Читать книгу: «Между строк и лжи. Книга I», страница 2

Мистер Грэм, наблюдая за этой суетой, чувствовал усталость. Он любил свою работу, любил журналистику, но иногда ему казалось, что он просто пытается удержать этот хаос под контролем. Каждый из его сотрудников был личностью, каждый – со своими амбициями, слабостями и талантами. И он должен был уметь находить подход к каждому, мотивировать их, направлять их энергию в нужное русло. Это было нелегко, но он знал, что это его долг, его ответственность. Ведь именно он, мистер Грэм, был капитаном этого корабля, который плыл по бурным водам журналистики, сквозь ложь, интриги и опасности, в поисках правды. И он должен был сделать все возможное, чтобы этот корабль не затонул.

ГЛАВА 3

Бостон тонул в молочной дымке тумана, скользившего по улицам, как призрачный змей. Газовые фонари отбрасывали дрожащий свет на мокрую мостовую, по которой осторожно шла Вивиан Харпер, кутаясь в темный плащ. Она старалась держаться ближе к стенам, избегая редких прохожих и цепких взглядов тех, кто не спал в этот поздний час. Грязные переулки дышали смесью запахов – прогорклого масла, рома, дешевого табака и сырости, застрявшей в щелях мостовой. Гнилые доски тротуаров скрипели под ногами, словно шептали предостережения, но Вивиан шагала дальше – к зданию с красными занавесками, ярким пятном выделявшемуся среди грязных стен.

«Роза и Лилия» – название ласково перетекало с губ клиентов, но в этой обители греха обсуждали вовсе не только женские прелести. Здесь, за стаканом янтарного виски, решались судьбы городских сделок, разрабатывались схемы и заключались договоренности, о которых не напишут в газетах.

Вивиан сжала в кармане слишком ценный блокнот, в котором прятались имена и цифры, способные разрушить чью-то карьеру. Она натянула капюшон глубже. Если ее заметят, последствия будут плачевными.

За массивной дверью, окованной медными гвоздями, ей ударил в нос густой запах дешевых духов, табака и пряностей. Где-то в глубине здания смеялась женщина, звенели бокалы, кто-то небрежно перебирал клавиши расстроенного пианино. Люстры «Розы и Лилии» отливали бронзой, словно застывшие капли коньяка. Витражные окна, изображавшие нимф в виноградных лозах, бросали на стены сине-зеленые блики, превращая гостей в призраков. Воздух был густ от запахов жасминовых духов, сигарного дыма и чего-то кисловатого – страха, замаскированного под смех.

Вивиан шагнула в коридор, невольно сморщившись от смеси жасминовых духов и коньячного дыма, пропитавшей темные обшарпанные стены. Половицы под ее ногами издевательски скрипнули, но гул голосов заглушил предательский звук. Она двигалась медленно, стараясь не смотреть по сторонам. Ее цель была впереди.

За тяжелыми бархатными портьерами звучали приглушенные голоса. Один из них – низкий, напряженный:

– Вы понимаете, если это всплывет, последствия будут катастрофическими? – Голос дрожал, словно его обладатель находился на краю пропасти. – Я не могу позволить себе подобного риска!

Вивиан застыла. Сенатор Рэндольф. Его голос она узнала сразу. Человек, чей облик всегда был безупречен, а репутация – кристально чиста.

Но другой голос…

Низкий, ленивый, с оттенком холодной насмешки.

– Риск? – протянул он, растягивая слово, будто пробуя его на вкус. – О, сенатор, риск – это то, на чем строится этот город. Вопрос только в том, кто окажется умнее.

Вивиан задержала дыхание, прижимаясь к стене. Ей надо было слышать больше.

– Разумеется, – голос сенатора Рэндольфа дрогнул, но он быстро взял себя в руки. Он провел пальцами по безупречно завязанному галстуку и добавил, сдерживая раздражение: – Но если слухи просочатся…

– Они не просочатся. – Второй мужчина говорил спокойно, даже лениво, но в этом спокойствии таилась угроза. Он чуть откинулся назад, и огонек сигары на мгновение осветил его длинные пальцы. – Разве что кто-то проявит неосторожность.

