Читать книгу: «Бегущая от Тьмы», страница 6

Ева же, не зная моих проблем, лишь восхищённым взглядом наблюдала за проходящим неподалёку бесплатным шоу.

Местные мужчины, соревнуясь в силе, валяли друг друга в пыльной траве с неподдельным азартом. И, судя по восторженным вскрикам молодых – и не очень – девушек, всем более чем нравилось представление.

Мне же смотреть на их неуклюжие махи кулаками было откровенно скучно, и я не могла этого скрыть.

– Как жаль, что мой общий язык всё ещё ужасен, – тяжело вздохнула Ева, не сводя глаз с одного особенно крепко сбитого шахтёра. – Я бы с удовольствием попрактиковалась… Ты только посмотри, какой поджарый парень!

Скользнув безразличным взглядом по полуобнажённому торсу парня, я лишь фыркнула и как-то безэмоционально отметила:

– У него сколиоз. И правый слева кубик на животе выглядит как-то странно. Видно, мышцы когда-то надрывал.

– Адель! – простонала Ева с откровенным ужасом в голосе. – Ты убийца романтики.

Вот только девушка внезапно обрывается на полуслове. Её глаза распахнулись, щёки порозовели, а выражение лица стало таким поражённым и ошеломлённым, что я не смогла не проследить за её взглядом.

Лучше бы не оборачивалась. Потому что я ловлю его взгляд на себе – и я, считай, уже не жилец.

Данте стоял чуть в стороне от праздничной толпы. Чёрный силуэт, чужой в этом пёстром круговороте огней, весёлых голосов и визга флейт. Высокий, с лицом, высеченным умелым скульптором. И этим его взглядом – пронзающим насквозь, будто он видел не мою внешнюю оболочку, а весь тот смерч боли и Тьмы, что клокотал у меня где-то под рёбрами. Слишком нереальный для такого скромного деревенского праздника.

И Ева явно поддерживала моё мнение, ведь тут же яростно зашипела мне на ухо:

– А это ещё что за тёмное божество? – голос её был охрипшим от волнения и хмеля. – Впервые вижу его в наших краях, но, боги… я уже готова отдать ему свою душу!

Смотрела же она на Данте так, как голодный смотрит на говяжью вывеску в витрине. И если бы в этот момент в небе появился дракон, она вряд ли бы отвлеклась.

Данте тем временем не спешил. Он будто всматривался в меня, точно зная без каких-либо слов, что со мной происходило. А после он всё же двинулся к нам. И это послужило причиной задушенному восторгу моей подруги:

– Адель, я брежу или он сейчас идёт сюда?! – зашептала Ева, резко выпрямляясь, точно струна.

В то время как я не могла себя заставить сказать ей ни слова, но и отвести взгляд от мага тоже не могла.

– Добрый вечер, леди, – произнёс он низким баритоном, с мягкой тягучестью южного акцента, в котором каждое слово звучало как прикосновение. И, услышав родной язык, Ева тут же растаяла, словно воск на солнце. Она, кажется, всерьёз подумывала влюбиться после пары слов.

И, наверное, её можно было понять. Если не чувствовать тех волн силы, что исходили от него, словно от бушующего моря в шторм, то можно было увидеть, насколько красив был маг.

– Здравствуй, незнакомец. Как красиво ты говоришь на моём языке! Откуда ты приехал? – соловьём запела Ева.

А он… всё это время не отрывал взгляда от меня. Ни на миг. Но при этом улыбнулся ей. Мягко, вежливо, как мужчина, умеющий расположить к себе без лишнего усилия.

– Из южной столицы, города Грёз. И ты, вероятно, из тех же краёв? Кажется, мы до этого не были знакомы. Меня зовут Данте, – произносит он ладно, окончательно при этом вводя девушку в щенячий восторг.

А во мне, напротив, начало нарастать едва уловимое раздражение. Он слишком легко завоёвывал её – мою Еву, мою единственную якорную точку в этом чужом мире. Она, ещё недавно смеявшаяся со мной, теперь едва ли не пела в нежных тонах:

– А я родилась в этом городе! Так странно видеть кого-то из родных земель в этих местах… Я Ева. Приятно познакомиться!

