

Молодая девушка крепко сжала и так тонкие губы, так что их практически не было видно. Её пальцы чуть сильнее сжали сухую руку.

– Я же вижу, что ты что-то затеял, отец, – совсем шёпотом произнесла она, наблюдая, как герцог откинул голову к спинке кресла и закрыл глаза. – Скажи мне, могут ли оправдаться страхи матушки или…

– Констанция! – в голосе слышалось неприкрытое раздражение.

Её имя поставило точку в этой ветви допросов. Не прямой ответ, уклончивый, но пускать в эти отношения дочь он не позволял: слишком личными были переживания ревнивой женщины к своему мужу. Ребёнку в этих вопросах и сомнениях делать было совершенно нечего. Даже если этот ребёнок вот-вот может выйти замуж. Правда, сам герцог достойного претендента на руку дочери пока не нашёл.

– Я хочу помочь… Расскажите же мне!

Тихий стук заставил девушку вскочить на ноги, пройти пару шагов к столу и отвернуться, незаметно промакивая платком под глазами. Непрошенные слёзы на лице женщины легко могли появиться, кокетки нередко прибегали к такому приёму для образа слабой дамы в беде, но для герцогини де Шатрон это был признак слабости.

Слуга отворил дверь, маркиз де ла Круа на мгновение замер в проёме. Бесконечно долгое мгновение, когда сердце пропустило удар. За это мгновение Жерар успел состариться и родиться вновь, повторяя свою жизнь всё с теми же ошибками и успехами, чтобы вернуться на это место. Лицо Констанции впитало в себя лунную красоту и безмятежность, а глаза были звёздами в отражении водной глади. Но молодой маркиз не мог позволить себе дрогнуть перед её чарующей красотой, он зашёл в кабинет и отвесил учтивый поклон.

– Оставь нас, – велел герцог дочери.

Сколь скоротечны секунды с ней, столь желанней каждая встреча для Жерара де ла Круа. Чем ближе был тонкий стан к нему, тем ярче разгорался пожар его сердца. И с шипением безжалостно огонь затушили, вылив ведро воды. Лишь шлейф остаточной дымки терпкими духами повис в воздухе.

А Жерар приблизился к стулу, на который указал радушный хозяин дома. Маркиз присел и вытянул носок одной ноги чуть вперёд. Ему было так удобнее: иметь возможность внезапного манёвра.

– Я пришёл к вам с новостями и мыслями, которые не могу держать в себе, – он понизил голос и наклонился чуть вперёд.

– Есть кто-то, кого ты подозреваешь?

– Ох, под подозрения попали практически все фрейлины. Но я выделил трёх, кто вызывают больше всего вопросов. Эстель де Бужулан, Каролин д'Омон и Люсиль де ла Бельву.

– Мы не можем взять дочерей трёх влиятельных домов для допроса, если у нас нет неопровержимых доказательств,– мужчина указательными пальцами начал надавливать себе на виски.

– Скажите, мессир, в вашей власти заменить фрейлин при Её Высочестве? Одних отправить в ожидании приглашения, а других взять к себе.

– Что?

Эта идея уже посещала регента, когда он рассматривал варианты привлечения к делу третьих лиц. Фрейлины воспитаны безукоризненно, они уже пару лет следуют за Её Величеством Аделаидой по пятам, проводят ночи в её опочивальне, одевают. Появление веснушек, изменение в пропорциях тела, привычках, поведении… Всё это будет бросаться в глаза в первую очередь близкому кругу. Но Готье не ожидал, что и Жерар придёт к этому выводу, ведь дело его ограничивалось лишь поисками и защитой принцессы.

– Отсечь от Её Высочества потенциальную угрозу, пока я продолжаю…

Стук костяшкой пальца по двери. Герцог де Шатрон никак не отреагировал, не желая впускать в кабинет кого бы то ни было, но, выждав положенные несколько секунд, мадемуазель Констанция раскрыла дверь.

– Отец, – она радостно всплеснула руками.

Стоило вновь показаться мадемуазель де Шатрон, как Жерар положил свой локоть на стол и облокотился на него, принимая самую беззаботно-щегольскую позу, какую только мог припомнить, а короткий полуплащ закрывал плечо и другую руку. Но девушка лишь скользнула взглядом по маркизу, целью её капризов был не он.

– Я придумала, что я хочу на день рождения! – она закрыла за собой дверь и смелой походкой пошла на середину кабинета.

– Что ты ещё задумала? – тихо спросил он, но девушка не слышала этого. Или делала вид, что не заметила, ведь маркиз де ла Круа давно был доверенным членом их семьи, кто умел хранить секреты даже о такой маленькой дерзости с её стороны.

– Я хочу стать фрейлиной Её Высочества! Мне кажется, я замечательно придумала.

– Ты не знаешь, о чём говоришь, дитя! – Готье сжал руку в кулак, его слова были холоднее льда.

Он старался глубоко дышать, его грудь тяжело вздымалась, но герцогиня уже не улыбалась. Она смотрела на отца, принимая немой вызов, выдерживая натиск опыта и прожитых лет стеной осознания собственного достоинства, в котором камнем служило многолетнее уважение к родителю. Не позволит Констанция себе перечить отцу или пойти ему наперекор, так и запятнать его доброе имя.