Вивиан затаила дыхание. Кажется, ее сердце стучало так громко, что мужчины могли бы услышать.

Она слегка вытянулась, встав на цыпочки, пытаясь заглянуть сквозь узкую щель между портьерами. В полумраке дрожащих свечей вырисовывались силуэты нескольких мужчин, сидящих вокруг низкого стола. Ближе всех к ней находился один – высокий, безупречно одетый джентльмен. Даже в тусклом свете было видно, как ткань его костюма ложится безукоризненно, выдавая пошив, который могут позволить себе только избранные. В руке он небрежно держал сигару, и тонкие струйки дыма поднимались вверх, исчезая в полумраке. Его лицо скрывала тень, но темные волосы и уверенная, почти лениво-хищная манера держаться говорили о человеке, привыкшем диктовать условия.

Сенатор, напротив, выглядел нервным. Он сжал платок в дрожащей руке, вытирая лоб, а второй рукой цепко держался за стакан с виски, словно янтарная жидкость могла дать ему уверенность.

Внезапно джентльмен с сигарой повернул голову.

– А вот это уже интересно… – протянул он, медленно вставая с кресла.

Вивиан едва успела отшатнуться. Сердце заколотилось в груди.

«Неужели он меня заметил?» – промелькнуло в голове.

Она осторожно попятилась, но в спешке задела локтем тяжелый бронзовый подсвечник, стоящий у стены. Свеча покачнулась, пламя дрогнуло.

– Кто здесь?! – резкий голос вспорол воздух.

Вивиан развернулась и бросилась прочь, не дожидаясь, пока тяжелые шаги ворвутся в коридор. Подол ее платья цеплялся за ноги, каблуки гулко стучали по старому паркету, но она бежала, не оглядываясь.

Темные коридоры «Розы и Лилии» были похожи на лабиринт из шепотов, теней и запретных сделок, но Вивиан знала одно: если ее схватят – пощады не будет. Но в последний момент перед ней распахнулась дверь. На пороге, словно зловещее предзнаменование, стояла женщина средних лет в роскошном бордовом платье. Глубокие складки тяжелого шелка переливались в свете газовых ламп, а на груди тускло поблескивала брошь в виде розы, инкрустированная рубинами.

Мадам Роусон, хозяйка заведения.

Ее взгляд был колюч, как тонкие булавки, которыми она, вероятно, привыкла закалывать шляпки.

– Что ж, что ж… – протянула она, сложив изящные тонкие пальцы на груди. В ее голосе скользнул оттенок насмешки, но глаза светились недобрым интересом. – Кажется, у нас посторонние.

Вивиан сжала зубы. Но прежде чем Мадам Роусон успела приблизиться, за ее спиной раздались шаги – уверенные, неспешные, будто их обладатель ни на секунду не сомневался, что именно он контролирует ситуацию.

– Оставьте ее, Мадлен, – произнес знакомый голос с легкой ленцой, и Вивиан почувствовала, как крепкая рука легко, но властно легла ей на локоть.

Она обернулась и встретилась взглядом с тем самым брюнетом из комнаты. Его глаза цвета выдержанного бурбона блеснули с явной насмешкой.

Его трость с набалдашником из обсидиана с тихим звоном уперлась в пол, заставив вздрогнуть итак порядком натянутые нервы девушки. Костюм, явно сшитый где-нибудь на Сэвил-Роу, облегал фигуру, словно вторая кожа.

– Моя спутница немного заблудилась, – продолжил он с легкой улыбкой. – Но я ее уже нашел.

На секунду повисла напряженная тишина.

Мадам Роусон вскинула бровь, скользнув оценивающим взглядом по Вивиан, затем по ее «спутнику», которого она, по-видимому, хорошо знала.

Тяжелые складки бордового платья дрогнули, когда хозяйка борделя слегка наклонила голову и коротко кивнула.

– Как скажете, лорд… – она намеренно не закончила фразу, но мужчина только с ухмылкой склонил голову в ответ.

А через мгновение Вивиан уже шагала к выходу, деликатно, но твердо направляемая неизвестным спасителем.

Оказавшись на улице, Вивиан резко дернулась, пытаясь вырваться, но пальцы мужчины лишь чуть крепче сомкнулись на ее локте – не больно, но достаточно твердо, чтобы показать: он не намерен отпускать ее вот так просто.