Но стоит подруге заметить, на ком на самом деле сфокусирован взгляд мага, как выражение её лица медленно блекнет. И, сложив недостающий кусочек головоломки, она переводит взгляд на меня и уже куда тише произносит:

– А ты… должно быть, уже знаком с Адель, да? Ты тот маг, что спас ей жизнь?

И меня коробит от того, как это звучало вслух. Я вновь оказалась в роли той, кого спасают. Кому указывают на уязвимость. Опять я была кому-то должной. И это отнюдь не добавляло мне настроения.

Зато улыбка Данте на губах могла посоревноваться с мерцающим на фоне костром, когда он вдруг произнёс:

– Так и есть. И я пришёл вернуть долг за это с твоей подруги.

Эти слова вылетают спокойно, почти лениво, но мне они врезаются под рёбра, словно ножи. На лице невольно отражается замешательство, и я не в силах выдержать повисшую между нами паузу:

– И что ты хочешь от меня?

Я ждала чего угодно: заклинаний на крови, клятв в верной службе, денег. Ведь он наверняка знал, сколь высокой бывает цена за жизнь ведьмы. Он мог потребовать что угодно, и я бы не имела права отказаться. Но…

– Думаю, одного танца будет достаточно, – произносит он, будто между прочим.

И я замираю на месте, поражённая не то молнией, не то шоком. С кричащим от непонимания взглядом смотрю на протянутую магом открытую ладонь.

Усмехнувшаяся Ева всё ещё не подозревала, насколько тонким был лёд, по которому мы сейчас ступали.

– Боюсь тебя огорчить, Данте, но, насколько я знаю, Адель не…

– Подержишь мой бокал? – наперевес словам подруги шепчу я, всё ещё глядя на протянутую ладонь. Сердце делает короткий, испуганный стук, прежде чем я позволяю себе шагнуть с этого обрыва в пропасть.

Моё движение – лёгкое. Решительное. Так рука встречает его. И сила, скрытая в его ладони, мягко сплетается с моей собственной, создавая невыносимо тонкую вибрацию – искристую, тревожную, как сам первозданный хаос.

Я теряюсь на миг от этих чувств, что камнем рухнули в мой живот и выстрелом громким убили во мне все мысли.

А Данте не говорит ни слова. Он просто ведёт меня вперёд – сквозь плотную толпу, сквозь шум, смех и свет. Пока не приводит меня к кругу танцующих у костра, туда, где жар пламени сливался с жаром крови.

И мне раньше казалось немыслимым добровольно шагнуть в чьи-то объятия. Но Данте не спрашивал. Он просто притягивает меня к себе ближе – с той естественностью, с какой прилив накатывает на берег. И я, будто зачарованная, позволяю себе шагнуть ближе. В этот момент я теряю любую опору под ногами, но почему-то всё равно послушно следую за магом в танце.

И мы кружимся.

Я была почти заворожена этим мрачным огнём – в его глазах. Холодом – в его спокойствии. Я теряюсь в этом контрасте. Танец казался мне слишком быстрым, а музыка – пульсирующей, древней, живой. Но всё, что я слышу, – это наше дыхание.

– До сих пор не могу поверить в то, что ты реален, – всё же не сдерживаюсь я и перехожу на ментальный контакт, когда понимаю, что уже минуту мы молча кружимся, безмолвно читая друг друга по глазам. И непонятно, от чего у меня так кружится голова – то ли от его близости, то ли из-за моего ухудшающегося состояния.

– Я искал тебя. Целые годы. Столько раз представлял себе нашу встречу. А в итоге… нашёл тебя там, откуда так долго бежал, — отвечает он, и его ментальный голос проходится мурашками вдоль моего хребта, как раскалённое лезвие.

Слишком честно. Слишком глубоко.

Я сбиваюсь с темпа, оступаюсь на ровном месте так, что едва не падаю. Однако мне этого не позволяют. Данте подхватывает меня прежде, чем я успеваю испугаться, и так легко, будто я ничего не весила, поднимает на руки, заставляя закружиться в новом ритме.

И если раньше дышать было тяжело, то теперь, когда он оказался на порядок ближе, я и вовсе забыла, что мне был нужен какой-то там воздух. Его руки, уверенные и тёплые, обжигают сквозь тонкую ткань платья, и я невольно замираю, встречаясь с его взглядом.