– Я говорю о том, что я хочу быть фрейлиной, если мой новый титул позволит мне послужить на благо Короне, мой дорогой отец, – её голос был спокоен, она говорила с интонацией Готье, не позволяющей усомниться в обдуманности своего решения.

Для великого герцога поведение дочери было непредсказуемым: за долгие годы служению на благо королевства и Короны он отдалился от семьи, не заметив, как дочь взрослела. И сейчас, когда Готье взвалил на свои плечи непосильную ношу, Констанция была рядом, чтобы подхватить ярмо как дочь своего отца.

Судьба королевства зависела от самодовольной неграмотной крестьянки, расторопного, но молодого охотника и его собственной дочери! Герцог де Шатрон без сил откинул голову и закрыл глаза. И правда, Констанция подслушивала разговор. Теперь она не могла оставить эту идею просто так. Гувернантки отмечали, что мадемуазель де Шатрон была мягкой и покладистой, но хитрой особой. И лучше держать её планы под своим контролем, чем позволить действовать в одиночку.

– Если что пойдёт не так, я не смогу спасти ни твою шею, ни свою, – заметил герцог, но Констанция с готовностью кивнула.

– Если казнят вас, нам с матушкой не будет более спасения в этом мире.

В развернувшейся драме маркиз чувствовал себя зрителем, невольно спрятавшемся в партере, чтобы увидеть генеральную репетицию перед премьерой. Он ощущал обеспокоенность герцога и решимость его дочери, словно бы переживал эти чувства сам. Но мадемуазель Констанция села на стул рядом, возвращая Жерара из зрительского зала на саму сцену.

– Я уже веду переговоры с дворянскими семьями, чтобы отослать нынешних фрейлин по домам ожидать отдельных приглашений на балы. Мне удалось получить положительные ответы от нескольких новых претенденток, отбор будет честный, добавлю туда кандидатуру Констанции, – она с благодарностью кивнула на слова Готье. – Что касается ваших умозаключений, маркиз де ла Круа…

Мужчина выложил на стол всё, что преподнесла Даниэле. Он не стал пускаться в объяснения, как делала его сестра, а изложил сухие факты: что, чьё. Не забыл упомянуть про подвесы и обгоревшее письмо.

Но одна деталь не давала маркизу покоя. И чем дальше он рассказывал, тем проще ощущения складывались в образы, а те выливались в слова.

– Месье Готье, рассудите, правильно и я помню из ваших слов, что собаки участвовали в расследовании, но ничего не нашли?

– Верно, всё так и было, – герцог внимательно смотрел на обгоревший клочок, вглядываясь в наклон букв.

– Тогда у меня есть подозрения ещё в сторону кого-то из мушкетёров, месье. Как бы ни было это признавать. Я подозреваю, что они могли рассыпать толчёный табак с чесноком на дорогу.

Но зачем? Этот вопрос ни один в кабинете не озвучил. Кому они могли доверять в этой игре? Разве что лишь друг другу. Стоять спиной к спине и ожидать, что шпага пронзит в одно мгновение. Вопросов было больше, чем ответов.

– Это дурно пахнет… Похоже на магию, – великий герцог провёл большим пальцем по щетине над губой. – Я искренне надеялась на потайные ходы или ловушки.

– Ту самую магию? – шёпотом спросил Жерар. – Её же… нет больше?

Герцог лишь неопределённо кивнул, а у Констанции удивление проступило на лице в округлившихся глазах. Она наклонилась ближе, вслушиваясь в их разговоры. Магия иссякает! После той войны зачисление на службу в отряд колдунов, пусть и продолжало быть почётным, но всё меньше одарённых отправлялись в Башню. Дети забывали истины, а взрослые закрывали на неё глаза, предпочитая не видеть её неприглядный лик.

– Я тоже так думал. Лишь маг да пара стариков… Выходи через Северные Ворота. Сверни налево, когда доедешь до тракта, и скачи прямо, никуда не сворачивая. В Башне спроси Мишель.

– А вы?

– Магия – это сложная наука, дитя. Её тайны открываются только тем, чьи тела не сгорели от дарованной силы. Я не был отмечен Богиней, я не смогу тебе сказать, верны ли мои догадки. Для ответов нужны учёные мужи.

Магия, знания… У Жерара мигнуло ощущение, что это была одна большая шутка, направленная на розыгрыш. Но то, с какой серьёзностью говорил герцог де Шатрон, как внимательно Констанция изучала принесённые предметы всё же говорило об обратном.

Девушка, воспользовавшись образовавшейся тишиной, потянулась к письму с посланием и нахмурилась. Были ли при дворе иностранцы? Конечно, послы, деятели науки и культуры, что оказали честь почтить присутствием королевство Риндалии. Кажется, со всеми она была знакома напрямую. Могла ли узнать их почерк в записке? Были ли ошибки допущены специально? Это лишь предстояло выяснить.

– Господа, я внесу свой посильный вклад. Позвольте мне взять это письмо для изучения.

Готье кивнул дочери, а та не скрыла довольную улыбку.