– Спокойнее, мисс, не стоит терять достоинство. – Его голос был низким, с ленивой, почти небрежной насмешкой, но в этой бархатной мягкости чувствовалась сталь. – Убегать – дурной тон. Особенно для леди. – Он чуть наклонил голову, разглядывая ее с неприкрытым интересом. – Так что же заставило столь изысканную даму ступить в логово порока? Скажете сами, или мне угадать?

Холодный ночной воздух прошелестел по коже, остужая разгоряченные щеки. Где-то вдалеке, на соседней улице, прозвенели колокольчики проезжающего экипажа, а у пристани, скрытой за домами, тоскливо гудел пароход.

Вивиан резко вскинула подбородок.

– Я не имею ни малейшего желания отвечать на ваши вопросы, сэр, – отчеканила она, резко вырывая руку.

Он не возражал – не последовало ни резкого движения, ни попытки остановить ее, – только легкая, еле заметная усмешка, словно он смотрел не на женщину, а на неразумного ребенка, который упрямо играет в несвою игру.

– Как скажете. – Он наклонил голову, будто соглашаясь с ее правом на дерзость.

Затем изящным жестом, с той небрежной грацией, какая бывает лишь у людей, привыкших командовать, указал на экипаж. Дверца уже была распахнута, словно кучер знал заранее, что хозяин вернется не один.

– Тогда, возможно, вам больше по душе беседа с теми джентльменами, что сейчас выбежали из борделя? – мягко поинтересовался он, чуть склонив голову набок.

Вивиан бросила быстрый взгляд назад. Действительно, у дверей «Розы и Лилии» уже собралась небольшая группа мужчин. В свете газовых фонарей тускло поблескивали золотые цепочки часов, некоторые из них тревожно осматривали улицу, а один даже достал из кармана платок и нервно вытирал шею.

У нее сжалось сердце. Если они ее поймают, последствия будут куда хуже, чем просто неприятный разговор. Она перевела взгляд на своего «спасителя». Ему явно нравилась эта игра. Сжав губы, Вивиан резко шагнула к экипажу и вскочила внутрь, одаривая мужчину раздраженным взглядом. Он, разумеется, последовал за ней.

Дверца с глухим стуком захлопнулась, и лошади двинулись вперед, выбивая по мостовой ровный ритм.

Запах лакированного дерева и кожи смешивался с легким ароматом табака – его костюм едва уловимо пах дорогими сигарами и сандалом. Вивиан сидела напротив, упрямо скрестив руки и отвернувшись к окну, стараясь не замечать пристального взгляда своего спутника.

Карета мерно покачивалась на колесах, за окнами мелькали редкие газовые фонари, освещая ее точеный профиль с все еще покрасневшими от волнения щеками.

Мужчина не торопился нарушать тишину. Он просто наблюдал.

Вивиан чувствовала его взгляд и злилась на себя за то, что зачем-то подметила оттенок его глаз, этот теплый цвет выдержанного виски.

– Неужели вам совсем не любопытно, кто я? – наконец заговорил он.

Вивиан чуть заметно вздернула бровь, но продолжала смотреть в окно.

– Если вы ждете, что я начну выпрашивать ваше имя, боюсь, разочарую вас, – бросила она, не глядя.

Мужчина чуть подался вперед, и свет газового фонаря мягко скользнул по его лицу, на мгновение выхватив из полумрака ровную линию скулы и уголки губ, изогнутые в полуулыбке.

Но стоило пламени дрогнуть – и все снова скрылось в тени, оставив лишь тонкую серебряную линию света на ткани его безупречно сшитого сюртука.

– А если я скажу, что мы еще встретимся, мисс… – он выдержал почти незаметную паузу, явно ожидая, что она назовет свое имя.

– О, уверена, что не встретимся, – сухо отозвалась Вивиан, скользнув по нему оценивающим взглядом. – Если только вы не имеете привычки спасать женщин из борделей каждую ночь.

Он чуть приподнял бровь, и уголки его губ дрогнули в усмешке.

– Спасать? – переспросил он, чуть наклоняя голову. – Уж не думаете ли вы, что я действовал исключительно из благородных побуждений?