И сколько же в нём было всего: огонь, лёд, гроза и ночное небо сошлись в чувственном танце внутри него в этот момент.

А я даже не поняла, от чего мои губы так медленно растянулись в улыбке. Но мне понравилась его ответная ухмылка – лёгкая, искренняя, без слов. Она мне тоже многое сказала.

– Прости, я не очень-то хорошо танцую… – всё же произношу я вслух, когда вновь теряюсь в незнакомой музыке и лишь крепче цепляюсь за его плечо, словно пытаясь найти в нём ту опору, которой мне так не хватало. То, как он легко поддерживает меня в танце, было почти поразительным. Ведь я действительно не то чтобы хорошо танцевала.

– Неважно. Мне нравится, – только и произносит он едва слышно, используя мою неуклюжесть вновь, чтобы повторить то незамысловатое па с поворотом и стать ко мне на секунду ближе. – Только ведь это не из-за вина, верно?

Его слова пронзают воздух, как лезвие, брошенное точно в цель. И его догадка заставляет мои глаза тревожно вспыхнуть, отражая всполохи затаённого синего огня внутри меня, который однажды обещал меня сжечь.

Я втягиваю воздух носом, чтобы не выдать себя, чтобы удержаться на плаву и, быть может, соврать… но слова не успевают прозвучать вслух, как его плечи вмиг каменеют. Данте цепляется взглядом за что-то в толпе, и его улыбка на губах медленно сходит на нет.

– Прости. Сейчас у нас не так много времени, как хотелось бы, — звучит в моей голове его голос, тихий, но не оставляющий места сомнениям. – Слишком много любопытных глаз вокруг, слишком мало времени осталось до полуночи. А ты знаешь, что это значит, Эдель. Тебе нельзя оставаться здесь.

Имя – настоящее, спрятанное под покровом моей кривой маски – пронзает меня, как удар в грудную клетку. И вместе с ним – осознание: он помнил. Помнил его с самого начала.

И мне даже не нужно было смотреть в сторону, чтобы ощутить на себе тяжёлый взгляд Кайла. Его острые эмоции режут кожу: гнев, ревность, недоумение – всё сплетается в тугую струну, звучащую сквозь музыку и магию, сквозь чужой смех, костры и дыхание праздника.

Но я не поворачиваюсь.

И это, казалось, ещё один из симптомов моего прогрессирующего безумия.

– Давай встретимся в лесу через двадцать минут. У северной тропы есть поляна, скрытая за ветвями ив. Знаешь её? Там ты сможешь пережить своё Становление… и я смогу, если потребуется, удержать тебя и не позволить выжечь весь лес дотла.

Мир исчезает. Остаётся только его рука, сжимающая нежно костяшки моих пальцев. Он осознанно медлит, прежде чем отпустить меня из своих рук. И ему всё же приходится спросить вслух, чтобы его предложение стало для меня реальностью:

– …Согласна?

И мне бы следовало в этот момент не колебаться – отдёрнуть ладонь, отступить назад, сказать: «Нет, я справлюсь». Но…

Я закусываю губу и коротко, молча киваю. Лишь после этого всё же делаю шаг назад, потому что точно знала: если не отойду от него прямо сейчас, у Кайла в голове появится слишком много ненужных вопросов.

Хотя… у него они и так были.

Я и представить не могла, что такие яркие, живые, полные зелени глаза могут вдруг обернуться болотной глубиной.

– Всё ещё хочешь со мной потанцевать? – мой голос прозвучал ровно, сдержанно, но в интонации сквозил тонкий вызов.

Я приближаюсь к нему и протягиваю руку не как приглашение, а как ультиматум. Он смотрит сначала на моё лицо, затем – поверх моего плеча. На долю секунды его челюсть напрягается, брови сходятся, но всё же он принимает мою ладонь.

– Ты хоть знаешь, что нарушаешь все существующие правила сейчас? – бурчит он с тихим раздражением, когда я делаю первый шаг в его сторону. – Девушки не приглашают мужчин на этот танец. Так не принято.

Я только фыркаю в ответ и закатываю глаза, не утруждая себя ответом. Он должен был бы уже привыкнуть: мне никогда не было дела до «принятого».