Вивиан сжала губы.

Конечно, она не верила в случайности. Этот человек сидел за тем самым столом в дальнем зале. Он видел ее там. И теперь она ощущала это знание в каждом его взгляде, в каждом слове, наполненном скрытым смыслом.

Карета покачивалась, словно пытаясь сбить ее с толку. Вивиан сжала блокнот так, что корешок затрещал, но лицо оставалось непроницаемым – этому научили годы в редакции, где мужчины видели в ней мишень для насмешек. Незнакомец наблюдал за ней, полуприкрыв веки, как кот, решивший поиграть с мышью до заката. Его пальцы медленно гладили бархат сиденья, оставляя едва заметные вмятины на ткани.

– Если вы желаете получить благодарность, боюсь, мне нечем вас одарить, – ее голос прозвучал ровно, но под перчаткой ногти впились в ладонь.

– О, я не настолько мелочен, – усмехнулся он, откинувшись на спинку сиденья. – Мне куда интереснее выяснить, чем занималась… – он сделал вид, что подбирает слова, но в его голосе чувствовалась игра, – одна любопытная журналистка в столь сомнительном заведении.

Вивиан не выдала удивления, хотя внутри все сжалось.

Он знал: ее профессию, причину визита в бордель – слишком много для человека, которого она встретила лишь полчаса назад.

Она выдержала его взгляд, хотя в груди сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из корсета.

– Не думаю, что это вас касается, сэр.

Он рассмеялся – негромко, но с той ленивой уверенностью, от которой ее пальцы непроизвольно сжались в кулак.

– Боюсь, это касается меня куда больше, чем вам хотелось бы, – заметил он и провел рукой по лацкану сюртука, убирая несуществующую пылинку с той грацией, которая бывает лишь у людей, привыкших держать власть в своих руках.

Затем он чуть подался вперед, отбрасывая тень на ее колени.

– А теперь, может, начнем с основ? Как вас зовут?

Вивиан промолчала, глядя в окно. Снаружи сквозь стекло пробивался свет фонарей, отражаясь на гладкой поверхности, словно размазанные капли янтарного коньяка.

Сердце все еще билось слишком быстро, но она не собиралась облегчать ему задачу.

– Ну конечно, – протянул он, с явной усмешкой. – Вы ведь предпочли бы, чтобы я разузнал это сам. – Он чуть наклонил голову. – Что ж, мне по душе вызовы.

Он наклонился вперед, благодаря чем Вивиан смогла разглядеть его получше: высокие скулы, резкие, но благородные черты лица, выдававшие породу, но не смиренность, безупречно выбритый подбородок. И глаза, цвета дорогого бурбона, которые смотрели на нее с ленивым презрением – как если бы он изучал интересную, но предсказуемую книгу, сюжет которой знал наперед.

– Вы ведь журналистка, верно? – негромко произнес он, словно не сомневался в этом ни на секунду. – И, судя по всему, влезли туда, куда вам не следовало.

Вивиан едва заметно напряглась, но взгляд ее остался холодным.

– А это не вам решать, – отчеканила она.

Он склонил голову, будто изучая ее заново, затем чуть усмехнулся, но не откинулся назад – напротив, наклонился ближе, и свет газового фонаря мягко заскользил по безупречным лацканам его сюртука.

– А вот здесь вы ошибаетесь.

Голос его был спокоен, почти ленив, но под этой ленцой чувствовалась скрытая власть.

– Видите ли, мисс… – он нарочито замялся, позволяя ей самой заполнить пробел.

Вивиан сжала губы, и он усмехнулся.

– Ну хорошо. Пусть пока просто «мисс». – Его глаза заискрились весельем, но голос остался ровным. – Так вот, если бы вас поймали, последствия могли быть… печальными.

– Благодарю за беспокойство, но я умею о себе позаботиться, – процедила Вивиан.

– О, я заметил. – Он небрежно откинулся на спинку сиденья, вытянув ноги вперед. – Вы почти незаметно подкрались к двери и почти успели скрыться.

Он выделил это «почти» с едва уловимой насмешкой, и Вивиан почувствовала, как у нее начинают гореть щеки.