Мне просто хотелось ещё ненадолго погрузиться в атмосферу этой прекрасной ночи, что так пленила меня минуту назад. Но… танец с Кайлом оказался совсем другим на вкус. С привкусом горечи его обвинений:

«Адель, я прошу тебя, держись от Данте подальше. Он опасен, Адель. Как ты этого не видишь, Адель!»

И всё, что мне остаётся, – это молча слушать и ждать, пока поток его упрёков и доводов закончится. Наступила ему на ногу я при этом всего один раз. Ну или пару десятков раз. На руках он меня так и не закружил, хотя я была бы не против. Я несколько разочарованно вздыхаю, всё-таки поняв, что это была не задумка танца, а лишь импровизация мага.

– Ты меня совсем не слушаешь, да? – вздыхает Кайл разочарованно, когда в конце ведёт меня прочь от танцующих пар.

Я бросаю короткий взгляд на парня и лишь неопределённо пожимаю плечами.

– Жду, когда ты перестанешь читать мне нотации, как маленькой девочке. Но, похоже, тебе это слишком нравится…

И, пожалуй, зря я это сказала.

Потому что в следующее мгновение Кайл вспыхивает. Он резко останавливается, и я вынуждена сделать шаг назад, чтобы не врезаться в него, но он перехватывает моё движение. Его рука, горячая и твёрдая, хватает меня за подбородок с той навязчивой решимостью, что сразу выводит из себя.

– Я буду говорить тебе это до тех пор, пока ты не поймёшь, какое он чудовище!

Он произносит это, точно чеканя каждое слово – намеренно, с нажимом, будто хотел вбить их в меня силой.

То, как я вырываюсь из захвата, скорее инстинкт, чем желание навредить. Однако того удара по руке хватило, чтобы взгляд моего некогда лучшего друга вдруг потемнел от злости. Вот только меня это, жаль, больше не трогало.

– Поверь, Кайл, ты абсолютно ничего не знаешь о чудовищах. Хотя они куда ближе, чем тебе кажется, – вырывается из меня раздражённое шипение, когда я отшатываюсь от него.

Непонимание, раздражение и беспомощность – вот что я читала на его лице. И потому я лишь качаю головой упрямо, стараясь сгладить контрастность тона:

– Вместо того чтобы разбрасываться пустыми словами, иди лучше домой и проспись. Ты слишком много выпил.

Кайл хочет что-то возразить, рвануть за мной, снова взять на себя роль спасителя, но я резко вскидываю ладонь, останавливая его без слов. Я не даю ему ни шанса. Просто поворачиваюсь и иду прочь. Сначала шаг за шагом, будто сопротивляюсь собственным мыслям, а потом – бегом. Словно из капкана, словно из душной, невыносимо тесной клетки, в которой меня пытались удержать.

И только когда лес вновь принимает меня в свои объятия – я позволяю себе выдохнуть. Остановиться.

Корни под ногами, запах мха, шум ветра в листве – всё это возвращает меня в настоящее. Я закусываю губу, не в силах сдержать нарастающее раздражение. Боль сдавливает грудь не от ран – от злости. И не на Кайла, а на саму себя.

Я пинаю корягу, зная, что она тем более ни в чём не виновата. Но злость – упрямая тварь. Её нужно выгуливать. Выводить из себя на коротком поводке, чтобы она не загрызла кого-то живого взамен.

«Ты никогда не станешь одной из них, как бы сильно ты ни старалась», – нашёптывали мне кроны, качающиеся в чернильной темноте над моей головой. Их голоса были старыми, как сама земля, и такими же неумолимыми.

В то время как Тьма в моём сердце всё нарастала и была готова вот-вот вспороть меня изнутри. И я, наивная, пытаюсь ей противостоять. Пытаюсь её укротить, будто у меня есть на это право.

За что и расплачиваюсь.

Боль накатывает на меня волной. Сквозная, глухая, тянущаяся от самого нутра, от сердца, которое начинало пульсировать, как жертва в капкане. Тьма вскипала во мне, словно чёрное вино – густое и терпкое. Она скреблась изнутри когтями, будто дикое животное, которое теперь рвалось всеми силами наружу.