Она встретилась с ним взглядом, стараясь не выдать досаду, но по тому, как уголок его губ чуть дрогнул, было ясно – он читал ее, как раскрытую книгу.

– Так что же теперь? – бросила она, скрестив руки на груди.

Мужчина слегка склонил голову, продолжая смотреть на нее с той же ленивой уверенностью, но теперь в этом взгляде читался интерес – как будто он пытался разгадать ее и сложить части головоломки воедино.

– Теперь, мисс, – он откинулся назад, сцепив пальцы, и его тон стал почти небрежным. – Вы расскажете мне, что именно ищете, и, возможно, я придумаю, как помочь вам.

– Почему я должна вам верить? – Вивиан прищурилась.

– А вы и не должны.

Он произнес это так непринужденно, будто речь шла о погоде или выборе вина за ужином.

– Но согласитесь, иногда союзник лучше, чем враг.

В этот момент колеса кареты глухо заскрипели, и экипаж начал замедляться. Мужчина чуть подался вперед, не сводя с нее глаз.

– Я не предлагаю вам сделки, мисс… – он снова выдержал паузу, явно оставляя ей возможность назвать свое имя, но Вивиан не дрогнула.

Она не отводила взгляда, молчаливая и упрямая, явно давая понять, что не собирается играть по его правилам.

Он улыбнулся, как человек, который точно знал, что эта партия еще не закончена.

– …но я предлагаю вам возможность.

Дверца кареты распахнулась.

В лицо ударил поток холодного воздуха, принося с собой далекие звуки ночного города – стук копыт по булыжнику, приглушенный смех из проулков, едва уловимый аромат свежего хлеба откуда-то издалека.

– Вы свободны, – кивнул он в сторону улицы. – На этот раз.

Вивиан поколебалась, но затем решительно выбралась наружу.

Когда карета тронулась, ее пальцы сжались в кулак.

«Черт! Я ведь даже не узнала его имени…»

ГЛАВА 4

Вивиан неслышно повернула ключ в замке, стараясь не разбудить тишину Маунт-Вернон-стрит, нарушаемую лишь размеренным тиканьем часов в соседнем доме. Дубовая дверь с трудом поддалась, издав глухой протестующий скрип, и Вивиан, дрожа от холода, ступила в прихожую, куда вместе с ней ворвался пропитавшийся запахом угля и сырой земли холодный бостонский воздух. Фонари, бросавшие дрожащий свет на мостовую, казались сегодня особенно назойливыми, выставляя напоказ растрепанные волосы и подол платья, испачканный грязью. Платье пахло табаком дешевых сигарет и приторными, почти удушающими духами – тяжелый, типичный для борделя, аромат, который она только что покинула. Пряди каштановых волос, обычно аккуратно собранные в незатейливый пучок, выбились, словно непокорные бунтарки, обрамляя усталое лицо, тронутое легким румянцем азарта.

Дом тетушки Агаты встретил Вивиан мрачным безмолвием. Он дремал в ночном сумраке, пропитанном запахом лаванды и воска, словно старый аристократ, закутавшийся в покрытое пылью величие.

Тяжелый воздух, напитанный воспоминаниями, застоялся здесь, будто дом давно привык копить в себе секреты своих обитателей. Где-то вдалеке гулко тикали часы, чье размеренное дыхание было единственным живым звуком в этом царстве прошлого. В вестибюле, где пожелтевший портрет прадеда в мундире Союза следил за каждым ее шагом, тишина была густой, вязкой, как патока, и от каждого ее движения она, казалось, становилась еще плотнее. Камин в гостиной, украшенный резными грифонами, уже не пылал – лишь тлеющие угольки бросали дрожащие блики на лица в овальных золоченых рамах, которые были развешаны вдоль стен.

Вивиан, крадучись, словно провинившаяся кошка, ступила на ковер прихожей, стараясь не издать ни звука. Ночная сырость промочила ее ботинки насквозь, и каждый шаг отдавался предательским шуршанием, грозящим разбудить бдительное око тетушки Агаты. Она надеялась проскользнуть незамеченной, раствориться в полумраке верхних этажей, но тень на тяжелых, бархатных портьерах гостиной дрогнула, выдавая чье-то присутствие.