И шорох листвы походил для меня на издевательский хохот, и я, дрожащими пальцами сжав тонкую ветку, едва не зарычала, пригибаясь к земле, словно и сама была деревом – изломанным, перекрученным, сжираемым собственной гнилью изнутри.

Я была одна. Совсем одна. Только я и лес. Только боль и сила, вплетённая в моё тело, как шипы в стебель розы. Мне казалось, я распадаюсь. Но почему-то не сдалась. Ведь зацепилась за упрямую мысль: дойти. Доползти. До поляны.

И я дошла.

Данте заметил меня издалека, и этого оказалось достаточно, чтобы он тут же сорвался с места. Его рывок был похож на вспышку молнии – прямая, мгновенная, необратимая траектория от него ко мне.

– Тебе совсем плохо? – голос его был низким, искажённым тревогой. Он не спрашивал разрешения – просто подхватил меня на руки, но уже не как в танце. Сейчас – осторожно, бережно, как поднимают раненое животное или ребёнка.

И почему я не оттолкнула его? Почему не воспротивилась? Потому что не могла. Не хотела. Потому что этот момент, как тот миг, когда тебе дуют на разбитые коленки, и тебе внезапно становится не так уж и больно.

– На самом деле думала будет хуже… – всё же смущённо признаюсь я, тайком наслаждаясь ароматом его духов. Чтобы успокоиться, я пыталась угадать его состав, перебирая в памяти все известные мне комбинации, но тщетно. Такой аромат, казалось, нельзя было запереть в бутылке.

– Что ты знаешь о ритуале Становления? – и его якобы простой вопрос заставляет меня серьёзно задуматься, пока он нёс меня к реке.

Не просто к воде, а к истоку. Туда, где начиналось всё. В том самом месте, где меня однажды должна была поглотить стихия, но почему-то пощадила. Приняла как свою и спасла. Тьма знает зачем.

– Мать говорила, что этот день раскроет мою истинную силу. Что, если я не смогу удержать её, сгорю изнутри… Но не волнуйся. Я использую лес, чтобы он помог мне. Он должен мне даже слишком многое, – делюсь я с магом сокровенным, даже не думая о том, почему не хочу ничего от него скрывать.

Это ведь всё ещё был тот мальчишка из моих снов. Только плечи стали шире, а глаза сияли погасшими звёздами на порядок ярче.

Данте осторожно опускает меня на мягкий покров трав. А после отпускает мою руку, но наши взгляды пересекаются и высекают огни. Его взгляд – внимательный, тяжелый. И он контрастно мягко улыбается, когда произносит:

– Не бойся. Никто сегодня не умрёт. И лес тебе не понадобится. Я сам помогу тебе пройти сквозь это. Ложись. Сейчас для тебя важно только одно – расслабиться и прочувствовать всё, что скрыто в тебе.

Я опускаюсь на землю не по команде, а потому что не могу иначе. Усталость стекает по костям, становится тяжелее дыхания. Как будто земля сама тянула меня, прижимая к себе, словно мать, – насильно, с тоскливой нежностью, которую ты не выбираешь.

Лес дышал вокруг – хрипло, влажно, затаённо, – и казалось, что с каждым моим вдохом его дыхание всё больше сливалось с моим. Где-то за ветвями ивы притаилась Тьма. Я не видела её, но чувствовала: она ждала момента, когда я закрою глаза и окажусь на грани.

А рядом со мной, в опасной близости от моего надломленного сознания, сидел он – маг с глазами грозового неба. Его глубокий голос был моим проводником, почти убаюкивающим меня:

– Слушай своё сердце, ладно? Сосредоточься на силе в своём теле. Будет страшно. Возможно, больно, если начнёшь сопротивляться… Но, если позволишь ей стать частью тебя, быть может, тебе это даже понравится.

Я слушала его, хоть и не понимала, но всё равно медленно расслаблялась и заставляла себя довериться его словам. Слишком многое ведь во мне уже кипело и пульсировало. Всё моё существо будто медленно выходило за пределы тела, а кожа становилась клеткой, которая не справлялась с давлением изнутри.

Тьма, некогда спрятанная глубоко в недрах моей души, сейчас ревела как разъярённый зверь, и рвалась наружу. Я растворялась в ней всё больше с каждой секундой, пока даже голос Данте для меня вдруг просто не исчез.

Я ушла в себя – в эту чёрную воронку, затягивающую меня, как в омут. Там не было ничего, кроме моих чувств. Их было так много, что впору было бы захлебнуться.

Старые обиды, что мучили меня по сей день. Робкие надежды на будущее, хрупкие, как весенний лёд. И раздирающий мою душу страх, который напоминал мне, откуда я была родом на самом деле. Всё это сейчас во мне горело синим, необузданным пламенем, которое могло меня как превознести, так и уничтожить в один короткий, неощутимый для человечества миг.

Между небом и землёй, между простой девчонкой и могущественной ведьмой, между прошлым и будущим – я парила в этой зыбкой пустоте. И в этом горении было нечто возвышенное, почти сладкое. Трепет, который испытывает бабочка в миг, когда огонь касается её крыльев.

И я… я сдалась.

Позволила пламени поглотить меня. Больше не сопротивлялась. Не просила пощады. Если судьба решила, что я должна сгореть, то пусть это будет хотя бы красиво.

Вот только я не сгорела. Я стала тем пламенем.

И Тьма внутри меня больше не терзала, не стремилась разорвать на части. Наоборот – нежно, почти ласково, она струилась по венам, вплеталась в дыхание и ластилась к ладоням, как голодный, доверчивый зверёныш. И в этой короткой вспышке наслаждения я поняла: я всё сделала правильно. Я справилась.

И в тот миг я не боялась ничего: ни смерти, ни боли, ни последствий.

И… зря.

Я была не готова к тому, что, вспыхнув ярко, вдруг сама стану маяком в ночи, привлекающим к себе тех, кто давно погас.

На пике осознания, когда моя душа должна была обрести равновесие, в мой Тонкий мир проникло нечто чужое. Как лезвие, рассекающее гладь сна. Как мерзкая пиявка, затаившаяся в тихом пруду. Я не сразу поняла, что происходит – просто мир вдруг перестал быть моим.

Чужой запах – мертвенный, прогнивший – ударил в лицо. А удар о невидимую стену был не столько болезненным, сколько оглушающим. Я не понимала, что происходит и почему всё вдруг оставалось таким же эфемерным, но при этом – до ужаса реальным.

Когтистая ладонь, крепко сжимающая мне горло и удерживающая на месте, ощущалась физически так же чётко, как и то, что я услышала после:

– Вот и попалась птичка в клетку.

Чёрная безликая субстанция не говорила – она утробно прорычала эту фразу так, что всё моё внутреннее «я» в миг сжалось от пронзившего страха. Будь у меня возможность – я бы закричала, забилась бы в её руках, но всё, что я могла, – это молча смотреть и содрогаться только от одной мысли: что будет дальше?

Она пришла за мной. Моя Мать. Мёртвая, но не ушедшая. Сгнившая, но всё ещё прекрасная. И теперь Она обвивала меня, как корни ядовитого дерева, питаясь моей силой, моей слабостью, моим успешно прошедшим Становлением.

Моя Мать никогда не любила убивать быстро. Она искренне наслаждалась каждой секундой чужих мучений, как истинный ценитель, смакующий трагедию до последнего акта. И именно жертвой в этой постановке я была для неё сейчас. Вновь.

Я чувствовала её дыхание – липкое, гниющее, ледяное, словно до того, как меня поймать, ей всё же пришлось приложить немало собственных сил. Оно окутывало меня, пронизывало кости.

Я знала, что для неё я теперь не дочь. Я – долг, испорченный эксперимент и горькое р а з о ч а р о в а н и е. И теперь она вернулась, чтобы напомнить мне, кем я должна была стать.

Мой внутренний кокон – синее пламя, что так щедро разгорелось, – больше не защищал. Он пульсировал, словно сердце, зажатое в острых когтях. Сожми – и меня не станет.

Я пыталась сопротивляться, тщетно трепыхаясь, точно задыхающаяся рыба на берегу. Но всё, что я могла на деле, – это дрожать, но не от страха. От осознания: Мать ждала этого момента. И теперь она будет смаковать его, как лучшее из дорогих вин, пока не высосет из меня всё до последней капли.