– Как трогательно, Вивиан, что ты все же вспомнила о существовании родного дома, – голос Агаты, резкий и сухой, как шелест осенних листьев, полоснул тишину. Он был пропитан презрением, тщательно скрытым под маской вежливого удивления – оружие, которое Агата оттачивала годами.

Вивиан замерла, словно загнанный зверь, почувствовав на себе острый взгляд тетушки. Агата восседала в вольтеровском кресле, подобно королеве на троне. Ее высокая, прямая спина выдавала железную волю, а тонкие, аристократичные пальцы сжимали край шерстяного пледа цвета слоновой кости. На пледе вышитая витиеватая монограмма «E.S.» – безмолвное напоминание о покойном муже, Эдвине, чью память Агата чтила с фанатичным упорством.

Тусклый свет керосиновой лампы, стоявшей на столике рядом с чайным сервизом Meissen, выхватывал из темноты строгие черты ее лица. Морщины вокруг тонких, поджатых губ казались трещинами на безупречной фарфоровой маске, выдавая годы подавленных эмоций и невысказанных обид. В комнате отчетливо ощущался слабый аромат лавандовых саше, искусно спрятанных в недрах комодов и секретера – единственная уступка Агаты чувственности, но тщательно выверенная и дозированная.

– Тетушка, почему вы еще не спите? – Вивиан постаралась придать своему голосу нотки безразличия, небрежно снимая шляпку, но ее руки дрожали, когда она поправила выбившуюся прядь.

Агата скользнула по ней долгим взглядом.

– Как можно спать, когда юная леди шляется по ночному Бостону, словно какая-нибудь… уличная актрисулька? – Агата отставила чашку с остывшим чаем. Звон тонкого фарфора прозвучал в тишине, словно выстрел пистолета, заставляя Вивиан вздрогнуть. – Где ты была, Вивиан? Отвечай!

Вопрос повис в воздухе, тяжелый и невысказанный, смешавшись с запахом гари из камина, где едва тлели угли. Вивиан, расстегивая плащ с подкладкой из кроличьего меха – подарок тетушки, преподнесенный с дежурной учтивостью, – почувствовала, как влажный холод проникает под кожу, сковывая ее, словно ледяные оковы. Она бросила мимолетный взгляд на фарфоровый сервиз: тонкий узор золотых листьев безупречно повторялся на каждой чашке, графине и молочнике – элегантный и безупречный, как и сама Агата. Даже сейчас, в домашнем халате из плотного темно-синего бархата, с волосами, тщательно уложенными в сложную прическу, не допускающую ни единой выбившейся пряди, Агата казалась воплощением незыблемой, надменной власти.

Вивиан сжала в руке перчатки, словно ища в них опору, тщательно подбирая слова.

– В редакции, – ответила она, стараясь говорить, как можно спокойнее, чувствуя, как в горле пересохло. Она прекрасно знала, что сейчас начнется. Ежевечерний допрос о ее «непристойном» образе жизни, о ее «бесстыдном» поведении и о том, как она «позорит имя Харпер».

– В редакции? В таком виде? – Голос Агаты зазвенел, словно натянутая струна. – Ты пахнешь… борделем.

Тетушка медленно встала и шагнула вперед, ее глаза, обычно холодные, теперь вспыхнули едва сдерживаемым гневом.

– Ты забываешь, что живешь не в своем доме, Вивиан. Я дала тебе кров, я терплю твои выходки, но всему есть предел.

Вивиан почувствовала, как ее пальцы сжались в кулак.

– Я всего лишь делаю свою работу.

– Работу? – Агата горько усмехнулась. – Порядочные женщины не работают в газетах, не расследуют преступления и уж тем более не возвращаются под утро в таком виде.

– Порядочные девушки не разоблачают коррупционеров, тетя, – парировала Вивиан, чувствуя, как в ней закипает раздражение. Она нервно теребила край воротника, чувствуя, как кружево царапает кожу.

– Коррупционеров? Не забывайся, Вивиан! Ты играешь с огнем. Ты думаешь, что ты неуязвима, что ты можешь справиться со всем сама, но однажды ты обожжешься так, что уже не сможешь оправиться. Мы все живем в мире мужчин. Мужчин, которые позволят тебе быть дерзкой и независимой, пока это их забавляет. Но когда ты переступишь черту… кто встанет на твою защиту?

– Я знаю, что делаю, тетя, – пробормотала Вивиан, стараясь казаться уверенной, но ее голос предательски дрогнул.

– Нет, ты не знаешь! Ты слепа в своей гордости и упрямстве. Ты думаешь, что можешь изменить мир, но мир, в конце концов, изменит тебя!

Вивиан почувствовала, как ее плечи опускаются. Тетушка Агата всегда умела находить самые болезненные точки, проникая сквозь броню ее независимости и самоуверенности.

Девушка сделала шаг назад.

– Доброй ночи, тетя.

Она развернулась и направилась в вестибюль, стремясь прекратить этот разговор, пока он не зашел слишком далеко. Ее рука скользнула по резной перильной стойке из красного дерева – той самой, что отец привез из Индии за год до трагического пожара, унесшего его жизнь. Прикосновение к гладкой, отполированной поверхности дерева отозвалось в ее сердце острой болью.

Голос Агаты, холодный и пронизывающий, словно ледяной ветер с Чарльз-Ривер, настиг ее на лестнице.

– Однажды ты поймешь, Вивиан… – она сделала небольшую паузу, наполненную мерным тиканьем старинных часов с маятником в виде якоря, – …что даже самое жгучее любопытство не стоит того, чтобы рисковать своей репутацией.

Агата снова замолчала, словно взвешивая каждое слово, и когда заговорила вновь, в ее интонации уже не было привычной строгости – лишь уставшая нота, хрупкий треск, напоминающий звук разбивающейся фарфоровой чашки, упавшей на дорогой персидский ковер.

– Чтобы выжить в этом мире, Вивиан, одного женского упрямства недостаточно. Твой отец… – голос Агаты дрогнул, в нем послышалась неприкрытая боль.

Но Вивиан уже бежала прочь, вверх по лестнице, словно спасаясь от преследования, оставляя тетушку в сумрачном свете умирающего огня. Когда ее тень растворилась в полумраке второго этажа, Агата устало откинулась на спинку кресла и, прикрыв глаза, едва слышно прошептала:

– Она вся в тебя… Такая же своевольная и безрассудная.

Словно говорила тому, кого давно уже не было в этом доме, тому, кто оставил после себя лишь горькие воспоминания.

Через мгновение огонь в камине окончательно потух, оставив лишь слабые отблески на темных панелях стен. Агата протянула руку и погасила лампу. Комната погрузилась в полную темноту, и лишь угли в камине, словно раскаленные глаза прошлого, продолжали смотреть на нее, напоминая о том, что было потеряно навсегда.

Наверху, в комнате, где когда-то царила девичья нежность, а теперь лишь угадывались следы былой красоты в обоях цвета увядших пионов, Вивиан устало прислонилась спиной к массивной дубовой двери. Глубокий вдох наполнил ее легкие смесью запахов, каждый из которых хранил свою историю: успокаивающая лаванда из мешочка, спрятанного в ящике стола, терпкое дерево старинной мебели, и вездесущая пыль от бумаги, пропитавшая воздух библиотеки, расположенной этажом ниже. Блокнот в кожаной обложке, исписанный плотным почерком с заметками о «Розе и Лилии» с глухим стуком упал на поверхность мраморного туалетного столика, случайно задев изящный флакон духов «L’Heure Bleue». Хрупкое стекло покачнулось, и комната на мгновение наполнилась горьковато-сладким ароматом ириса и ванили, напоминавшим о беззаботных днях.

Зеркало в резной раме из черного дерева, чудом уцелевшее, но треснувшее в ту страшную ночь пожара, раздробило ее отражение на осколки: здесь – темные, болезненные синяки под глазами, свидетельство бессонных ночей и пережитого стресса, там – упрямо поджатые губы, выдававшие ее решимость и несгибаемый характер, а в самом уголке, среди переливов тусклого света, поблескивал материнский медальон, висевший на тонкой серебряной цепочке. Металл был холодным от прикосновения ночного ветра, проникавшего сквозь щели в старой раме окна.