– Я ждала тебя, дочь моя.

Голос её был как шелест сухих костей, как ветер, что гуляет по могильным холмам. Он вибрировал где-то внутри грудной клетки, в самом сердце – там, где обитает первобытный ужас. Я знала: если отвечу, то сойду с ума.

– Ты же не думала, что я позволю тебе скрываться от меня целую вечность? Знаешь ведь, глупая, что Тьма всегда жила и в тебе. Моя дочь… Моя ошибка.

И спорить было бессмысленно. Передо мной стояла не та, что когда-то звалась моей настоящей матерью. Тьма выела её личность до костей, оставив лишь эту уродливо-бесплотную форму с выжженной душой, исковерканной волей и глазами-пропастями, в которые взглянешь однажды – и больше не будешь прежней.

Я же знала, что, несмотря на всю эту устрашающую оболочку, Она всё равно оставалась лишь пешкой в руках истинно тёмной силы. И плевать, что эта пешка дошла до конца и стала королевой, – суть её осталась прежней.

Увы, я для собственной Матери была просто браком в партии созданных ею тварей – слишком упрямой, чтобы сдохнуть вовремя.

– Как же много в тебе Тьмы, дитя моё. Моё отражение. И потому я понимаю, почему Она выбрала именно тебя своей жертвой, — в её хрипловато-рычащем тоне, со вкусом смерти на губах, почти чувствовалось мнимое сожаление о том, что она сделает после. – Но ты же понимаешь, всё это не будет бесцельно. Твоя сила останется во мне как воспоминание о твоём маленьком бунте и напоминанием о том, что иногда нам приходится жертвовать теми, кто дорог нам, ради более высшей цели.

И не знаю, то ли от осознания неминуемой гибели, то ли от её фальшивой философии, в которой предательство подавалось как необходимость, но я всё же ухмыляюсь. Нагло. По-звериному.

Даже здесь, в мире, где не было ни кожи, ни дыхания – только сгусток пустоты и Тьмы, что дышала внутри меня, – я всё равно нахожу в себе силы для ответа. Одного взгляда моих пылающих от презрения топазовых глаз оказалось достаточно, чтобы моё мнение о ней прозвучало без слов и стало огненной плетью, хлестнувшей по её гордости.

Этого хватает для того, чтобы из спокойной, зияющей пустотой Тьмы со всех сторон начали выползать тени-щупальца, которые обещали растерзать мою душу на части в следующие минуты. Часы. Годы.

– Ты никогда бы не поняла меня, — вкрадчиво прошипела Она. – Ведь я всеми силами старалась уберечь тебя от той боли, что приходит с разбитым сердцем. Это ведь худшее из страданий, знаешь? Но, к счастью, этой боли ты никогда не узнаешь. Так что можешь считать это… моим последним актом милосердия.

И Она почти звучала искренне – в той степени, в какой бездушная тварь может звучать искренне. Но закончить свою театральную тираду Тьма не успела. Сбившись на полуслове, Она застыла. И я поняла: то, что произошло дальше, шокировало её не меньше, чем меня.

Просто в одну секунду посреди этой пустоты мы оказались не одни.

В воздухе вдруг что-то изменилось. Неуловимо, но неоспоримо. Сначала – как лёгкий треск под кожей. Затем – настоящий ток, что пропитал пространство. Осколки молний, застывшие в небытии. Неслышимый гром.

Вспышка яркого света ослепила меня нарочно, чтобы произошедшее дальше смазалось в моей голове до одного жуткого и потрясшего моё сознание момента:

Он пришёл за мной.

Я не видела. Я ослепла от его гнева, что подобен был раскатам ярости сотни молний, ярче тысячи шаровых. Они безжалостно вспарывают Тьму напополам. Когтистая рука вмиг исчезает с моей шеи просто потому, что ей пришлось защищаться от внезапной атаки.

Вот только кричала я уже от страха не за себя.

Мир вокруг меня рушился. Стены моего ментального кокона трескались, завихрения энергии закручивались в воронку, которая всасывала моё существо обратно – туда, где плоть, кости и кровь.

Но я не могла уйти без него!

Я знала: единственная причина, почему Она не разорвала Данте сразу, заключалась лишь в том, что он застал её врасплох.

Сломал её идеальную сцену в театре Тьмы, ворвавшись без приглашения и превращая в одночасье всю лирику драмы в фарс.

Однако с каждой бесконечной секундой все его шансы на выживание таяли. И я это прекрасно осознавала. Оттого так отчаянно и боролась с воронкой, хоть эта борьба и выматывала меня нещадно. Я цеплялась ногтями за эфир, плевала на боль.

Я не могла его потерять. Не снова.

Резкий, рваный вдох – такой, словно я только что вынырнула из-под толщи воды, хотя на самом деле была куда глубже. И мои пальцы в ужасной судороге цепляются за траву подо мной, впиваясь ногтями в землю, а горящие синим огнём глаза распахиваются вмиг, при этом ничего не видя перед собой.

Миг осознания, что, скорее всего, я обнаружу рядом с собой труп, бьёт по нервам, словно хлыстом. И этой мысли достаточно, чтобы я сорвалась с места, поднялась на локтях – и… с сокрушительной силой впечаталась лбом в чей-то другой лоб.

– Агрх! – взвыла я от боли, инстинктивно отлетая назад и тяжело рухнув обратно на траву.

– Осторожнее, – раздалось рядом сквозь сдавленное шипение.

Данте. Его голос был немного хриплым – то ли от боли, то ли от удивления. Он тоже держался за лоб, качая головой, но в его интонации не было ни упрёка, ни раздражения. Я же себе, кажется, бровь даже рассекла – столь сильным и ошеломляющим был удар.

– Всё, спокойно, – повторил он уже тише, замечая это. – Сейчас всё уладим. Дай я посмотрю. – Беззлобно, совершенно обычным голосом произносит Данте, вновь приближаясь ко мне и протягивая ладони к моему лицу.

При этом руку его я перехватываю на лету скорее на рефлексах, чем от истинной неприязни. Просто спустя несколько долгих секунд, когда мне удалось проморгаться и наконец осознать, что это всё – не бред моего потрясённого сознания.

Он был действительно жив.

А его чёрные, глубокие глаза смотрят на меня с затаённой тревогой. В их глубокой бездне едва уловимо пульсируют следы утихающей бури – той самой, что ещё недавно обрушилась на мою Мать. Я смотрю на него, а в груди вдруг разрастается нечто, не поддающееся контролю.

– Ты… – я хриплю, пересохшим горлом выталкивая из себя слова. – Ты жив… Данте… Там же… ты…

Фразы распадаются, рвутся на обрывки междометий. Притом что маг, склонившийся надо мной, лишь спокойно вначале выслушал, а потом успокаивающе прошептал:

– Всё уже кончилось, Эдель. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Голова ещё болит?

В его голосе – такая простая забота, но она бьёт меня сильнее молота. Я поднимаюсь с усилием и осторожностью, будто опасаясь, что этот миг может оказаться сном.

Но он здесь. Передо мной. Настоящий.

Мне даже казалось, словно я вновь впервые его увидела. Только на этот раз – новыми глазами. Его аура клубами плотными вилась вокруг него синими вихрями, и я видела в них теперь куда больше, чем раньше. А ещё… чувствовала куда больше.

Во мне всё так же горел неумолимый огонь, который больше не обжигал, а скорее дразнил. Он так легко и ярко контрастировал с силой сидящего передо мной парня, что моя протянутая рука к его щеке – это только порыв любопытства.

Что будет, если смешать две такие взрывоопасные смеси?

Прикосновение выходит робким, осторожным, как будто я касаюсь миража, боясь, что он мог исчезнуть. И дрожащие подушечки пальцев скользят вдоль скулы, по щеке, и я вижу, как в этот момент начинает завораживающе сплетаться наша магия.

Ленты Света и Тьмы – синие, фиолетовые, чёрные с серебром – то разлетаются в стороны, то вновь тянутся друг к другу, образуя неведомый узор. Живое переплетение стихий. Симфонию хаоса.

Радужка в его глазах, застигнутая врасплох, почти сливается с чернотой зрачка. Я ощущаю, как он замирает, превращаясь на один бесконечный миг в живую мраморную статую. А затем…