Вивиан медленно подошла к большому, почти в пол, окну, с трудом отодвинув тяжелую задвижку. Скрип петель разрезал тишину комнаты, и створки распахнулись, впустив в комнату резкий вой ночного ветра. Он трепал ее волосы, проникал под шерстяное платье, обдавая кожу неприятным холодом. Где-то вдали, за сложной мозаикой крыш домов с остроконечными фронтонами, маячили неровные огни доков. Мерцающие желтые пятна отражались в темной воде гавани. Крики чаек, мечущихся над портом.

Тишина комнаты, нарушаемая лишь тихим тиканьем часов на каминной полке, казалась обволакивающим бальзамом после духоты борделя и колких слов тети. Скинув платье цвета увядшего мха, все еще хранившее легкий аромат пудры и тревожное эхо шепота за портьерами, Вивиан подошла к письменному столу. Лампа, словно покорная луна в миниатюре, бросала мягкий свет на стопку чистой бумаги и перо, покорно ждущее ее руки.

Но мысли, словно непоседливые мотыльки, кружились вокруг событий вечера, не давая сосредоточиться на сухих фактах репортерского расследования. Слова тетушки, полные тревоги и упрека, еще звенели в ушах, тяжелым грузом ложась на плечи ответственности. И сквозь этот назойливый хор пробивался непрошеный образ – таинственный джентльмен. Его властный профиль, резкие скулы, взгляд цвета бурбона, прожигающий насквозь, возникали в памяти с неотступной настойчивостью. Его голос, бархатный и насмешливый, звучал между строк невысказанных вопросов, оставляя послевкусие тайны и неразгаданной загадки.

Вздохнув, Вивиан опустилась на стул. Пальцы сами собой коснулись холодной слоновой кости пера. Нужно начать. Нужно превратить сумбур впечатлений в четкую канву слов, отделить зерна фактов от плевел эмоций.

Роза и Лилия…

Название звучало изысканно и обманчиво, скрывая за цветами и легкостью намеков темную изнанку бостонского высшего света. Вивиан окунула перо в чернильницу. На белом просторе бумаги появились первые слова, робкие и неуверенные, словно шаги в неизведанное. Но с каждой новой строкой слова обретали силу, выстраиваясь в предложения, словно кирпичики в фундаменте будущей статьи. И в самом сердце этого процесса, между строк описаний и фактов, снова возникал образ таинственного незнакомца, теперь уже не как непрошеное воспоминание, а как неотъемлемая часть этой истории, ключ к разгадке ее запутанных узлов. Он был тайной, которую ей предстояло разгадать, и строки ее статьи становились первой попыткой приблизиться к этой разгадке, словно письма в бутылке, отправленные в неспокойное море неизвестности.

За окном, в черной воде залива, отражались огни «Розы и Лилии» – маяка для тех, кто плывет против течения…

Солнце, словно утомленный странник, с трудом пробивалось сквозь плотные, тяжелые шторы из дамасского бархата. Узор арабесок, вышитый золотой нитью, казался особенно мрачным в этот час. Золотые полосы света, упавшие на темный дубовый паркет, напоминали о ранах, нанесенных минувшей ночью. Пылинки, крохотные свидетельницы времени, кружились в воздухе, напоминая рой танцующих фей над фарфоровой статуэткой Амура, застывшего в вечном безмолвии на старинном комоде. Вивиан зажмурилась, пытаясь укрыться от назойливого света под кружевным, слегка пожелтевшим от времени одеялом, любовно сшитым руками ее покойной матери. Голова гудела, как растревоженный улей, от недостатка сна, а в груди все еще ощущалось тупое ноющее напряжение – болезненное эхо пережитых волнений минувшей ночи.

С неохотой она выбралась из постели, и, зябко поежившись, накинула на плечи халат из тончайшего китайского шелка, расшитый яркими, словно живыми, пионами – единственную роскошь в ее скромном гардеробе. Босиком, ступая по холодному паркету, она направилась к умывальнику, в тщетной надежде смыть с себя остатки дурных сновидений и сковывающее разум отчаяние. Холодная вода, словно пощечина сварливой сплетницы, прогнала остатки сна, но, увы, не избавила от тяжелых, словно свинцовые гири, мыслей.